Киевская Русь. Волк

Святослава слушала свой приговор с лицом спокойным. Но когда о сыне Волк сказал, побледнела. Хотела возразить что-то, да смолчала. А что тут скажешь? Она бы себе самой такой матери позорной не пожелала, что уж о сыне прославленного сотника говорить! Поняв, что девица приняла его условия, Волк вышел, так и не взглянув на нее ни разу.

Тодорка в Преславец поплелась, кой русичи теперь Переяславцем называть стали. Голову девица гордо держала, а сердце кровью обливалось да из глаз слезы предательские лились. Не увидит она более Никиту, как князь в Киев возвернуться надумает. А то не за горами. Как только перезимует, так сразу и тронутся они на родину. Чай, лишь полгодика видеть сынишку ей осталось. Запомнит ли сыночек мать свою? Вспомнит ли глаза изумрудные, что с колыбельной его убаюкивали? Поймет ли, что вместе с его уходом и сердце ее навеки остановится? Понимала Святослава, что Волк никогда сыну о ней не расскажет, даже если тот выспрашивать начнет, когда славным воем станет. Вот и шла, как неживая, по Преславцу. Как жить-то далее?

Увидела палаты царские, что погорели все и разграблены. Везде пусто и смертью веет. Приняла Тодорка это как символ, чай, и ей пора помирать. Вся жизнь ее разрушена, и жить более незачем, все равно Никита ее рано или поздно покинет. Далее по граду побрела. Болгары узнавали ее да приветствовали. Знали все, что она предателя зарубила и не дала ему уйти от суда божьего. Да и единственная она из царской семьи осталась. Остальные все в Византию сбежали. Вот и потянулся к ней люд простой, как к надежде последней на восстановление жизни привычной. Знали, что Тодорка славная только с врагами своими жестока, кои извести ее хотят, а с простыми болгарами всегда приветлива была да в обиду их не давала. Вот и сейчас они к ней руки протягивали, о помощи взывая. Но Святослава тех рук не видела, шла себе немая да бледная. Так до церкви добралась, в коей полы когда-то мела. На пороге храма главный духовник стоял, что ее когда-то пожалел и принял, да не один стоял, а с князем Киевским.

– А, Тодорка славная, – и духовник голову слегка пред ней наклонил. Для него она всегда уважаемой оставалась. Помнил, как она дары щедрые церкви в благодарность передавала, за то что спас ее ранее от греха страшного, когда она сына новорожденного задумала оставить.

Князь Киевский тоже на нее посмотрел, улыбнулся.

– Святослава, чего ты такая бледная? Чай, рада должна быть, что вольную тебе Волк дал и с миром отпустил. Вот и заживешь в граде своем сызнова да палаты отстроишь.

– Мне нет до того дела, – сказала тихо девица и далее поплелась.

Духовник посмотрел на нее внимательно да выругался громко, перекрестившись:

– Ты чего надумала, Тодорка? А ну вернись! Не позволю тебе грех такой на душу взять. А ну стой!

Святослава остановилась. Грозный голос духовника порой напоминал глас их Бога Единого, и от того голоса даже мурашки по коже забегали.

– Ты чего так кричишь? – удивился князь.

– А то кричу, что жизнь свою покончить решила! По глазам понял да по душе ее рухнувшей.

Князь ахнул, тут же к девице устремился.

– Правда, что волхв болгарский сказывает?

Святослава не ответила, лишь глаза в землю потупила.

– Э-э-э, и впрямь надумала! Отчего ж так?

Девица вопрос будто мимо ушей пропустила, сказав только:

– Да не буду я жизнь кончать, вон как духовник меня за то ругает. Против воли его не пойду. Он меня уже спас однажды да надежду вселил. Не посмею его огорчить. В Византию пойду, чай, Борис еще ждет.

– Да кто ж тебя отпустит в Византию-то? Мне и здесь такая славная девица нужна. Болгары постоянно у меня про тебя спрашивают, беспокоятся. Хоть посадницей я тебя и не сделаю, за обиду, что ранее предложения моего щедрого не приняла, но на равных с посадником в граде жить станешь. Поможешь болгарам все отстроить да торговлю наладить. Лично предо мною отчитываться станешь. Главной советчицей здесь сделаю.

Доброе князь говорил, да слова его душу девицы не согрели.

– Не хочу того, великий князь. Не могу я здесь остаться.

– Отчего?

– Никита, – тут снова слезы по щекам девичьим побежали, – покинет меня скоро. В Киев с отцом поедет. А без него мне не жить.

– А-а-а, так вот в чем беда твоя? Из-за сынишки пригорюнилась? Да только рано ты это, девица, сделала. Я Волка решил воеводой здесь оставить и часть войска дать большую. Чай, болгары не сдались еще полностью, да и царевичи живы, а Византия интриги за спинами нашими плетет. Вот и останется здесь Волк земли Руси нашей новые от врагов защищать. Только ему с такой задачей и справиться, в змеином логове ведь оставляю.

Святослава от слов таких ожила. Не уедет Никита в Киев, останется рядом с матерью! Князь заметил то и улыбнулся.

– Ну что, Святослава, не пойдешь уже в Византию?

– Не пойду, – ответила тихо.

– Будешь помогать посаднику моему да Волку советами мудрыми?

– Буду, – уже тверже сказала. Надежда на счастье подле сына любимого становилась все сильнее и сильнее.

– Не станешь болгар против Киева науськивать?

– Не стану!

– Тогда порешили? – и протянул Святослав ей ладонь свою широкую.

– Порешили, – рассмеялась девица и вложила свою руку в его.

– Вот и славно, – улыбнулся князь ей в ответ. – Теперь Переяславец мой хорошо заживет! В то верую, ведь недаром у нас с тобой одно имя на двоих.

Святослава улыбнулась и князю поклонилась. Но главному духовнику поклонилась еще ниже, ведь опять от беды спас. И ушла в град, голову высоко неся и болгарам улыбаясь. Отстроят они вместе Переяславец их славный, да заживут, как до русов жили. Болгары же пуще прежнего ее приветствовать стали, знали уже, что советчицей своей князь Киевский назначил Тодорку. Верили, что с ней не придет беда в их град более, не залютуют посадник да воевода пришлые, и жить они станут, как прежде, сыто и без боязни.

Глава 23

969 год от Р. Х.

Переяславец сызнова отстраивался. Везде работа кипела, пахло свежими бревнами да краской, коей окна и узоры мудреные вырисовывали.

Болгары с русами хоть и не сильно сдружились, считая последних захватчиками, но и не враждовали. А держаться миру в граде пуще всех помогала Тодорка славная, разбиравшая вместе с посадником жалобы и тех и других друг на друга. Никому не позволяла поссориться и советы давала справедливые, что всех удовлетворяли.

Великий князь Киевский доволен был, что не позволил ей сбежать в Византию к царевичам. И теперь мог в Киев вернуться. Тревожные известия пришли к нему из града первопрестольного. Сама княгиня Ольга звала воротиться быстрее с дружинниками, ибо печенеги совсем обнаглели, стали аж до Киева нападать да разбойничать. Вот Святослав и начал сборы. Созвал свою дружину основную, оставив Волка с остальными воями для охраны новых земель русских, и по весне в Киев направился.

Напоследок сел за столом с воеводой своим, с посадником да советчицей славной. Взял с каждого обещание, что во всем будут вместе действовать, козни чинить не станут да помогать друг другу будут. Все и пообещали. Святослав со спокойной душой в Киев ушел. Знал, что город в надежных и сильных руках Волка да Тодорки премудрой оставил.

***

В один из весенних погожих дней Святослава в своем дворе работала, цветы рассаживая, чтобы по лету распустились, когда уже вечереть стало. Терем у нее был маленький да уютный, для нее и единственной служанки вполне достаточный. И девица не жаловалась. В хоромах царских жить более не хотела, чтоб о Борисе-предателе не вспоминать да о жизни прежней. Теперь все по-другому будет, ни шелков, ни жемчугов, так что к более скромным условиям привыкать стоило.

Цветы в землю сырую высадила да пошла на улицу воды набрать, чтоб полить рассаду молодую. Шла медленно, голову приопустив, за день очень устала. Много болгар к ней хаживало да просило о помощи и заступничестве. Вот между болгарами да посадником с воеводой весь день и бегала. Перед посадником она лишь для виду отчитывалась, понимая, что только воевода все в граде решал. Волк всегда внимательно ее слушал, будто вовсе не испытывал к девице отвращения. Но все равно она под взглядом глазищ его серых стояла подавленно, чувствовала, что Ярослав ее осуждает, хоть вида и не подает.

Подошла Святослава к колодцу, думами своими полная, водицу студеную набирать стала, как вдруг из-за спины кто-то помог ей ведра полные вытащить.

– Мстислав! – воскликнула девица в удивлении.

Сотник новоиспеченный ей улыбнулся и ведра в руки взял.

– Ведь дружиннику не положено! – рассмеялась Святослава.

– А я сейчас вольный, Волк до утра отпустил. Так что могу и помочь. Но если не хочешь….

– Нет-нет, буду весьма благодарна.

И пошла Святослава за сотником княжеским, что ведра ее нес. Не удержалась, спросила:

– Ты мне вот что, Мстислав, скажи. Нападение какое ожидается, раз вы все время начеку и тренируетесь?

– А то! Сама рассуди. Царевич Борис корону из рук Византии получил, наверняка с Царьградом о союзе против русичей сговорился. Болгары, что на западе, от завоеваний наших неспокойны. Да и князь в Киев возвернулся не вовремя. То, конечно не мое дело, но на месте болгар я бы моментом воспользовался.

– Понимаю, – задумчиво сказала девица. – Вот почему князь меня здесь решил оставить, чтобы я местных болгар уговорила против вас не подниматься…

– О том не ведаю, Святослава, но смысл в этом есть.

Погрустнела девица от своих выводов. Думала, князь в ней действительно помощницу увидел славную, а тот всего лишь расчет холодный сделал. Не была б она так близка с болгарами, точно голову бы отрубил или велел отдать дружинникам на потеху как обычную пленницу. Ну и хитер князь! А она поверила, что он в ее помощи нуждается. А что же Волк? Может, только для виду ее внимательно выслушивает, да и думает себе, как избавиться от девицы, что на сына его претендует?

Мстислав заметил, что Святослава помрачнела.

– Да отчего ж ты такая хмурая?

– Да оттого, Мстислав, что всем от меня только одно надобно, чтоб болгар в узде держала. А все советы мои, да и я сама, – все побоку.

Дружинник резко от речей таких остановился, ведра на землю поставил и внимательно на девицу посмотрел.

– Да чего ты говоришь такое? Как это побоку! Ты и с купцами помогла нам разобраться да цену честную поставить, и люду простому отстроиться пособила да скарб свой найти на пепелищах. Как это побоку? Ты для Переяславца больше, чем кто-либо другой, сделала.

– Славно говоришь, друг мой. Да только если б не была я для болгар Тодоркой славной, прикончил бы меня ваш князь или отдал своим на развлечение.

Мстислав призадумался.

– Если бы так случилось, – сказало тихо, но решительно, – я бы сам тебя от дружинников отбил. Чай, друзья мы с отрочества, а я своих в обиду не даю.

Святослава благодарно улыбнулась на слова теплые да, как солнышко, засияла. Мстислав с Радомиром ей всегда другами были истинными. Знала, что на них можно положиться. Вот и не таилась. Все, что было на душе, сказывала. И они с ней в ответ обо всем толк могли вести.

Вот и спросил Мстислав, что его тревожило, когда во двор вошли и Святослава свежевысаженные цветы поливать стала:

– Как с сынишкой-то, видишься?

– Да, только вчера вместе к реке рыбу ловить ходили. Волк удочку ему сделал, вот мы и проверяли.

– Ты его до сих пор Волком зовешь?

– Зову. Для меня Волк и есть, таким и останется.

– Жаль, что у вас не налаживается, чай, хорошей бы парой были.

Святослава смолчала. Сказать Мстиславу, почему не налаживается, было не в ее силах. Хватит того, что Волку все рассказала, да пожалела уже об этом не раз.

– Пойдем лучше в терем, я тебя пирогами угощу.

Мстислав хотел было отказаться. Негоже ходить в хоромы к девке одинокой да незамужней. Но Святослава лишь рассмеялась, его мысли поняв, и чуть ли не силой внутрь затащила.

– Чай, не невинная я уже девица, о том все знают! Так что можешь смело в терем ходить, не боясь осуждения. Мне людская молва безразлична. Меня за то осуждали, что с Борисом была, а потом и за то, что пленницей Волка стала. Так что мне терять уже нечего. Входи давай!

Притащила-таки она сотника за руку ко столу обеденному. Сама и медовую поставила, и пироги вкусные. Мстислав уплетал за обе щеки. Такими пирогами в дружине не накормят! Ел и диву давался, как Волк отпустил такую хозяюшку. За одни пироги уже полюбить можно было, не говоря уже о красоте невиданной. Но тут молодец, поймав себя на том, что на златые волосы да грудь высокую с вожделением поглядывает, покраснел весь. Не должен он о ней так вольно думать, чай, Волк на нее сам глаз давно положил.

Доел пироги Мстислав, поклонился Тодорке с благодарностью и вышел из терема. По улицам к себе в дружину направился, да все на звезды первые глядел. Давно девицы у него хорошей не было. Бабы-то обычные, конечно, всегда под боком лежали, чай, он дружинник славный. А вот так, чтоб душа развернулась, как когда-то от женки его первой, такого давно не было…

***

Переяславец жил день ото дня обычной жизнью. Потихоньку все налаживалось. Волк сам любил ходить по граду да все примечать. Где стены крепить, где дополнительных лучников поставить, где болгары собираются да шушукаются. Все замечал и все знал, хоть вида не показывал.

Вышел на улицу, где церковь Бога Единого стояла. Знал, что по утрам Святослава здесь милостыню бездомным раздает. Понимал, отчего девица так о них печется, сама когда-то из них вышла. Воспоминания неприятные снова сердце укололи, но Волк сразу же отогнал мысли грустные. Не быть им вместе со Святославой более, вот и нечего прошлое поминать. С сыном разрешал общаться да на прогулки брать, хоть неприятно ему то было. Но деваться некуда, Никита нуждался в матери. Ведь для него она была самым чистым и славным существом на свете. Видел Волк, как Святослава сынишку обнимала и расцеловывала, как вела его за руку детскую, как смеялись они вместе. Понимал воевода, что мать всю себя отдает сыну их общему, любит всей душой своей бескрайней. Оттого еще больнее становилось: рано или поздно он их разлучит, увезет Никиту с собой в Киев.

С такими мыслями вышел Волк к церкви и не ошибся. Святослава стояла на пороге и хлебные лепешки раздавала обездоленным. Воевода невольно за ней наблюдать стал, как она каждому улыбается, как говорит слова добрые, как глаза ее изумрудные светятся теплом да лаской. Ни одного бродягу не обделила, каждому еду дала, каждого словом добрым поддержала.

Волк смотрел и недоумевал. Откуда в ней столько любви и сострадания? После всего, что с ней случилось, она должна была весь свет возненавидеть! А вышло наоборот, она еще больше людей полюбила, еще больше жизни радовалась.

Дождался Волк, когда бродяжки кто куда разбредутся, и подошел к Святославе.

– А мне дашь, Тодорка славная?

Девица удивленно на него взглянула, но лепешку дала.

– А на меня не смотришь так ласково, как на тех бродяжек. Отчего же? –как бы шутя спросил воевода.

– Ты в любви, как они, не нуждаешься. У бродяг никого нет, сама о том ведаю.

– Думаешь, так и не нуждаюсь?

– У тебя вон сколько болгарок плененных ласковых. Чай, залюбливают до зорьки утренней.

Волк промолчал. Святослава в точку попала. В ласках девичьих нужды у него не было, как и у всей его дружины.

– Так зачем пожаловал? – холодно спросила Святослава.

– Совета думал спросить про людей торговых. Они ладьями своими всю реку заняли, и коли случится дело ратное, мешать только станут.

Девица лишь тяжело вздохнула.

– Ой, не рассказывай мне, воевода княжеский, что за советами ко мне ходишь! Тебе просто покорность болгар нужна, вот и делаешь вид, что мы дружны.

– О чем ты?

– Да поняла я все. И почему меня князь не казнил, как предательницу, и почему дружинникам на потеху не отдал, уговорив тебя забрать меня первой из града погибающего. И почему ты меня тогда пальцем не тронул… Я ни князю, ни тебе не нужна. Только из-за болгар терпите.

Волк же в ответ сверкнул глазами серыми да схватил жестко девку под руку, к себе развернув.

– Я сам тогда решил тебя спасти! Сам дружинникам на утеху не отдал. Сам решил волю дать. Князь здесь ни при чем.

– Да не верю я словам твоим, Волк. Не верю! – бросила ему в лицо Святослава, глазами изумрудными от злости сверкая. – Вижу, как ты меня чураешься, вижу, как брезгливо смотришь да приговор смертный выносишь!

– Да не оттого я так делаю, что ты с болгарами. Лишь от позора твоего прежнего.

– От позора прежнего? Это ты мне говоришь, Волк, кто и сам много девок перепортил да жен славных? А сколько ты кровушки пролил безвинной, Волк, сколько? Все о моем позоре думаешь? Так лучше о своем подумай, зверь лютый!

Воеводу слова последние за живое задели. Придвинулся к советчице вплотную и заглянул ей в лицо глазами свирепыми.

– Никогда не смей мне так говорить!

– Отчего же? Я такая же девка, как твои пленницы. И оттого мои слова тебя задели, что правду сказала, кою тебе девки порабощенные не смеют в лицо бросить.

– Да, может, все и верно, что ты говоришь. Да только в одном ошиблась. Не такая ты, как девки мои пленные, потому что тебя я не насильничал. Тебя другие насильничали. Видно, пришел и мой черед показать твое место, девка срамная!

И Волк схватил ее за талию, прижав к груди широкой. Рукой за косы златые рванул, чтоб она голову запрокинула. Стал целовать шею лебединую, другой рукой юбку задирая. Святослава вырывалась, но не кричала. Не хотела, чтоб болгары ее такой увидели. Но если она что-нибудь не придумает, Волк воспользуется ею прямо здесь, перед церковью. И решилась она на хитрость бабскую. Расслабилась вся, стала на ласки свирепые отзываться да в губы целовать. Воевода от неожиданной покорности девичьей и поцелуев ее страстных растерялся, хватку ослабил. Тут и ударила его Святослава меж шаровар да подальше отскочила.

– Я не девка срамная, а Тодорка славная, заруби себе то на носу! – и убежала стремглав с улицы, оставив воеводу одного от боли корчиться.

***

Волк же, когда к себе в терем вернулся, только и мог, что о Святославе думать да о поцелуях ее горячих. Все тело его жаром взялось, когда она ему отвечать на ласки стала. Вспомнил губы ее сладкие да податливые. Все вспомнил! Да только опять пред глазами картины ужасные встали. Видел, как лапы грязные к ней тянутся и тискают, как рядом со свиньями она отдается.

– Неужели я еще тянусь к ней после всего? – спросил сам себя Волк.

Но тело его само за себя говорило, ноя от ласки прерванной.

– Надо с этим что-то делать, – решил он. – Она девка обычная. Приласкать ее один раз и успокоиться!

Стал момента поджидать. Но Святослава нос из терема не показывала, по улицам только с кем-то ходила, одна не оставаясь. А за сынишкой служанку присылала.

– Пусть сама придет! – рявкнул на служанку воевода однажды.

– Не может Тодорка славная, приболела. Очень просит.

Волк и отдавал Никиту прислуге, зная, что Святослава его только обманывает и не болеет вовсе. Но корить не смел. Видно, чует девица, что он надумал, вот и ухитряется ему не попадаться.

Воевода же все чаще и чаще стал ее с Мстиславом видеть. То он ей ведра с водой носить помогает, то дрова тащит, то просто гуляют вместе с Никитой подле речки. Вишь, змея хитрая, его друзей на свою сторону переманивает!

– Ты чего подле Святославы все время трешься? – спросил Волк брата своего названого.

Мстислав сначала не понял вопроса товарища, но о причине догадался.

– Ревнуешь, что ли?

– Да с чего бы мне ее к тебе ревновать? Просто поквитаться хочу за дело одно. А ты все время подле нее мешаешься.

– Это ты по-мужски с ней поквитаться решил? – серьезно спросил Мстислав. – А за что?

– Да так, за обиду одну.

– Святослава девица хорошая. И раз обидела, значит, заслужил.

– Ты защищать эту срамницу вздумал?

– Почему ты ее так называешь?

– Потому что срамница она и есть! – выругался Волк.

– То доказано? Что с Борисом была, вовсе не означает, что она срамница низкая. Она с ним как женка жила.

– И не только с Борисом…

Мстислав слегка помрачнел.

– То, что с тобой жила, будучи пленницей, это и так понятно, мог не говорить.

– А вот тут не угадал. Со мной как раз и не была.

– Тогда с кем?

– А чего это ты так живо ею интересуешься? – спросил Волк.

– Она подруга моя киевская, и просто так ее срамницей называть никому не позволю, даже тебе. Доводы надобны.

Но Волк не посмел доводы высказать. Только ему девица тайну жизни своей позорной открыла. И насколько бы ни была она падшей девкой, тайну ее раскрыть не смел.

– Вот и не зови Святославу срамницей, раз сказать нечего. А если планы свои не оставишь скверные, я еще и стеречь ее стану, – строго сказал Мстислав.

Воевода только взглянул на друга своего да понял, что тот не шутит.

– Ладно, не трону ее, не будем из-за бабы ссориться.

– Обещаешь, что не обидишь?

– Обещаю.

На том и разошлись. Да только Волк пуще прежнего на Святославу злиться начал, что она его друга на свою сторону переманила. Сказал о том Радомиру, лишь рассмешив сотника.

– Больно часто Святослава стала твои мысли занимать да дорожку перебегать. Не влюбился ли в нее снова?

Волк лишь отмахнулся от шутки. Любви в его сердце и подавно не было, одна только злоба.

Глава 24

Постепенно в Переяславец пришло лето теплое, а вместе с ним праздник главный Ивана Купалы. Русская дружина собиралась весело провести гуляние и восхвалить бога своего, как положено, с кострами да плясками. Хоть болгары наотрез отказались в праздновании участвовать, кое их Богу Единому противно было, русы своим традициям не изменили. На краю града, чтоб болгар не смущать, накрыли столы большие да вечером костры разожгли. Дружинники притащили девок своих болгарских, коим был безразличен Бог Единый, да и стали баб медовой потчевать. Святослава на все просьбы прийти наотрез отказалась. Только Мстиславу и получилось ее уговорить. Пообещал, что лично ее от молодцев хмельных стеречь будет. Понимала красавица, что не стоит ей идти на гуляния раздольные, но сердце девичье праздника хотело, да и традиции русские ей по душе были. Чай, давно подле костров не гуляла и не смеялась над парочками целующимися.

Села Святослава за стол, а рядом с ней Мстислав. Никто не решился к девице подкатывать, грозно сотник смотрел на охотничков. Во главе стола Волк сидел с какими-то девками болгарскими. Не смотрел он вовсе на Тодорку славную. Все девок лобызал да смеялся. Почему-то от этого на душе у Святославы грустно стало. Когда-то он ее так же лобызал да миловал.

Невольно позавидовала она тем девкам болгарским. Хоть и был у Святославы сам принц Борис в полюбовниках, но от него она так ярко не загоралась. Тот был с ней мил и нежен, но без страсти жгучей, что она с Волком когда-то в хижине лесной испытала. Вот и смотрела молча, как девки к нему ластятся да милуются, а она сидит одна-одинешенька. Мстислав в расчет не шел. Он был ей просто другом, не более.

Когда огонь костров чуть утих, парочки влюбленные через него прыгать стали. Везде поцелуи, вздохи, выдохи страстные, смешки девичьи повсюду разносятся. Святославе волком выть захотелось. Она давно уже позабыла, что такое настоящая любовь, как это, когда Лада в сердце твое приходит. Кроме жестокости все годы последние ничего не видела. А ведь она еще молода, и красота ее только-только соки спелые давать стала. А единственный на свете молодец, кой мог сердце ее зажечь снова, сидел сейчас да с болгарками миловался, даже не смотрел в ее сторону.

Грустно и одиноко стало на сердце у Святославы. Неужели ей никогда более не познать любви жаркой? Пусть не Волк то будет, в коем нежность давно умерла, да пропасть меж ними разверзлась неодолимая. Пусть кто другой. Ведь готова она любить сызнова и пламенеть страстью, готова всю себя отдавать! Но никого не нашлось, кто бы захотел любви девичьей. Никто в ней уже не видел девицу, что целовать и миловать можно. Лишь Тодорку славную или срамницу низкую, как Волк сказал да прав был. Все знали, и болгары, и русичи, что она уже попорчена. Вот никто и не связывался. А красоту девичью на одну ночку отдавать лишь бы кому она не хотела. Горда для того была.

Вот и жила сейчас одиноко, как дева старая, никому не нужная. Подумала о Борисе. Больно стало на сердце от его предательства. Думала, что любит, защитит, ан нет. Тоже пользовался ею как срамницей, пусть очень дорогой, любимой, но все же срамницей. Ведь как только прижала судьба царевича, так ее и бросил, как вещь ненужную да никчемную.

А всюду поцелуи, смешки да ласки нежные. Всюду Лада правит, да то не про нее. Не выдержала Святослава более чужого счастья, встала из-за стола да прочь пошла, к терему направляясь. Мстислав за ней кинулся.

– Почему уходишь, чай, не по нраву?