Адам Протопласт

Лишь тихонькие да неприметные тянут лямку до самой глубокой старости.

Павел уверен, что может протянуть лет до восьмидесяти, а то и до девяноста. Он научился укрываться от реальности, она почти не задевает его. Он сможет.

Вот только перед ним стоят большие задачи, которые он обязан решить за годы материального существования. Решить, не затягивая. И решение может подразумевать в том числе отказ от физического воплощения.

К чему оно, если больше не останется вопросов?

На месте моих личных комментариев к армейской действительности я вынужден оставить небольшую, но всё же звучную лакуну. В армии я не служил.

Весной 1993 года, в восемнадцатилетнем возрасте, после прохождения суровой медицинской комиссии я получил на руки военный билет, в котором чёрным по белому сказано, что такой-то такойтович снят с воинского учёта и не подлежит призыву ни при мирной жизни, ни даже в случае войны.

Вот такое сильное впечатление на призывную комиссию произвело моё полуслепое зрение.

С тех пор я не раз задавался вопросом: смогу ли я претендовать со своим недоразвитым зрением на получение инвалидности?

Согласитесь, стабильный ежемесячный доход для такого жеманного неврастеника как я, у которого всегда имелись большие проблемы с трудоустройством и социализацией как таковой – это, в какой-то мере, выход из положения.

Однако я ни разу не делал никаких практических шагов к приобретению этой самой инвалидности. Что-то подсказывает мне, что статус инвалида не решит мои проблемы, а лишь усугубит их. Он скорее отрежет от целой кучи жизненных дорожек и, вполне вероятно, принесёт сонмы необязательных и тяжёлых психологических переживаний.

Особых комплексов по поводу отсутствия в моей биографии армейской службы и недополученной в связи с этим мужественности я вроде бы не испытывал. По крайней мере, не фиксировал их за собой. Да, в полицию и пожарные уже не возьмут, но не больно-то и хочется. Ну а образ какого-то там братства, армейского или любого иного, вызывает у меня лишь отторжение.

По возвращении на гражданку Тимохин с профессией повара не расстался и поступил на работу в одну из столовых, где вполне прилежно отработал года полтора. Столовая принадлежала городскому автотранспортному предприятию.

На работе к нему в целом относились нормально, да и справлялся он с обязанностями вполне сносно, но, в конце концов, ему пришлось уйти. Его сломали бабы.

Повар – в значительной степени женская профессия. Кроме него самого в патэпэшной столовой мужчины не значились. И хотя в общении с ними Паша нисколько не нуждался, но женский коллектив – формация специфическая, в ней выжить нелегко.

Павел был молчуном и человеком малоэмоциональным (что и позволило ему продержаться целых полтора года), но бабские неврозы вкупе с общей совершенно тяжкой бессмысленностью рабочего процесса всё же вынудили его задуматься о смене обстановки.

В своё время я примерно так же обломался о женский коллектив в школе.

Сказать по правде, я не собирался идти в учителя по окончании педагогического института, прекрасно, отчётливо, всеобъемлюще понимая, что это совершенно не моё и что мне там не выжить.

Но нижнекамская реальность не предоставляла ничего взамен, год я просидел дома в тщетных и наивных попытках устроиться переводчиком, мать пилила и обрабатывала моё всё ещё неокрепшее сознание, никак не помогая в трудоустройстве практически, но в бесчисленных количествах рождая причудливые иллюзии о моём трудовом будущем. И, в конце концов, я сдался, решив попробовать смирение как вероятный жизненный вариант.

Мол, мир мудрее, а жизнь выведет на верную дорожку. Раз у меня есть диплом учителя, то к чему уклоняться от судьбы?

Ага, чёрта с два! Выведет тебя этот грёбаный мир, держи карман шире!

Выведет в смирившееся, но отнюдь не тихое, а даже очень нервное подразделение человеческой расы, которое работает за копейки и делает ближнему своему больно, потому что само получает кучу болезненных уколов со всех сторон.

Все выпускники педагогических вузов так или иначе опасаются детей. Этих жестоких и неразумных варваров. Но гораздо более удручающее впечатление на меня произвели коллеги. Все эти училки-неврастенички, ограниченные и туповатые стервы, готовые затеять скандал по любому поводу. Или, по меньшей мере, по любому поводу готовые залезть тебе в душу с нравоучениями, пояснениями и лживыми жалостями.

Ну и зарплата, конечно. Стыдно работать за те деньги, что платило мне в школе государство. Поверьте мне, в конце девяностых, а именно на этот период приходится моё практическое погружение в школьные реалии, зарплата для новичка без стажа была там поистине смехотворной.

Я продержался в благородной педагогике всего два месяца и никогда не жалел о том, что сбежал из неё. Да, впоследствии в жизни было полно говна, но в школе на мою долю его пришлось бы ничуть не меньше.

Я непроизвольно чувствую, что несколько отклонился от темы этой главы, погрузившись в перипетии трудовых реалий своего героя и свои собственные. Всё-таки эта часть романа посвящена семье и всем аспектам, связанным с ней.

Поэтому, без особого сожаления сворачиваю подробное описание трудового пути Павла Тимохина. Тем более что большого интереса он не представляет.

Замечу лишь, что он сменил ещё семь или восемь мест работы, в числе которых значились такие распространённые среди неквалифицированного населения и поистине вдохновенные профессии как разнорабочий, сторож и агент по продажам.

Жениться Павел так и не сподобился. Как я уже упоминал, он до сих пор девственник.

Кто-то из вас смеётся? Зря. Девственность – самое естественное состояние для десятков миллионов человеческих особей.

Значительная часть населения Земли не в состоянии заниматься сексом из-за врождённых или приобретённых увечий и болезней.

Потом всё-таки ещё сильны традиционные ценности, когда вступление в половую связь без брака осуждается обществом или как минимум воспринимается настороженно. Многие женщины в самых разнообразных странах, не сумев найти вторую половину, так и проживают всю жизнь, ни разу не попробовав плотской любви. И вовсе не склонны стесняться этого факта.

Среди мужчин тоже немало особей, которые так и не вкусили женских прелестей. Комплексы это, психологические сдвиги или жизненные убеждения – не суть важно. Они есть – и это факт.

Так что не печальтесь, милые юноши, если вы не оприходовали ни одной девки. Вы не одни такие в этом мире!

Ну а уж девушкам и вовсе не стоит горевать о нерастраченной девственности. Она вам к лицу и свидетельствует о высоких нравственных устоях!

С ходу могу вспомнить пару произведений искусства, где фигурируют девственники.

Ну, например, фильм Ларса фон Триера «Нимфоманка». Роль пожилого девственника исполнил там Стеллан Скарсгард. Он впускает в дом героиню Шарлотты Генсбур, которая ещё та давалка, терпеливо выслушивает на протяжении двух серий её порнографические исповеди, а в финале кинокартины, раз уж гостья такая доступная, решает посягнуть на её тело. Не умирать же девственником!

Но неожиданно давалка оказывает сопротивление и вроде как убивает старого онаниста из пистолета. Вроде как – потому что не вполне понятно, чем там всё заканчивается.

Старуха-девственница появляется в поэме Демьяна Бедного «Как 14-я дивизия в рай шла». Поэма вкусная, угарная и возвышенно-пошлая. Этого сочетания, надо заметить, мало кому удавалось добиться, особенно в советской литературе.

Умирает старуха. К ней вызывают разбитного попика. Старуха признаётся, что ещё ни разу и ни с кем. Попик утешает старушку и обещает ей моментальное попадание в рай.

Однако на том свете случается загвоздка: очередь в рай переполнена праведниками. Старушонке удаётся прорваться за стены Эдема лишь с помощью обозного кашевара Петрухи, убиенного вместе со всей 14-й дивизией но полях Первой Мировой.

«Ну, неча пущать понапрасну слезу, полезай на передок, я тебя в рай провезу! – утешил кашевар несчастную старуху. – Сойдёшь за полковую потаскуху!»

Смешно. Не, на самом деле смешно.

Отсутствие стремления к женщинам было для Павла самым естественным проявлением его личности. Секс и всё, что скрывается за ним, стали понятны ему ещё в юные годы. Особого возбуждения и даже интереса этот физиологический аспект человеческой жизни в нём не вызывал.

Пожалуй, если разбирать личность Тимохина в психиатрическом аспекте, этот пункт можно истолковать как ещё одно доказательства его шизоидной сущности, но мы уже договорились не реагировать на эти дешёвые и ничего не объясняющие медицинские термины.

Как водится, он прошёл в детстве через все стадии интереса к запретному: фотографии голых женщин, порнофильмы, анекдоты и скабрёзные сальности в разговорах одноклассников. Всё это он уяснил, впитал, сделал определённые отметки на полях восприятия действительности – и двинулся дальше, не посчитав этот аспект заслуживающим большого и пристального внимания.

Человек как таковой настораживал его, а женщина – в особенности. Иная физиология, несколько иной образ мыслей – от этих существ стоило держаться подальше. Быть стойким и не унижать себя стремлением пощупать их тленную плоть, которая состоит из тех же самых веществ, что и твоё тело.

Однако даже в его выдающейся и праведной жизни имелся эпизод, когда к браку он оказался чрезвычайно близок.

Звали его возможную подругу жизни Светланой. Он познакомился с ней в тот период, когда работал агентом по продажам в местной телефонной компании.

В советские годы это было обыкновенное районное управление электрической связи. В постсоветские организацию приватизировали и сделали филиалом какой-то не то федеральной, не то региональной компании. Помимо традиционной телефонии она стала предлагать услуги сотовой связи и кабельного телевидения. Именно продвижением этих направлений призваны заниматься агенты по продажам.

Работа была тупой и нервной, как практически всё, что имеется ныне на трудовых рынках победившего капитализма. Надо было обзванивать горожан и впаривать им сомнительные услуги своей организации. Расписывать сотовую связь и многообразие кабельных каналов. И получать в ответ людское раздражение.

Существует психопатологическая точка зрения, что подсознательно мужчины выбирают в жёны копии своих матерей. А женщины, в свою очередь, – копии своих отцов. И совершенно не важно, нравятся тебе твоя мать или отец, ты можешь и вовсе их ненавидеть, но всё равно будешь искать их образы и подобия.

Такова человеческая участь. Такова программа, записанная на подкорке сознания. Человек в течение жизни не вырабатывает ничего оригинального, он только копирует установки и стандарты окружающей действительности.

Я с этой теорией целиком и полностью согласен. Потому что вижу её отражение в собственной жизни.

На первый взгляд, моя жена – категорический антипод моей матери… Но если приглядеться попристальнее и разобраться в деталях, то окажется, что между ними изрядное количество совпадений. Я вполне верю в предположение, что положительно отреагировал на мою будущую супругу именно из-за того, что обнаружил в ней нечто, что было присуще матери.

Даже не могу облечь в словах что именно это было, но какие-то нити и струны, какой-то душевный настрой определённо совпадали.

Примерно так воспринял Светлану и Павел. Среди агентов телефонной компании она была самым неприметным и самым безропотным сотрудником. Тихо плыла по жизни, не имея в ней никаких целей, да и самого понимания её не имея.

В советские времена такие тихони устраивались бухгалтерами, делопроизводителями или секретарями в многочисленные конторы и спокойно дорабатывали до пенсии без особых душевных терзаний и необходимости делать неприятные жизненные выборы.

Победивший капитализм резко сократил уровень спокойствия у таких особ. Нет, розовых идиотов остаётся предостаточно, но все они как бы блатные. А человеку без связей устроиться на приличную работу с хорошей зарплатой крайне тяжело. Приходиться торкаться во всякие там телефонные компании на нелепые должности, где выплачивают крохотный минимум в качестве оклада, а остальное – проценты с продаж.

Весьма хреновеньких, надо заметить, потому что и возможности у компании объективно ограниченные, и цены завышенные, да и сама должность вызывающе-раздражающая по своей сути. Кто хочет – он и так подключит кабельное телевидение. А того, кто не хочет, уговаривай, не уговаривай – не заставишь.

В этом месте хочется сделать восклицание, которое категорически не согласуется с моими политическими и жизненными убеждениями.

Спасибо тебе, ёбаный капитализм, за то, что ты учишь дураков! И насрать, что среди этих дураков оказался я сам.

Светлана была не просто копией пашиной мамы. Она была её олицетворением на новом уровне развития. В новом поколении и с новым функционалом. Но, по сути – носитель тех же самых жизненных ценностей.

А каковы они? Да в том-то и дело, что их нет. Безропотное подчинение реалиям жизни, полное их приятие и тихое скольжение к могильной яме.

Павел мог взять её без всякого сопротивления. И физически, и морально. Просто позвать за собой – и бедная Светочка, которая уже отчаялась в свои тридцать три найти мужа, без малейших раздумий отправилась бы за ним.

Подавляющее большинство семей создаются именно таким образом – случайно. Любовь, похожая на сон, испепеляющие страсти, невозможность существования без любимого человека – это всё бабкины сказки.

Их поддерживают в живом состоянии по двум причинам. Первая – биологическая: необходимость продолжения человеческого рода. Вторая – коммерческая: кино, литература и песенные тексты густо замешаны на мотивах любви, которая считается человекообезьянами проявлением чего-то высшего в их ничтожной реальности. Образ любви способствует успешным продажам.

Всё иллюзия, всё тлен. Есть только биология и социология. Есть необходимость создания себе подобных и борьба за лучшее место с лучшим куском хлеба.

Павел прекрасно чувствовал биологию с социологией, он в абсолютно полной мере представлял всё пространство физиологических инстинктов и психологических побуждений, на которых замешаны стремление к ближнему. Ему заранее были видны все тупики и сбои, которые могут случиться на этом пути.

Он никогда не искал в окружающих ласки и понимания.

Он не то что не верил в них, он просто знал, что никто не сможет наделить его несуществующим.

Однако…

Несколько раз они целовались. Павел трогал её за грудь и попу. Вступление в брак стало бы естественным продолжением этих скомканных и невнятных отношений.

В этом месте стоит заметить, что тогда, в тридцать с небольшим, он вовсе не был железным человеком, в которого почти превратился в сорок пять. Его одолевали варианты и сомнения. Ему хотелось попробовать на вкус разнообразие, чтобы определить его природу собственной кожей, собственным сердцем.

Где-то в глубине души он ещё сомневался в своём жизненном выборе, в своей индивидуальной философии, своих методах обороны. Его крайне смущал один момент.

Если я пришёл в этот мир, думалось ему порой, если этот мир создан для меня – значит, в нём должно быть что-то разумное, что-то удобное, что-то нужное.

Быть может, я просто не разобрался в нём?

Быть может, я просто не нашёл искомое?

Как человек думающий и в высшей степени разумный он понимал, что человек, существо биологическое, живёт материальными проявлениями. Живёт физиологией. Значит и он, исследователь и мыслитель, обязан физиологию вкусить. Погрузиться в неё. Прочувствовать и осознать.

Иначе грош ему, теоретику, цена.

Да и есть ли резон столь явно и броско противопоставлять себя обществу? Столь отчётливо выделяться неприкаянностью и тем же безбрачием? Столь категорически отпадать от него?

Общество давит, подчиняет и обрабатывает. Общество выплавляет из заготовки удобную для себя деталь. Общество даже милосердно в этом тоталитарном стремлении: быть похожим на всех – значит, легче прожить жизнь. Значит, меньше тревог, волнений и сбоев.

Оно старается помочь, неразумный ты отщепенец!

Незримое, молчаливое, но постоянное давление осуществляла на него мать. Павел поражался порой – как это у неё получается. Молчать, не смотреть в глаза, вовсе казаться невидимой – и при этом обрабатывать, при этом выражать свои пожелания и стремления.

Он отчётливо чувствовал, что мать хочет его женить. И вовсе не оттого, что она такая грамотная и понимающая, что желает ему добра. Просто так нужно. Так делают все.

А то останавливают, бывало, у подъезда соседки и спрашивают: «Ну как там твой Паша? Не женился ещё? Нет? А он не больной, случаем? А то странный какой-то, взгляд дикий».

И матери плохо. Матери тяжко. Она и слова не скажет, да и на сына не взглянет – а всё равно сумеет передать ему послание, в котором расписано всё от и до: что от него требуется, как вести себя и к чему стремиться.

Послание ложное, нелепое, он отрицает его и не может согласиться с ним ни в одном пункте, но вынужден как-то переваривать и непроизвольно реагировать на него.

Стать обыкновенным. Жениться. Обзавестись детьми. Что в этом плохого?

Вот я, пишущий эти строки, ступил на эту тропу и как бы даже вполне доволен. Стало теплее, сытнее, уютнее. Гнёт мыслей не разрывает на части. Неврозы утихли. Миссия понятнее. Жизнь спокойнее.

И он, Павел Тимохин, вовсе не подозревая о моём существовании, тоже не мог не рассматривать подобный вариант как своеобразный выход из тупиков мысли, в которые постоянно загонял сам себя. Выход из тупиков существования, которое требует стать чем-то большим, чем он является.

Женитьба выглядела самым идеальным способом погрузиться в человеческое, унять молчаливые запросы матери и попробовать стать обыкновенным.

Но в какой-то момент он ударил по тормозам. И не просто оборвал эту глупую интрижку с девушкой, к которой не ощущал никакой симпатии, но и в очередной раз уволился с работы.

Секса не случилось.

Сам я лишился девственности довольно поздно – в двадцать один. Но при таких вкусных обстоятельствах и в такой романтической локации, что ради этого стоило потерпеть.

Произошло это в июне 1996 года в Крыму, где я работал вожатым в пионерском лагере «Кастель», что расположен под Алуштой.

«Кастель», как меня заверили, второй по величине пионерский лагерь Крыма после «Артека». Я был студентом Елабужского педагогического института и в южный пионерлагерь попал через друга-крымчанина, который вместе со мной учился на одном курсе факультета иностранных языков.

После третьего года обучения полагалось пройти практику в пионерском лагере и, конечно, вариант с Крымом выглядел чрезвычайно привлекательным. Особенно если учесть, что до того времени я ни разу не бывал на юге.

Крым тогда был украинским, и весь корпус вожатых состоял из студентов украинских педагогических вузов – Киевского и Нежинского. По крайней мере, моя память сохранила названия именно этих городов.

Помнится, украинские ребята искренне удивили меня своей активностью и горячей вовлеченностью в политические события. Аккурат в тот самый период, в июне 1996 года в России проходили приснопамятные выборы президента, в которых Зюганов имел реальнейший шанс обойти Ельцина. И вроде бы обошёл, как признаются сейчас некоторые высокопоставленные личности.

Так вот, я, россиянин, относился к тем выборам совершенно наплевательски, а украинцы – они горели, переживали, жили ими. Соберутся в кружок – и обсуждают. Постепенно переходя на собственные дела и вставляя при этом какие-то совершенно незнакомые мне факты из украинской действительности: отставки министров, бегство премьера, политические программы партий.

Стою рядом с ними – и чувствую себя неуютно. Блин, думаю, вы в Крыму, рядом море и доступные девушки – а вы про Ельцина с Зюгановым!

Ничуть не удивился, когда впоследствии начались все эти украинские майданы. Тот заряд активности, что бурлил в украинских студентах в девяностые, не мог просто так раствориться в мировом эфире.

Тот едва ли не первый выезд в мир для меня, нижегородского крестьянина и татарского пленника, прошёл по внутренним ощущениям несколько нервно, но в целом в высшей степени позитивно.

Я оказался излишне замкнут и диковат, но держался бодрячком. На самом деле я до известной степени всегда был открыт миру, ибо от природы любопытен и наивен. Я открыт ему даже сейчас, вот только мир отчего-то никак не желает предоставлять мне шансов для взаимного удовлетворения.

Где-то на исходе первой недели лагерной смены гарные украинские дивчины взяли меня в оборот. Видимо, застенчивый и не безобразный паренёк имел на этом рынке товаров и услуг определённую ценность. Признаться, я даже особых усилий не прилагал к тому, чтобы подцепить девчонку, они как-то сами по себе стали возникать на пути.

Конечно, причина такой благосклонности вовсе не в моей внешней и внутренней привлекательности, которые в принципе отсутствуют, как сто двадцатый элемент в таблице Менделеева (надеюсь, его ещё не откроют до того, как будет опубликован этот роман). Просто сама атмосфера крымского лета располагает к сексуальной раскрепощённости. Особенно студентов.

Девушки возникали, поцелуи и объятия множились, но до самого главного дело как-то не доходило.

Одна из вожатых, с которой я встречался вечеров пять, с удовольствием помогала мне расслабиться, теребя пипиську и даже пару раз сделала торопливые минеты, но по-настоящему вступать в связь почему-то отказывалась, ссылаясь то на эти самые дни, то ещё на что-то.

Впрочем, была она страшновата на лицо и грубовата на повадки, так что я искренне рад, что не она стала моей первой женщиной.

А потом на меня обратила взор девушка Таня из Нежина. Именно она взяла меня, а не я её, не буду себя обманывать.

Да, шумевшее в голове вино сделало из меня Дон Жуана, я порой умею перевоплощаться из задрота в сексуального героя, но настоящая инициатива, точнее благосклонность, принадлежала именно ей.

Она была великолепна. Просто великолепна. Черноволосая красавица с короткой эффектной стрижкой и роскошным телом, изгибы которого даже под одеждой сводили с ума.

Она могла с лёгкостью взять любого самца-мачо, которых среди вожатых-студентов было предостаточно, но почему-то остановилась на мне. Впрочем, я не исключаю, что самцы-мачо имелись в её послужном списке той лагерной смены и до меня, и после.

Мы провели вместе лишь два вечера. В первый, на пляже, у самой кромки моря она сделала мне глубочайший и огненный минет, проглотив все выделения моего организма.

Я, провинциальный лох, конечно же, ошалел от такого обхождения и вознёс мою девушку, по крайней мере, мысленно, на заоблачные, почти недостижимые высоты.

Во второй вечер мы совершили довольно дальнюю ночную прогулку к посёлку Утёс, где, взобравшись на мыс Плака (это такая возвышающаяся над морем скала, местная достопримечательность), предались любви. У меня имелся презерватив, и Таня оказалась не против естественного совокупления.

У меня мало что получилось в ту ночь, член-предатель упорно отказывался стоять (я до сих пор так и не научился заниматься любовью в презервативе), но на какое-то время я всё-таки сумел просунуть его в заветное отверстие и совершить несколько лихорадочных толчков.

Божественная Таня всё поняла и, стянув презерватив с опадающего члена, продолжила любовный акт ртом, завершив его, как и в предыдущую ночь, проглотом.

На мыс Плака может подняться любой желающий, но непосредственно в минуты нашего соития ни одна живая душа, да и мёртвая тоже наше вдохновенное наслаждение не побеспокоила.

В моём описании всё выглядит пошловато и у кого-то может сложиться впечатление, что моя первая девушка оказалась какой-то матёрой шлюхой-профессионалкой. Но это не так. Была она совершенно обычной. Быть может, чуть более раскрепощённой, чем стандартная представительница женского пола.

Фамилию её я не помню. Скорее всего, я даже не интересовался её фамилией. Знаю лишь, что она училась на факультете иностранных языков Нежинского педагогического института.

Чудная Таня из города Нежин, ты навсегда осталась во мне как одно из самых ярких и светлых впечатлений жизни! Спасибо тебе за встречу и твою ко мне благосклонность.

Что с тобой сейчас, чем ты занимаешься, сколько у тебя детей?

На самом деле я не хочу знать ответы на эти вопросы, я задаю их просто так – для динамичности и эмоциональной насыщенности повествования.

Южный берег Крыма, тёплая ночь, плеск моря о скалы, звёздное небо над головой… Ваш первый раз был таким же?

Я показал себя неважным любовником, но всё же смог занести это событие в личную копилку впечатлений как настоящий половой акт и потерю ненавистной девственности.

Возвращаясь под утро в лагерный корпус, где меня ждала койка, я пытался проанализировать собственное состояние и почувствовать те изменения, что произошли со мной после смены статуса. То ли к сожалению, то ли к радости, никаких особых эмоций я не испытывал. Пожалуй, лишь позже я стал наполнять то событие будоражащей возвышенностью и неуместной романтикой.