Неподвластный феномен

– Скажите честно, Андрей Николаевич, вы планируете заполнить Кошкин Дом доверху?

Андрей с готовностью оторвался от записей. Прищурился, изучая автожектор с кошачьими мозгами.

– А у тебя есть кошка, Тит?

– Нет, пока еще нет.

– Тогда не отвлекайся.

– Да, конечно. Вы включали сегодня Волнорез?

– Что ж, Тит, справедливый вопрос. И почему я до сих пор этого не сделал?

Волнорез находился у восточной стены и представлял собой экспериментальную модель энцефалографа, позволяющего считывать неинвазивным методом биоэлектрическую активность головного мозга. Проще говоря, Волнорез мог обнаружить любое живое существо, включая мозги в автожекторах, и прочитать его. Последнее особенно пугало Тита.

Радиус действия Волнореза был ограничен, но для этой части острова его возможностей вполне хватало. Наспех сделав несколько пометок в планшете, Тит поспешил к восточной стене. Андрей как раз вглядывался в экран Волнореза.

– Так, Тит, давай-ка посмотрим на улов. Вот в радиусе пяти метров находятся два высокоразвитых мозга. У одного из них регистрируется повышение бета-ритма, что может свидетельствовать о тревоге и смущении.

– Ну, Андрей Николаевич!

– Чем занимается Мона?

– Это не честно, – пробормотал Тит. – Вы и без прибора знаете, что она мне нравится. Что ж в этом такого?

– Просто держу руку на пульсе, как ее муж. Свободные банки, помнишь?

Несмотря на болтовню, оба не сводили глаз с лиловой линии внизу экрана. Она принадлежала загадочному существу, прятавшемуся в прибрежных водах острова. Сейчас линия была нитевидной, ничего не сообщающей. Внезапно она изогнулась, точно изумленная бровь.

– Время, – скомандовал Андрей.

Тит скосился на свои часы:

– Засек.

На мониторе, подключенном к энцефалографу Примы, отразились изменения. Альфа-ритм собачьего мозга пошел на убыль, а бета-ритм повысился.

– Андрей Николаевич, Прима опять волнуется.

– Будь у нее тело, она бы уже оглашала окрестности лаем. – Андрей мельком взглянул на данные энцефалограммы Примы. – Я бы предположил, что она беспокоится из-за корма, но я ее слишком хорошо знаю. Собачий мозг выполняет функцию защитника.

Глаза Тита округлились:

– Прима чует хищника и пытается защитить нас?

– Полагаю, в преданной собаке всё служит этой идее. Даже если от собаки и остался лишь один ампутированный мозг без хвостика.

Последовал еще один импульс лиловой линии.

– Два скачка в минуту, – сообщил Тит.

– Как и раньше. Выключай, я не хочу, чтобы Прима сошла с ума.

Неизвестно как, но Волнорез усиливал способности Примы. С его помощью она без труда улавливала существо, кружившее у северной оконечности острова. Андрей находил это в высшей степени занимательным, как рекламу политических партий во время ток-шоу.

В лабораторию ворвался поток теплого воздуха, и на пороге показалась Мона. Она была в рабочих бриджах, садовом фартуке со следами земли и легкой парусиновой рубашке. Овальное лицо Моны, частично скрытое соломенной шляпой, выражало закостеневшее отвращение.

– Андрей, дорогой, тебя дожидается Паромник.

– Он привез свиную кровь? – Прежде чем экран Волнореза успел погаснуть, Андрей заметил всплеск бета-ритма. Хитро взглянул на ассистента. – И вот опять кто-то из нас волнуется. Тили-тили-тесто.

Тит покраснел, но ничего не сказал. В сторону Моны он даже не смотрел.

– Андрей, Паромник привез не только свиную кровь, – с нажимом сказала Мона. – Андрей, я устала хоронить твоих подопытных в оранжерее.

– Можно хоронить их на участке.

– Ты не посмеешь, дорогой. Наши ноги не будут ступать по кладбищу!

– Ну, в таком случае можно привязывать их к пластиковым бутылкам с камнями. Мы посреди моря, так что места хватит и слону. Надеюсь, Паромник не с таким гостинцем.

Маска отвращения на лице Моны треснула, сменившись ужасом. Она ахнула и выскочила из лаборатории. Но перед уходом типично хозяйским жестом придержала дверь, чтобы та не хлопнула.

Тит покачал головой, но все соображения относительно ситуации оставил при себе.

Андрей тоже направился к выходу.

– Однажды моя жестокость спасет человечество. Поможешь мне со всей этой кровью, Тит? Обещаю упомянуть это в отчете. И подарить литр, если надумаешь стать вампиром.

В груди Тита зародился смех.

– Разумеется, я помогу. Но только если вы пообещаете не размахивать осиновым колом.

Оставив халаты на вешалках, они вышли под лучи августовского солнца.

2.

Шагать пришлось к самым воротам, а это добрая сотня метров. Мона не жаловала дела, которые заканчивались возней с грунтом у нее в оранжерее, поэтому не спешила впускать зеленую машину Паромника. Подобным образом она заявляла протест. Так было и в этот раз. Гравийная дорожка от лаборатории вела к небольшому перекрестку с клумбой. Отсюда можно было попасть к особняку, лаборатории, нескольким хозяйственным постройкам, оранжерее и, собственно, к воротам.

– Федя, мы уже идем! – прокричал Андрей, сложив кисти рупором.

– По-моему, это и так очевидно, – заметил Тит.

– Это задача любого ученого, дорогой коллега: отмечать то, что и без того у всех на виду.

Федор Паромник, облокотившись на левое крыло «лады», курил. Он щурился и смотрел на безмятежные чистые облака над головой. Бело-красные морщинки у глаз говорили, что он доволен. Если уж не жизнью, то как минимум погодой.

– Когда-нибудь это уже случится, а? – спросил Паромник, когда Андрей и Тит, погромыхивая тачкой, подошли к воротам.

– Когда-нибудь, Федя, это обязательно случится, – покорно согласился Андрей. – Но я бы не рассчитывал, что в ближайшем веке в характере Моны что-то изменится.

Ворота задребезжали, распахиваясь. Тит выкатил тачку наружу.

– В имении три типа упрямцев, Федор Михайлович, – сказал он. – Одни работают в оранжерее, другие – в лаборатории, а третьи спят в колбах. А я, как видите, толкаю за всех тачку.

– Привет, Тит.

– Здравствуйте.

Они подошли к багажнику машины. Солнце ярко отражалось от металла, не способное проникнуть к предметам, коим лучше бы оставаться во тьме.

– Что привез? – поинтересовался Андрей.

– Да как обычно: продукты по списку и кое-что сверху.

Андрей оживился. «Кое-что сверху» означало, что кто-то из жителей Гогланда пожертвовал домашнего питомца на благо науки. Как правило, питомец к этому времени был мертв, а само пожертвование означало передачу тельца за денежное вознаграждение.

Внутри багажника стояли четыре термосумки, три пакета с покупками и обувная коробка лососевого цвета из-под турецких сапог. Андрей заглянул в термосумку, извлек на свет божий огромную стеклянную бутыль со свиной кровью. Отыскал крошечную бумажку, почти у самого донышка, и проверил дату розлива. Хотя говорить «дата розлива» в отношении свиной крови было как минимум комично.

– Что ж, хорошо, хорошо, – забормотал Андрей, заглядывая в остальные термосумки.

Паромник посмотрел на приунывшего Тита:

– На продуктах, выходит, сегодня ты, парень? Проверяй уже.

Тит покосился на Опарина, но тот был слишком занят приемкой темно-красных бутылей. Вздохнул. Извлек из заднего кармана джинсов список.

– Так, посмотрим. Крупа гречневая… Есть. Макаронные изделия в ассортименте… Вроде есть. Опять леска. Много лески. О господи, а это что? – Тит не заметил, как прекратил бубнить, увлекшись процессом.

Население острова Гогланд состояло ровно из сорока человек. На эти сорок человек, живущих на клочке земли, окруженном со всех сторон Балтийским морем, приходились одно почтовое отделение, один магазин, одна гостиница, два маяка, могила адмирала Ивана Святова, лютеранское кладбище, обломки океанографического исследовательского судна «Леонид Дёмин» и один медицинский работник.

Обязанности врача, разумеется, исполнял Андрей Опарин. Поэтому жители острова, зная о его профессиональных пристрастиях, обращались за медицинской помощью на материк. Схожая ситуация наблюдалась и с покупками. Несмотря на островной магазинчик, многие пользовались услугами Федора Паромника. И не потому, что сами ленились добраться до Приморска или Усть-Луги. Просто Паромник мог достать что угодно.

Передав термосумки ассистенту, Андрей уставился на коробку из-под сапог.

– Федь, оно пищало или гавкало?

– Андрей, а тебе не всё ли равно?

– Ну ладно, всё равно, ты прав. А какой срок? Больше трех часов не беру, сам знаешь.

– Часа два с половиной, – лениво изрек Паромник, и даже Тит догадался, что он врет.

– Брешешь ведь, по глазам вижу, – улыбнулся Андрей. – Так откуда улов?

– Лебедев с материка притащил.

– Ну, батенька, это никак не меньше пяти часов, даже если он сам это придушил.

Андрей скинул крышку с обувной коробки, и все увидели мертвую кошку. Молодую, но уже дохлую, без четких причин смерти. Пасть животного была оскалена в предсмертной судороге. Красно-рыжая шерсть свалялась, как после дождя.

– А с детьми ничего не приключалось? – задумчиво протянул Андрей.

Паромник поперхнулся, а потом рассмеялся:

– Так бы тебе и сказали. Ну, расчет?

– Расчет.

Немного поторговавшись – как-никак кошка была несвежей, – Андрей передал Паромнику деньги. Свиная кровь обошлась в двадцать тысяч, включая доставку от самого Соснового Бора, где располагался мясокомбинат. Продукты – всего в шесть тысяч, а кошка – и того в две с половиной.

Когда Паромник, довольно попыхивая сигаретой, уехал, Андрей и Тит покатили тачку к лаборатории. Дорога от ворот шла вверх, поэтому тачку держали вдвоем.

– Андрей Николаевич, вы посвятите меня в тайну красного платка на пирсе? Для чего он?

– Тайна красного платка… – Андрей резко остановился, и Тит чуть не опрокинул тачку. – Это довольно серьезный вопрос. Я думал, ты спросишь, зачем нам такая несвежая кошка.

– О, и это тоже.

– Что ж, мой друг, боюсь, кошка и красный платок заведут в такие дебри, что и представить страшно.

По лицу Тита разлилась бледность. Он понимал, что их упражнения с мозгами в некотором роде аморальны, хоть и законны. Но это явно было что-то похлеще.

– Я готов, Андрей Николаевич. Хоть сейчас.

– Сперва закончим с покупками, Тит. Мне бы не хотелось, чтобы какие-то из них поставили крест на нашем обонянии.

Тачка опять загромыхала по дороге.

3.

Причал Элеоноры всё еще оставался надежным способом пристать к северной оконечности острова. Разумеется, таковым он оставался благодаря стараниям Паромника и сезонных рабочих. Название причала уходило к предыдущим хозяевам – тем, кто владел имением еще до того, как оно пошло по рукам.

Андрей подозревал, что раньше здесь обитала дворянская семья. Иначе как объяснить такое засахаренное прозвище? С причала никто не прыгал с камнем в кармане, никто не заливался тут слезами. Название представляло собой типичную внутрисемейную дарственную, когда муж, не зная, как загладить вину, называл в честь жены причал, мостик через ручей или огроменную печную трубу над принадлежащим ему сталелитейным заводом.

Можно было бы покопаться в архивах и выудить фамилию дворян-островитян, но Андрею хватало и того, что имение сдавалось в бессрочную аренду для обладателей научных грантов.

– Какая именно красная тряпочка тебя интересует, Тит? – спросил Андрей

Они остановились в двух метрах от причала. Ярко светило солнце, и блестевшие доски только усиливали его сияние. Несмотря на это, глаза Тита широко распахнулись.

– У вас их несколько? Я видел, как вы утром возились со сваей домика. Только не подумайте, что я за вами следил, но мне не спалось. А в лабораторию без вас всё равно нельзя.

Упомянутый лодочный домик был неотъемлемым элементом причала. Внутри находился катер, на котором при желании можно было рвануть на материк.

Перед тем, как отправиться на причал Элеоноры, Андрей настоял на том, чтобы они надели забродные полукомбинезоны (в таком облачении ассистент и видел его этим утром). Походя на заправского рыбака, биохимик первым ступил в воду.

– Пойдем, Тит. Боюсь, на словах всего не объяснить.

Тит несколько раз быстро кивнул и, едва не поскользнувшись, шагнул в вялую волну. Вода обхватила ноги ассистента, и он закусил губу, чтобы не охнуть. Андрей взял опешившего Тита за локоть и потащил за собой.

– Что ты видишь?

Осторожно высвободив руку, Тит осмотрелся. Сваи причала Элеоноры и лодочного домика были как на ладони. В каждой торчало по толстому стальному гвоздю, прихватившему клок красной ткани. Кое-где гвоздь и ткань находились под водой.

– Ну, я вижу, что вы пометили опоры, Андрей Николаевич. И пометили их, уж простите, небрежно. Одни у вас – над водой, другие – нет.

Андрей опять взял Тита за руку. На этот раз они двигались к сваям домика. Вскоре домик навис над их головами черной громадой. Здесь властвовала сырая прохлада.

– Так, теперь посмотри отсюда, Тит. Что ты видишь?

Тит еще раз огляделся и уже было собрался пожать плечами. Правое плечо так и осталось наполовину поднятым.

Волны, набегавшие на грунт под причалом Элеоноры, делали это под углом.

Проходя под досками, вода шла ровной темно-синей гребенкой, но по мере приближения к камешкам, песку и всему, что формировало берег, поднималась. У стыка причала и земли образовывались крупные водяные валики, словно нащупавшие дыру в гравитации. Валики откатывались назад, ползли по доскам, нисколечко не держась за остальную воду, и со шлепками снова возвращались в море.

– Точно шарики ртути, – прошептал Тит осипшим голосом.

Склонив голову, Андрей заметил:

– Да, очень похоже.

– Этот феномен наблюдается только здесь?

Волна принесла потемневшую от влаги щепу, и она завертелась у животов мужчин. Никто не обратил на нее внимания.

– Если ты имеешь в виду причал Элеоноры, то мой ответ – нет. Если ты имеешь в виду сам Гогланд, то мой ответ – и да, и нет.

Глаза Тита вспыхнули ужасом. Он уставился на Андрея так, словно у того на лице тоже катались сверхъестественные валики воды.

– Это происходит где-то еще?

– На Большом Тютерсе, в Усть-Луге и Сосновом Бору, – перечислил Андрей. – Даже набережные Питера не избежали этого. Вообще всюду, где я побывал за последний месяц и где есть настил над водой. Правда, никто не заглядывает в такие места.

– Но почему вы сразу не сказали мне об этом? – В голосе Тита звучала профессиональная обида.

– Ну, сперва я должен был убедиться, что не сплю. И потом, ты мог начать делать здесь селфи.

Тит было надулся, но быстро успокоился, заметив, что Опарин шутит.

– Это не всё, мой дорогой Тит.

– Не всё?

– Глянь-ка сюда.

Повернувшись к ближайшей свае лодочного домика, Андрей едва удержался от того, чтобы постучать по ней. Всё-таки хлопки по опоре с гвоздем не лучшая идея. Закатав рукав рубашки, Андрей погрузил руку в воду. Показал еще три гвоздя с тряпицами, отстававшими от самого верхнего на десять, двадцать и тридцать сантиметров.

– Как тебе такое?

– Вода поднимается? Простите, Андрей Николаевич, но я не вижу в этом ничего предосудительного. Приливы и отливы – неотъемлемая часть жизни.

– Конечно. Конечно же! – Андрей приобнял Тита сухой рукой и повел за собой, словно они прогуливались по проспекту, а не брели по пояс в воде, облаченные в забродные полукомбинезоны. – Только вот сгонно-нагонные колебания зависят от степени связи водоема с океаном. Ты ведь знал это, да? Если нет, мне придется тебя уволить.

– Не уволите, – угрюмо сказал Тит. – Иначе кому вы будете всё это рассказывать?

– Да, не уволю. Так вот, приливно-отливные явления практически незаметны в Балтике. При определенных метеорологических обстоятельствах можно наблюдать подъём моря аж до пяти метров. Но скажи, Тит, разве за последнее время море пыталось задушить сушу?

– Намекаете, что здешний подъём воды столь же аномален?

– А почему я, по-твоему, вколачиваю гвоздики каждые десять сантиметров? Ну, Тит, какие мысли?

Тит с тоской посмотрел на берег:

– Андрей Николаевич, а можно обсудить это в более подходящем месте?

Андрей улыбнулся и первым направился к причалу Элеоноры.

– И вы так и не объяснили, для чего вам кошка, – напомнил Тит.

– Объяснить-то не сложно, но лучше показать.

Помогая друг другу, они выбрались на берег.

4.

Операционный стол освещали мощные светодиодные светильники. Кошка, лежавшая в самом центре, выглядела бедной и несчастной. «И мертвой. А еще она выглядит мертвой», – напомнил себе Андрей.

– Андрей Николаевич, – осторожным шепотом позвал Тит, – а что вы делаете?

Андрей посмотрел на свои руки. Его кисти в латексных перчатках искали у кошки пульс. Словно испугавшись хозяина, они отпрянули от тельца.

– Что не так, Тит?

– Вы ищете признаки жизни у мертвого животного. Только и всего.

– Считай это попыткой быть человечным, – отмахнулся Андрей. – Всё готово?

– Ровно настолько, насколько я владею собственными руками и понял задание.

– Что ж, хороший ответ, Тит. Хороший.

Как только они вернулись и распрощались с забродными полукомбинезонами, Андрей попросил Тита кое-что принести: немного мясной подливки с кухни и всю леску из кладовых помещений. Леску поручил нарезать на отрезки по семь-десять метров. После этого приказал привязать к отрезкам все доступные рыболовные крючки.

Именно этим Тит сейчас и занимался.

Андрей видел, что ассистента снедает любопытство, но не спешил раскрывать карты. По крайней мере, ему не хотелось делать это дважды.

Как и ожидалось, заявилась Мона – в белом лабораторном халате и с пряжей в руках. Она всегда приходила, когда Титу случалось метаться по имению, выполняя загадочные поручения Андрея. Приходила и по вечерам, если стыл ужин. Тогда она садилась в уголке, неподалеку от пустого автожектора, где раньше проводился эксперимент с хомячками, и стучала спицами. Сейчас она вязала Титу перчатки, потому что зимы на Гогланде были довольно холодными.

Заметив ее, Тит еще больше сгорбился над леской и крючками.

– Раз уж все собрались, я, пожалуй, начну. – Андрей взял шприц и вогнал иглу в пузырек с ксиланитом. – Как известно, я занимаюсь изучением функций изолированного мозга. Но я опущу идеи трансгуманизма, чтобы не утомлять вас.

Когда шприц был заполнен, Андрей оттянул красно-рыжую холку кошки и вколол туда весь набранный препарат. Этой дозы хватило бы и корове, сломавшей ноги, но Андрей снова наполнил шприц.

– Месяц тому назад я совершил несколько поездок, результаты которых могут как ошеломить, так и привести в уныние. – Пальцы Андрея заскользили по бедренным мышцам кошки. Последовала еще одна инъекция успокоительного. – Я обнаружил не только всеобщее изменение свойств воды, но и отыскал разум, кардинально отличающийся от человеческого или разума любого другого существа, известного человеку.

Спицы Моны прекратили перестук. Тит тоже едва мог скрыть волнение. Андрей же продолжал накачивать мертвую кошку препаратом.

– Главным недостатком обычного энцефалографа является высокая чувствительность прибора к тремору пациента. Собственно, поэтому и был собран Волнорез – чтобы без проблем считывать колебания электрической активности мозга на расстоянии. – Отложив шприц, Андрей скептически оглядел кошку. – Тит, изволь леску, если она готова. Не запуталась?

– Нет, всё в порядке.

– Отлично.

Еще раз оттянув загривок кошки, Андрей вогнал туда крючок, а леску бережно спустил с другого края операционного стола. Взял вторую снасть.

– Так вот. В недавних путешествиях меня сопровождала уменьшенная версия Волнореза. Создать ее было не так сложно, как может показаться. По крайней мере, для того, кто отличает короткую радиоволну от длинной. – Андрей приладил второй крючок в районе кошачьего позвоночника и потянулся за следующим. – Я измерял электрическую активность мозгов, что меня окружали. И повсюду я считывал ритм неизвестного мне разума.

– Но что это значит, Андрей Николаевич? – Тит передал новый пучок крючков. – Что домашний Волнорез неисправен?

– Почему же? Вполне себе исправен. Более того, наш Волнорез поучаствует в сегодняшней ловле на живца.

Прежде чем Тит успел что-либо сказать, заговорила Мона. Вязание окончательно вышло из круга ее сегодняшних интересов.

– Андрей, я иду с тобой. Это не обсуждается. Я из вежливости не проявила интереса к причалу Элеоноры, но второй раз такой номер не пройдет. В противном случае можешь забыть о горячем ужине. Тем более что подливку вы уже выкрали.

– Я не сомневался в тебе, дорогая.

– Правильно ли я понимаю, Андрей Николаевич, что вы фиксировали одинаковые множественные сигналы неизвестного мозга и на острове, и на материке?

– Именно так, мой дорогой Тит.

– А что, если самописец регистрировал биение волн? Ведь их нынешнее поведение далеко от нормального, согласитесь. Вдруг мы гоняемся за собственным хвостом.

Андрей взял последние крючки. Вдел их кошке в шею и у основания хвоста. Потянулся к стерилизатору за скальпелем, потом отклонился и оценил результат работы. Со всеми этими крючками и леской кошка напоминала экспонат некоего перформанса.

– Ты мне веришь, Тит?

– Разумеется, нет, Андрей Николаевич. Наука – это ведь не про веру, так?

– Мой мальчик, – похвалил Андрей. – А теперь, будь добр, принеси портативную версию Волнореза. Он похож на детскую рацию.

Пока Тит ходил к дальнему столу, Андрей сделал продольный разрез на животе кошки. Отложил скальпель и пальцами забрался в холодные внутренности. Взял поданный Титом передатчик и аккуратно протолкнул его внутрь кошки.

– Ну вот, готово. – Андрей отошел от стола. С щелчком стянул перчатки. Швырнул их в урну для операционных отходов. – Кто зашьет? Тит?

– Я стараюсь не шить мертвых, вы же знаете.

– Я это сделаю, – вызвалась Мона.

Она подошла к хирургическому столу и отыскала себе пару чистых перчаток. Затем вооружилась иглодержателем и склонилась над кошкой. Медицинское образование Моны и опыт позволяли ей на равных ассистировать в лаборатории.

Глаза Андрея и Тита не отрывались от уверенных и свободных движений Моны.

– Выходит, в Балтике завелась некая опасная тварь, я прав, Андрей Николаевич?

– Я доверяю Приме, Тит. Даже в таком состоянии она пытается защитить нас. – Заметив, как плечи Моны дернулись, Андрей быстро сказал: – Прости, дорогая, я неумышленно. Давай отойдем, Тит.

Мона души не чаяла в Приме, и Андрей знал, что ему так и не простили содеянное с их собакой. Поэтому излишнюю, а порой и чрезмерную заботу Моны он относил к попыткам предотвратить подобное в будущем. И не препятствовал этому.

– Почему же остальные животные острова не чуют угрозы? – спросил Тит, когда они подошли к столу Андрея.

– Потому что изолированный мозг, получавший при жизни колоссальный объём информации, вынужден развивать то, что другие посчитали бы телепатией. Только так можно наверстать упущенное.

– И вы действительно в это верите? – Тит улыбался во весь рот.

Выдвинув нижний ящик стола, Андрей выгреб из вороха скрепок револьвер.

– Я верю в это, мой дорогой Тит.

Мона тем временем закончила штопать кошку и вернулась на свой стульчик. Застучавшие спицы опять были в центре ее внимания. Спохватившись, Андрей бросился к операционному столу.

На кошку потекла густая подливка.

5.

Небо окрасилось в желтые и красные цвета. Из тьмы на востоке выползали низкие облака, суля если не шторм, то уж дождь точно. Андрей, Мона и Тит сидели в уютных раскладных стульчиках, разместив их на берегу. Сам причал Элеоноры не заняли сразу по нескольким причинам.

Во-первых, там лежала мертвая кошка. А в обнимку с приманкой не сидит даже плохой охотник. Во-вторых, леска от крючков образовывала сложную паутину, поблескивавшую в лучах заката. Леску пропустили под опорами причала и там надежно закрепили. Разумеется, это сделал Тит, примерив второй раз за день забродный костюм. Ну и в-третьих, существо, обладавшее странным мозговым ритмом, могло быть опасно.

Андрей, уютно ежась, кутал ноги в шерстяной плед. На столике справа от Моны дымил стеклянный чайничек в компании легкой закуски.

– Возьмите, Тит. – Мона протянула еще один плед. – Вам ведь тоже холодно? У нас порой как в пустыне.

– Покорно благодарю. – Тит смутился, сообразив, что пледа было всего два. – Но как же вы?

– О, не беспокойся, я надела теплые штаны. – Мона несколько раз похлопала себя по крепкому бедру, после чего принялась разливать чай.

– Мы сидим на пороге открытия, а вы спорите о том, чьи ноги следует держать в тепле. – Андрей фыркнул. От чая он отказался, но безропотно передал Титу кружку и блюдце с яичным рулетом. – Если вы готовы, я, пожалуй, начну.

– Минутку, дорогой. Будь добр, положи всё сюда. Инциденты нам ни к чему, верно?

На колени Андрея опустился чайный поднос, укрытый плотной салфеткой. Немного подумав, Андрей переложил на него револьвер, а рядом пристроил рацию и небольшой пульт управления Волнорезом.