Закон подлецов

С бумагами и впрямь творилась полнейшая неразбериха. Позже, в суде, адвокаты пытались обратить на это внимание судьи Дерюгиной и гособвинителя Медведева. Но, как и все иные доводы защиты, эти обращения услышаны не были. Между тем небрежное отношение к вещественным доказательствам произошло отнюдь не из-за разгильдяйства следователей. После разговора с Прутковым Ганибалова, желая все же себя подстраховать и обезопасить от возможных неприятностей, умышленно создала эту неразбериху. Следователи, по ее приказанию, брали то одни документы, то другие. Потом передавали их, опять-таки по приказу Ганибаловой, друг другу, как карты в колоде тасовали. Папки с делами то и дело расшивались, оттуда извлекались отдельные документы, а сшить их потом заново уже никому и в голову не приходило. В результате многие важнейшие документы просто исчезли бесследно. В том числе невесть куда подевались правоустанавливающие документы на земельные участки. А без этих документов опровергнуть противозаконное приобретение земли обвиняемыми было просто невозможно.

Под напором адвокатов прокурор вынужден был сделать запрос в следственный комитет. Прошло несколько месяцев, пока в суд были представлены папки с копиями правоустанавливающих документов, а также копии поручений Ганибаловой, которые она давала следователю Умань и еще нескольким следователям.

Одного взгляда на эти бумаги было достаточно, чтобы понять – «липа». Причем изготовленная наспех, небрежно. Не оставалось никаких сомнений, чтоб все это было состряпано только что, как говорится, чернила еще не просохли. Адвокаты всех обвиняемых только головами качали – за всю свою многолетнюю практику, а новичков здесь не было, с таким откровенным подлогом в суде им еще сталкиваться не приходилось. Ганибаловой и Умань вновь пришлось предстать перед судом в качестве свидетелей. На сей раз для того, чтобы удостоверить свои подписи под этими фальшивками.

Держались дамы-подельницы молодцами. Отвечали твердо, уверенно, заявляли, что это копии тех самых документов, которые некогда были утеряны, а теперь вот найдены. Невнятные закорючки признали собственноручными подписями. Одним словом, врали на голубом глазу. Предположения адвокатов, что бумаги были изготовлены несколько дней назад, с гневом опровергли.

И вновь адвокаты Александры Лисиной заявили ходатайство о проведении почерковедческой экспертизы.

– Кроме почерковедческой я настаиваю также на проведении технической экспертизы, которая даст ответ на вопрос, когда были написаны представленные в суд правоустанавливающие документы на земельные участки и поручения следователя Ганибаловой, – отстаивала позицию защиты Быстрова.

– Процесс длится уже несколько месяцев, а уважаемая госпожа адвокат настаивает на проведении экспертиз, которые займут много времени, – возражал Медведев. – Мы выслушали свидетелей, которые занимают весьма заметное положение в правоохранительной системе. Не доверять им у нас нет никаких оснований. Поэтому сомнения защиты в подлинности документов представляются мне, в некоторой степени, даже оскорбительными.

Судья Дерюгина слушала прокурора и внутренне восхищалась. Надо же так уметь: не приведя в доказательство своей правоты ни одного мало-мальски обоснованного аргумента, ну хотя бы фактика незначительного, на ровном месте вот так опровергнуть все доводы защиты. Ну что ж, эта Быстрова настаивала на соблюдении принципа состязательности сторон. Сейчас в соответствии с этим принципом она, судья, обязана отдать предпочтение одной из сторон. Она отдает предпочтение государственному обвинителю. О чем Алла Виленовна в судебном заседании и объявила.

***

Судья была недовольна происходящим. Уже ей ли, через руки которой прошли за годы работы в суде тонны документов, было не понять, что следаки представили грубую фальшивку, которую сляпали «на коленках» пару дней назад, не позже. И этот прокурор тоже хорош, не мог организовать хотя бы приблизительно похожие на подлинность бумаги. Но выбора эти портачи ей, судье, не оставили. Назначь она почерковедческую и техническую экспертизы, и этот карточный домик рассыплется вмиг. С остальными обвиняемыми, особенно с Аникеевым, все понятно, их вину доказать проще простого. Замазаны так, что не отмоются. А вот что делать с этой Лисиной? Нет ни единого факта, доказывающего ее вину. Нет, и уже ясно, что не будет. А процесс идет к своему завершению, надо писать приговор. А что писать?..

– Руслан Вадимович, так же работать нельзя! – не сдержала своего раздражения Дерюгина, когда они после судебного заседания зашли вместе с прокурором в ее кабинет. – Что они себе позволяют, эти следователи? Вы что, сами не понимаете, что после приговора адвокаты все это обжалуют в своих жалобах. Апелляций и кассаций нам не избежать.

– Успокойтесь, Алла Виленовна. Что вы, право, так разнервничались? Никто их жалобы читать не будет. Поверьте, я знаю, что говорю.

– Хотелось бы верить, – буркнула Дерюгина. – И все же я настаиваю – Руслан Вадимович, ну найдите вы хоть что-нибудь, хоть какие-то доказательства против этой Лисиной. Иначе мне по ее эпизоду и писать нечего.

– Ну хорошо, я подумаю, может, что-то и найду, – заверил прокурор.

– Только думайте быстрей, у нас уже почти не осталось времени, все разумные и даже неразумные сроки давно уже вышли, – открыто проявляла нервозность Дерюгина.

Понимая, что ей понадобится приговор Лисиной притягивать за уши, Алла Виленовна не просто хорошо, а скрупулезно изучила дело, вникая в самые мельчайшие подробности и нюансы. И теперь она не представляла, что такое может откопать прокурор, чего бы она не сумела рассмотреть. Дерюгину не терзали сомнения по поводу того, что невиновной женщине она вынесет обвинительный приговор. В конце концов, не она первая, не она последняя, переживет. Но собственная судьба ее не могла не тревожить. Алле Виленовне не нравилось, что об этом процессе беспрестанно трубит пресса, назойливо талдыча о справедливости, законе, совести. И то, что дело находится под особым контролем неведомых ей высших сил, тоже не нравилось судье. Но она прекрасно отдавала себе отчет, что выбора ей не оставили ни малейшего. А раз так, то нужно, в первую очередь, позаботиться о себе и сделать все так, чтобы себя вывести из-под возможного впоследствии удара. Ни в какие заверения прокурора Медведева она не верила. Слишком маленькая он сошка, чтобы принимать важные решения, от которых хоть что-то может зависеть. Не верила. Но все же надеялась.

Глава тридцать девятая

Нет, не зря терзали судью Дерюгину сомнения. Прокурор Медведев в своем неправедном рвении даже перещеголял следователей, изготовивших откровенную фальшивку. Про таких, как этот прокурорский чиновник, говорят: хитер настолько, что частенько сам себя обманывает.

На очередном судебном заседании прокурор Медведев предъявил, в качестве внезапно возникших новых обстоятельств, документы, свидетельствующие о том, что «подсудимая Лисина Александра Сергеевна, находясь под домашним арестом, открыла в платежной организации «Манго-банк» несколько счетов». Прокурор представил суду выписку из банка, где было указано, что счета были открыты дистанционно, на основании паспортных данных Александры Лисиной и привязаны к десяти телефонным номерам. За период с прошлого года и по настоящее время, сообщил также прокурор, подсудимая Лисина неоднократно оплачивала различные покупки, а также переводила деньги со своих счетов на счета в других банках. Суммы покупок и переводов указаны были незначительные. Видно, те, кто финансировал Медведеву эту преступную провокацию, проявили скупость, понимая, что это хотя и змеиный укус, но змеи неядовитой.

Платежных организаций, подобных «Манго-банку» расплодилось по России видимо-невидимо. Пользовались ими, в большинстве своем, люди недобросовестные, обделывая мелкие свои делишки. Да еще наркоманы, чтобы замести следы, через эти, с позволения сказать, банки перегоняли деньги. Собственно, менты конкретно этот самый «Манго-банк», что выбрал прокурор Медведев, между собой так и называли – «наркоман-банк».

В суде Александра официально заявила, что никаких счетов она за время следствия и пребывания под домашним арестом не открывала, о существовании платежной системы под названием «Манго-банк» слышит впервые, указанные номера телефонов ей неизвестны, и никаких денег она за этот период никому не переводила, так же как и покупок никаких не совершала.

Прокурор, однако, продолжал настаивать на своем. Учитывая, что доказательств он суду представить не мог, речь его была преисполнена гневной патетики и пафоса.

– Находясь под домашним арестом, подсудимая Лисина, нарушая законодательство, воспользовалась мобильной связью и интернетом. Здесь, в суде, адвокаты постоянно пытаются убедить нас в том, что их подзащитная Лисина – жертва произвола, бесправия, оклеветанная следствием. Одним словом, белая она и пушистая. Факты на самом деле говорят о другом. Нарушая условия домашнего ареста, Лисина не только открыла в банке многочисленные счета, она могла вступить в сговор с другими участниками организованной преступной группы, занимающейся расхищением государственных земель, финансировать их противозаконную деятельность.

– Ваши утверждения, господин прокурор, голословны, не подтверждены ни единым фактом, – опровергла Медведева адвокат Тамара Быстрова. – Хочу обратить внимание суда, что за все пребывание под домашним арестом к Александре Лисиной не было ни одной претензии со стороны контролирующей организации. Как всем известно, любое отклонение от правил немедленно фиксируется на пульте, ни один телефонный звонок или пользование интернетом не может остаться незамеченным. Хочу довести о сведения суда, что наша подзащитная Александра Лисина и мы, ее адвокаты, рассматриваем провокацией открытие от имени нашей подзащитной банковских счетов неизвестными лицами. А к господину прокурору у меня еще один вопрос. Как стало известно, что на имя Александры Лисиной в «Манго-банке» открыты счета?

– Я получил ответ на основании своего запроса, – попался в ловушку адвоката прокурор.

– А в связи с чем вы делали подобный запрос? Причем не куда-нибудь, а в конкретную платежную организацию.

– Я сделал этот запрос на основании оперативной информации, источник которой здесь раскрывать не намерен.

Слово, как известно, не воробей. Брякнул прокурор, не подумав о том, что никакой оперативной информации у него, в силу занимаемой им должности, быть не могло. Но что сказано, то сказано, не вернуть уже.

Вздохнув по поводу того, что фактов, изобличающих Александру Лисину в совершении хоть какого-нибудь преступления, как не было, так и не появилось, судья Алла Дерюгина объявила перерыв, представив защите и обвинению несколько дней для подготовки к прениям.

***

На процесс по «делу Лисиной» Медведев попал не по собственной воле. Случился с ним по службе этакий такой казус, что вылететь он должен был из прокуратуры с треском. И не в том беда, что нагрешил «проказник», а что сук рубанул не по ранжиру. Но тут полковнику неожиданно повезло, причем дважды. В главной прокуратуре страны сменился хозяин, и генералы были озабочены лишь своей собственной судьбой, не до Медведева им было в ту пору. Случай помог и в том, что для выполнения «деликатного задания» срочно понадобился человек посговорчивее, который лишних вопросов задавать не станет. Выбор пал на Медведева. Да и то сказать, кого ж еще на передовую кидать, как не штрафника.

После того как Медведев ознакомился с многотомным делом, начальник снизошел до беседы.

– Разобрался? – спросил генерал.

– Не думаю, что во всем, – честно признался Медведев. Ему и впрямь было неясно, что за тянучка происходит с этим, на первый взгляд, рутинным делом. Печенкой чуял – что-то не ладно, есть тут подводный камень, а какой и где притаился, понять и разглядеть так и не смог.

– Что честно ответил – хвалю, – одобрил генерал. – В деле главный фигурант – Аникеев. Он владелец фирмы, вокруг него вся эта бодяга с землей и крутится. Но Аникеев по большому счету не твоя задача. Там на него уже и так достаточно накопали. Сидеть ему – не пересидеть. И никаких снисхождений быть не может. Еще трое, те, что сейчас в СИЗО, это вообще статисты, мелкие фигуры, так сказать, для фона, чтобы каждому и всякому было понятно, что действовала группа. Я ясно излагаю?

– Предельно.

– Ну а раз тебе пока все предельно ясно, то объясняю главную задачу для тебя. Это – Лисина.

Медведев помрачнел – вот он, тот подводный камень, который разглядеть ему не удалось. Начальник управления тем временем продолжал:

– Доказать вину Лисиной – твоя основная задача. Сконцентрируйся только на этом. Лисина виновна. Это не обсуждается. Докажешь – все твои грехи спишем, а может, и забудем, – многозначительно пообещал начальник управления.

– Я пока с делом знакомился, обратил внимание, что правозащитники и пресса прямо горой за эту Лисину. Произвол, дескать, ну и все такое. По ее эпизодам доказательств и впрямь не густо, – смягчил формулировку полковник, уже понимая, на что его нацеливает руководство.

– Во-во, значит, уловил. А никто тебе и не обещает, что будет легко. Было бы там все так просто, мы бы нашли и работника другого. А выбор остановили на тебе, потому что ты хоть и проштрафился по-глупому, но парень умный, сообразишь, что к чему. С выводами твоими согласен, следствие провели не лучшим образом. Но никаких доследований мы не допустим. Выкручивайся, как хочешь, судья тебя поддержит. Приговор в отношении Лисиной должен быть обвинительным. И пусть твоя совесть спит спокойно – мы делаем большое и важное дело.

– Я со своей совестью договорюсь, – позволил себе вольность полковник, понимая, что гроза прошла стороной.

– Ну что ж, приятно иметь дело с человеком, который умеет договариваться со своей совестью, – генерал предпочел не заметить хамоватой вольности подчиненного.

***

По каждому из трех подсудимых, которые сидели в судебной клетке рядом с Аникеевым, прокурор Медведев прошелся небрежно-походя, как дворник бездумно сметает с тротуаров на обочину осеннюю листву. Риелторы Антон Пирожков и Михаил Гришанин работали вместе с Аникеевым уже много лет. Пирожков к тому же состоял с Николаем Архиповичем в дальнем родстве. Ну разве могут быть невиновны сотрудники, работающие в одной фирме с главарем организованной преступной группы? По определению – виновны. Двух мнений быть не может.

Чуточку сложнее было с юристом фирмы Юлией Макаровой, той самой, что познакомилась с Сашей во время «случайной» встречи в подвальной камере районного суда.

Еще в самом начале, когда было возбуждено уголовное дело и Аникееву тут же стало об этом известно, он посоветовал своему юристу Макаровой пожить, временно, конечно, у своей матери. Беспокоился начальник отнюдь не о своей подчиненной, а просто опасался, что она, по-бабски, может что-то лишнее про него сболтнуть. Привыкшая за годы работы выполнять распоряжения шефа беспрекословно, Юля перебралась к матери. Жила она до этого с дочерью на съемной квартире. Когда Макарову арестовали, ее обвинили в том, что она умышленно скрывалась от следствия. Парадокс ситуации заключался в том, что в съемной квартире Юля зарегистрирована не была, а напротив – местом ее официальной регистрации значилась та квартира, где они некогда проживали всей семьей и куда теперь снова перебралась она вместе с дочерью. Но эти подробности, как на следствии, так и в суде, понятное дело, никого не интересовали. Уверения Юли, что она никуда не скрывалась, жила по месту прописки, как и прежде, ежедневно ходила на работу, никто не слушал и не слышал. Вывод государственный обвинитель сделал однозначный – скрывалась от следствия, значит, виновна. К тому же, полагал прокурор, Макаровой, имеющей юридическое образование, схема незаконного оформления земельных участков должна была быть известной.

***

Воспевая в своей «Одиссее» богиню правосудия Фемиду, Гомер дал ей в руки меч как символ духовной силы и завязал глаза, чтобы продемонстрировать таким способом неподкупность и беспристрастность в суждениях. У российской Фемиды, в отличие от древнегреческой, свои особенности, с позволения сказать, аксессуары. Карательные органы и меч используют по одному, исключительно карающему назначению. Что же касаемо повязки, то она очень даже прекрасно позволяет не видеть того, что видеть не хочется, но ничуть не мешает видеть все, что надо. Купюры – в особенности. Появился у современной российской Фемиды и новый, как говорится, в полном соответствии с прогрессом, аксессуар, о котором не ведал одряхлевший Гомер. В ушах нынешней богини российского кривосудия, точнее – ее служителей, появились внешне никому не видимые беруши. Надо полагать, что эти затычки произведены из бетона самых крепких сортов. Ибо те, кто вершит кривосудие, научились не слышать ничего такого, что свидетельствует в пользу обвиняемого, или подсудимого.

Глава сороковая

Николай Архипович Аникеев находился на грани нервного срыва. Он уж бился в истерике, кричал своему адвокату, что не может больше выносить этой тюремной пытки, что покончит с собой, требовал немедленного освобождения из следственного изолятора. На любых, кричал он, условиях. Сказано же в Писании, что, если Всевышний хочет наказать человека, Он лишает его разума. Чувство реальности происходящего покинуло Аникеева. Он не понимал, потому что отказывался понимать, что происходит.

…А как славно все складывалось. В Москву Николай Архипович приехал вместе с губернатором своего края. Губернатор к тому времени от должности своей получил все, что желал, и даже сверх того, и подумывал о том, чтобы перебраться в Москву. Сам он шумный и, как считал, бестолково-суетной этот город не любил. Но внучка, обожаемая внучка, она грезила столичной сценой, славой певицы, телевизионными шоу, светскими «тусовками», поклонниками и всей прочей мишурой, что делает жизнь звезды яркой и неповторимой, и что возможно получить в полной мере только в столице. Губернатор, отличавшийся суровым нравом, а порой и свирепостью, одним рыком своим способный довести подчиненных до инфаркта, становился покорным и даже, чего представить уж вовсе было невозможно, нежным, когда речь заходила о его внучке. Ради нее он готов был на все, даже на переезд в суматошную Москву.

В планах высокопоставленного чиновника Николаю Архиповичу отводилось определенное место: губернатор намеревался, используя свои связи, получить разрешение на строительство элитного дома в одном из центральных районов Москвы, а также земельного участка в ближнем Подмосковье, где можно возвести загородный дом. Осуществить этот проект, так сказать, воплотить его в жизнь, должен был Аникеев, что сулило ему помимо губернаторской расположенности еще и определенную прибыль. Дня через три после их приезда губернатор примчался в гостиницу явно чем-то взволнованный.

– Ну, брат, скажу тебе честно, я сам не ожидал такого поворота. Сегодня вечером нас с тобой примет Сам. – Он произнес это слово с таким придыханием, что Аникеев подумал, что их ждет аудиенция, по крайней мере, у премьер-министра.

Услышав такое предположение, губернатор рассмеялся:

– А на что нам премьер-министр? – хмыкнул он. – Разве от него что-нибудь зависит? Все решает аппарат. Нет, бери выше. Мы с тобой сегодня встретимся с человеком, у которого реальная власть в руках.

Так Аникеев предстал пред светлы очи Патрона. Планы губернатора Патрон скорректировал по-своему. Он предложил, читай – повелел, строить дом не просто элитный, а по особому проекту. А за городом выстроить не дом для губернатора, а целый жилой поселок, где, как он высказался, поселятся «люди нашего круга».

– Потяните? – спросил Патрон Аникеева, – или помощь нужна?

– Потянет, потянет точно, – поспешно заверил губернатор. – У Николая Архиповича огромный опыт строительства, ему по плечу любой проект. Не то что поселок – город может выстроить.

Уже когда они сели в поджидавший их лимузин представительского класса – эдакая гостиная на колесах, губернатор достал из бара бутылку коньяку и, сделав изрядный глоток, пробасил:

– А ты ему понравился, точно тебе говорю, понравился. У меня глаз наметанный. Ты думаешь, ему эти квартиры нужны, которые он в новом доме заберет, или коттеджи эти сраные? Да для него это – тьфу, плюнуть и растереть. Он тебя испытать решил. Так что ты держи нос по ветру. Вытащил ты, брат, счастливый лотерейный билетик, не упусти его. Я, Коля, не пророк, но скажу тебе верно – собирай чемоданы, заберет тебя Патрон сюда, в Москву.

– А как же вы? – проявил верноподданническую озабоченность Аникеев.

– Ну так я тоже вскорости сюда переберусь, так что рядом будем. Надеюсь, не забудешь, кто тебе дорогу в столицу открыл и с таким человеком познакомил. Может, и мне, коли понадобится, в чем поможешь.

– Целиком и полностью можете на меня рассчитывать в любой ситуации, – как ему самому казалось, искренне заверил Аникеев. – Я добро умею помнить.

Нет, не умел он, или разучился, помнить добро. И когда несколько лет спустя бывший губернатор, теперь уже пенсионер, обратился к нему с просьбой, Аникеев сначала от прямого ответа уклонялся, а потом на звонки назойливого старика и вовсе перестал отвечать. Да и некогда ему было. Он строил один дом за другим, возводил в Подмосковье элитные поселки, куда охотно переселялись местные толстосумы. О нем уже поговаривали как о самом крупном и удачливом застройщике. Связи в самых высоких кругах власти, огромный капитал, нажитый за сравнительно короткое время, – все это кружило голову и не таким, как вырвавшемуся из глубинки нуворишу Аникееву. Он уже не видел берегов, а чувство меры утратил окончательно. До такой степени, что пару раз посмел ослушаться самого Патрона, да и не только его.

Дерзкая выходка, которую позволил себе Аникеев с Катькой-стакан, то бишь с Екатериной Всеволодовной Заклунной, Патрона вовсе не рассердила. Он просто решил им воспользоваться. Натравить могущественную даму на зарвавшегося строителя старому интригану не представило ни малейшего труда.

***

…Сон Аникеев утратил сразу после того, как оказался в тюремной камере. Он проклинал последними словами эту хитрую лису Мингажева. Ведь это он, проклятый Чингисхан, убедил его сначала податься в бега, а потом явиться с повинной, уверяя, что ничего плохого не случится. Да и сам Аникеев был уверен, что его новые друзья, люди могущественные, решающие в этой стране все, не дадут в обиду. Но никто и пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь.

За деньги в тюрьме можно было купить все что угодно. Сигареты, ресторанную еду, алкоголь, наркотики. Ничего этого Аникееву было не нужно. Ему нужен был только телефон. Он звонил своим покровителям и днем, и ночью, и ранним утром. Но ни на один его звонок так ни разу никто и не ответил. Те, кому он звонил, на звонки с неизвестных номеров не отвечали вовсе. Предвидя, что именно сейчас, оказавшись в СИЗО, им начнет названивать Аникеев, они тем более были осторожны. По его поручению пару раз удалось дозвониться до нужных людей адвокату. Кроме заверений и общих слов, что «все под контролем» и волноваться не о чем, он ничего конкретного не услышал.

– Скажите им, что это я нахожусь под круглосуточным контролем, пусть вытаскивают меня отсюда немедленно, иначе я тоже молчать не стану, расскажу такое, что мало никому не покажется, – бушевал Аникеев, настаивая, чтобы адвокат в точности передал его слова.

Но и угрозы действия не возымели. Те, кому эти вопли отчаянья были адресованы, уже давно ничего не боялись. Тем более они точно знали, что никто в суде признаний Аникеева не услышит. Железобетонные «беруши» для российской Фемиды изготавливали именно эти люди, бывшие покровители Николая Архиповича Аникеева.

***

Государственный обвинитель Медведев несколько часов монотонно читал заготовленную обличительную речь. Наконец, отложив в сторону бумаги, полковник юстиции четким, хорошо поставленным голосом произнес то, от чего у Аникеева сознание помутилось.

– Прошу назначить Аникееву Николаю Архиповичу наказание в виде десяти лет лишения свободы, – провозгласил прокурор.

В это невозможно было поверить, но это произошло – десять лет лагеря. «Нужно во всем признаться, в том, что делал и чего не делал, признаться во всем, что они хотят от него услышать, только бы скостили срок», – билась в голове судорожная мысль. И он обратился к судье с просьбой предоставить ему слово для дачи признательных показаний.

После короткого совещания с гособвинителем судья Алла Дерюгина пошла навстречу подсудимому Аникееву Николаю Архиповичу – предоставила ему слово после прения сторон.

И Аникеев начал безудержно каяться. Каялся и заискивающе смотрел на Медведева, понимая, что не от судьи, а от этого лощеного полковника зависит сейчас его судьба. Прокурор заметно оживился. Признания Аникеева даром ему не сдались. Но появилась возможность выудить у этого обезумевшего неврастеника хоть какие-то показания против Лисиной. Хоть что-нибудь, ну самую малость…