Неподвластный феномен

Кивнув, Вик вышел в приемную. Подумал и кивнул секретарше, хоть та и пялилась в экран. Пройдя за свой стол на Главной Площади Осквернения, Вик выдвинул нижний ящик стола. В руку вкатился баллончик средства, устраняющего неприятные запахи. Распылив вокруг себя несколько облачков, Вик сделал глубокий вдох.

Океаническая вонь Тори никуда не делась.

Но Вик всё равно улыбался.

Как одержимый.

4.

Ужинали они обычно в половине восьмого, и к этому времени Ника успевала не только накрыть на стол, но и привести себя в порядок. Как правило, выглядела она так, словно весь день лежала в огромной коробке для кукол, пока кто-то другой прибирал, готовил и вообще следил за порядком.

– Прошу к столу! – Ника сияла улыбкой.

– Да брось, мам. Он опять что-нибудь притащит из гаража. И скорее всего, даже не слышал тебя. – Марк, высокий и светловолосый, весь в отца, уже сидел за столом. – Только не трогай его, ладно?

Благожелательность Ники как ветром сдуло.

– Может, отправить тебя готовиться к школе, мой мальчик? Что ты прочитал из заданного на лето? Состав чипсов?

Марк надулся и отвел взгляд в сторону.

– К девятому классу читают только придурки. И сейчас первая половина августа. Не дави на меня, как на отца, женщина.

– Да как ты смеешь, оболтус!

– Ну и слова, мам. Тихо, он идет.

Они замолчали, вытягивая шеи. Из коридора с дверью, ведущей в гараж, показался Вик. Он нес тарелку с табуном оливок и бережно прижимал к ней две упаковки паштета. Скользнув взглядом по ужину, плюхнулся во главе стола. Хозяйского равнодушия удостоились печеная курица, гарнир из лимонного риса, кекс под мороженое и бутылка вина.

Застывшее лицо Ники словно раскололось.

– Дорогой, пожалуйста, попробуй домашней еды. Я старалась, ты ведь знаешь.

Вик открыл паштет, ковырнул его вилкой и размял на языке первую порцию. Задумался.

– Хорошо. Очень хорошо. Думаю, вы не будете разочарованы.

– С кем ты говоришь, милый? Хочешь, я налью тебе вина?

– Он говорит с нами, – заметил Марк, даже не пытаясь скрыть иронию. – Пап, а можно и мне попробовать?

Вик оживился и внимательно посмотрел на сына.

– Уверен? Это может испортить весь сюрприз.

Марк и Ника обменялись многозначительными взглядами.

– Да, пап, уверен. Так можно или нет?

– Сгоняй в гараж, сын. В дальнем углу под брезентом найдешь несколько коробок. Сразу за Битюгом. – Битюгом Вик называл свой черный пикап, «Тойоту-Хайлюкс». – Только не заглядывай в зеленую сумку под верстаком.

– А что там? – Глаза Марка загорелись. Он решил, что первым делом именно туда и сунется.

– То, что вышибет тебе мозги и разобьет твоей матери сердце.

– Ладно, – неуверенно протянул Марк, выскальзывая из-за стола.

Едва сын скрылся в коридоре, Ника проговорила:

– Вик, ты можешь хотя бы за столом не отпускать свои банковские шуточки? – Она задержала дыхание и на выдохе взвизгнула: – И сними уже чертов значок, этот символ идиотов и буффонады!

Вик опустил голову. На домашней рубашке и впрямь красовался его банковский значок. С улыбкой поднял глаза, нисколечко не сердясь.

– Ника, а ты знала, что гусиный паштет можно хранить до трех лет? Вообще любой паштет, изготовленный заводским способом. Удивительно, правда?

– Поговори со мной! Ты сам не свой с тех пор, как объявилась твоя сестра-убийца!

Вик помолчал.

– Я мало тебя трахаю? – наконец спросил он. – Или, может быть, плохо?

– Нет, всё в порядке. – Голос Ники дрожал, говоря, что всё далеко не в порядке.

В коридоре затопал Марк. Спустя мгновение он вошел на кухню и высыпал на стол несколько упаковок паштета. Два куриных и по одному с индейкой и говядиной.

Вик помахал вилкой:

– Вижу, голова на месте. Значит, не заглядывал куда не следовало.

– Не заглядывал, – буркнул Марк. – Слушай, пап, у тебя там столько всего! Правда, оливок я не нашел.

– Возьми мои.

– Да фу, я не люблю их.

– Так зачем тогда искал?

Марк пожал плечами. Вик быстро вычистил вилкой весь паштет, после чего, не сбавляя темпа, расправился со второй упаковкой. Набил рот оливками и поднялся, скрипнув стулом.

– Шутка к ужину, – объявил он. Нажал на значок. – Кто сыт – тот не ссыт.

Ника отвернулась. На лице застыла гримаса гадливости и оторопи. Немного подумав, она потянулась к бутылке вина. Марк в этот момент задумчиво перекатывал во рту комок паштета.

– Ну ладно, ужинайте. – Вик направился в коридор. Уже подходя к двери, ведущей в гараж, услышал, как Марк с удивлением хвалит паштет.

Настроение Вика немного улучшилось, когда он увидел укрытый брезентом груз. Вскоре его предстояло переместить в Битюга и доставить к месту назначения. В гараж можно было попасть с улицы и прямо из дома, и с недавних пор Вик запирал гараж на время своего отсутствия. Это противоречило здравому смыслу, но ключами и пультом от гаражной двери владел только он. Зато здесь можно было без лишних глаз занимался своими делами.

А точнее, делами Тори.

– Что там у тебя, Вик? Я могу войти?

На пороге замерла Ника. Вик с улыбкой посторонился, и она растерянно остановилась у водительской дверцы Битюга. Кривое сплюснутое отражение в металле тоже держало бутылку вина. Такую же кривую и сплюснутую.

– Знаю, с недавних пор это стало твоим личным пространством, Вик, но я хотела бы осмотреться. Можно? Пожалуйста.

– Ну разумеется, Ника. Будь как дома. Если хочешь, мы можем даже пошалить на капоте Битюга. Хочешь? Конечно, если ты не слишком сыта для буги-вуги.

– Я бы хотела осмотреть сумку. Ту, чье содержимое может вышибить нашему сыну мозги, а мне – разбить сердце.

По лицу Вика прошла тень. Но что такое тень в сравнении с просьбой близкого человека? Так что он поднял руку и указал на цилиндрическую армейскую сумку. Она лежала под столом с верстаком и всеми своими углами и выпуклостями говорила, что внутри нет ничего мягкого.

– Спасибо, Вик, – поблагодарила Ника, делая робкие шаги в сторону пугающего предмета. Прижала бутылку к груди. – Спасибо, что всё еще доверяешь мне.

У верстака она наклонилась, и Вик посмотрел на торцевой гаечный ключ, лежавший на столе. Не так давно пришлось подтянуть болты на колесах Битюга. На Армавирской лили жидкий битум, корректируя дорожное полотно, и Вик, возвращаясь с обеда, случайно заехал в обжигающую зловонную лужу. В автосервисе колеса почистили, два даже пришлось снять, но болты толком не затянули. Бестолочи, одним словом.

Поразмыслив, Вик убрал ключ от греха подальше.

– Господи, Вик, а это что еще такое?! – ахнула Ника.

Он тоже наклонился, приняв неуклюжую позу земледельца, изучавшего грядку, и начал показывать пальцем.

– Это спортивный пистолет – по-моему, называется «Викинг». А это уже не спортивный, а боевой. «Глок», может быть. Там есть еще один такой же. Вот охотничий карабин. Или это дробовик? Наверное, всё-таки дробовик. Я не силен в этом. Это ведь не консервы или деньги.

Вик только сейчас заметил, что жена с широко раскрытыми глазами отошла на пару шагов и закусила свободный кулачок. Буквально вгрызлась в него.

– Что с тобой, дорогая? Это просто оружие.

– Ты решил ограбить свой банк, Вик?

– Что? – Изумлению Вика не было предела. – Ни в коем случае! Банк – это банк, а это – совсем для другого.

– Для чего, Вик? – спросила Ника слабым голосом. – Для чего всё это?

– Ну как же. Конечно, для выживания.

– Для… для выживания? Но зачем тебе столько?

– А вдруг оно в нерабочем состоянии? Почем мне знать? Я просто хочу, чтобы нам хватило. – Вик наугад взял пистолет и, заметив ужас на лице Ники, торопливо вернул его в сумку. – Тори сказала, я способен… его использовать. Вдохновлять других на это.

– Тори. Опять эта твоя Тори, – прошептала Ника. – Но где ты взял столько?

– С рук. По частным объявлениям. Правда, мне пришлось обойти вопрос лицензии. Совсем немного.

Какое-то время Ника молчала. По ее лицу, словно облачка в ветреный день, мчались эмоции. От злости и разочарования до страха и какой-то сумасшедшей надежды неизвестно на что.

– Скажи мне, что не втянешь нас с Марком во что-нибудь противозаконное. Пообещай мне.

– Я просто хочу, чтобы мы были в безопасности, если в нашей жизни что-то пойдет не так.

– Пообещай мне, разрази тебя гром, Вик!

– Обещаю, Ника. Клянусь в том своим значком. О, я как киношный полицейский, да?

Неожиданно Ника улыбнулась. Губы ее тряслись, а глаза блестели.

– Пообещай еще кое-что, Вик. Пообещай, что никогда не пустишь сюда Марка. По крайней мере, до тех пор, пока не избавишься от всего этого ужаса.

– Хорошо, обещаю. Прости, что отправил его сюда. Это было глупо.

Тут Ника яростно топнула туфелькой и приложила указательный палец к губам.

– Ни слова больше, Вик. Ни слова. – Она направилась к двери. Помахала бутылкой вина на прощание. – Я попытаюсь это обдумать, и если повезет, то вообще забуду об этом. Надеюсь, эта красная подружка мне поможет.

Когда жена ушла, Вик задвинул сумку с оружием подальше под стол. Потом запер дверь в коридор и проверил петли. Дверь была хорошей, уличной – такая гарантировала, что дом не промерзнет, даже если гараж будет часами нараспашку. Вооружившись рулеткой, Вик окинул Битюга критическим взглядом. Он хотел еще раз убедиться, что расчеты верны и пикап без проблем проскочит в «ворота».

Вику не улыбалось остаться без машины в самый неподходящий момент.

5.

В залах Первого межрегионального было тихо, не работали даже кондиционеры, с потолка лился приглушенный свет. У массивной двери банковского хранилища маялись управляющий банка Вешняков и его ассистент Захаров, мусоливший в руках конец галстучка. Они ждали, когда вернется охранник.

– Артем Валентинович, вы уверены? – не выдержал Захаров. – У нас могут отозвать лицензию за это.

– Уверен так же крепко, как и в том, что моя жена натуральна от макушки и до пяток. Что касается лицензии: купим новую, если потребуется. А управляющим поставим тебя. Чего рот разинул? Это шутка.

– А. Шутка. Хорошо.

На улице поднялся ветер. Полумрак банка всколыхнулся, повторяя движение ветвей снаружи. На стеклах центрального входа задрожали кривые силуэты. Из теней выскользнул охранник по фамилии Еремин, положив расслабленные руки на пояс. Он не собирался никого пугать, но всё равно ухмыльнулся, увидев, что ассистент вздрогнул.

– Можно начинать. Жалюзи закрыты, Губан на стреме. Предупредит, если кто на улице затопочет.

– Вы всё запомнили, ты и твой Губан? – спросил Вешняков. – Если не удержите языки за зубами, то их кончики окажутся у вас в трудовых книжках.

– У меня сегодня ужасно болит голова, – совершенно естественно пожаловался охранник, – а у Губана – живот. Бедные мы, бедные. Это почему-то всегда сказывается на памяти и журнале посещения хранилища.

Вешняков хмыкнул. Еремин без лишней спешки ввёл комбинацию открытия двери. Придверная зона к тому времени была уже опущена. Механизм толкнул двадцатитонную дверь, и та без помех чуть отворилась. Захаров тут же вцепился в нее, оттаскивая в сторону.

– Если че, еще можно посмотреть записи видеокамер, – предложил Еремин. Он и не думал помогать ассистенту, который буквально тянул из себя жилы. Чем меньше касаешься двери, тем лучше.

– Напомни: как твое имя? – поморщился Вешняков.

– Елисей. Елисей Еремин.

– Делай свою работу с закрытой пастью, Елисей Еремин.

Еремин простодушно пожал плечами. Захаров, отдуваясь, наконец-то прекратил толкать тяжеленную дверь. На его спине расплывалось темное пятно пота. Немного повозившись с ключами, Вешняков отпер армированное заграждение. Проще говоря, решетку. В хранилище вспыхнул свет.

– Сколько там, говорите, у него ячеек? – поинтересовался Еремин.

– Работу! Молча! – выдохнул Захаров, не находя сил для большего количества слов.

– Так это и не моя работа, – возразил охранник, имея в виду то, чем они сейчас занимались. – Я так считаю.

– Пятьдесят семь, – неожиданно разоткровенничался Вешняков. – Этот клоун арендовал пятьдесят семь ячеек. И будь я проклят, если, просматривая записи видеокамер, понял, что именно он туда положил. Только какие-то сраные шкатулки увидел.

Еремин ухмыльнулся. Впрочем, ему хватило мозгов явить ухмылку в другую сторону.

«Первый межрегиональный Ейский банк», как и любой другой банк, гарантировал конфиденциальность и сохранность содержимого банковских ячеек. Вскрыть их без участия клиента позволялось лишь в исключительных случаях. Например, когда клиент прекратил платить аренду. Или по решению суда. Или в случае катаклизма, когда потребовалось срочно спасать то, что банк присягнул хранить. Делалось это специальной комиссией, с составлением описи.

Но какую комиссию можно созвать в полночь?

В руках Захарова возник сложенный листик. Прежде чем развернуть его, ассистент вытер им лоб.

– С какой начнем, Артем Валентинович?

– С какой-нибудь самой большой. Хочу поглядеть, что у этого сукина сына за фантазия. Должна же быть причина, по которой он задницей к камерам поворачивался и под столы залезал, возясь там со своими игрушками, чем бы они ни были.

Банковские ячейки различались по объёму. В маленьких обычно прятали ключи, документы, ювелирные украшения и всё, что легко терялось под диваном. В средних – денежные пачки или слитки драгоценных металлов. Большие же запросто проглатывали предметы коллекционирования. Но что собирал Вик, отказавшийся от услуг банковского оценщика, – оставалось загадкой.

Разумеется, клиент письменно заверял дорогой банк, что не поместит в ячейку ничего противозаконного и не подложит свинью в виде куска салями. И обязательно подпись: с любовью, клиент – и всё такое.

– Больших – около двадцати, – сказал Захаров, сверившись с листком. – Какую?

– Любую нечетную, любую, господи боже, – поторопил Вешняков.

– Ну, тогда номер тридцать один.

Все крупные банковские ячейки располагались внизу и больше напоминали огромные ящики. Ячейки других размеров могли быть как вверху, так и ниже. Захаров отыскал нужную и отпер. Все они, к слову, отпирались одним ключом, в отличие от находившихся внутри выдвижных сейфов. Вешняков разложил на ладони запасные ключи и в задумчивости провел по ним пальцем.

Глядя на копошение этих банковских блох, Еремин не удержался от иронии:

– Страшно подумать, что случилось бы, реши Вик воспользоваться биометрическими ячейками.

Вешняков и Захаров переглянулись. Учитывая опыт Вика, это было довольно странно. Биометрический индивидуальный банковский сейф мог открыть только сам Вик. Конечно, отпечаток можно было обнулить, чтобы добраться до содержимого сейфа. Но как потом воспользоваться пальцем Вика, чтобы вернуть всё в прежнее состояние? Не отрезать же его, пока хозяин спит?

– Вероятно, Вик планирует поделиться с кем-нибудь ключами клиента, – выдвинул предположение Захаров.

Он вынул из ячейки сейф, напоминавший огромный стальной короб, и охнул. Согнувшись в три погибели, дотащил сейф до стола. Там водрузил ношу на лакированную поверхность и дрожащей рукой нащупал выключатель зеленой лампы.

Вешняков продемонстрировал крошечный, но на удивление прочный ключик:

– Повторяю для тупых: никому ни слова, ясно?

Тупых не нашлось.

Через несколько секунд сейф был открыт. Внутри лежали четыре голубых баллона с надписями «ВКС», сделанные крупными печатными буквами. Пятый баллон, оранжевый, имел маркировку пояснее: «ВОЗДУШНО-КИСЛОРОДНАЯ СМЕСЬ». Рядом покоились полнолицевые маски для ныряния и разноцветные брикетики.

Глаза Вешнякова округлились.

– Какого черта? Подай сейф поменьше! Любой!

Безошибочно определив, что обращались именно к нему, Захаров устремился к рядам банковских ячеек. Лихорадочно сверился со списком.

Еремин потянулся было к баллонам, но его остановил Вешняков.

– Отпечатки. Или ты забыл, что эти вещи принадлежат чудику со значком? Ты ведь выключил камеры в хранилище?

– Разумеется. Всё как вы и сказали.

– А еще я спросил, есть ли у тебя перчатки.

– И я ответил, что нет.

Они опять уставились на баллоны. Тем временем рядом опустились еще два сейфа. И если средний выглядел вполне солидно, то маленький напоминал оголодавшего братца большой ящичной семьи, насчитывавшей несколько поколений.

– Что это? – Захаров обошел стол, пугливо разглядывая баллоны. – Может, с их помощью Вик хочет взорвать хранилище?

– Что-то не вижу детонатора к этим хреновинам. – Еремин осклабился. – Зато четко вижу упаковки арахиса в карамели.

Вешняков с недоверием присмотрелся и обнаружил, что узор на брикетиках и впрямь складывается в орехи, застывшие в янтарной субстанции, похожей на стекло.

– Кислород и сладости? Да Вик из ума выжил! – Вешняков взялся за самый маленький ящичек. Недовольно зыркнул на ассистента.

– Тринадцатый, – быстро подсказал Захаров.

Вполголоса выругавшись, Вешняков разблокировал замок.

Сейф заполняли самые обыкновенные теплые носки.

Они были свернуты в аккуратные цветные рулончики и занимали всё свободное пространство. Ничего не понимая, Вешняков взял один рулончик. Раскатал его. В руке осталась качественная пара носков из натуральных волокон и полиамида. Вешняков и сам носил такие, а разбирался в них только благодаря жене. В остальном же носки были новыми и явно предварительно постиранными.

– А как же отпечатки? – подал голос Еремин.

– Какие, к черту, отпечатки на носках? Евгений, не спи, давай средний.

Захаров послушно подвинул последний сейф:

– Семьдесят вторая ячейка, Артем Валентинович.

Замок щелкнул, и они уставились на сумочку с красным крестом и пластиковые косметички для душа. В косметичках содержалась всякая всячина вроде компаса и кресала с огнивом. И всё это – в непромокаемых заводских упаковках.

– Возможно, Вик прячется от жены, – заметил Еремин с видом киношного психотерапевта. – Ну, знаете, дома житья нет, а чего-то хотца. Это когда не повезло жениться на волчице с острым нюхом. Он не алкоголик?

– Хочешь сказать, Вику не хватает личного пространства? – усомнился Вешняков.

Охранник с профессиональным безразличием пожал плечами.

– Вик, конечно, со странностями, – проговорил Захаров, – но что, если он, образно говоря, попросту собирается уйти в лес?

– В смысле как отшельник? – не понял Вешняков.

– Ну да. А почему нет? Сестра-то у него какая. У меня мурашки ползут по коже всякий раз, как подумаю, что они близнецы.

О сестре Вика знали все. Собственно, с ее появления в Ейске и начались странности в поведении Вика. Точнее, странности превысили положенную норму осадков.

– Ладно, убираем всё это, – распорядился Вешняков и разочарованно вздохнул. – Мне кажется, Вик готовит путешествие-сюрприз для домочадцев. Или сам собирается сдристнуть на какой-нибудь остров, где можно хорошо поплавать. Одно из двух.

– И всё равно это подозрительно, Артем Валентинович, – неожиданно заупрямился Захаров.

– Уж явно не подозрительнее того, чем занимались сейчас мы.

Покидая банковское хранилище, Вешняков поймал себя на мысли, что находки его вовсе не успокоили. Наоборот. Теперь мотивы Вика казались еще загадочнее. Но кто, имея собственную банковскую ячейку, удержится от соблазна положить в нее что-нибудь эдакое?

А вот от этой мыслишки уже попахивало облегчением.

Глава 3. Гогланд

1.

Андрей Опарин толкнул задницей стул, сбегая от собственного отражения в колбе автожектора. Теперь Прима была отчетливо видна. Обвитый тонкими резиновыми трубками, собачий мозг утопал в кровяной сыворотке, напоминая уродливый бледный шар мясного фарша, внезапно давший беловатые ростки.

Помахивая рукой перед мозгом, Андрей заговорил:

– А кто у нас хорошая девочка? Кто хочет собачьих вкусняшек? Кто хочет поиграть с мячиком?

Собачий мозг молчал. Об этом свидетельствовала энцефалограмма, выводимая на экран. Андрей повернулся к столу и подвинул к себе журнал наблюдений. На бумагу легли первые за сегодня строчки.

«15 августа. 10 утра. Частная лаборатория острова Гогланд.

Несмотря на вживленные в затылочную часть импланты, связанные с простенькими веб-камерами, Прима не реагирует на мое появление и не узнает меня. Не исключено, что у нее атрофировалась способность к предметному зрению. Или же мозг попросту не способен воспринимать зрительные образы в своем нынешнем состоянии».

Отложив ручку, Андрей уставился на собачий мозг. Сложно было назвать это чудом, но, вероятно, именно это и случилось, когда их сука золотистого ретривера три месяца назад сорвалась с обрыва. Кузин, их островной ветеринар, осмотрев собаку, сразу сказал, что шприцы сейчас куда лучше справляются с тем, что раньше делали пули.

Андрей потянулся к ножке стола и поднял пакет собачьего корма. Затряс им.

– А сейчас наша девочка покушает, да?

Энцефалограмма сейчас же показала, что в гипоталамусе Примы возникла слабая активность.

– Вот так, девочка, хорошо.

Продолжая смотреть на экран, Андрей насыпал немного корма в эмалированную миску. Из этой миски Прима ела при жизни – ела и причмокивала. Гипоталамус собачьего мозга еще больше взволновался, когда биохимик потряс миской.

Наградив себя кивком, Андрей повернулся к записям.

«Прима узнала шум корма. Опять. Не задействуя участки мозга, отвечающие за слух, Прима пользуется чем-то, что я склонен относить к фантомной зоне мозговой деятельности».

Оторвавшись от журнала, Андрей взглянул на показания автожектора. Аппарат искусственного кровообращения – или автожектор – был модифицирован таким образом, что показания массы объекта, уровень солей в растворе и прочее сразу выводилось на экран.

Ухватив взглядом нужные данные, Андрей внес короткую заметку:

«Масса Примы увеличилась на 57 граммов.

Время роста – 62 дня.

Подозреваю, Прима наращивает массу в попытке создать новый орган, способный к совершенно иному способу взаимодействия с миром. Вероятно, в будущем появится порода собак, способная телепатически приносить тапочки. Или бутылку пива».

Расплывшись в торжествующей улыбке, Андрей взял горсть корма, развернулся к автожектору и запихнул корм себе в рот. Захрустел. Не причмокивая, конечно, но как получалось.

Энцефалограмма Примы показала значения мозговых волн, близких к обиде.

– Прости, девочка, прости. Но так надо.

Пережевывая корм (вкус нута чувствовался ярко, в отличие от заявленного вкуса ягненка), Андрей сделал запись:

«Поразительно. Не имея органов чувств, собачий мозг неким образом приспособился чувствовать. И даже обижаться! Вероятно, неожиданную стимуляцию дает мозговая активность существа, которое я вскоре планирую изловить. Или существ, поскольку сигналов порой бывает довольно много. Особенно по ночам.

Надеюсь, новый мозг не уступит человеческому».

Пока Андрей дописывал последнюю строчку, счищая языком корм с зубов, в лабораторию вошел Тит Булдер. Он на ходу натягивал халат поверх спортивной кофты и ежился. В лаборатории строго поддерживалась температура в 16 градусов, так что теплые вещи давно стали неотъемлемой частью рабочего дня и, собственно, самих исследований.

Тит ассистировал Андрею. Вместе они трудились на благо исследовательского центра «Фундаментальные основы биотехнологии», а проще говоря – осваивали грант на изучение возможностей так называемого изолированного мозга.

– Как ваше ничего, Андрей Николаевич?

– Привет, Тит. – Андрей всё еще вписывал в журнал данные автожектора, но это не мешало ему разговаривать. – Если продолжишь помпезничать со мной – угодишь в одну из треклятых банок. Станешь тринадцатым жильцом Кошкина Дома. Будешь там верховодить.

– Да бросьте. Вам – пятьдесят пять, а мне – всего двадцать восемь. Всё равно что отца не уважать.

– Ты обращаешься к отцу по отчеству?

– Ну, нет, конечно.

– Ага, значит, не хочешь в банку.

Тит пожал плечами и, подхватив рабочий планшет, начал обход.

Лаборатория была довольно просторной, около двадцати семи метров в длину. В северо-восточной части имелась зашторенная операционная, где Андрей анатомировал подопытных. Вдоль стен мрачными шеренгами стояли автожекторы. Раньше их насчитывалось ровно двадцать, но в прошлом месяце колба с мозгом морской свинки начала протекать, так что осталось всего девятнадцать.

Кровяной сыворотки, насыщенной кислородом, удостаивались только самые живучие экземпляры – такие как Прима и Кошкин Дом. Кошкиным Домом Андрей называл автожектор с головными мозгами кошек. Нежизнеспособные мозги животных, как правило, утилизировались уже через сутки. Кошки же продолжали жить какой-то своей жизнью, изредка подавая сигналы, типичные для жалоб.

Тит остановился у Кошкиного Дома и тщательно изучил показания автожектора. Крошечные кошачьи мозги лежали друг на дружке, образовывая бугристую, неаппетитную пирамидку. На самом верху находилась чья-то Николетта. Или Рыжуля. Тит уже не помнил.