скачать книгу бесплатно
– А если очень и очень серьезно?
– Да ничего. Полагаю, засветы будут.
– Большие?
– Размером с воронку.
– А если очень и очень и очень…
– Или с твой большой палец.
Сидеть в темноте было хорошо. И как-то по-другому. Не когда устают глаза, не когда устал сам от себя и хочешь пропасть в темноте между тумбочкой и кроватью, не когда убегаешь от призраков, волоча узкую полоску света из ванной, и ныряешь с головой в одеяло. Не тогда. Мы и не прятались – казалось, в этой темноте мы стали еще более заметны, более уязвимы и более доступны тому, что мне сформулировать не давалось. Это было как сложить оружие, не видя перед собой соперника. Как достать калашников из кармана и выложить перед кем-то на стол. Добровольно сдаться в плен и все-все-все. Темнота удивительная штука. Если долго в ней просидеть, можно за мгновение стать другим человеком, а потом выйти на свет и не узнать себя в зеркале.
– Как думаешь, он сейчас смотрит на нас?
Она опять зашуршала. Я поймала ее за прядь волос – наверное думала, что куда-то от меня денется. Ищи ее потом по всему свету.
– Потом спросим. Но телефон ему все-таки надо купить. Вдруг запланирует конец света? Тогда мы узнаем об этом первыми.
– А надо ли?
– Что?
– Надо ли нам об этом знать?
– Ну как же? Нам надо успеть найти свои лестницы.
– А когда мы их найдем, мы что, больше не увидимся?
– Не знаю. А ты хотела бы?
– А ты?
Вместо ответа она нашла мою руку. Я пожала ее руку в ответ, во второй держа прядь ее волос. Она, наверное, как всегда не заметила. Неужели потому, что это становилось чем-то привычным? Как иметь два глаза, две ноги или две руки? Я это почти понимала. Казалось, что теперь я понимала о ней чуть больше.
– В моем ретрофутуризме точно не будет сэндвичей с луком и огурцом.
Я подумала, что в нем, скорее, не будет меня, а не каких-то там сэндвичей.
– А в моем комаров и твоей рассады.
– Чем тебе рассада-то помешала?
– Захламляет кухню. Тарелку и то негде поставить.
– Тогда ставь их где хочешь у себя в комнате. В чем проблема? Можешь хоть с ног до головы ими обставиться. Я тебе слова поперек не скажу.
– Ладно.
Мы помолчали. Мне показалось, что бог за нами точно смотрел. А потом подумала – а почему именно за нами? Почему Остап, и в конце концов, художница и сапожник, который каждую ночь лез к ней в окно? Почему музыкальный класс, а не какой-нибудь математики или географии? Почему Чайковский, а не Мусоргский? Почему именно эти люди, а не какие-нибудь другие? Я подумала, что слово почему самое распространенное в мире. За исключением я, ты и мы. Эти слова уж точно были у каждого. У меня в том числе. Пока о других я могла только догадываться, об этих я знала на все сто, как люди знают о том, что где-то в облаках сидит бог. Только они, пожалуй, неправы. Все же наш бог сидит в лодке.
– А у птиц, получается, нет принципов.
– С чего ты это взяла?
– Кузнечиков то они едят. И падаль всякую.
– Тебе не все равно?
– Нет, почему-то.
Я подумала, а почему все-таки птицы? И почему не хлеб, а кузнечики? Почему бог их слушается? Почему они заставляют сидеть его в этой лодке и кормить их кузнечиками? Почему они нас туда привели и оставили в покое только на обратном пути? А также – кто придумал почему и зачем? Без него было бы проще, но тогда стоило бы отменить и зачем, а то будет нечестно. Но тогда и для чего тоже, чтоб уж под одну гребенку. Хотя, а что если со словом почему эти почему не исчезнут? Только называть их уже будет нечем и людям, скорее всего, придется придумать новое слово. В общем и целом, проблема не исчезнет. Почему?
– Проявлять будем?
– Давай.
Ия зашевелилась и я почувствовала, как неподвижно смотрящие глаза, чьи где – чьи из щелей, чьи из окна, чьи откуда-то с потолка, а может и из-за угла, где мог прятаться босой китаец с тетрадью – медленно за ней проследили. Почему-то я подумала, что за мной они совсем не следили. А может, мне стоило просто пошевелиться? Она недолго шебаршилась, изредка щелкая и смахивая челку со лба и висков, после чего взяла мою руку и положила ее на какой-то предмет, похожий на замкнутую спираль.
– Это что? – почти очарованно. Глаза смотрели за нами.
– Спираль для бачка. В него кладем пленку.
– А потом что?
– Потом смешиваем уксус и воду.
– В темноте?
– В темноте.
11
Птицы
Не помню, что именно меня тогда разбудило, – то ли сверлежка над головой, то ли пение птиц, а может, и все вместе. Вставать не хотелось, но сон к глазам больше не лип, поэтому разлипать их пришлось вручную. Я села на кровати, выпила половину стакана воды – на десятом глотке почему-то свело желудок – и решила вспомнить все слова, накопившиеся во мне за последние дни.
птичий черепок
лихорадка
центрифуга (откуда – никак не припомнить)
недоумение
медленное погружение
кузнечики (или они были до этого????)
кожаные человечки (??????????)
птицы
лодка
японская актриса
испуг
глаза
ничто
штуки в ушах
двубортный пиджак
язвенная болезнь
пленка
Точно, пленка! Я со всех ног побежала к ней в комнату, и пару раз поскользнувшись на линолеуме, (спать в носках – моя главная слабость, и слово «носки», похоже, тоже следовало добавить в список), влетела в ее владения, не позаботившись о том, что она могла еще спать. Не могла – это уж точно. Можете поверить мне на слово. Иногда мне казалось, что она вообще никогда не ложится. Когда ложилась я, она оставалась сидеть допоздна. Когда просыпалась – она уже ждала меня здесь. Чаще, конечно, на кухне. В кругу своей рассады и с чашкой кофе в руках.
– Тоже этот сверлила разбудил?
Комната была завалена дымом, но от этого тяжелее не становилась. Первым делом я заметила в ее руке сигарету. И уж только потом – палочки благовоний на окне. У нее в арсенале была специальная подставка в виде листочка. Как в натуре – и цвет, и тонкая сеть прожилок. Отверстия для палочек следовали посередине, по основной прожилке, от которой велись ответвления потоньше. Глядя на эту подставку я невольно мысленно возвращалась к шраму на животе бога. Там было почти так же. Основная линия – сама рана. Линии поменьше и покороче – швы. Но ведь кто-то же ему эту рану зашил?
– Или все-таки я? Я стучала по батареям. Извини, совсем забыла что ты спишь.
– Да я не поняла толком.
Ия что-то промычала, отпила из вчерашней банки Dr. Pepper – я вспомнила, как мне свело желудок после утреннего стакана воды и это ощущение мне снова передалось – и плюхнулась на кровать. Кресло было завалено юбками бохо и какими-то шарфиками, которых я никогда на ней не видела – вчера веревку пришлось освободить под снимки. Она сидела и смотрела перед собой. А я осталась стоять в дверях, таращась на снимки утренними глазами – ночью все воспринимается как будто иначе. Издалека картинок было не разобрать.
– Я специально еще не смотрела.
Я повернулась к ней.
– Почему?
– Ждала, когда ты проснешься.
– И решила ускорить процесс бренчанием по батареям?
Она пожала плечами. Я коснулась одной картинки большим пальцем руки.
– Откуда у тебя столько прищепок?
– Они дедушкины. Он подарил мне их незадолго до своей смерти. Сказал, что они много для него значат. Только что – не объяснил. Вот и приходится хранить. Ну и что в них такого, да? Вроде обычные прищепки. На первый взгляд.
Она еще раз пожала плечами. Я заметила, что в ней каждый день открывается что-то новое, что-то, чего я ни разу в ней не замечала. В этот раз она пожимала плечами, хотя я никогда раньше не замечала в ней этой привычки. Интересно, а со мной тоже так? Я подумала, что я всегда одинаковая. Единственное, что во мне менялось, были слова. Но и они менялись у всех. Это было точно. Можете поверить мне на слово.
– Может они были чьи-то? Обычно обычные вещи становятся необычными только в чьих-то руках.
Она пожала плечами. Я подумала, а в руках темноты вещи приобретают признаки, которыми никогда ранее не обладали. Я погладила по снимку еще раз. Мне нравилось думать, что у предметов есть свои чувства.
– Ты правда не смотрела?
– Не-а.
– Хочешь?
– Сейчас?
– Да.
Она затушила сигарету в поперечную прожилку листочка и мне стало не по себе, как если бы незримая связь между ним и раной на животе бога в самом деле существовала. Мое смятение, кажется, было ею замечено – одним извиняющимся движением она смахнула с нее пепелинки, потом подошла ко мне почти вровень, открепила с веревки снимок и подождала, пока я сделаю с другим то же самое. Я смотрела на фотографии. Чувства наступали на меня одно за другим. Я стояла на сцене. Взгляды таранили меня и мое тело. На сцену вынесли шахматы. На меня кто-то смотрел, но зал был пустой.
II
1
Интервью для бога
Мы долго шли по траве. Она утекала за горизонт и нежно лоснилась под ветерком, напоминая мне шелковые простыни. По этим простыням мы и плыли. По ним плыл воздух, их невесомо ласкало солнце и наши шаги. Привычный песок куда-то пропал. Чувствовать под ногами твердую почву ощущалось чем-то непривычным – словно одеть наизнанку трусы или футболку. Чувство было такое, будто мы заблудились и случайно не туда завернули. Но могу сказать точно – мы не заблудились и уж точно повернули туда, куда нам было нужно. По крайней мере, нас опять провожали птицы. Птицы не могли завести куда ни попадя. Хотя, над этим еще можно было поспорить.
Над молодой травой висело еще теплое солнце. Оно не обжигало щеки и не напекало голову, и почти не ощущалось на небе – так, будто бы оно было картонным. Изредка мы касались друг друга руками. Не так, чтобы случайно, и не так, чтобы специально – что-то между. Что-то вроде ретрофутуризма, который мы все хотели найти – но что, если он все время был тут, под носом? Что-то вроде грани, лезвия ножа или короткого мостика, ведущего нас в никуда. Обыкновенный мостик, по которому почему-то нужно ходить. И не так, чтобы с какой-то целью – просто ходить, понимаете? В том и была странность. Люди ведь всегда ходят для чего-то. Люди никогда и никуда просто так не пойдут. Идти просто так было чем-то диким, но вместе с тем и естественным, от чего впоследствии все отказались. Я подумала, что когда-то люди и животные ходили просто так. «Просто так» ко мне тогда и прилипло. Теперь его нужно было вернуть всем остальным. И обязательно записать в блокнот.
– Странно, что пляж так быстро зарос травой. Не думаешь, что это его проделки?
– Скорее всего. Вот бы нам газончик у дома устроил, да? А то как-то голо всегда, будто и не весна. Точнее, будто бы и весна, но на нашем участке ей почему-то не нравится.
Река была спокойной. Обойдя возвышение, на кочках которого тоже росла трава, мы встретились с ней лицом к лицу. Она покорно улыбалась миру и отражала в себе мягкое свечение солнца, и вроде бы его и не прятала, а вот подойди и попробуй взять – вряд ли у тебя что-то получится. Ну а я, если честно, не особо горела желанием. Бог так же привычно сидел в своей лодке, в этот раз утонувшей в порослях диковинной травы – не то Иван-Чай, не то простая цветущая осока. Птицы так же привычно его окружали, и я подумала, как они только не успели друг другу надоесть? И второе – точнее слова «привычно» уж точно было не подобрать. И третье, уже мельком – не хотела бы я себе такого «привычно». Бог, уткнувшись в тетрадь, что-то старательно в ней выводил. Вопрос – кто восполняет его запасы ручек и карандашей? И второе – кто восполняет запасы сигарет в машине времени? Неужто и это его рук дело? А может и самих птиц? Этого я знать не могла. Он не видел нас – был сильно увлечен своей писаниной. Нам пришлось подойти к нему почти что вплотную.
– Куда вы дели песок?
Не ожидав нашего появления, и уж тем более голоса, взявшегося ниоткуда – его-то он точно нарисовать не мог, – бог оторвал сонные глаза от тетради и прилепил их повыше, в область моего лица. Потом скромно улыбнулся и помахал нам ладонью. Мы повторили его жест.
– Трава вроде хорошо.
– Да. Намного лучше.
– Зачем вы пришли.
– Вам разве не скучно было?
– Я был занят.
– Рисовали?
