Халва

Сергей улыбнулся.

– Не волнуйтесь, Ефим Петрович.

Все с сочувствием и уважением смотрели на молодого человека. Первый ушел в кабину для переброски полчаса назад, и у них не было времени рассмотреть его внимательно, а этот стоит с ними давно. Молодой человек был спокоен, хотя не мог не знать, что даже в случае успеха вернуться назад не сможет. И ни волнения, ни тени страха… Загорелась розовая лампочка над белой дверью.

– Пора, – сказал Павлов.

Варежкин молча хлопнул парня по плечу: – Ни пуха. Сергей кивнул: – К черту, – и прошел в камеру. Дверь за ним закрылась.

Год 1815. Франс смотрел на голого человека, лежащего перед ним в луже крови. Если бы не везенье, если бы приклад не угодил с первого же удара в глаз, неизвестно, кто был бы сейчас трупом. Наверняка этот парень профессионал. Быстро же его вычислили. Сколько людей они пошлют? Десять? Двадцать? Неужели он не успеет выполнить свою великую миссию? Неужели Франции так и суждено прозябать на вторых ролях!? Франс почувствовал, что им овладевает отчаяние. Сейчас здесь начнут прямо из воздуха появляться короткостриженые парни без одежды, и тогда он погиб. В этот момент послышался гул голосов, топот копыт, и на дороге показались люди в синих мундирах…

Сергей медленно приходил в себя. Жестокая штука эта переброска, словно под танком побывал. Тренированное тело постепенно восстанавливало свои функции, вскоре Сергей смог перевернуться на живот и осмотреться. Он на какой-то поляне, поляна лежит на возвышенности. Внизу кусты, дальше дорога, на дороге столпились солдаты. Нужно подползти ближе, рассмотреть, кто это.

Франс стоял перед худым человеком на серой лошади и третий раз повторял свою историю.

– … Отстал от своих, час назад я набрел на умирающего человека. Он ехал к вам, маршал. Его послал император с приказом немедленно следовать к остальным войскам.

– Зачем? – резко спросил Груши.

Потому что Блюхер обманул вас, чуть не сказал Франс, но сообразил, что простой солдат не должен знать всех этих тонкостей и просто пожал плечами.

– При офицере не было пакета? – по-прежнему строго спросил Груши.

– Нет.

Это было естественно, офицер должен был в случае ранения уничтожить пакет, но этот солдат вызывал у маршала сильные подозрения. Своим странным акцентом, необычной в некоторых оборотах речью, но в тоже время Груши чувствовал, что перед ним француз, а не переодетый англичанин.

– Офицер не назвал себя? – продолжал спрашивать маршал, буравя солдата глазами.

– Он умирал.

– Что за пятно на мундире? Ты ранен?

– Это его кровь.

– Твой полк, твой командир?

Франс смешался. От волнения имена, которые он заучивал перед операцией, выскочили из памяти.

– Сержант Дюпре, – назвал он имя злого сержанта Нея.

Окружающие маршала засмеялись. Понабирали деревенщину! Хорош солдат!

– Ты знаешь имя своего командира? – повторил маршал.

Франс напряг память. Давай, вспоминай, ты же знаешь…

– Господин Д’Эрлон.

– Генерал Д’Эрлон, – фыркнул маршал. – Хоть это ты помнишь.

Франс чувствовал, что ему не верят, как тогда Ней. Правильно, дурак, на что ты надеялся? Ты здесь чужой, и люди это чувствуют. Что же делать?

В кустах Сергей нашел тело Антона, не повезло бедняге. Но предаваться сочувствию не было времени – Франс Лай, его цель, стоял на дороге в каких-то десяти шагах в окружении французских солдат. Близок локоток, да не укусишь. Сергей медленно потянул руку к ружью. Хорошо, что его научили обращаться со старинным оружием. Сейчас оно сослужит ему службу.

Выстрел из кустов нарушил безмятежную обстановку. Опытные военные отреагировали быстро: десятки ружей выстрелили в ответ, а несколько улан подъехали ближе и осмотрели труп. Убит! Он совсем голый! Их было двое! Наверное, стрелял в маршала! послышались крики. На дорогу оседал странный солдат, на спине у него расплывалось алое пятно. Его подхватили, уложили на телегу.

Франс силился поднять голову. Вот и все, они все-таки тебя достали. Нет, не все, теперь конец недоверию, перед смертью тебе поверят. Он лихорадочно переводил взгляд с одного лица на другое. Зрение начинало отказывать, кружились разноцветные пятна, черты расплывались. Наконец он нашел маршала и, собрав последние силы, прохрипел:

– Спешите, император и Франция ждут вас…

Груши смотрел на строгое восковое лицо умершего. Мертвый солдат исполнил свой долг, а он исполнит свой. Подняв руку над головой, маршал громко сказал:

– К Мон-Сен-Жан!

Павлов, не мигая, смотрел на экран. Остальные ждали, что скажет ученый. Он был единственным из собравшихся, кто мог объяснить происходящие в прошлом события по движению цветных линий.

– Наш первый боец приближается к Лаю, – тихо сказал Павлов. Все затаили дыхание. – Они встретились… Наш посланец мертв.

– А Лай? – отрывисто спросил Варежкин.

– Он жив и, кажется, не пострадал, – сквозь зубы сказал Павлов, буравя экран глазами. – Его линия приближается к линии корпуса Груши.

– Сергей?

– Его линии пока не видно… ага, вот она, зеленая. Пока стоит на месте, он приходит в себя, приближается к линии Лая, черт!..

– Что там? – негромко спросил Варежкин. – Да не молчите же!

– Линии Лая и Груши сближаются… пересеклись, – не обращая внимания на вспышку начальника, сказал Павлов. – Линия Сергея тоже подходит, но вряд ли он сможет повлиять на события.

– Почему? – спросил Осадчий.

– Груши не ходит в одиночку, сейчас между ним, Лаем и Сергеем стена вооруженных солдат… Линия корпуса Груши на развилке… Сергей вмешался в события! Линия Лая гаснет, Сергей… погиб.

– Корпус Груши? – быстро спросил Варежкин.

– Пока стоит, – сквозь зубы сказал Павлов, буравя экран глазами. – Двинулся… он двинулся в другое историческое русло, – обреченно сказал ученый, садясь на стул.

– Лай? – спросил кто-то.

– Лай мертв, но свою миссию он выполнил.

– Сколько у нас времени? – подошел к нему Варежкин. – Мы можем послать…

– Нет, покачал головой Павлов. – Уже при запуске Сергея машина бросила его менее точно, чем предыдущего посланца. Следующая ошибка будет такой большой, что объект высадится в сотне километров от намеченного места. Успокойтесь и давайте наблюдать. Семен, – попросил он, – дай нам битву при Ватерлоо.

– Только французов и англичан? – спросил из-за стены Семен.

– Включи еще Блюхера.

Год 1815. Император медленно смотрел на стену в темных мундирах. Она подходила к французской армии с тыла. Он послал навстречу ей часть кавалерии, но пруссаков это надолго не задержит. Груши, где Груши? сам себе задавал вопрос Наполеон и сам же себя успокаивал: маршал и его корпус где-то рядом, преследуют Блюхера. А если нет? спросил внутренний голос. Если нет, то нужно разбить Веллингтона до прихода Блюхера, ответил император.

Для того чтобы выиграть эту битву, он сделал все. Было нащупано слабое место в английской позиции – правый фланг и центр, – сопротивление на этом участке почти сломлено, а сейчас туда наступала гвардия. Все что было нужно Наполеону, это два-три часа времени, но Блюхер, конечно, поспеет раньше. Груши, почему нет Груши?..

Они успели поужинать и сейчас наблюдали за событиями с дивана, принесенного из зала. Все уже ориентировались в хитросплетениях исторических линий и вполголоса обсуждали ход битвы.

– Англичане сейчас не выдержат, – сказал Евтушенко.

– Но Блюхер уже подошел вплотную к французским войскам, – возразил Польшаков. – Груши же немного отстал.

– Это неважно, – вздохнул Осадчий, – французы не сразу побежали. – Кроме того, видите, как ускоряется корпус Груши? Вперед пошла кавалерия.

Год 1815. К ночи все было кончено. Английская армия была разбита и отступила, вместе с ней бежали и прусские войска. Французы отдыхали после тяжелого сражения. Израненные, изнуренные солдаты брели вдоль дороги, приветствуя радостными криками одинокую фигуру, темным пятном выделявшуюся на фоне яркого костра. Солдаты приветствовали своего императора.

Прошло уже около часа после того, как стало ясно, что битву при Ватерлоо выиграл Наполеон. Теперь, когда операция была закончена, наступило чувство расслабленности. Члены комиссии сидели и вполголоса трепались.

– Веллингтон разбит, разбиты и мы, – грустно сказал Осадчий.

– Да, провел нас мальчишка, – согласился Варежкин.

– А я был уверен, что ничего у него не получится, – признался Евтушенко. – Думал, что мы его обложим со всех сторон.

– Жизнь – это не фильм, молодой человек, – наставительно сказал Осадчий. – Мы все сделали верно, но нам не повезло.

– Это точно, – согласился Польшаков. – Удача самый важный ингредиент успеха. Она даже важнее ума.

– Что же теперь? – спросил Евтушенко. – Сейчас мы начнем верить, что Наполеон величайший гений всех времен и народов?

– Кстати, – щелкнул пальцами Варежкин, – давайте проверим, насколько изменилась… политическая обстановка.

– Возможно, для этого нужно время, – неуверенно сказал Осадчий.

– Нет, нет, это должно произойти практически сразу, – возразил Павлов и внезапно кинулся к столику в углу, на котором стоял компьютер, защелкал клавишами. – Новости, Франция… Страна продолжает оставаться на семьдесят восьмом месте…

– Фух, – облегчено выдохнул Варежкин. – Кто-то что-то понимает?

Внезапно Осадчий захохотал. Все с изумлением смотрели на профессора, а он заходился смехом, словно помешанный.

– Что с вами? – спросил Варежкин, когда раскаты смеха стали тише.

– Простите меня, – сипло сказал Осадчий, – ох-хо-хо. Это нервное. Мы – кучка безмозглых ослов! Ну с чего мы решили, что битва при Ватерлоо окончательно и бесповоротно изменит карту Европы? Наполеон мог проиграть очередную битву через два дня и преспокойно отправиться на Святую Елену!

– Верно, – задумчиво сказал Павлов, садясь на стол. – Союзные войска только начали развертывать свои силы, Наполеон был обречен… Оказывается, течение Хроноса не так-то просто изменить.

Зазвонил чей-то мобильный. Осадчий поднял трубку, но, видимо, он не смог разобрать того, что говорил собеседник, потому что морщился и, наконец, включил динамик. Тотчас же кабинет наполнился звуками громкого восторженного голоса.

– Ты представляешь, это же уму непостижимо! – кричала трубка. – Наполеон выиграл битву при Ватерлоо, но англичане и прочие фальсифицировали результаты сражения! Я еду в Париж на международную конференцию, там нам дадут ознакомиться с секретными архивами! Марк, ты можешь себе представить! Это сенсация!..

– Да, я представляю, – бесцветным голосом сказал Осадчий. – Желаю успеха.

Запиликал мобильный Польшакова. Следователь виновато посмотрел на Варежкина:

– Третий звонок за сегодня.

– Конечно, – кивнул Варежкин, – наша миссия фактически окончена.

Польшаков отошел в угол и поднес телефон к уху. Через несколько секунд он опустил руку с телефоном и вернулся к остальным. Все сразу заметили, что постоянно невозмутимое лицо следователя тронула гримаса боли.

– Что-то случилось? – испуганно спросил Осадчий. – Простите за бестактность, но за день мы так сблизились…

– Племянница, – устало сказал Польшаков. – Сердечный приступ, умерла, не дождавшись скорой.

– Какой ужас, – тихо сказал Павлов. – Она болела?

– Никогда. Ей было всего двадцать лет, спортсменка-биатлонистка.

Прошло три дня. Рано утром Павлову позвонил Варежкин, предупредил, что скоро приедет. Павлов ответил, что он будет на месте. Закончив разговор, руководитель проекта достал сигареты и закурил. Он докуривал третью сигарету, когда в дверь постучали. Варежкин, понял Павлов и, быстро перекрестившись, сам открыл дверь.

– Доброе утро, Валерий Андреевич.

– Доброе, Ефим Петрович. Если оно для нас доброе.

– Да, решение правительства должно вас огорчить. Решено закрыть ваш проект и заморозить все исследования.

Павлов устало потер лоб.

– Сейчас, когда перед нами открылись такие перспективы, когда мы узнали, что течение Хроноса тяжело изменить…

– Общего события, но не частного, – тихо возразил Варежкин. – Валерий Андреевич, мы насчитали около ста тысяч внешне здоровых людей, скоропостижно скончавшихся в тот день. Диагнозы разные, но есть предположение, что это потомки тех, кто выпал из нового исторического русла.

– Ох, – вздохнул Павлов, – понимаю. Но все равно не могу смириться. Поставьте надежную охрану, оцепите нас тройным кольцом…

Под пристальным взглядом первого заместителя начальника Службы Безопасности он смешался и замолчал. Варежкин сделал паузу и медленно заговорил, отчеканивая каждое слово:

– Валерий Андреевич, вы же понимаете, что любые меры не гарантируют стопроцентной безопасности в случае очередной попытки изменить течение времени. Мы не можем рисковать, просто не имеем права.

Чувство долга

Он вышел из лаборатории, высокий, жилистый блондин с прямым носом и высоким лбом. Он стремительно прошелся по коридору, поздоровался с посетителем, широко раскрыл дверь своего кабинета и сделал приглашающий жест.

– Прошу! Входите, садитесь.

– Благодарю вас, – невысокий, плотный шатен лет двадцати пяти с приветливым выражением лица поднялся со стула, чтобы пересесть на другой, ничем не отличающийся от первого.

Тем не менее разница между стулом в коридоре и стулом в кабинете главврача огромна, подумал посетитель, и сам улыбнулся своим мыслям. Тем временем врач отдал какое-то распоряжение проходившей мимо сестре, вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

– Простите, что заставил вас ждать, – с искренним сожалением сказал он.

– Пустяки, – улыбнулся посетитель, – я даже не успел соскучиться.

– Тогда приступим к делу. Вы господин Анжело?

– Нет, господин Стоун, – вежливо улыбнулся посетитель, – меня зовут Мишель Андерс, я из системы правопорядка, юго–западный филиал.

Лицо доктора утратило выражение любезности.

– Чем же я заинтересовал ваше ведомство?

– Прыгуны, – коротко ответил Андерс.

Лицо доктора стало каменным.

– К сожалению, я вчера весь вечер был занят, и у меня не хватило времени поразмыслить и связать звонок профессора Беловича с вашим визитом. Тем более что мой ответ профессору был недвусмысленно ясен.

Андерс снова улыбнулся и дружелюбно, с оттенком фамильярности сказал:

– Знаете, док, разговоры по видеофону всегда оставляют вероятность, что тебя не так поняли, не оценили всех перспектив, так сказать. Вот я и решил навестить вас лично.

Доктор Стоун полез в карман за сигаретами, не торопясь вынул длинную тонкую трубочку («Звездный дождь», определил Андерс) и закурил. Мальчишка, подумал Стоун во время этой выигранной паузы, сидит с самодовольной улыбкой и радуется. Ему нравится должность, которую он занимает, своя значимость и весомость. Жизнь еще не показывала ему зубы, а возможно, и не покажет. Впрочем, тебе какое до него дело. Управление безопасности желает иметь с тобой дело, доктор Стоун, несмотря на твое нежелание. Как же они собираются на тебя повлиять? Шантажом? Маловероятно. У них могут быть компрометирующие материалы, я пару раз делал незаконные операции, но этого мало, чтобы насолить мне всерьез. Кроме того, они не прислали бы на серьезный разговор мальчишку.

– Так что же вы хотите поведать мне такого, что профессор Белович не смог сказать по видеофону? – спросил Стоун, пуская к потолку струю дыма.

– Не подумайте, что я попытаюсь на вас давить, – Андерс с самым искренним видом прижал руки к груди, и доктор похвалил себя за догадливость. – Моя задача убедиться, что вы правильно истолковали наше предложение, и все.

Доктор Стоун затушил сигарету и, смяв окурок, бросил его в пепельницу.

– А вы сами, Андерс, хорошо знаете, кто такие прыгуны? – спросил он, пристально посмотрев на молодого человека.

– Да, – с оттенком обиды сказал Андерс. И подобно ученику, хорошо выучившему урок, начал: – Прыгуны – термин для обозначения группы людей, появившихся три года назад. Все они работники космоса восточной окраины. У всех выявлены необычайные умственно-физические данные, какие проявляются у людей в момент крайней опасности. Первый наблюдаемый прыгнул на высоту два метра семьдесят два сантиметра, отсюда и термин. Подозревают, что эти свойства – результат какого-то невыявленного излучения, действующего кратковременно. Приобретенные Прыгунами способности можно было бы считать весьма полезными, если бы все эти люди не страдали болезненной восприимчивостью. Любая безобидная для нормального человека шутка, может быть воспринята Прыгуном, как смертельное оскорбление. Как следствие, Прыгун теряет над собой контроль, и дело может кончиться для обидчика, в кавычках, побоями или смертью. Что-то еще?

– Причина, по которой вы пришли, – напомнил Стоун.

– А, да, год назад рентгеновскими снимками в различных частях тела всех Прыгунов обнаружены «блямбы», черные сгустки размером с пятак. Пока не выяснена природа блямб, какое влияние оказывают они на жизнь Прыгуна.

– Что ж, вы неплохо выучили «урок», – хотел сказать Стоун, но решил не обижать мальчишку и заменил его словом «материал».

Щеки Андерса порозовели от удовольствия.

– Да, я занимаюсь ими уже полгода. Но позвольте мне добавить, за операцию по удалению блямбы вам предлагают двести тысяч. Нам, разумеется, известно, что вы, как владелец частной клиники, не нуждаетесь, но деньги еще никому не вредили.

– Зачем вы хотите удалить у Прыгуна блямбы? – спросил Стоун.

– Вы наверняка знаете, что есть версия, по которой блямбы – источник агрессии Прыгуна, – с готовностью ответил Андерс.

– Чушь, – спокойно парировал доктор. – Я знаю о четырех операциях с нулевым результатом. Блямбы – не причина, блямбы – следствие жизнедеятельности Прыгунов.

– Все верно, – Андерс в смущении почесал переносицу, – но для чего-то же они существуют.

– Вот! – Стоун в волнении хлопнул по столу тяжелой ладонью, – вот оно! Вы наконец-то назвали вещи своими именами. Вы не можете исследовать Прыгунов должным образом, потому что они болезненно воспринимают любые исследования, проводимые над ними. Изредка удается сделать какой-то незначительный опыт, вроде удаления блямб, и на этом дело стопорится, верно?

– Верно, – со вздохом признался Андерс.

– А известно ли вам, что трое Прыгунов после так называемого срыва, повлекшего человеческие жертвы, покончили жизнь самоубийством?

– Разумеется, известно.

– И каково, вы считаете, жить этим несчастным с осознанием, что в любой момент они могут превратиться в безумного маньяка?

– Несладко, наверное. Но что вы предлагаете, доктор?

– Я? Я предлагаю оставить этих несчастных в космосе один на один друг с другом и со своей несчастной судьбой. Кстати, обычные люди тоже не выражают восторга, общаясь с Прыгунами.

– Понятно, ведь они действительно теряют голову от самых безобидных слов.

– Вот именно! Напомню, что в последний раз погиб мальчик десяти лет! Он просто назвал Прыгуна другим именем, спутав со своим дядей!

– Доктор, я где-то разделяю ваше мнение, принимая во внимание, какую компанию против Прыгунов подняла пресса. Но представьте себе на миг, что нам удастся разгадать секрет Прыгунов, и человечество сможет более полно использовать свой собственный потенциал! Ведь до сих пор мы используем свой мозг менее чем на пять процентов! А тут: небольшая доза облучения, и вы – сверхчеловек.

Выразительные глаза доктора посмотрел на гостя:

– С теми же отклонениям в психике, что и у Прыгунов?

– Разумеется, нет! – рассердился Андерс. – Мы со временем сможем их вылечить, только нужно этим заниматься! А вы отказываетесь!

– Я бы не отказывался, – устало сказал Стоун, – если бы видел научный подход к делу. Пока же я наблюдаю лишь беспорядочное метание. Зачем удалять блямбу этому несчастному? Разве четырех отрицательных попыток было недостаточно?

– Дело в том, что те, ранние, жили некоторое время на Земле, – доверительно пояснил Андерс. – А этот прямо из космоса, хотя блямба у него и старая. И мы подумали: вдруг будет разница. Он пока на орбите в карантине, мы его привезем на Землю, прооперируем, а потом…

– А потом выпустим волка в стадо овец, – докончил Стоун.

– Зачем вы так, – поморщился Андерс. – Они не хотят жить под надзором, верно, но и мы их из виду не упускаем. За каждым следят трое, иногда больше, сотрудников. Едва они заметят опасность, как сразу предотвратят ее.

– Интересно, как ваши сотрудники распознают опасность, если она может развиться из безобидного разговора? И что могут сделать ваши люди против человека, втрое превосходящего их физически?

– Не скрою, им даны широкие полномочия, – склонил голову Андерс.

– Поймите, Прыгуны – больные люди, их нужно оградить от остального общества, – устало сказал Стоун. – Пускай это будет космос, раз они не соглашаются жить в закрытых заведениях на Земле, но оставлять их на свободе опасно.

– Но, доктор, в космосе мы не сможем их должным образом исследовать. Здесь отличные лаборатории и порой нам удается склонить их провести какие-то опыты.

– А пока гибнут люди.

– Во время научных исследований гибли и будут гибнуть люди, – скорбно сказал Андерс, словно на этом пути он лично похоронил не один десяток товарищей. – В любом случае, доктор, решаем этот вопрос не мы с вами. А мы должны решить вопрос об операции.

– Операция по удалению блямбы не относится к категории сложных, – равнодушно сказал Стоун, показывая, что утратил интерес к разговору, – ее выполнит любой рядовой хирург. Кстати, непонятно, почему такая высокая ставка гонорара?

– Вот об этом и речь, доктор, – подался вперед Андерс. – У этого малого свернутая блямба подходит к подключичной артерии, она ее прямо окружает. Вот, взгляните на снимки. Врачи говорят, что это очень сложная операция.

Стоун с любопытством взял со стола листы со снимками и буквально впился в них глазами.

– Да, – сказал он через минуту, – операция непростая.

– Но возможная?

– Да. Вы не специалист, но взгляните, вот здесь разрыв, блямба прилегает неплотно. Если удастся подобраться к блямбе в этом месте, можно будет извлечь ее всю. Разумеется, рядовому хирургу такая операция не под силу.

– Полагаю, будет приятно провести такую сложную операцию, док, – хитро улыбнулся Андерс. – Не каждый сможет похвастаться такой, верно?

Стоун едва не усмехнулся при виде неуклюжей хитрости молодого человека. Но сдержался, еще раз посмотрел на снимки, потом спросил:

– А если я откажусь, какие шаги вы предпримите?

– Ну, док, – скис Андерс, видимо, молодой человек уже уверился в победе, и ему было горько разочаровываться, – тут у меня еще на очереди доктор Линз и профессор Визраби.

– Профессор Визраби вряд ли возьмется за такую операцию.

– А нам говорили, у него золотые руки, – с искренним недоумением сказал Андерс.

– Были. Учитывайте, что профессору пятьдесят восемь лет, руки уже не те. Поверьте, я не злорадствую, ведь я сам до некоторой степени ученик профессора, но истина – вещь упрямая. Что же касается доктора Линза, то в его умении сомневаться не приходится.

– Ну я все равно к вам первому пошел, потому что говорят, что вы лучший, – снова подольстился Андерс.

– Вот в этом месте блямба тоже прилегает неплотно, – задумчиво проговорил Стоун, не слыша его реплики. Потом поднял глаза: – Что ж, передайте своему начальству, что я согласен.

– Ну вот, когда я сыграл на самолюбии, сказал, что ему вся слава от такой сложной операции достанется, он и согласился, – закончил Андерс свою речь.

– Вы молодец, Андерс, – обрадовался полковник. – На какой день назначена операция?

– Сказал, что через неделю.

– Какие-то предварительные приготовления?

– Нет. За три дня до операции больной должен прилететь на Землю для адаптации, и за день до операции нужно доставить его в больницу.

– Неужели ему не нужны анализы, снимки, кардиограммы?

– Так у меня же с собой была история болезни! Док на месте ее просмотрел и сказал, чтобы я ее там оставил, и что ему этого хватит.

– Великолепно. Что ж, Андерс, вы отлично потрудились, можете идти.

Андерс сидел в коридоре и читал газету. Время от времени он поглядывал на стеклянную стенку за которой в белых масках трудились Стоун, его ассистент Джек Эвертс и молодая сестра, имени которой Андерс не знал. Сначала Андерс не отрывался от стекла, но через полчаса ему наскучило. В самом деле, док с ассистентом склонились над кушеткой и не разгибаются. В фильмах все по-другому. Кроме того, его предупредили, что операция может длиться часа три, а может и больше. Непонятно, зачем ему здесь столько торчать, посидел бы в кафе, пришел бы к концу. Но начальство велело сидеть, бдить и в случае чего вмешаться. Как будто он что-то во всем этом понимает. Ладно, сидеть – не мешки ворочать. Плохо, что он только одну газету взял, на три часа может не хватить.