Халва

– Вы не возражаете, если я закурю?

– Курите.

Мария Витальевна вопросительно посмотрела на меня, и я понял, что сигарет у нее нет. Я спохватился, торопливо достал из кармана портсигар.

– Благодарю, – женщина втянула дым, закашлялась. – Семь лет не курила, но сейчас потянуло. Так вот, Евгений, мы с Франсом расстались.

– Причина ссоры?

– Мы не ссорились. Просто он уехал.

– Куда?

– Говорил, что в Севастополь, его приглашали в местный университет.

– Простите за бестактный вопрос, вы тяжело пережили разрыв?

– Тяжелее, чем думала.

Я помолчал, собираясь с мыслями.

– Как вы познакомились?

Она развела руками и выпустила к потолку струю дыма.

– Тривиально, в баре. Я редко хожу в такие заведения, но в тот вечер не ладилось на работе…

– Простите, что перебиваю, а где вы работаете?

Мне показалось, что на ее лице промелькнула злорадная усмешка.

– На этот вопрос, Евгений, при всем желании я не могу ответить. Так вот, я присела за столик, заказала себе вина. Рядом сидели завсегдатаи, тянули коктейли, убивали бесценное время, такая обычная ночная жизнь. В какой-то момент я обратила внимание на него. Он тоже одиноко сидел за столом и презрительно смотрел на всю эту шушеру. Потом он поймал мой взгляд… Мы долго наблюдали друг за другом, потом Франс встал и подсел ко мне.

Он рассказал, что тот день для него тоже оказался неудачным. Он поссорился с руководителем своей группы, причем настолько сильно, что был вынужден выбирать: уйти из университета или из группы. У нас оказалось много общего, очень много… Вот так мы и познакомились.

– Мария, а вы никогда не строили планы совместной жизни, если у вас так много общего?..

Задавая этот вопрос, я чувствовал, что перегибаю палку. Какого черта она должна быть со мной откровенна, что с того, что я оперативник? Но Мария ответила и даже не возмутилась. У меня было такое чувство, что она мне исповедуется.

– Нет.

– Почему?

– Я всегда знала, что семейная жизнь не для таких, как Франс Лай. Франс – человек идеи. Такие люди, как Бисмарк, Наполеон, Ленин имели семью, но семья была для них чем-то второстепенным. Если бы перед ними встал выбор: семья или карьера, они бы не раздумывали.

– И какая идея была у Лая?

Красина усмехнулась.

– Наука, хотя, разумеется, такая ничтожная цель не могла быть точкой приложения для такого вулкана, как Франс. В том-то и была его беда, что Франс не имел точки приложения для вектора своих сил, не знал, куда себя деть. У него была мечта, но мечта неосуществимая, и он это знал.

– Какая?

Она снова усмехнулась.

– Евгений, вы русский?

– Да.

– Я тоже. Как патриот вы довольны той ролью, что играет наша страна на мировой арене?

– Вполне.

– А вот Франс был недоволен ролью, которая досталось Франции. Он считал, что его страна заслуживает большего. Отсюда нелюбовь к англичанам, метания, поиски…

– Но сейчас…

– Да в том-то и беда, сейчас Земля – федеративное государство, национальные предрассудки уходят в прошлое. Еще сто лет назад можно было затеять войну, оттяпать у соседа плодородные земли, или промышленный район и усилить свою экономику, но сейчас принцип: развивайся за счет другого не в моде. Увы, Франс не желал с этим мириться.

– Точка зрения ретрограда.

– Можно сказать и так, но вернее будет: Франс родился не в свое время. Ретроград не понимает отсталости своих взглядов, считает их передовыми, а Франс все понимал, и… страдал.

У меня что-то шевельнулось в мозгу.

– Но были моменты, когда Франция действительно играла ключевую роль в мировой политике. Должно быть, это время привлекало Франса.

– Верно. Период, когда у Франции были колонии и, разумеется, Наполеоновский период. Франс говорил, что если бы Европа осталась под господством Франции, ей бы удалось избежать многих потрясений, фашизма, в частности. Кстати, именно из-за этого у него возник разлад с руководителем группы в институте.

– Да? Странно. Конечно, его точка зрения не совпадает с общепринятой, но чтобы уходить из-за этого…

– Все зависит от того, как ее защищать. Да дело не в точке зрения. Франсу нужно было не признание его идей, а способ возвеличить Францию. Он по природе не теоретик, а практик. И в то же время он понимал, что в современном мире это неосуществимо, очки в гонке нужно было набрать сто лет назад, как минимум.

Мы подошли к тому моменту, когда я должен был решать, рассказывать ли ей о сегодняшнем происшествии. Выходило так, что нужно рассказывать, но всегда есть небольшое но. А вдруг Мария Витальевна сообщница, и я ей раскрою все карты? Но есть еще фактор времени, некогда мне ждать.

– Мария, а если бы Франсу представилась возможность изменить прошлое, куда бы он направился?

Женщина вздрогнула и впилась в меня глазами. Потом взяла в руки фотографию и всмотрелась в нее еще раз.

– Это плитка на полу в КБ?

– Да.

– А я-то, дура, дразнила вас, что не скажу, где работаю… Значит, сегодня у нас не проверка.

– Да.

– Франсу удалась переброска?

– Да.

Она очень быстро пришла в себя, я терял инициативу. Если она не захочет рассказать, куда отправился ее возлюбленный, я окажусь в дурацком положении.

– Он убил сторожа.

Мария Витальевна вздрогнула.

– Куда он мог направиться?

– Бедняга Ефимыч…

– Куда он мог направиться?

– Не знаю! – рявкнула она. Потом помолчала и с горечью заговорила. – В наполеоновскую Францию, куда же еще. Не так обидно, когда совершаешь что-то страшное ради общего блага, но в данном случае предпосылки неверны изначально. Наполеон не думал о благе Франции, какая чушь, я же сто раз ему это говорила! Он думал о собственном благе, только о собственном! Наполеон – это такой же тиран, как Гитлер, Сталин, Мао…

– Не слишком ли вы строги?

– Что с того, что Наполеон не строил концентрационные лагеря, тогда их еще не изобрели. Он кидал мужское население Франции под пули сотнями тысяч лишь бы прославить себя, ссылал политических противников на острова с убийственным климатом. Ах, Франс, Франс, почему ты не слушал меня!?.

– Мария, – осторожно прервал я это словоизлияние, очевидно, отголосок неоконченного спора, – как вы считаете, куда конкретно он мог направиться?

Секунд десять Мария боролась с собой, по ее лицу волнами пробегали судороги, и я всерьез стал бояться, что сейчас с женщиной случится истерика, но все обошлось.

– Мы не раз обсуждали эту тему, спорили. Давайте думать, – убитым голосом сказала Мария Витальевна. – Самое, наверное, крупное упущение Наполеона произошло, когда молодой инженер предложил ему проект парового судна. Наполеон отверг проект. Если бы Франции удалось построить паровой флот, англичанам пришлось бы туго. Знаете, Франс не без оснований утверждал, что Наполеона остановили два одноглазых: Кутузов и Нельсон. Так вот, паровой флот помог бы молодой империи корсиканца сокрушить английские парусники… Но как заставить Наполеона принять верное решение? Не представляю. Нет, Франс бы направился не сюда. Что теперь… Кутузов. Можно убить полководца, это реальнее. Но Кутузов не единственный военачальник в стране. Был Багратион, Барклай де Толли… Кстати, именно Барклай первым высказал идею заманить французскую армию вглубь страны. Александр первый всерьез рассматривал идею пригласить на русскую службу генерала Моро, и впоследствии Моро воевал против Наполеона… Нет, думаю, Франс не выбрал бы и такой вариант. Что у нас остается, Ватерлоо. Здесь, во всяком случае, можно влиять на события. Вы помните подробности? Не помните. В Бельгии перед Наполеоном стояли объединенные силы пруссаков и англичан. Сначала Наполеон навалился на прусские войска, победил их и обратил в бегство. Послав за ними в погоню корпус под командованием Груши, он вступил в бой с англичанами. И вот здесь судьба сыграла с императором злую шутку. Когда победа была у него в кармане, оказалось, что Блюхер обманул Груши и вышел в тыл французским войскам. Так вот, если бы Груши не оказался простофилей и поспел бы вовремя к основной части французских войск, история пошла бы по другому пути. Все что нужно – направить маршала Груши в нужный момент в нужное место.

– Скажите, Мария, – осторожно сказал я, – а почему вы помогаете мне?

Она криво усмехнулась.

– Не вам, Евгений, Франсу. Поймите, спасать Наполеона – это ошибка, он не возвысит Францию. Можно помочь корсиканцу остаться у власти, но пройдет лет десять, и Франс с ужасом убедится, какую ошибку он совершил. Наполеон переродится окончательно и станет настоящим тираном. А Франс будет мучиться, страдать и в конце концов со своим характером совершит какой-то безумный поступок, но уже ничего не изменит…

Оставался еще один вопрос.

– Мария, от кого Франс узнал о машине времени?

Она покраснела.

– Я ему не говорила.

– Ну-ну.

Женщина разозлилась.

– Я ему не говорила!

Поистине она была прекрасна в гневе: бледное заостренное лицо, сверкающие глаза, сжатые кулачки… Мария Витальевна, вас не интересует молодой, неженатый сотрудник уголовного розыска? Ладно, личное потом. С другой стороны, сколько же можно отодвигать личное на потом? Надеюсь, мысли не отражаются у меня на лице?

Я невозмутимо молчал, стараясь походить на Польшакова, в тишине тикали ходики на стене. Лицо у Марии было бледным, под глазами темнели иссиня-черные круги. Все-таки здорово ей за эти два дня досталось.

– Я ему не говорила, – тихо сказала Красина, – но как-то давно мне позвонил Валерий Андреевич, руководитель проекта. У нас что-то не ладилось, уже не помню что, и предложил приехать в КБ. Уже был вечер, мы с Франсом очень мило сидели. Я отказалась. Валерий Андреевич настаивал, я разозлилась и сказала, что машина времени – это всего лишь машина, а я человек и имею право на отдых. Франс услышал и спросил: что это за машина времени? Мне бы соврать, а я заявила, что не имею права сказать правду, и, разумеется, не могла заинтриговать его больше. Но к этой теме мы больше не возвращались.

– Павлов говорит, что Франс досконально знал, как работает машина.

– Если он смог перебросить себя, то разумеется. Но я ему ничего не рассказывала.

Я задумался.

– Где у вас хранятся рабочие записи?

Женщина покраснела:

– В записной книжке. – Она помолчала и тихо добавила: – Конечно, он мог их скопировать.

Выйдя на улицу и выбрав укромный уголок, я позвонил Польшакову. Увы, занято. Тогда я набрал адрес порта Варежкина и продиктовал результаты расследования. Потом кинул копию сообщением на телефон Польшакова. Что теперь? В списке у меня значились еще восемь человек, для очистки совести нужно побеседовать и с ними. Где тут стоянка такси?..

Я стоял, ожидая очереди, и меня обуревали противоречивые чувства. Конечно, парень псих, но… я его понимал. Лет семьдесят назад Франция в силу самых разных причин начала хиреть и из передовых стран скатилась во второстепенные. Мне бы, как французу, было обидно. Я сам, помню, в школе переживал, что мы продали американцам Аляску. И было еще одно чувство, чувство жалости. Этот Франс был дилетант, а ввязался в игру с профессионалами. Я был уверен, что мы с Польшаковым точно просчитаем его намерения. А люди Варежкина найдут и обезвредят. Франс был обречен.

Человек медленно приходил в себя. Тело ломило, зудела кожа, живот хватали спазмы. Чувства отказывались служить, в ушах шумело, в глазах было темно. Человек попробовал застонать, но сам не смог понять, издал ли хоть звук. Не было желания встать или выпить воды, хотелось одного, чтобы ушла боль. Но шло время, и боль стала слабеть. В темный мрак ночи стали прокрадываться белые пятна. Человек сделал усилие и разжал веки. В глаза хлынул яркий поток света, но человек заставил себя не зажмуриваться, и вскоре он стал различать предметы. Зеленые листья, темные стволы… он в лесу, на опушке. Лай вскрикнул и сел. У него получилось, хотя стала сильно кружиться голова. Жуткое все-таки состояние после перехода. Но ему нужно действовать, времени в обрез. Франс схватился руками за ближайший ствол и медленно встал.

Варежкин. Решение

Мы начали заседание, когда появился Евтушенко.

– Извините, не рассчитал, – приложил он руку к груди.

Я молча показал ему на стул и продолжил доклад.

– Мы узнали, что идеей фикс Франса было вернуть Франции статус мировой державы. Поскольку в современных условиях достичь этого невозможно, Франс, как мы полагаем, решил сделать это в девятнадцатом веке, а именно, в период правления Наполеона. Разумеется, если бы Франс не узнал о существовании машины времени, он остался бы безвестным мечтателем, а теперь встает вопрос об угрозе существующему миропорядку. Как именно Франс намерен осуществить свою мечту? Для ответа на этот вопрос нам нужно точно знать, в какой год и в какое место направился Франс. Валерий Андреевич, подтвердите наши предположения или опровергните их.

Павлов встал, потом снова сел, откашлялся.

– Подтвержу, – сказал он. – Год одна тысяча девятьсот пятнадцатый, шестнадцатое июня, место у селенья Катр-Бра. Это возле Линьи, где произошла битва с пруссаками…

– Значит, все-таки Ватерлоо, – задумчиво продребезжал Осадчий. – Да, Наполеон мог его выиграть.

– Мы тоже пришли к такому выводу! – встрепенулся Евтушенко.

– Расскажите подробно, что удалось узнать вам, – предложил я. – Ваше сообщение прочитать не успели.

Евтушенко вкратце обрисовал свою беседу с Красиной.

– Вы считаете, ей можно доверять? – спросил я.

Он задумался.

– Полагаю, что да.

– Хорошо, – я посмотрел на Польшакова. – Вы пока единственный, кто не отчитался в проделанной работе. Прошу.

Польшаков посмотрел в сторону, собираясь с мыслями.

– Мои данные косвенно подтверждают предположение, что Лай хотел изменить настоящее политическое и экономическое положение Франции. Кроме того я попытался ответить на вопрос, кто же такой Франс Лай. Могу сказать, что это целеустремленный, упорный, волевой человек. Такой штришок: Франс без видимой необходимости убил сторожа КБ. Думаю, Лай выработал какой-то план, в ходе которого ему может понадобиться пойти на убийство, и молодой человек решил таким способом себя закалить. Франс умеет войти в доверие к людям, заставить служить своим интересам. Мне удалось выявить два случая, когда он убедил людей нарушить закон в угоду своим интересам. Последние четыре месяца изучал приемы дзюдо, какие конкретно можно узнать у тренера университета Немцова. Все.

Речь Польшакова произвела известное впечатление, если раньше кое-кто считал Лая хлюпиком-идеалистом, то теперь собравшиеся взглянули на него иным глазами.

– Как-то очень легко мы выяснили его намерения, не находите? – спросил Осадчий. – Если он такой волевой, то мог бы и… замести следы.

– Если бы Франс знал, что судьба столкнет его с машиной времени, возможно, он бы поостерегся открыто высказываться о своих убеждениях, – возразил я. – Кто мог рассчитывать на такой подарок судьбы? Нет, меня беспокоит, почему он выбрал дату шестнадцатое июня, за два дня до Ватерлоо? Ведь это дает нам время на то чтобы все выяснить и предпринять ответные меры.

– Не забудьте, что у него только одна попытка, – тихо сказал Осадчий. – Ему нужно время на адаптацию, раздобыть одежду, придумать, как попасть к маршалу, если он будет действовать непосредственно через Груши.

– А что, возможны другие варианты? – усомнился я.

– Безусловно, – вызывающе тряхнул бородкой профессор. – К Груши слали связных. Если бы хоть один из них знал, где искать маршала… Кроме того, Франс может рассчитывать на разговор с Наполеоном…

– Забудьте, – неожиданно живо прервал профессора Павлов. – Франс неизвестный человек без звания, не аристократ, а тогда это кое-что значило! О каком разговоре с Наполеоном может идти речь?

– Стоп! – громко сказал я, видя, что Осадчий собирается возразить. – Давайте еще раз проиграем события, чтобы все точно представляли, что происходило накануне и во время Ватерлоо и могли участвовать в полемике. Марк Исидорович, вы штудировали битву, вам и карты в руки.

– Конечно, я не могу претендовать на то, что знаю все нюансы, – начал профессор, – это не мой период, да и времени было мало, я просмотрел только Тарле… Вы все еще не хотите, собрать специалистов по этому периоду?

– Не хочу, – терпеливо сказал я. – Наша задача состоит не только в том, чтобы обезвредить Лая, но и в том, чтобы о машине времени знало как можно меньше людей.

– Да, вы говорили, – спохватился Осадчий и раскрыл блокнот. – Тогда я начну; в целом события выглядели примерно так: 16 июня произошло большое сражение Наполеона с Блюхером при Линьи. Победа осталась за Наполеоном; Блюхер потерял больше 20 тысяч человек, Наполеон – около 11 тысяч. Но из-за вялости маршала Нея, который задержал первый корпус, победа оказалась неполной, Наполеон мог бы при Линьи уничтожить всю прусскую армию. Блюхер был разбит и отброшен (в неизвестном направлении), но не разгромлен. 17-го числа Наполеон дал передохнуть своей армии. Этот день, скорее, был нужен пруссакам, чем французам, он дал возможность разбитому Блюхеру привести свои войска в порядок. Итак, вот вам ошибка императора и возможность для Франса. Идем дальше. Около полудня Наполеон отделил от всей армии 36 тысяч человек, поставил над ними маршала Груши и велел ему продолжать преследование Блюхера. Тем временем Веллингтон занял позицию в 22 километрах от Брюсселя, на плато Мон-Сен-Жан, южнее деревни Ватерлоо.

      Английский полководец укрепился на плато. Его идея была ждать Наполеона на этой очень сильной позиции и продержаться, чего бы это ни стоило, до той поры, пока Блюхер успеет, оправившись от поражения, уйти от преследования Груши и прийти к нему на помощь. Не буду вдаваться в детали сражения, в этом нет необходимости. Скажу лишь, что надежды Веллингтона оправдались. Наполеон почти разбил англичан, но подошедший Блюхер спас их.

– То есть, вы считаете, что в битве было два ключевых момента, способных изменить результат, – подвел я итог его речи. – Не делать отдыха 17-го июня и не дать возможность Блюхеру обмануть Груши?

– Был еще третий, – тихо сказал Павлов. – Если бы маршал Ней вовремя задействовал первый корпус, прусские войска были бы разбиты, и вопрос о преследовании Блюхера вообще не стоял бы на повестке дня.

– Вот вам и шестнадцатое июня, – звонко хлопнул себя по лбу Польшаков.

В комнате воцарилась тишина. Не скрою, впервые за операцию я почувствовал, что почва уходит у меня из-под ног. В самом деле, если парень сумел обеспечить выдвижение первого корпуса, то мы уже ничего не сможем сделать. Прошли сутки, французы победили пруссаков, теперь победят и англичан. Где-то в прошлом события изменились, и новые Варежкин и прочие члены штаба должны предпринимать меры к тому, чтобы история шла своим руслом, а именно, чтобы Наполеон благополучно здравствовал. Но минута слабости быстро прошла, я не замечал изменения в своем сознании, а значит, Франс решил избрать другой путь, либо не добился успеха. Все это я изложил собравшимся. Они заметно приободрились. В этот момент у Павлова зазвонил телефон. Ученый взял его, взглянул на экран и изменился в лице. Мы поняли, что звонок важный. Павлов, выслушал, что ему скажет трубка, потом ответил короткое: еду. Закончив разговор, он еще несколько секунд смотрел в пол, о чем-то думая, потом поднял глаза на меня.

– Это из центра управления машиной. Я на свой страх и риск вызвал Семена, без него я бы не справился. Нам удалось получить временную линию Лая.

– Мы едем с вами, – сказал я.

Франс осторожно раздвинул ветки кустов и посмотрел в просвет. На берегу реки на коленях стоял человек в синем мундире и умывался. Франс еще раз прикинул соотношение сил. Вокруг никого, до солдата шагов пятнадцать, но он стоит спиной. Вперед. Солдат услышал топот шагов, когда было слишком поздно. Он успел обернуться, рука его схватилась за ружье, но сильный удар ребром ладони по горлу свалил его на землю. Франс схватил ружье и с силой воткнул штык в грудь…

Некоторое время Франс смотрел на лежащего. Зачем-то нагнулся, пощупал пульс. Мертв. Судьбе было угодно, чтобы первым убитым человеком стал соотечественник. Тут он спохватился, идиот, чего ты стоишь! Время уходит, а мундир сейчас весь пропитается кровью!

Все устроились за большим квадратным столом, на стене перед ними висел большой экран.

– Вот его линия, – показал Палов на одинокую светло-красную линию.

– Почему здесь нет никаких других событий? – поинтересовался Евтушенко.

– Каких, например? Мы ввели битву при Ватерлоо, но самой битвы еще нет, поэтому нет и линии.

– Введите битву при Линьи, – предложил Осадчий.

– Семен, – громко сказал Павлов, – ты слышал?

– Даю, – раздался молодой голос из-за двери слева.

Через несколько секунд на экране появилась широкая сине-черная полоса.

– Сейчас я вам все поясню, – сказал Павлов, направляя луч указателя на экран. – Итак, Франс пытался повлиять на исход битвы, видите, его полоса подходила к развилке битвы при Линьи, но у него ничего не получилось, исход сражения остался прежним, линия ничуть не искривилась. Семен, давай корпус Груши и основную армию французов. Так, – сказал он, когда на экране появились коричневая и сиреневая полосы, – линия Франса движется к линии корпуса Груши. До развилки около шести часов…

Год 1815. Франс шлепал по грязи и безуспешно стался унять дрожь. Черт, сейчас бы кружку горячего чая или стакан вина. Что за невезучий день! Несколько часов назад он с трудом уговорил охрану провести его к маршалу Нею. Но дальше все пошло наперекосяк. Сколько ни убеждал молодой солдат угрюмого человека с хмурым выражением лица, что он набрел на раненого офицера, который был послан императором к маршалу с приказом немедленно отправить первый корпус к Линьи, Ней не говорил ни слова. А потом повернулся и пошел прочь, бросив два слова: в полк. Франса схватили за руки, оттащили и отправили в какую-то часть к здоровенному сержанту со злым выражением лица и громким голосом. С большим трудом удалось сбежать ночью во время марша. Теперь он должен сделать вторую попытку.

Недавно прошел дождь, Франс здорово промок и продрог. Полцарства за кружку чая.

– Итак, наконец-то мы получили возможность влиять на события, – сказал Варежкин. – Мы знаем, куда движется Лай и каковы его цели. Чтобы помешать ему, я предлагаю послать людей, которые уничтожат террориста, данное определение мне кажется наиболее близким.

– Эти люди не вернутся, – тихо сказал Польшаков.

– Да, это будут добровольцы, которые знают, на что они идут. С физической подготовкой у них все в порядке, понадобится лишь инструктаж касательно обстановки, в которой они будут действовать.

– Сколько их будет? – спросил Осадчий.

– Сколько мы сочтем нужным… – начал Варежкин, но Павлов быстро замотал головой:

– Нет, нет, что вы. У машины есть ограничения. Одна незапланированная переброска, теперь еще. Я могу гарантировать две успешные переброски, не больше. А дальнейшие будут иметь меньшую вероятность успеха.

– В чем будет выражаться неуспех? – подумав, спросил Варежкин. – Я имею в виду: поломка машины или…

– Точность, – пояснил Павлов. – Пойдут отклонения по месту и по времени. Нам нужно делать коррекцию, чтобы машина работала точно. Три запуска без коррекции – это предел.

– Понятно, – постучал пальцами по столу Варежкин. – Что ж, два человека – это немало.

Год 1815. Франс сидел в густых зарослях каких-то кустов, похожих на сирень, и ждал. Несколько часов назад по дороге, проходящей в сотне шагов впереди, прошагали колоны солдаты в темных мундирах – пруссаки. Значит, все верно, скоро должны показаться французы Груши. Неожиданно сзади раздался шорох. Франс обернулся и инстинктивно выставил приклад, защищая себя от бросившегося на него человека…

Члены комиссии стояли, окружив высокого молодого человека с короткой стрижкой. Он был на голову выше всех, возвышаясь над ними, как молодой дубок посреди орехового подлеска. Трудно сказать, какие чувства обуревали членов комиссии; пожалуй, общим было одно: они сделали свое дело и перешли в группу зрителей. Успех же операции теперь зависел от этого высокого парня и его напарника.

К Варежкину подошел Осадчий и осторожно потянул за рукав пиджака. Руководитель операции сделал шаг в сторону.

– Вы уверены, что нам следует применить такие… ммм жесткие меры, – тихо спросил профессор. – Давайте попробуем силу убеждения, я уверен…

Варежкин взглянул на него с жалостью:

– Доверьтесь моему опыту, профессор. Моему и следователя Польшакова, он ведь нарисовал психологический портрет Лая довольно точно. Я знаю, что для вас Франс остался страстно-увлеченным студентом, но этого студента уже нет. Есть преступник, фанатик, который в шаге от исполнения своей мечты. В такой ситуации он не остановится ни перед чем. – Варежкин посмотрел, какое впечатление произвели его слова, потом вернулся к остальным, подошел к своему агенту. – Ну, Сергей, в добрый час. Помни, какими приемами он владеет, но это может оказаться не весь его арсенал.