Киевская Русь. Волк

Волк заинтересованно посмотрел на духовника.

– Святославе только чудо выжить поможет! Она доверяла тебе и всегда тебя слушалась. Вот и помоги ей, волхв Бога Единого. У своего бога чудо для нее выпроси!

– На все милость Божья, и не от моих просьб она зависит. Решит Бог спасти ее – спасет. А коли другое, значит, так тому и быть. Но будем молиться. Будем просить о милости Божьей, чтоб оставил с нами, грешными, Тодорку славную, – и духовник ознаменовал себя крестным знамением, шепча под нос молитву. – А коли услышит Бог наши молитвы и спасет девицу, поверишь во Христа, Бога Единого? – спросил духовник воеводу, косясь на него исподлобья.

– Поверю, всем сердцем поверю! – поклялся Волк.

– Грехов на тебе много, трудно будет чудо выпросить.

– А я не за себя прошу, за нее. Она только добро всегда в себе несла да любовь, сам о том ведаешь.

– Ну что ж, попросить-то можно. И ты тоже Бога проси о милости, а не на звезды гляди. Тем все равно. Светили до нас и будут после нас светить.

И главный духовник, взглянув многозначительно на небо, в избу направился, где девица лежала полумертвая.

Ночь длинная была да на редкость холодная. Будто сама природа пригорюнилась от смертей и крови, что пролилась на землю сегодня и коей много еще прольется. Даже совы не ухали, чуяли – что-то страшное грядет.

Радомир сидел на стенах, на звезды поглядывая. Не увидит он более Милу свою славную. Не поцелует более в уста ее спелые. Да и сынишек не приголубит. Тоскливо на сердце оттого было. Но витязь не решился Переяславец покинуть. Пусть сгинет он завтра в битве ратной, да только слава о них по всем землям русским пойдет, как не убоялись врага, силами превосходящего, как бились славно бок о бок с другами. Вот и сынишки его на той легенде вырастут и отца добрым словом попомнят. А что есть в мире этом важнее, чем память о тебе потомков славная? Вот и храбрился Радомир, как мог, мыслями этими.

Под тем же небом ночным Мстислав сидел да думы свои думывал. Тоже на звезды глядел. Хотелось ему побольше врагов завтра уложить да сгинуть славно на поле ратном. Незачем ему жить более. Святослава померла, радость его последняя. А даже если и не померла еще, так все равно с ним не будет. Вон как Волка защищать бросилась, будто и вовсе не сотника невеста. Что же за нить такая таинственная ее с воеводой через всю жизнь связывала? Кою ни временем, не жестокостью, ни предательством не разорвать. Не дано было Мстиславу в жизни повстречать любовь такую сильную. Думал, что в женке прежней встретил спутницу жизни, ан нет, и та от него ушла в мир духов и теней. Видно, сам Перун хочет, чтоб он только ему служил, Ладе места не давая. Раз Перун так желает, значит, и сложит он завтра буйную голову свою во славу Руси Киевской.

Под небом тем ночным вся дружина сидела, ждала своего часа да звезды рассматривала. Вон они какие яркие да лучистые. Примут завтра их всех в свои объятия. Жаль только, что родные люди не узнают, что это они, воины славные, им с неба ночного светить впредь будут да оберегать.

Волк тоже те звезды видел, да ни о чем думать не мог. Пуста душа его была. Он впервые в жизни столь глухую тишину внутри себя ощущал. Видно, теперь всегда так будет, коли помрет девица светлая. Вот и почувствовал воевода не на словах, а на деле, как это, когда твоя половина по миру ходит, а потом умирает. Сразу и часть тебя умирает вместе с ней. Ни боли, ни страданий, просто щемящая душу пустота. Ночь к концу подходила, хотя еще темно было и петухи первые пока не проснулись. Но Волк чувствовал, что тьма скоро отступит.

Тут из избы, где Святослава лежала, главный духовник болгарский вышел:

– Пойди в избу, да помни, что мне обещал, – и старец исчез во тьме.

Волк в избу бросился, посмотрел на Святославу. Та все так же лежала, но изменилось что-то. На щеках румянец проступил. Да и дыхание ее стало слышно.

Воевода вопросительно посмотрел на знахарей. Те засияли радостно.

– Будет жить, свершилось чудо! Не пошла кровь в дыхание.

Волк к девице метнулся и припал лбом к ладони потеплевшей.

– Славочка, моя Славочка, – шептал он в руку девичью, будто та его слышала.

– Выживет, – стал далее говорить врачеватель, – да только нельзя ее тревожить долго. Может, с недели две. Надо, чтоб рана окончательно затянулась. Иначе кровь внутрь пойдет.

– Понимаю, – ответил воевода. – Никто не потревожит. Только не отходите от нее, когда болгары придут. Обещаете?

– Не отойдем, обещаем, – сказали лекари. – Она Тодорка славная, не дадим ее никому в обиду.

– Вот и хорошо, – улыбнулся воевода, чай, в первый раз за несколько часов.

А потом выпрямился, наклонился к устам ее алым и поцеловал нежнее нежного. Да рассмеялся.

– Будем жить, Славочка! Будем жить!

И выбежал из хижины, словно шальной, удивив тем знахарей премудрых.

Глава 28

Волк к оборонительной стене устремился, где вся его дружина расположилась в полудреме.

– Радомир! Радомир! – окликнул он друга, который тоже уснул с остальными.

– А? Что? – очнулся на зов сотник княжеский.

– Радомир, – подбежал к нему воевода, запыхавшись. – Отступать будем!

Сотник сначала подумал, что это шутка, но по горящим глазам своего начальника понял, что дело серьезное.

– Как отступать? Мы же решили биться до последнего!

– Я изменил решение. Не будем кровушку свою славную проливать за град, который все равно падет. Лучше пойдем на встречу с Великим князем Киевским. Потом вернемся силой большею и Переяславец возвратим, – на одном дыхании тараторил воевода.

– Но как это сделать, Ярослав? – задумался Радомир. – Болгары нас не выпустят. Они весь град окружили.

– Я уже придумал, как их отвлечь.

– Опять какая-нибудь волчья хитрость? – улыбнулся друг.

Волк весело сверкнул глазами и сказал лишь, чтобы Радомир тихо дружинников будить начал.

Когда вся дружина была на ногах, воевода свой план сотникам объяснил.

– Устроим в городе пожар, мол, местный люд нас сам из града гонит. Болгары от искушения не удержатся, чтобы град сразу не захватить, а мы в это время на ладье уйдем из Переяславца по-тихому. Как только болгары на стены полезут, мы их ладьи займем, что по Днепру стоят, и к Святославу по воде направимся. Болгары нас догнать не смогут.

Сотники стояли и внимательно слушали. План был дерзок и подкупал своей неожиданность. Но риск был велик.

– А если не получится твоя затея? – спросил Мстислав.

– Мы все равно тут головы все сложим. Стоит рискнуть, – ответил Волк.

– Одного понять не могу, почему ты все-таки решил уйти из града? Ведь по вечеру на битву кровавую настроился, а еще утро не наступило, как ты уже передумал. Непонятно мне это, – не унимался Радомир.

Волк ему улыбнулся да по плечу в ответ похлопал.

– Святослава ожила, чудо свершилось! Знать, и нам погибать не стоит, то богам не угодно.

– Вот те на! Так я своей жизнью обязан буду девице златокудрой?! –рассмеялся сотник.

– Не спеши, еще из града уйти надобно, – и воевода посмотрел на стены Переяславца задумчиво. За ними сейчас болгары, жаждущие крови русичей. И уйти будет не так-то просто.

Мстислав, что подле стоял, тоже не смеялся. Думал о чем-то хмуро. То, что Святослава ожила, ему радость вернуло, но и сердце наполнило горечью. Не его она уже и никогда с ним не будет.

– Ты ее с собой возьмешь или здесь оставишь? – спросил дружинник воеводу после размышлений о девице.

– Здесь оставлю. Только Никиту, сына своего, заберу, – ответил Волк твердо.

Мстислав думал было поспорить с таким решением, но воевода сотника своего опередил, поняв, о чем тот беспокоится.

– Не бойся, – сказал он другу. – Борис ее не тронет. За ней и пришел. Да и нельзя ее тревожить. Рана еще не зажила. Вот и оставлю здесь до возвращения нашего с княжеским войском.

Мстислав в ответ промолчал. Тревожно у него было на сердце. Опасно девицу одну оставлять в городе покинутом, ведь разбой начаться может. А она сейчас такая беззащитная.

Волк же о другом толк вести начал. Необходимо было решить, кто в граде останется и поджег устроит, пока дружина к лодкам будет пробиваться.

– Я останусь! – выпятив грудь, Мстислав вперед вышел.

– Но ты сотник и мне самому нужен будешь. Как мы уйдем, тут опасно станет, – хотел отговорить его Волк.

Но молодец твердо на своем стоял.

– Я уже с родными попрощался и готов голову сложить, коли надобно будет. Да и Святославу бросать не хочу без защиты. Чай, она моя невеста названая. И это не важно, что другого любит.

Воевода промолчал. Понял, что другу жизнь без девицы красной не мила более. Где она, там и он, Мстислав. А что же Волк? Неужто он Святославу меньше любит?

– Оставайся, коли решил, – только и ответил воевода.

А когда уже расходиться стали да дружинников поднимать, Волк неожиданно обернулся к Мстиславу и обнял его крепко.

– Ты мой брат названый, что бы между нами не было и что бы впредь ни случилось.

Мстислав тоже друга обнял. Понимал, что, может быть, навсегда прощаются. Вот и забыли обиды прежние.

***

Переяславец под утро запылал. В сумеречной темноте языки пламени славно деревянные срубы да сооружения лизать начали. Повсюду дым, копоть, крики болгар слышались. Люд спросонья в чем мать родила из теремов выпрыгивали, крича о помощи. Мстислав и еще пара верных дружинников все больше пожарищ разводили. Метались, как тени, между теремами. Поджигали и сразу дальше бежали, к следующему терему. С разных сторон града заходили, чтобы пламя всюду распространилось. Спешили, зная, что коли их приметят, шкуру живьем с поджигателей спустят. Но болгары в панике и не думали искать поджигателей. Решили, что это царь Борис град занял и жжет своих же.

Тем временем Борис со своими полководцами за градом наблюдали, что, как маковка, от огня озарился.

– Нападать надобно, – молвил царю на ухо полководец. – Русичи сейчас пожар вовсю тушат, паника в граде и стены незащищенными оставлены. Суматоха такая нам на руку. Сам Бог покарал захватчиков, и если мы тем даром не воспользуемся, то не взять нам более Преслава.

Подумал Борис над его словами и дал на штурм согласие. Уж больно ему хотелось варварам русским отомстить за обиды прежние, особенно тому, сероглазому.

Тем временем Волк из града с дружиной своей да с сыном маленьким к ладьям вышел, кои они тихо на воду спустили. Сели на дно и стали ожидать, что болгары сделают. Сидели молча, не шелохнувшись. Только в глазах молодецких пламя Переяславца отражалось.

Мстислав же понял, что работа сделана, и к избе направился, где невеста его названная возлежала. Приказал было дружинникам своим, чтобы уходили они на ладьи за остальными, да те наотрез отказались. Решили бок о бок помирать со своим сотником, что был им как брат все это время. Сотник не стал перечить. Если воин хочет головушку молодецкую в бою сложить, тому мешать нельзя, ведь такая смерть богу их Перуну угодна.

Вошел Мстислав в избу и к ложу Святославы вплотную приблизился. Девица была жива, спала сном глубоким. Слышалось легкое дыхание и щечки ее розовели.

Молодец над ней склонился и губами горячими ко лбу девичьему прикоснулся. Поцеловал нежнее нежного. А сердце его чуть из груди не выпрыгнуло. Не бывать им вместе. Не будет он целовать ее всю, не назовет женкой своей девицу красную. И так горько Мстиславу стало, что слеза скупая соскользнула с его лика да упала на щечку девичью. Витязь еще раз на Ладу свою взглянул, будто хотел навсегда запечатлеть ее образ прекрасный в памяти, да и вышел из избы. Никогда он более ее не увидит, никогда. Никогда не посмотрит на звезды ясные, никогда не вдохнет запах травы свежескошенной. Никогда не пустит коня своего резвого скакать по полю раздольному. Никогда более не будут виться по ветру его кудри чернявые, никогда не будет он жизнь ощущать, как сейчас. Чуял Мстислав, что завтра для него уже не наступит.

Встал он подле избы и занял пост охранный с дружинниками своими. Ни одного болгарина не подпустит, кой захочет над девицей надругаться, никто сегодня ее сон не посмеет потревожить. Сам сгинет, но девица жить будет.

***

Тем временем болгары на стены набросились. Лестницы штурмовые вверх полетели, натиск людской еле сдерживая. Нападающие, поняв, что со стен никто не стреляет, еще быстрее вверх полезли, друг друга поторапливая. Всем хотелось с русичами поквитаться, кровушки вражеской пролить поболее. Воевода болгарский хоть и кричал во все горло, чтоб не лезли все на стену, чтоб малыми группами в град заходили, да только вои его уже не слушали. Жажда легкой победы да наживы славной возбудила головы буйные. Вот все болгары через стены и полезли. А когда кто-то ворота Переяславца открыл, сам царь Борис туда помчался что есть мочи. Тоже хотел русичей погромить, обмыть славу свою их кровью.

Волк только того и ждал, чтоб все враги ладьи свои покинули и в Переяславец устремились. Когда основная часть болгар в град кинулась, воевода с дружинниками на вражьи ладьи набросился, убивая всех, кто там остался. Кода поняли болгары, какую ошибку совершили, было уже поздно. Воевода на всех отбитых ладьях по Днепру спускался навстречу Великому князю Киевскому. Враги уже не могли их догнать, не на чем было.

Понял царь Борис, что русичи его провели. Что их целью было из града сбежать целыми, а не погибать тут смертью славной. Но воинам своим царь иное сказал. Мол, русские трусливо сбежали, оставив Преслав на волю победителя. А то могло только одно означать: Борис разрешил град грабить. Все равно в пожаре добро людское уже погорело, надо было хоть чем-то воинов своих потешить, раз русичей побить не удалось. Но при этом царь строго-настрого приказал самих болгар не трогать, а только нажитое.

Вот и началась в уже болгарском Преславе еще большая паника да суматоха. Воины болгарские в каждый терем заглядывали, искали, что умыкнуть. Люд простой к ним взвывал, просил пощады, но грабители к мольбам были глухи.

– Сидели под русами смирно, вот вам и расплата! – огрызались воины, добро последнее вытаскивая.

Мстислав все слышал, чуял, что враги уже рядом. Наготове меч держал да щит. Вот один болгарин с оружием появился, за ним второй бежит. Схлестнулся сотник с ними в бою и тут же порешил противников. Но волна болгар только начала наступление. Как горох из мешка посыпались. Долго русичи во главе с Мстиславом врага крушили и резали. Чай, уже заря занялась, и солнышко первые лучи на землю бросать стало. А сотник все бил и бил болгар, никого к избе не подпускал, где невеста его названая лежала.

Лишь один он остался стоять напротив двери заветной, все дружинники его уже полегли. Всюду кровь и тела окровавленные. Но молодец не сдавался, весь в крови снова и снова меч свой поднимал, кой от смертей бесчисленных стал еще тяжелее. Болгары же от него сторонились, боялись лезть прямо в пасть ко льву русичей. Вон как глазищами стреляет да ненавистью пышет! Но один болгарин поднял лук, натянул тетиву, да и выстрелил русичу прямо в грудь. Мстислав покачнулся и упал на колени. Кровь алая стала окроплять кольчугу тяжелую. Воин встать попытался и меч поднять на обидчика. Да только ноги его уже не слушались. Болгары думали на него кинуться и добить молодца. Но тут их кто-то окликнул. К ним сам царь Борис конный со свитой приближался. Он сделал жест рукой, чтобы не трогали воина.

Борис чинно к Мстиславу подскакал. Витязь на коленях стоять оставался да на меч опирался, дыша тяжело. Жизнь уже покидала сотника.

– Она там, – из последних сил сказал Мстислав, царю на дверь указывая. – Я сберег ее…

И упал молодец лицом на землю сырую, увидев в последний раз мелькнувшее пред ним небо синее и зарю яркую, словно косы златые Лады его. Не суждено им быть вместе в этой жизни. Чай, за кромкой небесной он ее подождет.

Борис же спокойно мертвого воина обошел и переступил порог избы. Святослава все так же лежала с глазами закрытыми, в себя еще не пришла. Царь подумал было, что девица просто спит. Хотел обнять ее и разбудить поцелуями. Но лекари, которые подле были, воспротивились.

– Ранение у нее от стрелы, нельзя тревожить.

– Выживет? – спросил царь.

– А то! Самое худшее уже позади.

Борис еще раз внимательно посмотрел на полюбовницу свою бывшую. Лежит, будто нимфа греческая прекрасная. Волосы золотым руном подле нее разложены, точеный профиль к ласке так и манит, а кожа персиковая, словно лепестки цветов, нежная и славная. Борис не видел Тодорку уже много месяцев, и вовсе стал забывать облик ее за объятиями наложниц византийских. Да только глаза изумрудные ему покоя все время не давали. Вот и возвернулся к ней, всех женщин прежних оставив. И не пожалел о том. Не мог глаз отвести от девицы, что пред ним лежала. Красота ее даже в недуге сердце трогала. Еще больше расцвела Тодорка от времени, еще слаще стала.

Вышел Борис из избы, повелев лекарям еще пуще за ней присматривать, да стражу свою поставил. На молодцев же русских, что мертвые подле избы лежали, даже не взглянул. Лишь приказал убрать все, чтобы, когда Тодорка оправится, не испугалась, как из избы выйдет.

Так и зажил снова Преслав болгарский. Люд своему царю присягнул на верность, да не сильно тому рад был. Что свой царь, что чужой, все равно народ страдает да тяжелую ношу несет. Опять град восстанавливать простые люди будут. Но люд простой, что болгары, что русичи, тем и славился, что крепок был да от ударов судьбы снова выпрямлялся. Будто трава полевая, которую не вытоптать и не выжечь, все равно по весне взойдет и к солнышку потянется. И народ простой, как трава, снова поля засеет, лавки торговые откроет, ремеслом займется да запахом свежего хлеба улочки наполнит.

Глава 29

Когда Тодорка в себя пришла, лишь два дня проспав сном глубоким, она хотела было пошевелиться, но врачеватели к ней подбежали, стали запрещать. Мол, еще дня три полежать надобно, а то рана снова откроется. Тодорка послушалась. Но попросила рассказать все, что сейчас в граде происходит. Лекари и рассказали, что град под болгарами снова, а русские дружинники все ушли. Святослава слушала внимательно, да на сердце тоска легла. Волк снова ее оставил. Не забрал с собой. Видно, не нужна ему более…

Прошла неделя, прежде чем Тодорке славной разрешили вставать потихоньку. Когда Святослава впервые встала и смогла пройтись сама, дыхание укрепляя, лекари смело заключили, что она выздоровела полностью. Только просили от верховой езды воздержаться да от ласк ночных. Святослава лишь улыбнулась на те слова. С кем же ей ласкаться-то? С Борисом, что ли? Тот ее когда-то предал и вряд ли захочет, чтобы она снова полюбовницей его стала.

Да только ошиблась девица. Сам царь Борис за ней носилки прислал, чтоб в палаты каменные доставить. Тодорка не сопротивлялась, сев послушно на ложе мягкое. Но на душе гадко стало. Неужели Борис думает, что она простит его за поступок подлый, когда он ее русичам оставил?

Но когда увидела Бориса сияющего, сразу поняла, что тот и позабыл вовсе о содеянном. Вон как объятия свои царские раскрывает да обниматься лезет. Тодорка чуть посторонилась от него с испуганным видом.

– Знахари не велели слишком буйно ласкаться, рана открыться может, –остановила она царя.

Но тот не обиделся, лишь улыбнулся.

– Я потерплю до полного твоего выздоровления, – молвил ласково и поцеловал девицу в губы алые. Святослава губ своих не отстранила, хоть поцелуй ей был и неприятен.

Так она и зажила снова в палатах каменных, кои в первую очередь для царя отстроили. Борис же ее шелками редкими да жемчугами окружил. Всю в золото приодел, что из Византии привез. А на голову обруч надел изумрудный.

– Хочу тебя царицей своей сделать, – сказал серьезно, заглянув в глаза Святославы. – Я теперь царь, и никто не укажет мне более, на ком жениться. Лишь ты одна меня достойна, лишь тебе сердце радуется.

Святослава улыбалась в ответ, а сердце в холоде держала. Знала, что Борис хотел византийскую принцессу засватать, да не случилось того из-за переворота дворцового в Царьграде. Вот теперь и поет Тодорке песни любовные, в женки зовет. Но, поняв однажды, что душа у него низкая, Святослава более не верила болгарину. Однако речи его сладкие, что она царицей станет, душу ей грели и тщеславие тешили.

По ночам же глаза серые да глубокие к ней во сне являлись. Все Волк вспоминался. Ласки его горячие да ненасытные и улыбка звериная. Не могла Святослава Бориса к себе подпустить, пока сердце девичье другого молодца помнило. Не могла она предавать любовь свою истинную. Но время шло, Борис все более и более настаивал. Красавицу же еще больше сомнения раздирали. Да, она могла стать царицей, но ценой предательства самой себя и любви всей жизни, за кою чуть душу свою богам не отдала.

Но, может, боги ее для того и спасли, чтобы она царицей стала? Ведь не ведает человек, что ему уготовано. Да и Борис очень уж нежный, внимательный, совсем не такой, как Волк.

– Волк… – снова предстал его образ перед Святославой в ночи темной. – Одну ты меня оставил. Не могу более за любовь бороться, что не нужна тебе. Отдаюсь я судьбе своей. И раз суждено мне быть царицей болгарский, так тому и быть…

На следующее утро дала она Борису свое согласие на замужество, попросив лишь, чтоб не ходил он к ней пока в покои. Пусть брачной ночи ждет. Борис усмехнулся такому условию. Подумал, что девица его пыл еще больше разжечь хочет, однако согласился. А Святослава вздохнула с облегчением. Не могла же она признаться, что не хочет его вовсе, что душой и телом к другому тянется. Но такое царю, да еще и мужу будущему, не скажешь.

Тем временем войска Великого князя Киевского подходили к Преславу. Хмур был князь, молчалив. Не нравилось ему, что византийцы хитрые снова в дела Руси вмешались да договоренности порушили. Ведь именно византийцы и науськали князя на болгар идти, да злата много на тот поход дали. А теперь сами помогают болгарам против русичей, хоть в том и не признаются. Но знал Святослав, что византийские воины среди болгар есть и что много их. Воевода Волк о том поведал, а князь ему верил, как самому себе. Раз Царьград так подло поступает, раз ему только и нужно, чтоб Русь ослабла, значит, должен он им ответ дать, да такой, чтоб Византия его навек запомнила. И решил князь, как болгар разобьет, на Византию свой взор обратить. Стоит проучить Царьград за подлость его, стоит напомнить, что Русь – государство великое да сильное!

Не ждали болгары, что русичи так быстро возвернутся, да еще с дружиной сильною. Царь Борис мрачный ходил. Думал к свадьбе готовиться, да не до того сейчас было. Не было у него уже пути назад. Он теперь царь и не сможет убежать, как ранее. Придется биться до последнего.

***

Схлестнулись русичи с болгарами да побили тех изрядно. Византийские же воины, увидев, что сила на стороне противника, быстро попрыгали в ладьи новые и в Царьград отплыли, только их спины с реки и видно было. Не хотели византийцы свои головы ради болгар губить, кои исконными врагами их были.

Князь Святослав, увидев побег их бесславный, рассмеялся.

– Ай да византийцы, вон как улепетывают!

А потом велел спокойно своему писарю:

– Пиши царю Борису, что не хочу я более смертей воинов наших славных. Незачем болгарам да русичам из-за подлостей Царьграда погибать. Предлагаю встретиться нам с Борисом да о мире толк повести.

И оправил князь гонца своего с письмом в Преслав. Волк же недоволен был таким решением.

– Мы же их в кулак возьмем, да и раздавим, как мошек! – грозно сказал он князю.

– Да ты дальше носа своего не видишь, воевода! – упрекнул его Святослав. – Мне воины и далее нужны. На Византию хочу пойти, проучить Царьград за подлости. А коли с болгарами помиримся, так я их за собой позову. На Царьград идти дружина нужна немалая, да враги за спиной нам ни к чему.

Волк смолчал. Князь все верно говорил. Да воевода только об одном и мог думать. Ведь Святославу он болгарам оставил. А раз Киев с Преславом помирятся, не сможет он более девицу свою забрать, чай, царь болгарский не отдаст.

О чем Борис не преминул напомнить, когда с Великим князем Киевским о мире грамоту подписывал, соглашаясь за русичами Доростол и Преслав оставить.

– Коли мир теперь между нами, то хочу я, чтобы на свадьбе моей вы гуляли как гости почетные, – сказал он князю Киевскому.

– А кто же невеста? – спросил Святослав.

– Тодорка славная, достойной будет мне царицей, – гордо молвил Борис и на воеводу Волка взглянул многозначительно. Знал, что словами своими ненавистному русичу боль причиняет.

Волк промолчал, но глаза серые грозно на царя сверкнули.

Святослав, заметив, как воевода его напрягся, сразу вмешался.

– Славно, что девица русская царицей болгарской станет. Это еще больше связь между нашими государствами укрепит. Важен такой союз для всех нас! Стоит на долгие годы вперед думать о будущем Руси и Болгарского царства, – говорил князь как бы царю Борису, но на самом деле речи высокие были для Волка сказаны, чтоб даже не думал глупости творить из-за страсти своей к девице златовласой.