Питомцы

Выяснилось, что шерсть у котёнка не чёрная, а серая, с тёмными полосками. Тонкие рёбрышки отчётливо прощупывались сквозь кожу. Он был таким худым и хрупким, что, казалось, можно ненароком сломать ему что-нибудь.

Завернув страдальца в полотенце для рук, Орехин отправился на кухню поискать блюдце и проверить, есть ли дома молоко. Привычно дёрнул цепочку настенной лампы. Из плафона брызнуло светом, и Орехин увидел на столе записку. Удивился: зачем писать записки, когда есть телефоны?

«Егор, я так больше не могу, – сообщали круглые, похожие на бусины буквы. – Мне страшно. Я вижу, что с тобой что-то происходит, но не знаю, как об этом поговорить. Ты всё время злишься и молчишь. Я надеялась, что это у тебя пройдёт, но становится только хуже. Я устала жить и бояться за себя, за Дениса, поэтому решила уехать к маме. Конечно тебе самому кажется, что с тобой всё в порядке, но на самом деле – не в порядке! Ты стал агрессивным, нападаешь на людей! Я не вернусь и не дам общаться с сыном, пока ты не обратишься за помощью к специалистам. Пожалуйста, сделай это ради нас».

Котёнок повернул мокрую голову с огромными ушами и вполне осмысленным взглядом посмотрел на новоиспечённого хозяина, как будто тоже прочитал записку и спрашивал теперь, что тот намерен делать.

Орехин вспомнил, что собирался его покормить. Нашёл в шкафу блюдце, в холодильнике – пакет молока. Хотел погреть, но из тела куда-то исчезли все силы, даже на то, чтобы ткнуть кнопку на микроволновке не нашлось. Налил холодного.

Один. Теперь он совсем один. Окончательно один.

«А вдруг мне правда нужна помощь? – подумал, опускаясь на табурет. – Может, со мной действительно что-то не так?»

На какую-то секунду мысль о том, чтобы обратиться к специалистам, показалась спасительной. Ему назначат лечение, и он станет, как все. Лана вернётся. Всё наладится. Всё равно из него не получится борца. Его либо посадят в тюрьму, либо упрячут в психушку. Барахтаться в одиночку – бессмысленно.

Котёнок вцепился ему в штанину и полез вверх по ноге. Царапанье маленьких, но острых коготков по коже привело Орехина в чувство. Он взглянул на спасительную мысль с другой стороны. Стать как все? Сюсюкаться с пустыми сумками? Нет, он не хочет становится таким. Он слишком рано собрался сдаваться. Слишком рано поставил крест на Диньке и Лане…

В кармане куртки завибрировал телефон.

«Лана!» – пронзило Орехина, и он, ссадив котёнка на пол, кинулся прихожую, достал требовательно жужжащий гаджет из кармана.

Звонила не Лана. На экране светился незнакомый номер. Орехин какое-то время разочарованно смотрел на него. Никого, кроме жены, он слышать не хотел, но всё-таки заставил себя ответить.

– Алло, – без интереса приложил телефон к уху.

– Егор Александрович! Это Соня! – голос у неё был встревоженный.

Орехин удивился: что у неё произошло и как это может быть связано с ним?

– Егор Александрович, вы дома?

– Да. Что случилось, Соня?

– Никуда сегодня не выходите! – она торопилась, словно боялась, что он не станет слушать и бросит трубку. – И завтра тоже! Я имею в виду вечером. А может и утром тоже, я не знаю…

– Так. Успокойся, – строго прервал её Орехин. – Объясни толком, что случилось.

– В общем, – Соня постаралась говорить спокойнее, – все решили, что это вы напали на Ираклия Наумова, и собираются вас… наказать.

– Кто – все?

– Ребята из колледжа. Они хотят вас подкараулить или как-нибудь выманить из дома. Не верьте никаким звонкам и сообщениям!

– Хорошо, я понял, Соня. Спасибо.

Орехин вернулся на кухню, положил телефон на стол рядом с запиской жены.

– Значит, наказывать собрались, – проговорил вслух, усмехнувшись абсурдности происходящего, однако смешно ему не было. Страха он тоже не чувствовал – скорее, отчаяние и ярость обложенного со всех сторон зверя.

Котёнок, присевший с оттопыренным хвостом у стены, и появившаяся после этого лужица напомнили, что надо купить лоток и наполнитель. Орехин даже обрадовался поводу выйти из дома. Нет, он не станет прятаться в квартире, как суслик в норе. Он будет ходить, где и когда хочет, и говорить, что считает нужным. А если толпа «зомбированных» захочет убить его – пусть. Бояться и прятаться – это уже слишком.

***

У подъезда, вопреки ожиданиям, его никто не караулил. Мирно светил фонарь и отдыхали припаркованные автомобили. Егор благополучно дошёл до гипермаркета, купил принадлежности кошачьего туалета, несколько пакетиков с кормом и пачку пельменей, вспомнив, что себя тоже нужно чем-то кормить. На обратном пути услышал, что за ним идут. Шаги преследователей вразнобой сыпались по асфальту за спиной. В самом тёмном месте двора Егора обогнал долговязый парень, бесцеремонно посветил фонариком в лицо и презрительно фыркнул:

– Это он!

Орехин узнал парня, вспомнил, что тот учится на третьем курсе на физрука.

Со зловещим молчанием «каратели» окружили Орехина. Остальных он различить не смог, но понял по силуэтам, что среди них были и парни, и девушки.

– Что вы хотели, ребята? – спросил Егор по-учительски строго. Страха почти не было – так, слегка защекотало под кожей.

И в следующее мгновение охнул от боли, зажал разбитый нос, уронив на землю пакет с покупками.

– Это за Ираклия, – процедил долговязый и, сделав обманчивую паузу, так что Орехин подумал, этим все ограничится, ударил ещё раз – крепко прижёг кулаком левую скулу.

– За Ираклия! – призывно пискнул девичий голосок, и Орехин почувствовал слабый, но злой толчок в плечо.

– Ребята, хорош, успокойтесь! – потребовал он. Перед ним были его студенты, и как с ними драться, он не знал. Тем более с девчонками.

Но успокоиться они уже не могли. Каждому хотелось лично отомстить за кумира. На Орехина со всех сторон посыпались удары, будто он угодил под камнепад. От пинка в пах его согнуло пополам. Удар чем-то тяжёлым по спине повалил на землю. Орехин услышал хруст своих раздавленных очков, почувствовал, как твёрдые носы ботинок вонзаются в рёбра, больно молотят по рукам, обхватившим голову…

– Всё, хватит с него! – скомандовал долговязый. – А то загнётся ещё.

Удары прекратились. Егор подниматься не спешил. Слушал.

– А он хоть живой? – спросил испуганный девчоночий голос.

Кто-то бесцеремонно рванул Орехина за плечо, посветил в лицо фонариком, успокоил остальных:

– Норм, живой.

– Надо сфотать, Ираклию показать.

Над головой Орехина несколько раз чмокнула камера.

– А если он в ментовку пойдёт?

– Не пойдёт, его самого менты ищут.

– Всё, валим! – поторопил долговязый.

Какое-то время Егор ещё слышал голоса и дробь удаляющихся шагов. Потом всё стихло. Тишина сомкнулась над ним, как холодная вода в ночном озере. Превозмогая боль и радуясь, что тело подчиняется ему, он поднялся. Голова кружилась. Фонари и окна в доме расплывались бесформенными жёлтыми пятнами. В нескольких шагах белело пятно пакета с кормом, лотком и пельменями. Орехин подобрал пакет и поковылял домой.

Тёмное пятнышко на полу в прихожей встретило его тревожным мяуканьем, словно спрашивало, где он был и что случилось.

Первым делом Егор отыскал старые очки в домашней аптечке, – и к предметам вокруг вернулись более-менее чёткие очертания. Переоделся. В ванной внимательно рассмотрел лицо: нос и губы распухли, под левым глазом наливался синяк, на лбу алела ссадина.

«Как в таком виде идти на работу? Больничный не взять, врачи сообщат в полицию… Почему студенты из колледжа так уверены, что это я напал на Ираклия? Если они так легко вычислили меня, то скоро вычислит и полиция. Что дают за нанесение лёгких телесных повреждений? – тревожные мысли, как стая хищных птиц, налетели на Орехина сразу со всех сторон. – А вдруг мне припаяют статью потяжелее или признают сумасшедшим?.. Что будет с Динькой, если меня посадят или отправят на принудительное лечение? Лана окончательно запудрит ему мозги и настроит против меня… Что делать? Бежать, скрываться? Куда? Тогда уж проще выйти в окно и всё…»

Мысли долбили его клювами, оглушительно хлопали крыльями, кричали в уши… Чтобы хоть как-то угомонить их, Орехин пошёл на кухню и налил рюмку коньяка. Потом ещё одну. Это помогло, стая приутихла. Когда бутылка опустела наполовину, в голове прояснило, как в небе после бури, и высветилось простое, спокойное решение: будь что будет. Просто будь что будет и всё.

Короткий, требовательный звонок в дверь заставил вздрогнуть обоих: и Орехина, и котёнка, свернувшегося клубочком после сытного ужина на коленях новообретённого хозяина.

«Уже?» – удивился Орехин.

Он не торопясь поднялся из-за стола. Убрал недопитый коньяк обратно в холодильник. Сполоснул рюмку и поставил на место в красный шкафчик над мойкой. Легонько дотронулся до лежавшей в центре стола записки, словно на прощание прикоснулся к руке, написавшей её, и только после этого пошёл открывать, опять удивляясь, на этот раз тому, что полицейские так вежливо ведут себя, задерживая преступников. Не стучат, не ломятся в квартиру. Позвонили и терпеливо ждут…

За дверью стояла Соня. Из огромной куртки-балахона торчала голова на тонкой шее и худые ноги, обутые в кроссовки-утюги.

«Ещё что-то случилось?» – на мгновение испугался Егор.

– Извините, я просто хотела убедиться, что вы в порядке…после этого… – сказала Соня, оправдываясь, и осторожно, словно боялась сделать больно, ощупала взглядом его распухшее лицо. – Я звонила, у вас телефон не доступен…

Орехин похлопал себя по карманам и, не обнаружив телефона, предположил:

– Батарейка села, наверно.

– Ну… тогда я пойду.

– Нет, нет, стой! – он крепко схватил Соню за рукав. – Надо поговорить!

Она отшатнулась, и по гримасе лёгкой брезгливости, скользнувшей по её лицу, Орехин понял, что ей неприятен исходящий от него запах алкоголя, но пальцев не разжал, наоборот, втащил студентку в квартиру и захлопнул дверь.

– Объясни мне! – потребовал он, не дав Соне толком опомниться. – Как ты обо всём узнала? Почему вы все решили, что это я напал на Ираклия?

– У нас группа есть общая, – Соня, обиженная его грубостью, втянула шею в куртку-балахон, как улитка в раковину. – Группа колледжа… В общем, кто-то написал там, что фоторобот на вас похож, и все согласились. Вспомнили вашу заметку в интернете и как вы беседу проводили, что не надо движение Ираклия поддерживать. Договорились вас побить… А потом скинули фотку, когда уже всё… Когда вы на земле лежали, и лицо у вас было в крови… она запнулась и договорила с досадой: – Я же предупредила вас, Егор Александрович!

На Орехина нахлынуло запоздалое чувство благодарности: милая, отважная девочка! Приехала уже почти ночью в такую даль спасать глупого преподавателя, который не послушался её предупреждений. И он отлично понимал, почему она это сделала: ей страшно остаться одной в свихнувшемся мире.

– Ты прости, – Орехин потрепал рукав Сониной куртки, извиняясь сразу за всё: и за то, что пьян, и за тот стресс, который она из-за него сегодня пережила. – Просто день такой… А вообще, хорошо, что ты здесь. Проходи. Что ты будешь? Чай? Кофе? – он помедлил и скорее в шутку, чем всерьёз, добавил: – Коньяк?

– Коньяк, – неожиданно выбрала Соня.

После глотка спиртного щёки у неё порозовели, плечи расслабленно опустились. Она прислонилась к Биг Бену на стене, снова ощупала лицо Орехина сочувствующим взглядом.

– От меня жена сегодня ушла, – поделился Егор своей главной болью и подвинул Соне записку: – Вот, читай… Говорит, мне надо к специалисту… Я не знаю, что делать, Соня. Но что-то делать нужно. Надо как-то открыть людям глаза.

– Вы уже попытались, – напомнила девушка.

– Нужно пытаться ещё. Искать способы.

– Да бесполезно, Егор Александрович. Для них мы сумасшедшие. Кто станет слушать сумасшедших?

– Но как можно спокойно смотреть на всё это? – разгорячился Орехин. – Вот ты – у тебя впереди вся жизнь. Как ты будешь её жить в этом сюре? – он развёл руками, и под рёбрами протяжно заныло.

– Отучусь и уеду в деревню. Куда-нибудь подальше.

– Думаешь, до деревень эта дурь не доберётся?

– Там будет легче быть собой настоящей, – она коснулась Егора извиняющимся взглядом. – Я не борец. Я не хочу тратить время и силы на то, что считаю безнадёжным. Но я… я всё равно с вами. Не знаю, понимаете вы меня или нет.

Егор кивнул. Он хотел объяснить Соне, что тоже не борец, но у него так болит душа за родных, близких, соседей, вообще за всех людей и питомцев, которых хозяева выкинут в заказники и заменят пустыми сумками. Не успел.

Стук в дверь прогремел, как короткая пулемётная очередь.

– Откройте, полиция!

У Сони испуганно округлились глаза.

– Не открывайте, – попросила она беззвучно, одними губами.

– Всё равно меня арестуют. Лучше уж сразу.

Соня вскочила, кинулась к кухонному проёму, преградила Орехину путь.

– Давайте скажем, что провели вчерашний вечер вместе!

Егор, отказываясь, покачал головой. Такого Лана ему точно не простит.

– Всё обойдётся, не слишком уж страшное преступление я совершил, – попытался он успокоить Соню, да и себя заодно. – Если хочешь мне помочь, возьми вот лучше котёнка на время, пока меня не будет.

– Угу, – прерывисто вздохнула девушка и посторонилась, пропуская его к двери.

***

В камере у Орехина была большая бессонная ночь на раздумья. Больше и бессоннее, чем были ночи до этого. Час катился за часом, поскрипывая от натуги, как тяжёлый мельничный жернов по кругу, перемалывая одни и те же мысли. Орехин гадал, знает ли Лана, что он арестован, и если знает, то переживает за него или наоборот, радуется и чувствует себя в безопасности. Улыбался Сониному «Давайте скажем, что провели вчерашний вечер в месте». Скрипел зубами от боли: студентка, чужой человек, которому Орехин был никем, всего лишь преподавателем, дважды за вечер пыталась спасти его, а родной человек, жена, с которой прожили вместе шесть лет и вроде бы любили друг друга, убежала, спасаясь от него, хотя это ей должны были принадлежать слова «скажем, что провели вчерашний вечер вместе».

Вспоминал Егор и встречу с блогером-пауком, его звонкое, трусливое «Помогите!», свою вырвавшуюся из-под контроля злость. Стыдился за себя и тревожился одновременно: как он так – не совладал с эмоциями и кулаками? С этими воображаемыми питомцами, пожалуй, можно сойти с ума если не в одну, так в другую сторону, превратиться в какого-нибудь одинокого психопата-бунтаря…

Раз за разом он прокручивал в памяти разговор с Соней, пока, наконец, до него не дошло, о чём она на самом деле говорила. Не бороться – бунтовать бессмысленно. Истериками не заставить людей очнуться. Насильно не спасти тех, кто не хочет спасаться. Остаться собой настоящим, сберечь настоящее в себе – вот что важно. Только с желанием Сони сбежать прочь Егор не был согласен. Надо быть здесь. Спокойно, с достоинством нести настоящее, не выпячивая его, но и не пряча, чтобы люди хотя бы помнили, что оно есть.

О том, что ждёт его с наступлением утра, Орехин не думал совсем. Прежняя жизнь потерпела крушение. Поначалу он ещё пытался грести вёслами, направляя свою шлюпку по курсу, который считал верным. Но сил не осталось. Он бросил вёсла и лёг на дно. Куда вынесет, туда вынесет.

***

Через полтора суток его отпустили за недоказанностью вины. Следователь, лысеющий мужчина возрастом за сорок, в ответ на чистосердечное признание Егора сообщил:

– А девушка, которая находилась с вами в момент задержания, заявляет, что вечер двадцать седьмого октября вы провели вместе. Так же она уверяет, что вы потребовали, чтобы она об этом молчала, так как лучше признаетесь в том, чего не совершали, чем допустите, чтобы о вашей с ней любовной связи узнала ваша жена.

Приглашённый на процедуру опознания Ираклий Наумов не узнал в Орехине нападавшего. Узнать его, конечно, было трудно, после драки со студентами лицо преобразилось: на месте левого глаза набух фиолетовый синяк, на лбу красовалась бордовая корка ссадины, на губах насохли болячки. Очки были уже не те – полукруглые, в толстой чёрной оправе, да и без капюшона Орехин больше не выглядел по-злодейски.

Блогер неуверенно постоял напротив Орехина, поколебался:

– Не могу с уверенностью сказать, что это он.

Избитый, в грязной куртке, Орехин устало брёл по городу домой, пугая своим видом опрятных, благопристойных прохожих. Они шарахались от него, старались не смотреть, словно боялись встретиться взглядом, как с одичавшей собакой. Женщины опасливо перекладывали сумочки в руки с дальней от Орехина стороны.

Каждая зелёно-бордовая переноска, каждый зелёно-бордовый жилет вызывали у Орехина приступы тошноты. Он вспоминал о своём недавнем намерении оставаться среди людей и со спокойным достоинством нести по жизни своё настоящее, и не был уверен, что найдёт силы на это. Может, Соня и тут права? Уехать подальше в самую разглухую деревеньку, посадить огород, завести корову, куриц… Нет, Лана никогда не согласится на такое. И Дениса не отдаст…

Квартира встретила тоскливой тишиной, спёртым, как будто чужим запахом. Егор включил телевизор, чтобы хоть что-то звучало. Отыскал свой разряженный смартфон, поставил заряжаться. «Сейчас поеду к Лане! – решил вдруг. – Скажу, сам Ираклий подтвердил, что напал на него не я».

– …И как нам только что сообщили, – донеслось из телевизора, – задержанный по подозрению в нападении на лидера общественного движения «Свободу питомцам!» преподаватель колледжа Егор Орехин отпущен на свободу. Прибывший на процедуру опознания Ираклий Наумов сказал, что Орехин не похож на нападавшего. К тому же одна из студенток колледжа, где работает Орехин, заявила, что преподаватель в то время, когда произошло нападение, находился с ней…

Ну Соня! Егор схватил смартфон с намерением сейчас же позвонить ей и отчитать за самодеятельность. Сказал же, что не надо ничего сочинять! Как он теперь должен оправдываться перед женой? Вот пусть едет к ней и сама, как хочет, так и объясняет!

Смартфон загрузился, из него посыпались сообщения о пропущенных звонках. Звонила директриса, приятель Серёга, Елена Николаевна. Больше всего пропущенных было от Сони. От Ланы ни одного. Орехин положил гаджет обратно. Ни одного. И какое право он имеет отчитывать Соню? В то время, когда он, покинутый женой и отвергнутый всеми остальными, безвольно плыл по течению, улёгшись на дно своей шлюпки, Соня одна спасала его, как могла.

Орехин подошёл к окну, словно хотел посмотреть, куда его занесло, не виднеется ли берег. Внизу около пустой детской площадки на скамейке сидел сосед-пенсионер, рядом стояла сумка-переноска с расстёгнутой дверкой. «Выгуливает питомца», – передёрнуло Егора. Он поискал взглядом его реального питомца – лабрадора – и не нашёл. Поводка в руках у соседа не было. Егор вспомнил, как пёс здоровался с ним при каждой утренней встрече, тычась мокрым прохладным носом в руку.

– Ну и скотина! – вырвалось у него и тяжело упало на подоконник.

Он вдруг понял, что ему больше не жаль людей. За что их жалеть? Как они могут не понимать, что делают? Каждому дан мозг и способность думать. А они предпочитают слепнуть!

***

Из декабрьского неба, как из огромной солонки, густо и щедро сыпало снегом. Орехин в надетом поверх пуховика оранжево-синем жилете с эмблемой в виде двух мордочек – кошачьей и собачьей, сел в подкативший к остановке служебный микроавтобус. Подобрав ещё несколько таких же оранжевожилетных пассажиров, микроавтобус выехал за город и свернул на просёлочную дорогу без каких-либо указателей. Через полчаса остановился около металлических решетчатых ворот, влево и вправо от которых, сколько хватало взгляда, уныло тянулась сетка-рабица. Невзрачная табличка на воротах сообщала, что пассажиры прибыли в Городок питомцев.

Из сколоченных наспех деревянных вольеров, неровными рядами расползшихся по территории, поднялся дружный собачий лай всех тонов и оттенков. Орехин вместе с другими работниками зашёл на территорию Городка, взял в сарае, который именовался складом, пакет собачьего корма и открыл первый вольер. Навстречу выбежал бело-рыжий пёс, отряхиваясь от сенной трухи, ткнулся влажным носом в руку. Орехин потрепал его по холке:

– Потерпи, брат, это временно.

Пёс радостно помахал хвостом: потерплю, дескать, чего уж там.

Орехин знал, о чём говорил. Пока ещё это место сути напоминало приют, но скоро здесь вырастет город. Городок для бывших любимцев, где они будут находиться под круглосуточным присмотром. Появятся отапливаемые павильоны, прогулочные зоны, ветеринарная служба. Сколько пришлось обить для этого порогов – чиновничьих и предпринимательских – Орехин не считал. Он взывал к совести и самолюбию, давил на жалость и жадность. Убеждал, что Городок покроет расходы на строительство, сможет сам себя содержать и даже приносить прибыль. Ведь когда в домах не останется настоящих животных, люди станут возить детей на экскурсии и с радостью раскошелятся на то, чтобы их чада могли погладить или подержать на руках настоящую кошку, покормить попугайчика, поиграть с собакой, сводить её на прогулку на поводке, сфотографироваться, в конце концов.

«Поддержите проект Егора Орехина! – взывали теперь газеты, листовки, телевидение, интернет. – Городок питомцев! Впереди морозы, и наши питомцы могут погибнуть в суровых зимних условиях, мы должны построить для них тёплые павильоны, организовать службу спасения…»

– Потерпи, брат, – повторял Орехин, заходя в вольер к каждому из своих подопечных.

Он говорил это не только собакам. Себе тоже. Когда Городок питомцев построят, он и сам поселится в нём. Будет ухаживать за животными, встречать посетителей, проводить экскурсии.

Он все силы положит, чтобы сохранить настоящее для того, кто однажды придёт за ним. Денис это будет, или сын женщины в красном пальто, или Сонин ученик из далёкой деревни – кто бы ни был.