скачать книгу бесплатно
– Я могу рассказать, как дела складывались, – Ежи улыбается сквозь дым сигареты. – Приезжали они по моему поручению…
– Очень интересно было бы послушать… – совершенно искренне признаюсь я, внутренне удивляясь такому развитию событий: он знает о том, что происходило лет 10 назад здесь, в Москве, да еще и с моим участием…
2. День первый. Пятница
«Не пей из копытца – козленочком станешь»
Сказка про сестрицу и братца
Вкратце рассказ австралийского поляка сводится к следующему.
Приезжал в тот раз его коллега по бизнесу, тоже поляк – Збигнев – с такой же задачей: наладить поставки морских гребешков в Австралию. Маршрут из Мельбурна в Амстердам, затем в Варшаву, где к нему присоединилась Ирина – секретарь, сопровождающая и гид одновременно, – а дальше и в Москву – прошел гладко. Билеты куплены и в Южно-Сахалинск, но на разные самолеты с интервалом в 4 часа: сначала улетает он, чуть позже – она. А в Южно-Сахалинске встречаются. Есть несколько часов до отлета. Пытаясь «убить время» и чем-то занять Збигнева, Ирина привезла его ко мне. Мы поужинали, потрепались. Я вызвал такси, и они уехали в Домодедово.
Моя осведомленность об их поездке этим и ограничивается.
А дальше события развивались непредсказуемо. Он улетает. Ирина в аэропорту ждет своего рейса. Наступает время регистрации – объявляют о задержке рейса по погодным условиям Сахалина. Она сидит в аэропорту до утра, ждет вылета. А Збигнев в это время, вынужден смириться с посадкой в Хабаровске, вместо Южно-Сахалинска, потому что на Сахалине в это время бушует циклон.
Поскольку никто не мог сказать точного времени вылета и продолжения полета, Збигнев застревает в ресторане, где знакомится с поляками-строителями, которые тоже «бухают» в ожидании летной погоды на Южно-Сахалинск. Начинают «гудеть» в кабаке вместе. Потом перебираются в гостиницу. Потом опять в аэропорт.
Ирина фактически только через сутки дождалась отправки самолета, но до Южно-Сахалинска тоже не долетела и приземлилась в том же Хабаровске. Попытки найти Збигнева, звонки по телефону партнерам на Сахалине, никаких результатов не дали: партнеры, которые должны были его встречать, по причине нелетной погоды даже не выезжали в аэропорт, а терпеливо ждали вестей по телефону. Черт возьми, как же мы вообще могли жить без мобильников? Короче, в незнакомом городе отыскать «транзитника» оказалось делом абсолютно нереальным.
Когда же циклон успокоился и начали отправлять самолеты на Сахалин, Збигнев и Ирина метались по аэропорту примерно в одно время, но разными маршрутами, и не встретились. Збигнев улетел, не предупредив никого о своем вылете, его никто не встретил, конечно же. Он поехал к полякам-строителям в общежитие, чтобы там привести себя в порядок и наладить, наконец, связь с партнерами.
Однако в общаге он чем-то траванулся, – видимо, «паленой» водкой. Просидел полдня в туалете, и как только немного полегчало, – ринулся обратно в аэропорт, каким-то чудом «выбил» себе билет на ближайший рейс до Москвы. В Домодедово взял такси – и прямым ходом в Шереметьево! А оттуда через три часа уже летел амстердамским рейсом до Варшавы.
Ирина вернулась с Сахалина двумя днями позже, когда, наконец, ей удалось выяснить, что Збигнев уже в Варшаве, и тоже, не заезжая никуда, сразу вылетела в Варшаву.
Больше попыток наладить бизнес с Россией они не предпринимали, пока ситуация в бизнесе на австралийском континенте не стала меняться катастрофическим образом. Анализ положения дел и имеющихся возможностей для преодоления кризиса показал, что только Россия может спасти поляка-австралийца и его пивные производственные мощности от полного краха. Теперь уже сам Ежи решил попытать счастья на российском Дальнем Востоке.
Наивный! Классику русской литературы и поэзии надо прежде изучить! Тютчева, например, – «Умом Россию не понять…». В библиотеку, парень! И зубрить, зубрить, зубрить! Наизусть!
Ну-ну… Попытка не пытка… На свои кровные приехал, на них же и уезжать будет. Скорее всего, не солоно хлебавши. Только вот как ему это объяснить? И надо ли объяснять? Идея-то, конечно, красивая, только всегда надо помнить, что «даже самые красивые ножки растут из обычной задницы»!
Пап, у меня все готово, идемте к столу… – Дашка, наконец-то, закончила свои кулинарные «упражнения». Я прихватываю с собой бутылку «Арарата» из барчика и мы отправляемся на кухню. Там удобней, уютней, – по-свойски привычней… Для нас, для русских, во всяком случае… Хотя поляки тоже славяне, правда, головой на запад повернуты всегда были, даже во времена небезызвестной Польской объединенной рабочей партии.
3. День первый. Пятница
«Не бывает аж так плохо, чтобы не было ещё хуже»
Интернетовский афоризм
Пропускаю гостей впереди себя, предлагаю выбирать себе место по вкусу: у окна на уголке, с торца стола на уголке… Я все равно буду со стороны плиты – хозяйничать так удобней.
Бегло оцениваю стол: скатерка новая, чистая, приборы есть, бокалы и для вина, и для коньяка есть, сервелат, семга, бутерброды с красной икрой и прочая – все нормально, цветы в вазе – на холодильнике, духовка выключена уже – свинина дошла до нужной кондиции. Это сюрприз – мой собственный рецепт приготовления. Еще отец когда-то давно научил!
Барбара выбирает место с торца, усаживается, оглядывается по сторонам… Вдруг взгляд ее застывает, глаза широко раскрыты, дыхание на вдохе останавливается, она пытается что-то сказать, – губы судорожно дрожат и замирают, руки падают на колени… Тело мякнет, голова склоняется на плечо… Она сидит неподвижно, с открытыми глазами и ртом, а мы оторопело смотрим на все это несколько секунд, ничего не успевая понять… С одной стороны – агония, а с другой – шок и паралич.
Я сознаю, что ей плохо, но что надо делать – не знаю. Хватаю запястье, пытаюсь нащупать пульс, хотя не знаю, зачем, ведь даже правильно подсчитать его не смогу… Пульс найти не удается. Судорожно ощупываю руку от большого пальца чуть не до локтя – бесполезно. Никаких признаков сердцебиения… Пробую подтолкнуть голову и восстановить вертикальное положение – бесполезно…
– Чёрт! «Скорую» надо! Ничего не понимаю!!! – хватаю телефон, набираю 02. В висках кровь стучит, пытаюсь в уме сформулировать вразумительную фразу про женщину-иностранку, которой плохо и пульс не нашли. Отвечает дежурный сержант такой-то… Какой сержант? Причем тут сержант? Фу-ты, 02 – это ж милиция! Коротко объясняю, что человек умер, и даю «отбой». Адрес не дал! Ладно, позже.
Ежи ошарашен ситуацией не меньше меня, непонимающим взглядом сопровождает каждое мое движение.
– Поищите пульс, может быть, я просто не умею…
Его попытки заканчиваются тем же, но он продолжает искать… Набираю 03.
– Алло… здрасьте. У нас несчастье: женщине плохо. Пульс не можем прощупать, возможно сердце…. Да пару минут всего… Нет… Да я никогда не делал искусственного… не умею… Ладно. Адрес? Даш, продиктуй адрес, – передаю трубку дочери.
Быстро объясняю Ежи, что надо уложить Барбару. Поднимаем ее под руки и тащим по коридору в комнату. Укладываем на полу на спину. Пытаемся делать вдвоем искусственное дыхание, как умеем: я давлю рывками на грудную клетку, Ежи кривится, но превозмогая неприятные ощущения от брезгливости пытается активизировать ее легкие через платок методом «рот-в-рот»… Все напрасно.
Минут 10 спустя, взмыленные и раскрасневшиеся, мы понимаем, что все… Поздно… Пора бросать это дело. Ничего нам не исправить…. Сидим на полу рядом с бездыханной Барбарой, пытаясь отдышаться.
– Ну, и что теперь делать? – этот вопрос Ежи адресует мне.
– Если б я знал, что! Дождемся «Скорой», милиции… Они скажут, что делать… Но уж на Сахалин вы точно не полетите…
– Да, глупо строить планы на всю жизнь, если ты не хозяин даже своего следующего мгновения! Вроде бы Сенека что-то подобное утверждал…
– У нее что, сердце больное?
– Не знаю. С ней лично мы всего 4 дня сотрудничали… Но с ее агентством контакты пару лет имеем.
– Может быть, ее и трогать с кухни нельзя было? Скажут, зачем утащили?
Дааа, блин, неприятность… Вот умер человек, молодая еще девушка… Какое-то странное чувство внутри сидит: совсем нет жалости… Есть досада, что в моей квартире лежит труп, что будет разборка с милицией, консульскими работниками… А при чем тут я? Ко мне пришли незнакомые мне люди. Я просто свидетель смерти чужого человека у меня в квартире. Всего лишь… Так сложились обстоятельства…
А мне стыдно. Стыдно за эту внутреннюю досаду и за отсутствие жалости к умершему человеку…
4. День первый. Пятница
«Это смутно мне напоминает
индо-пакистанский инцидент»
В.С.Высоцкий
Через двадцать минут прибывает милиция. Через полчаса – Саша от репетитора. Она в полном шоке. Через сорок минут – «Скорая». Фиксируют факт смерти. Вызывают «труповозку», милиционеры составляют бумаги, записывают все номера телефонов, берут наши подписи, задают кучу вопросов, вплоть до того, ЧТО мы делали и ЧТО мы курили. Приходится показывать даже окурки в пепельницах… История нашего знакомства вызывает наибольшее количество вопросов, на которые вразумительно не может ответить ни я, ни Ежи. Видели друг друга впервые. Общий знакомый – Адам Вуйчик – известен только мне и Барбаре, да и находится где-то далеко в Польше, а может быть и не в Польше, а вообще где-то в Европе или в Штатах: бизнесмены ведь – глобтроттеры, для них границ не существует, государств не существует, языковых барьеров не существует… Есть бизнес, который деньги дает, а в какой стране деньги зарождаются – не имеет значения. Главное, чтобы текли куда надо!
Ежи однозначно дают понять, чтобы о полете на Сахалин пока забыл. Да он и сам бы не полетел без переводчика. Но и из страны несколько дней уезжать нельзя, пока ясность не появится с этой смертью. Это ж ему теперь в польское посольство надо. Или в австралийское? Да пусть сам разбирается. Надо пристроить его в отель, да собрать мысли в кучу: что, в конце концов, происходит? Что делать дальше? Какие последствия? Хорошо, что завтра суббота, а не на работу.
Время уже почти полночь. Ну и денек! Куда звонить-то? В какой отель? Ведь без предварительного бронирования дней за пять-семь ничего приличного не найдешь… Сколько мне за последние пару лет пришлось резервировать – не один раз нарывался, точно знаю… Хотя, стоп! Есть же один поблизости, как общежитие, но отдельные нормальные номера, типа квартирок однокомнатных. Ищу телефон, листаю книжку – есть, вот он!
– Алло, добрый вечер. У вас есть полулюксы свободные или люксы?… На пару-тройку ночей?… Замечательно. Сейчас приедем. Спасибо! – Повезло нам! К полуночи обычно уже ничего нет, всем крыша нужна на ночь.
Люксы и полулюксы – это просто ценовая категория, которая означает, что ванна не в коридоре, а в номере. Ну и телевизор с холодильником, конечно. И никого больше не подселят. Все остальное – постель, кровать, прочая мебель – такие же как и в обычных номерах. Перебьется австралийский поляк Ежи в советском общежитии класса полулюкс несколько дней. Не понравится – сам найдет что-то поприличней.
Предлагаю ему одеваться, забирать свой «макинтош» и шляпу и спускаться вниз: гараж-«ракушка» – рядом с домом, отвезу в отель, это 10 минут машиной.
– Я так полагаю, это ваш последний визит в Россию, да? – уже в лифте спрашиваю Ежи.
– Ооо, я очень надеюсь, что последний! Главное теперь – выбраться отсюда!!! А там уже до Австралии я доберусь!
– Вам надо в посольство завтра сходить. Рассказать все, если надо – написать.. Они скажут. Вы же работодатель Барбары, хоть и временный, насколько я понимаю. Вам еще много бумажных вопросов утрясать придется… Вот визитка с адресом морга, куда увезли Барбару. «Труповозка» оставила. Это вам в посольстве понадобится.
В машине едем молча. Говорить не хочется. Про гребешки я так и не узнал, как их готовить… Ну и чёрт с ними… Полвека без них прожил, дай бог еще столько же прожить бы…
Барбара литовка, из Вильнюса. – Вдруг «ожил» Ежи…
Чёрт, «вот тебе, бабушка, и Юрьев день», еще этого не хватало – целый международный скандал: Польша, Австралия, Литва… С ними пока разберешься со всеми…
– Вам придется и с ними связываться, объясняться… А родственникам ведь тоже нужно сообщать… У вас есть какие-то контакты с ее близкими?
– Нет. Только телефон ее офиса в Вильнюсе. Я ее нанимал, как агента. Официальный договор и все такое… Из отеля буду звонить.
Между тем, подъезжаем, оформляемся, он получает карточку отеля, и я ним прощаюсь. Там дома дочки в шоке сидят, надо к ним… Они и без того насмотрелись за последние два года смертей и похорон: теща (им бабушка), жена (им мама), а теперь эта девушка… Зачем им это все? А мне зачем? Я даже отца своего не застал живым, только на кладбище успел приехать. А тут чужой человек…. Фактически на руках…
А они сидят за так и нетронутым столом на кухне. На меня только обернулись молча и вопросительно. А что я им скажу? Что тут скажешь, если сам ничего не знаешь и не понимаешь…
– Выпейте валерьянки и давайте спать. Поздно уже. Завтра с утреца будем думать и говорить. Глупо как-то все сложилось сегодня…
Под душем голова немного проясняется. Струя воды горячая, но приятная. События дня чередой перед глазами проходят, как в кино, лента бесконечная, кадры повторяются, а последовательность – хаотичная…
Может быть, стоило этому Лёхе-алкашу дать полтинник? А то на принцип пошел, уперся… Обидел мужика…
Фигня какая-то!!! Все, спать! Спать.
5. День второй. Суббота
Кошки никогда не мяукают друг с другом.
Этот звук – специально для людей.
«Серебряный дождь». Рубрика «Кстати».
Ну почему я не запоминаю сны? Ведь проснулся с остатками какого-то приятного ощущения. Значит, снилось что-то приятное… А что – не помню… Почти никогда не помню… Запоминаются иногда только «сны в руку»: машину украли, например, или авария, – значит будут проблемы с машиной… Несколько раз было. Даже самая крупная авария, в которой мне пришлось побывать, и та накануне приснилась почти «один к одному». Я даже испугался, на работу на метро поехал, на всякий случай. А на следующий день уже успокоился. Вот тут-то мне перед одним из светофоров левый бок и помяли «Жигули» из УПДК[5 - Управление по обслуживанию дипломатического корпуса]. А во сне в меня въехала «Волга» из сопровождения Президента!
Тут же ерунда какая-то получается: снилось приятное, а проснулся – и вспомнил вчерашний кошмар! Вот уж действительно, не дай бог!
Моя белая глухая кошка Ася давно не спит, но терпеливо молча ждет, когда я проснусь. Кстати, говорят, что альбиноски почти все глухие, процентов 60 – точно. Дочка назвала ее Асей – по аналогии с рекламной «тетей Асей», которая приехала простыни стирать до снежной белизны. А полное имя решили дать благородное: Айседора! Фамилию давать не стали из этических соображений. Сказывалась все-таки гуманитарная направленность в образовании и воспитании в семье.
Замечает, что я пошевелился – подает голос: резко, протяжно, меняя тональность: «Вставай, миска пустая!».
Ну и противный у тебя голос, Ась! Что же ты так орешь? Я-то – не глухой в отличие от тебя. Слышала бы ты себя! Правильно Дашка говорит: лучше б ты была немая, чем глухая!
Чувствует, что разговариваю с ней, – тут же запрыгивает мне на грудь. Чешу ее за ушами, она плотней прижимает к руке то левое, то правое ухо, мурлычит… «Моторчик» запустила, как виброзвонок у мобильника. Нравится ей! Да, если есть хотя бы одно существо на свете, которому нравится то, ЧТО ты делаешь и КАК ты делаешь, то этим существом чаще всего будет кошка!
Но мозг постепенно заполняется воспоминаниями о вчерашних событиях. Чёрт! Это же настоящий кошмар! Откуда они свалились на меня? Теперь будет море проблем, которые надо решать, решать и решать… Наверняка, не оставит в покое милиция, литовцы из посольства, Ежи… Будут повестки, показания, письма, визиты, вопросы… А у меня работа, дочки…
Надо с кем-то поговорить: когда говоришь, мысли лучше «укладываются по полочкам», перед тем, как оказаться озвученными. А с кем тут поговоришь? В Москве каждый живет своими проблемами и «грузиться» дополнительными никому не надо. Ну не дочек же «грузить».
Спускаю ноги с постели и тупо смотрю на ковер: вот тут, на этом самом месте, вчера я судорожно пытался спасти человека. Потом был черный клеенчатый, носилки, здоровенные мужики в синих комбинезонах, два мента…
Срываюсь с места и топаю к туалету, а по пути заглядываю в комнату дочек:
Так, девушки, встаем, собираемся и едем в Рязань! И никаких «нет»! Пока с нас подписку о невыезде не взяли….
Надо к свояку ехать! К Демьянычу! Поговорить, «перетереть» проблемы. Он парень ушлый, любая идея может оказаться полезной. Да и у самого у него по весне труп какого-то бомжа в недостроенном доме нашли: замерз бедолага. Как-то ж он разбирался с милицией и прочими – пусть поделится… Рязань – не Москва, конечно, и бомж – не иностранка в гостях… Но все-таки. Есть же какой-то алгоритм событий и действий, когда с трупом дело имеешь.
Бреюсь с удовольствием, хотя это странно. Обычно по субботам-воскресеньям делаю себе «разгрузочные дни», даю физиономии день-два отдыха. Мужики хоть и подписываются под афоризмом «лучше один раз родить, чем каждый день бриться», но иногда и в этой в целом гнусной процедуре находят свою прелесть. Особенно после выходных, когда кожа, отдохнувшая от лезвий, но уже притомившаяся от постоянно прорастающей и щекочущей щетины, распаривается под горячей струей воды, покрывается густым слоем пенистого крема для бритья, а потом аккуратно освобождается острым двойным или тройным лезвием от этого бремени! Она будто облегченно вздыхает и с благодарностью принимает какой-нибудь освежающий лосьончик – скажем, «Меннен». А весь мужской организм получает от этого ощущение умытости, свежести, благоухания и даже молодости!
Вам на сборы – час. Я пока кофе сделаю. Вернемся завтра после обеда. А я пока позвоню, предупрежу о приезде. Вдруг куда-то уехали из своей Вязовки…
Дочки не любят неожиданных выездов из Москвы: настраивались на одни выходные, а получаются совсем другие. Обычно такого рода «вводные» встречают с их стороны жесткий отпор, «отнекивания», иногда слезы, обвинения в неуважении взрослых людей, в злоупотреблении своим положением, в волюнтаризме и нарушении прав человека на отдых…
Но на этот раз вчерашние события подавили волю к сопротивлению, «бытие определило сознание»: они безропотно начинают топтаться у дверей в туалет, ванную, кухню, варить себе кофе, шастать в холодильник… «Процесс пошел», как говорил незабвенный земляк Михаил Сергеевич Горбачев. К тому же, едем в Рязань, а с кузенами они чаще всего с удовольствием общаются.
Глава вторая (бис)
Через секунду после удара стрелы в сосну резкая боль обожгла левую руку чуть выше локтя. Инна упал в траву лицом вниз, лежал, корчась от боли, но отчетливо слышал резкий шорох листвы и даже ощущал глухие удары целой тучи стрел в соседние деревья. Их было с десяток, и они все были нацелены в него. Любая из них могла «прошить» его насквозь, что означало мучительную смерть. Чувство страха и боль в предплечье не давали ему поднять голову, но это было и ни к чему: быстро приближающиеся шаги бегущих к нему людей и громкие голоса ясно давали понять, что он в ловушке. За спиной – река, впереди говорящие на непонятном языке люди с арбалетами, – воины, умеющие сражаться и привыкшие к смерти.
Его схватили лежащим лицом вниз, перевернули, что-то спрашивали. Понять, что перед ними пришедший издалека чужак, не составляло труда: обросший бородой, в истрепанной одежде, непонятный говор… Рана кровоточила, хотя Инна и пытался зажимать ее правой рукой. Короткая стрела с треугольным металлическим наконечником прошла сквозь мягкую ткань насквозь и задержалась лишь хвостовым оперением. На всякий случай, у него отобрали лук и нож. Сумку с кожей, кресалом и раскисшими в реке остатками какой-то пищи проверили, перетряхнули и вернули.
Один из воинов внимательно осмотрел рану Инны, затем ножом осторожно надрезал стрелу и отломил наконечник. Боль отдавалась даже в голове, и Инна, скрипя зубами, с трудом сдерживал стоны, безуспешно пытаясь понять слова, которые обращал к нему «врачеватель». Показав рукой куда-то вправо и заставив Инну обернуться в ту сторону, он резким рывком за оперение выдернул стрелу из раны. А когда Инна, спустя минуту, снова оказался в состоянии понимать происходящее, «врачеватель» уже заматывал рану длинным куском холста, из-под которого торчали какие-то зубчатые листья, размятые почти до кашицы, прохладные и успокаивающие. Разбираться, что это – подорожник, или тысячелистник, или что-то другое, чего Инна вовсе не знал, – было совсем не время. Он надеялся, что самостоятельно заниматься залечиванием ран ему все-таки не придется.
Чуть позже Инна понял, что схватившие его – это, скорее всего, чехи-охотники. Человек двеннадцать-пятнадцать, в одинаковых одеждах, судя по всему, из одного из окрестных рыцарских замков. И стреляли они из засады, ожидая крупного зверя, которого загоняли в излучину реки. А здесь-то, как назло, появился Инна. Дождь стрел обрушился на движение веток, за которыми ожидали увидеть или лося, или кабана. Теперь же он был им не нужен, он им даже мешал, и они не знали, что с ним делать. Просто отпустить чужака, да еще и раненого ими, никто, видимо, не решался. На всякий случай, его опоясали кожаным ремнем одного из охотников, к ремню бечевкой привязали руки Инны: спереди левую, раненую, а сзади правую. А для пущей верности длинный конец бечевки крепкий и молчаливый охотник привязал к своему поясу.
В тот день добычи не было. К месту ночлега тащились долго. Но на стоянке был костер, была нормальная пища. Руки Инне развязали лишь для того, чтобы дать ему поесть. О побеге не могло быть и речи: там были и лошади, и свора собак – догнать могли в считанные минуты. Нужно было положиться на судьбу и на удачу.
Однако на следующий день удача ему все же улыбнулась. Охотники с рассветом уехали, оставив одного из своих для охраны и поддержания огня. Валяясь под деревом, Инна незаметно перетер веревку на правой руке, а потом, улучив момент, схватил оставленный без присмотра арбалет. Охранник оказался беспомощным, несмотря на то, что Инне пришлось действовать одной рукой. Несколько минут спустя, он лежал связанный у костра, а Инна скакал на лошади в противоположном от охотников направлении. Теперь у него был арбалет со стрелами, новый нож, изъятый у охранника, и немного еды.
Погони в ближайшее время вряд ли можно было ожидать, поскольку возвратиться и организовать ее охотники могли только после полудня или к вечеру. А к этому времени он уже будет далеко. Проскакав несколько часов, он остановился у небольшого ручья, напоил лошадь и отпустил ее, хлестнув по крупу веткой. А сам по ручью прошел еще пару часов, прежде чем выбрался из воды. Если охотники все же пустят собак по следу, то, прежде всего, выйдут к ручью, найдут лошадь, а дальше след будет потерян. Ночная же погоня вообще была бы бессмысленна.
С того дня минуло уже две недели. Позади почти два месяца пути. Цель уже совсем близка: еще немного и в один прекрасный день Инна должен был услышать родную, приятную сердцу речь. Или польскую, по меньшей мере. А это уже практически рядом. Там, среди поляков, ему ничего не будет грозить, и он спокойно достигнет цели.
А пока он по-прежнему вынужден скрываться в лесных чащобах, выбирать наиболее густые леса, избегать деревень, где подданные чешского короля очень недружелюбны к чужакам, ночевать во влажных оврагах и низинах, которые помогают скрывать не только огонь, но и дым от костра.
Ему удалось привести себя в порядок, не только починить истрепавшуюся одежду и обувь, но даже сбрить бороду. Нож, который он отобрал у чеха-охотника, был просто великолепен, сделан настоящим мастером. Достаточно было натереть кожаный ремешок влажной глиной и несколько раз провести по нему плашмя лезвием ножа – и в руках настоящая бритва!
Беспокоила только рана, которая хоть и затягивалась постепенно, но периодически начинала гноиться и воспаляться, особенно после какой-нибудь очередной переправы через речку. Тогда Инна начинал выискивать травы, которые могли бы облегчить состояние и ускорить затягивание раны. Но тысячелистник рос не везде, а сделать себе небольшой запас этой травки он додумался лишь после того, как второй раз за одну неделю ему пришлось буквально сдирать образовавшуюся корку запекшейся крови, выдавливать гной и прикладывать травы. Кромки поврежденной кожи он время от времени присыпал пеплом от костра, чтобы не сочились, но внутри сквозная рана продолжала гноиться, периодически «выплескиваясь» наружу.
Свой посох-календарь Инна восстанавливал уже два раза. Первый он потерял, когда в горах сорвался на спуске и кубарем катился по склону. Второй – во время столкновения с чехами-охотниками. В качестве оружия пика ему уже была не нужна – арбалета и ножа было достаточно и для охоты, и для защиты. Но с шестом идти легче, особенно в дождливую погоду по глинистой скользкой земле, при поиске брода через ручьи и речки.
Временами перед мысленном взором Инны возникали картинки, как его встретят там, куда он так стремился уже столько времени. Радужные образы сменялись мрачными, и он их отгонял, заставлял себя переключиться на воспоминания, на прожитое в Акконе, на галере, во время перехода. Не стоит заглядывать вперед, будущего не знаешь, а значит, можешь поверить в придуманное. А он не хотел придуманного, не любил обольщаться, но и не хотел, чтобы его ожидания не оправдались: ведь ожидания были большими. Очень большими.
Очередной восход солнца Инна встретил под высоким берегом какой-то речушки у самой кромки воды. Крутой берег скрывал дым от костра, на котором вечером зажаривался селезень и сушились башмаки со штанами: добычу пришлось быстро вытаскивать из воды, чтобы не унесло течением, – промок до пояса. Вокруг встретил много свидетельств пребывания людей – следы лошадиных копыт и колес от телеги на берегу, скошенная трава, пара пеньков от свежесрубленных деревьев. Видимо, недалеко какая-то деревня, приходится быть осторожным. Но и совсем далеко отклоняться не хотелось. Если бы незаметно удалось понаблюдать за людьми, можно было понять, кто они: поляки, немцы или еще чехи. И в зависимости от этого действовать дальше, с немцами можно поговорить, выяснить, в какой местности он уже находится и как далеко еще идти.
Инна продвигался лесом, поляны обходил, на большие поля сразу не выходил, сначала внимательно изучал все, что происходило в зоне видимости до самого горизонта. При малейшем сомнении в том, что может оказаться замеченным, уходил лесом в сторону, делал большой крюк, стараясь не утерять свое главное направление. Это, конечно, увеличивало путь, идти приходилось больше и по расстоянию, и по времени. Но он не хотел повторения истории с охотниками, второй раз уже вряд ли так повезет.
