Халва

Она закончила поздно ночью. Анна повезла больного в палату, а уставшая Мари едва добрела до койки, упала, не раздеваясь, и уснула. Ночью ей снился Уилл. Они танцевали на каком-то приеме, на ней было белое платье…

Прошло четыре дня. «Милость Господня» попала в отголоски шторма, судно качало.

– Ночью у капитана Лойда поднялась температура, – сообщила утром Анна. – Я сделала снимки.

– Остальные без осложнений?

– Без.

Мари долго смотрела снимки, потом молча встала и пошла к знакомой койке. Она проиграла – гангрена оказалась сильнее. Придется отнимать ступню. Как воспримет это Уилл?

В палате стоял привычный шум. Переговаривались соседи, стонали тяжелораненые. Раненный в руку диктовал письмо, а сосед, подложив под спину подушки, записывал в тонкую тетрадь. За занавеской Лойда было тихо. Спит?

Раненый не спал, просто ему было больно, он терпел.

– Привет, Уилл, как ты?

– Нормально, – улыбнулся кузен. – С тех пор как ты меня прооперировала, иду на поправку.

– Нога болит?

– Ноет, но терпимо. А я, если честно, все боялся, что ее отнимут.

Видно, она выдала себя, потому что Уилл замолчал, глаза сделались настороженными.

– Что случилось?

Девушка решилась.

– Ты прости, ступню придется отнять, Уи.

Он откинулся на подушку, отвернулся к переборке.

– Черт!

– Уи…

– Черт! Черт! Черт!

– Ну…

– Лучше б меня убило там в лесу!

– Хватит!

Уилл взял себя в руки, повернулся к ней.

– Извини, все в порядке. Что ж, не повезло.

– Держись, – кивнула ему Мари и пошла в операционную.

Гангрена пошла дальше, Мари пришлось отрезать ногу сантиметров на пять выше, чем планировала. Вообще-то следовало отрезать ногу по колено, но это было выше ее сил. Не может быть, чтобы Уиллу так не повезло, думала девушка. Не может быть…

Оставшиеся три дня стали кошмаром для Мари Рай. Беспокойство за здоровье Лойда, сомнения, правильно ли она поступила, измотали девушку. Она осунулась, похудела. Ночью ей постоянно снился Уилл, каким он был десять лет назад. Веселый мальчишка, бегающий по корту, или по зеленой лужайке возле их дома. Одет он был в серые бриджи, из-под них выглядывали две крепкие загорелые ноги. Уилл все время бегал и смеялся…

В среду судно прибывало в порт. Утром Мари посмотрела последние снимки Лойда и молча отложила их в сторону – где-то внутри она была готова к поражению.

К обеду больных доставили в госпиталь.

Профессор Раст взглянул на снимки Лойда, и уголки серых усов прыгнули вверх. Серые глаза нашли на карточке фамилию лечащего врача.

– Ждите меня в кабинете, – отрывисто приказал профессор Мари.

Девушка кивнула и поплелась в кабинет профессора. Побрела, опустив голову, словно провинившаяся собака. Униженная, готовая терпеть любую брань, даже побои. Стала у стены, спрятала ладошки под мышки – ее колотила дрожь. Через минуту пришел хозяин кабинета.

– Садитесь, чего стоите, – буркнул он, закрывая входную дверь.

Мари села уставившись в пол. Профессор подошел к столу и бросил на него россыпь фотографий.

– Ну и как прикажете это понимать, ми-ла-я?! – растянул он последнее слово.

Мари сглотнула и не ответила.

– Две операции, две, и обе коту под хвост! Извольте объясниться!

Мари попыталась ответить. Это ей удалось не сразу.

– Такой молодой, такой красивый, – наконец сказала девушка. Сказать, что Уилл к тому же ее кузен, было выше ее сил.

– Пожалела?

– Пожалела, – кивнула Мари.

– Ну и каким боком теперь ваша жалость выйдет этому молодому, красивому парню? Я же ему оттяпаю ногу по самое бедро, не знаю, сможет ли протез носить!

– Не надо, профессор, – Мари наконец прорвало.

Все то, что накопилось за эти ужасные дни, вырвалось наружу. Девушка разрыдалась, издавая некрасивые, скулящие звуки, словно животное.

Две минуты жуткого позора и унижения, но потом ей стало легче.

– Умойтесь, – устало сказал Раст, когда женщина в белом халате перестала всхлипывать.

Мари послушно встала и умылась.

– Теперь сядьте.

Она села.

– Помните, я говорил вам, что вы еще не хирург? – спросил профессор.

Мари кивнула.

– А вот теперь я могу сказать, что вы хирург. Сфотографируйте на память этого беднягу, смотрите на фото почаще и не повторяйте ошибок. За одного битого… ну, вы знаете. Завтра «Милость Господня» совершит свой обычный рейс к острову, надеюсь, вы будете на его борту?

Мари встала и твердо посмотрела ему в глаза.

– Буду, профессор.

Век 31-й

Переселенец

Год три тысячи четырнадцатый. Земля уже восемьдесят лет, как одно государство. Процесс глобализации закончился десять лет назад. Девяносто три процента мирового капитала сосредоточились в четырех фирмах: «Митсубиши», «Милитари», «Зу Юнайтед» и «Той». Оставшиеся семь процентов разделились следующим образом: четыре принадлежат правительству, два фирмам средней величины, их немногим более пяти тысяч, и один процент мелким. Едва закончилась борьба за раздел капитала, как началась борьба за власть…

Вечер был прохладным, но после восьми часов утомительных заседаний в душном кабинете возвращаться в помещение не хотелось. Первый помощник президента Константин Валевский посмотрел вниз на зеленую лужайку и подумал, что ровная трава напоминает ему администрацию президента. Стебли, подрезанные машиной, растут ровно, и так же ровно, одной командой действуют вышколенные люди администрации. Никаких индивидуальных порывов, стремлений, все для общего дела. Впрочем, это понятно, садовник, а мысленно он называл хозяина садовником, тщательно ухаживал за своей «лужайкой».

– Холодно сегодня, правда?

Константин вздрогнул, занятый мыслями он не услышал, как на балкон вышел президент.

– Холодно.

– Но я понимаю вас, днем, когда мы разбирали бюджет, у меня не раз возникало ощущение, что мы в подводной лодке, и запасы кислорода на исходе.

Константин усмехнулся сравнению, усмехнулся и президент.

– Как вы думаете, нам удастся провести поправку?

Внутренне Константин вздохнул, прощаясь с минутами свободы. Но что поделаешь, положение обязывает, для них работа неотделима от личной жизни.

– Откровенно говоря, полной уверенности у меня нет. Исполнительная палата в своем большинстве за вас, и если поправка пройдет, они претворят ее в жизнь. Это понимают и фирмы. Они постараются убить поправку в зародыше, чтобы она не прошла законодательную палату. К сожалению, мы не знаем точно, сколько депутатов куплено ими.

– Но, Константин, мы же проводим эту поправку для народа! – президент в волнении сделал несколько шагов вперед и взялся руками за перила балкона. – Это же слишком очевидно! Голосуя против поправки, депутаты сразу покажут, кому безразличны простые люди! Неспроста мы добились, чтобы голосование было открытым!

Первый помощник президента вздохнул, разумеется, мысленно. Он удивлялся наивности первого лица государства. Впрочем, удивлялся и восхищался одновременно. Сам-то он давно утратил юношеские иллюзии, а этот рассудительный, как древнегреческий философ, упорный, как телец, человек живет ими. Впрочем, что, как не иллюзии, могли толкать его на неравную борьбу с более сильным противником? Но тогда как объяснить ему тщетность всех их усилий по принятию поправки? Логика, конечно, в его словах есть, депутаты раскроют себя на голосовании, но президент забыл о природе человеческой. Алчность, злоба, страх, да мало ли что еще будет двигать избранниками народа через два дня, когда начнется борьба правительства против компаний. Все эти мысли никак не отразились на лице вице-президента. Вслух же Константин сказал:

– Будем надеяться, господин президент.

Джон Рокстер привык жить скромно. Небольшой двухэтажный дом, в котором всего девять комнат. Прямые стены, никаких колонн, статуй, прочих архитектурных излишеств. Не было у Рокстера и висячих садов, фонтанов, площадок для гольфа. Средних размеров сад, теннисный корт, гараж. Если бы не огромный бассейн и вертолетная площадка, никто бы и не подумал, что это дом богатейшего человека планеты. По мнению своих друзей, в своей оригинальности Рокстер доходил до крайности – глава одной из самых могущественных фирм Земли обходился десятком слуг. Два телохранителя, садовник, дворник, повар, шофер, пилот вертолета, дворецкий, секретарь и личный помощник.

– Как вы можете так жить, Джон? – возмущался Николас Платини, – мне едва хватает ста слуг на один дом! Только не говорите, что вы скупердяй, я знаю, что это не так!

– Нет, Николас, смеялся Рокстер, – просто я осторожен. Уверен, что Халместер знает интимные подробности вашей жизни лучше вас самого. Для того же, чтобы внедрить соглядатая в мой дом, ему придется постараться!

Да, именно так обстояли дела, Роскстер предпочитал жить скромно, но безопасно. А роскошь, настоящая роскошь – это не сногсшибательный дом, где носятся толпы слуг. Разумеется, иногда требовалось увеличить их штат, во время больших приемов, например, но тогда Рокстер обращался к услугам агентства. Если же гостей было мало, а Клавдий все-таки не справлялся… Роскстер мог налить и поднести шампанское сам. – Неужели я не способен сделать то, на что способен официант, – пожимал плечами глава «Милитари» в ответ на недоуменные взгляды.

Сейчас Джон Рокстер сидел в кабинете и размышлял о власти, точнее, о том, кто стоял у руля власти, о президенте. За восемнадцать лет, что Рокстер управлял фирмой, ему приходилось работать с тремя главами государства. Один из них был полностью подчинен фирмам-монополистам, как содержанка. И его, как содержанку, приходилось постоянно баловать дорогими подарками. Это был спокойный вариант сосуществования, но скучный. Второй президент был бизнесменом, еще большим, чем сам Рокстер. С ним было легко сотрудничать. Появлялась проблема, собирался консилиум, взаимные уступки, и компромисс найден. Роскстеру нравился именно такой вариант. С нынешним же президентом все было сложнее. Он заботился о благе тех, кто не мог постоять за себя сам. Он был идеалист, а идеалиста нельзя купить, с ним нельзя договориться. Значит, это была война, а на войне требовалось быть бдительным. Рокстер взглянул на часы: через сорок минут у него соберутся главы фирм на закрытое заседание.

– Господа, я собрал вас сегодня здесь, чтобы согласовать наши действия, – Рокстер внимательно осмотрел собравшихся. Все трое сидели спокойно и непринужденно. Что ж, повода для беспокойства действительно нет, Рокстер кашлянул в кулак и продолжил. – Собственно, с расстановкой сил и так все было ясно, единственный, кто колебался – это профсоюз. Мы бы победили и без его поддержки, но это была бы тяжелая победа. Впрочем, история не терпит сослагательного наклонения, кто знает, что бы было, если бы случилось по-другому. В данной момент профсоюз на нашей стороне, а не наоборот. Три дня назад я тайно переговорил с Фермером и Лапотником, и нам удалось достичь соглашения.

Собравшиеся радостно переглянулись.

– Как вам это удалось? – раздался удивленный голос Платини. – Газеты кишат статьями о том, как агрессивно по отношению к нам настроены профсоюзные лидеры.

– Осел, груженный золотом, возьмет любую крепость – эта истина была известна уже древним. Пятьдесят миллионов их цена. Немало, согласен, но поправка будет стоить нам дороже. Итак, я думаю, наш ответ будет положительным?..

– Мы собрались сегодня на сотнях площадях планеты! Нас миллионы! И сейчас, перед лицом нашего правительства, правительства, которое мы выбирали, мы заявляем: мы не хотим политики уравниловки! Пускай слабый довольствуется своей скромной долей, а сильный займет место, которое он достоин занять! Сильный не должен работать за слабого!..

На этом месте президент щелкнул пультом, отключая экран компьютера.

– Константин, – позвал он первого помощника.

– Да, господин президент.

– Подсчитали общую численность участвовавших во вчерашней акции?

– Да, господин президент, тридцать два миллиона.

– Неплохо. Как они этого добились?

– Им удалось убедить рабочих, что расходы лягут на их плечи.

– Но это же не так!

– Сколько у нас печатных органов? – с горечью спросил Константин. – Пять? А у них сотни. Сколько каналов телевидения? Один, да и тот с рейтингом ноль два. Нет, сегодня фирмы показали, кто истинный хозяин планеты.

– А профсоюзы? Почему они не поддержали нас?

– Куплены, – коротко ответил Константин, давая понять, что здесь и говорить не о чем.

Президент вздохнул: поправка была частью его жизни, он выдвинул ее еще будучи кандидатом в президенты. Провозглашая ее тезисы, он выиграл выборы. Потом два долгих года борьбы, и вот, когда казалось, что цель достигнута – президент испытал горечь поражения. Сегодня глава государства хоронил не просто поправку, он хоронил свои надежды.

– Пожалуй, они зажали нас в угол, – кисло усмехнулся президент.

Константин внимательно посмотрел на поникшего человека в кресле. Жаль его, но поражения закаляют. Пускай учится.

– Возможно, господин президент.

– Возможно? – президент нервно засмеялся и встал. Его высокая, плотная фигура выглядела внушительно, но голос был полон отчаяния: – Еще одна такая акция, и правительство может подавать в отставку. Нас разбили до начала сражения. К чему проводить голосование? Теперь депутаты имеют полное право открыто голосовать против, они выполняют волю народа. На поправке можно ставить крест. Но при таком росте безработицы нас ожидают новые потрясения. Какими мерами с ними бороться!? А вы говорите, возможно, Константин.

– Я говорю, возможно, потому что в данный момент к вам на прием просится Роджер Халместер, – осторожно сказал первый помощник.

– Начальник разведки? По данному вопросу?

– Насколько мне известно, других кризисов в данный момент у нас нет, а беспокоить вас по пустякам не в обычае Халместера.

– Он в приемной?

– Да, господин президент.

– Я приму его немедленно.

Президент посмотрел на человека в сером костюме и в который раз подивился, до чего непримечательно выглядит начальник разведки. Средний рост, средний вес, серые глаза и никаких особых примет. Все в ум пошло, внутренне усмехнулся президент, а вслух сказал:

– Вы просили принять вас, Роджер.

– Да, господин президент, – немедленно отозвался Халместер. – Последний кризис, кстати, его уже окрестили Уравнительным, не входит в сферу моих интересов. Тем не менее он грозит правительству серьезными неприятностями, и я позволил себе вмешаться.

– Я внимательно вас слушаю, Роджер.

– Для начала я кратко обрисую хронологию зарождения и назревания кризиса, чтобы быть уверенным, что я правильно понимаю ситуацию.

Президент молча кивнул, показывая, что он не возражает.

– Итак, фирмы не упускают возможности показать, что они будут определять политику правительства. Два года назад они снизили планку пенсионного возраста до сорока пяти лет для мужчин и стали сокращать рабочие места. Это не было средством борьбы с какими-то трудностями, лишь стремление увеличить свою прибыль. В результате количество безработных достигло трехсот пятидесяти миллионов, а число пенсионеров трехсот сорока двух миллионов. В ответ правительство предложило законопроект, по которому фирма должна платить пособие по безработице всем рабочим, которые проработали на предприятии больше года, и увеличило возраст выхода на пенсию. Ответ фирм последовал вчера.

– Вы правильно представляете ситуацию, Роджер.

– Могло ли правительство спровоцировать такое к себе отношение?

– Нет. Сначала мы пытались взывать к их здравому смыслу и добрым чувствам. Кому нужны голодные толпы безработных? И лишь потом попытались принять Девятую поправку к Трудовому соглашению.

– Нет никаких тайных соглашений между правительством и фирмами, которые позволили бы урегулировать конфликт неофициально?

– Никаких. Вы правы: фактически между правительством и четырьмя фирмами идет открытая война. И они добились в ней, должен признать, большего успеха. Откровенно говоря, вы – наша последняя надежда на сегодняшний день, – президент улыбнулся. – Что там у вас в рукаве, Роджер? Компромат на глав фирм?

– К сожалению, компроматом их не пронять. Это член правительства или мэр должен иметь безупречную репутацию. А из-за грязной истории человек не перестает быть владельцем синдиката.

– Вы опять правы.

– Последний вопрос, господин президент: на чьей стороне профсоюзы?

– Судя по тому, как лояльно они отнеслись к последней акции, профсоюзы продались фирмам с потрохами. Не томите, Роджер, что вы предлагаете?

– Хорошо, – Халместер сделал секундную паузу, собираясь с мыслями. – Сейчас фирмы сильнее нас, этот постулат не требует доказательств. Но я предлагаю сразиться в той области, или правильнее сказать, плоскости, где сильнее правительство.

– Интересно, интересно, – президент откинулся на спинку кресла, – в какой же области мы сильнее. Попробую догадаться… Финансово они нас превосходят, а это дает преимущество на любом поприще. Я считал, что мы можем соревноваться в политике, но фирмы владеют большим числом масс-медиа, что позволяет манипулировать толпой. Не вижу, где мы сильнее, Роджер.

– В сфере науки, точнее, в той области, которая относится к исследованию космического пространства. Космический институт – государственное учреждение.

– Очень любопытно, продолжайте, Роджер.

– Вы, разумеется, знаете об изобретении профессором Климовым нейрогироскопа, господин президент.

Если президент и был удивлен, то не подал вида.

– Разумеется. Прошло три года, как Климов опубликовал свое открытие. Значение этого прибора сложно переоценить. Уже доказано, что изменяя орбиту планеты и период ее вращения, мы можем создать природные условия, сходные с земными. В следующем году планируется организовать на Марсе и Венере постоянные станции, которые начнут работы по изменению орбит планет. Я являюсь почетным членом космического общества, поэтому знаю, на какой стадии находятся эти программы. К сожалению, недостаток средств коснется и этих проектов. Вы так смотрите на меня, Роджер, вы хотите сказать, что есть связь между нейрогироскопом и разрешением кризиса?

– Да, господин президент. Я предлагаю изменить программу исследования Солнечной системы. Не постепенное, ступенчатое освоение планет, а максимально-ускоренное. Не создавать исследовательские станции: в этот год пять, на следующий десять, а построить две-три станции, изменить климат и заселить планеты в кратчайшие сроки. Конечно, это потребует огромных вложений.

– Подождите, подождите, Роджер, – от волнения президент потер щеки, – массовое заселение… Да, это потребует миллионы свободных людей, наши толпы безработных исчезнут… Транспорт… думаю, космический флот справится с этой задачей. Что еще? Вложения… Фирмы должны дать деньги на это проект, они получат… право на исключительную разработку ископаемых. Я вас правильно понимаю, Роджер?

– Почти. Дело в том, что последний кризис показал: правительство и фирмы вступили в открытое противостояние. Есть ли гарантия, что этот конфликт разрешится освоением планет? А если возникнет другой источник для спора? Разве нет в истории примеров, когда чрезмерная сила вассалов подрывала могущество государства?

– Например?

– Например, Речь Посполитая. Слабость центральной власти обернулась в конце концов разделом Польши в восемнадцатом веке.

– Вы правы. Так что… – президент оглянулся, словно опасаясь, что слова его услышит посторонний, и понизил голос, – проект сможет вернуть государству его ведущую роль в обществе!?

– Совершенно верно, господин президент.

После этих слов Халместер встал, достал из кармана информационный диск и, подключив его к компьютеру, стал объяснять свой план, оперируя цифрами.

– Конечно, данные предварительные, но процент ошибки невелик, – закончил свой доклад начальник разведки.

– Все гениальное просто, – президент расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и повел шеей. – Вам цены нет, Роджер. Считайте, что я двумя руками за… Кого думаете посвятить в детали дела?

– Полностью вас и вице-президента. Остальные должны знать лишь то, что им полагается знать, чтобы хорошо играть свою роль. Они будут воспринимать события, как цепь благоприятных стечений обстоятельств.

– Ого.

– Вы должны понимать, что в случае неудачи, нас ждет даже не отставка.

Против воли президент вздрогнул.

– Вы опять правы. А кто поведет переговоры на начальной стадии?

– Думаю, что первую наживку заброшу я сам. Джон Рокстер, владелец «Милитари», мой однокашник по Гарварду.

– Стоит ли вам высовываться?

– Не стоит, но у нас мало времени, а мой сегодняшний визит к главе государства не останется без внимания. Фирмы пристально следят за деятельностью правительства и могут связать мой сегодняшний визит и новую программу.

– Вам виднее. Что ж, начинайте, Роджер, и удачи всем нам.

Сырой вечер, теплый камин, маленькая комната, освещаемая лишь светом огня, бутылка коньяка сорокалетней выдержки. От камина к пяткам идет тепло, а от рюмки коньяка по жилам струится огонь. Блаженство. Почему же я так напряжен? Что мешает насладиться удовольствием? Положение, чертово положение. Положение на вершине заставляет тебя быть все время настороже, вдруг визит старого знакомого таит в себе угрозу.

– Ты совсем не изменился, Роджер, такой же сухой, подтянутый.

– Зато ты не следишь за фигурой.

– Увы, – Джон Рокстер с сожалением захватил слой сала на животе, подержал и отпустил. – Увы, нет времени, весь день провожу за столом, когда-никогда выберусь поиграть в теннис. Помнишь, какой мы были парой?

– Еще бы, выиграть первенство университета! Но ты неправ, времени хватать никогда не будет. Нужно приучить людей, что у тебя режим. Вот я: все в управлении знают, что я в три часа дня на тридцать минут исчезаю в спортзале. Звонит президент. А у меня мобильный не отвечает, и помощник так вежливо: Халместер в спортзале.

– Ха-ха, – рассмеялся Рокстер. – А если война?

– Плохим бы я был разведчиком, если бы она застала меня врасплох.

– Тебя на слове не поймаешь.

– Послушай моего совета, выдели обязательный час на спортзал. Уж на что сейчас горячие деньки, а я своих привычек не оставляю.

– А что, разведку подключили к Уравнительному кризису?

– В том-то и дело, что присутствовать на заседаниях я присутствую, а слушать меня не слушают – кризис чисто экономический.

– То есть ты – свадебный генерал.

– Правильно понимаешь, Джон.

– Ну и что они надумали?

– Джон, ты же знаешь, я не могу тебе рассказать.

– Ну не пришел же ты просто выпить со мной коньяка, верно? Я так понимаю, что у тебя неофициальное предложение?

– Ты всегда славился своим умом.

– Был бы глуп, враз бы конкуренты съели. Выкладывай, я весь внимание.

– Хорошо, Джон. Ты можешь быть спокоен, с Девятой поправкой покончено.

– Еще бы, мы вас так прижали!

– Но мириться с ростом безработицы мы не можем. Итак, я говорю от имени президента, но правительство пока не знает об этом проекте ровным счетом ничего. Если он тебя заинтересует, мы придадим его гласности. Если нет – все останется на бумаге.

Рокстер неопределенно хмыкнул, показывая, что пока одобряет ход мыслей собеседника.

– Ты пришел за помощью. Мы можем помочь вам, но чего ради? Для этого должна возникнуть значимая цель, Роджер.

Халместер и глазом не моргнул.

– Она есть. Ты слышал о нейрогироскопе?

– Да, – коротко ответил бизнесмен.

– Есть проект по ускоренному заселению Венеры и Марса в течение двадцати лет.

Рокстер быстро взглянул на собеседника:

– Неплохо, неплохо. Заберет избыток людей, оживит производство. Но зачем ты пришел ко мне? Ах да, средства. У правительства нет таких средств. Это же миллиарды золотых.

– Триллионы.

– Где же правительство возьмет такие деньги?

– В том-то и дело.

После этих слов Роджер Халместер сделал хороший глоток из своего бокала.

– Я предлагаю привлечь крупный капитал. Все четыре фирмы.

Рокстер перестал смеяться, взгляд человека в кожаном кресле стал стальным, перед Халместером был бизнесмен.

– Ты?

– Повторяю, я говорю от имени главы государства.

– Президент – это немало. Но что он конкретно хочет нам предложить?

– Разве того, что ты откроешь новые предприятия, недостаточно? Человечество расплодится, население, минимум, утроится, представляешь, какие это прибыли?

– Представляю, но ссужать крупные суммы на освоение целой планеты… Строить промышленность – пожалуйста. Новые заводы и так потребуют хороших капиталовложений. Прибавь к этому риск – предприятия расположены на чужих планетах. Нет, пускай правительство осваивает планеты за свой счет, а я займусь строительством заводов потом, когда все утрясется.