Адъютант Бухарского эмира

Закончив молитву, мулла на вытянутых руках приподнял зеленое полотнище с золотым полумесяцем. Лицо служителя Аллаха выражало неземную благодать, поднятых к небу глаз не было видно, блестели только белки. Темир-бек взял Коран, предварительно прикоснувшись к нему устами и придерживая находящегося в священном экстазе старца, торжественно ступая, подошел вместе с муллой к Ислам-беку.

Новоиспеченный военачальник Локая встал перед зеленым полотнищем на колени, взял в руки Коран, поднес к губам, лбу и груди, произнося при этом слова молитвы:

– Воистину я знаю людей, которые первыми войдут в рай, – это павшие за веру, – закончил Ислам-бек молитву словами пророка Мухаммеда.

После этих слов посланник эмира, взяв священное знамя из рук муллы, передал его личному телохранителю Ислам-бека. Закончив эту церемонию, Темир-бек подошел к своему отцу и о чем-то тихо спросил у него. Получив утвердительный ответ, посланник эмира достал из нагрудного кармана своего полувоенного английского френча сложенный вчетверо лист плотной белой бумаги, развернул его. В верхнем левом углу листа позолоченным тиснением выделялся вензель эмира Бухары, остальная часть листа была чистой.

– Его Высочество, да продлит Аллах годы его праведной жизни, просил преданных ему слуг ислама, ставших под священное знамя шариата за освобождение Бухары от иноверцев, за процветание благородного мусульманского народа, поставить свои подписи и печати как знак заверения в своей глубокой преданности исламу и эмиру Бухарскому. Да поможет нам Аллах в борьбе против неверных!

Закончив свою витиеватую речь, гонец эмира широким жестом положил лист на стол. Видно было, как одни с радостью поспешно ставили подписи, старательно выводя для истории свои имена. Другие о чем-то думали, прежде чем поставить подпись. Только после напоминания они вдруг вздрагивали и торопливо прикладывались к бумаге пером и печатью. Третьи, не зная даже, какой стороной повернуть лист, просили грамотных соседей вписать свои имена, которые тут же пришлепывали своими родовыми печатками. Обойдя всех курбаши, лист возвратился в руки посланника эмира. Тот снова сложил бумагу вчетверо и спрятал ее подальше от людских глаз.

Только после окончания этой обязательной процедуры Ислам-бек облегченно вздохнул. Видимость создания добровольной освободительной мусульманской армии была соблюдена. Под этот лист с десятками подписей влиятельных людей Гиссарской долины эмир мог просить у англичан деньги и оружие, которые непременно поступят в его полное распоряжение. Этому Ислам-бек был особенно рад, ведь что-то из обещанного англичанами добра осядет и в его родовой сокровищнице. Гонец эмира и военачальник удовлетворенно переглянулись. «Эмир будет рад итогам наших совместных трудов», – сказали они друг другу многозначительными взглядами.

Все ждали, что скажет токсобо. Ислам-бек возвышался над присутствующими своей статной, словно высеченной из неотшлифованного камня фигурой. Широкоплечий, с высоко вздымающейся из-под атласного халата грудью и короткой толстой шеей, которую украшала крупная, крутолобая голова, увенчанная высокой белоснежной чалмой, он казался благородным орлом среди стайки разопревших от обильной пищи стервятников. Но это впечатление возникало лишь при первом взгляде на него. Внимательно всмотревшись в обветренное горными ветрами и опаленное солнцем лицо бека, взглянув в его колючие, черные глаза, недоверчиво и зло взирающие на мир из-под густых бровей, становилось понятно, что он недалеко ушел от своих более мелких по полету сородичей. Крупный крючковатый нос и узкая щелочка всегда поджатых в недовольстве губ придавали еще большее сходство со стервятником. Это и понятно, ведь он был стервятником над стервятниками.

Поглаживая клинышек бородки, Ислам-бек начал заранее заготовленную к такому случаю речь:

– Сегодняшний день с благословения Аллаха войдет в историю ислама как начало священной войны с неверными. Враг силен и коварен, и потому каждый из нас должен быть примером не только в бою, но и в вере. Только в едином порыве, под священным знаменем ислама мы победим, и потомки будут чтить наши имена, высеченные на камнях священных мазаров…

Заметив презрительную усмешку, промелькнувшую на устах Саид-Ишан-баши, Ислам-бек запнулся, и явно упуская не меньше половины заготовленной для такого дела речи, поспешно закончил ее:

– Аллах призывает нас объединить свои усилия в борьбе с неверными под зеленым знаменем священной войны!

Вслед за этими его словами со всех сторон раздались льстивые возгласы одобрения и признательности. Омытый потоком лести, токсобо уже увереннее продолжал:

– Благодаря Аллаху и поддержке Его Высочества эмира Бухары, да будут долгими и радостными все годы его жизни, нам удалось захватить Гиссар. Неверные отступают, освобождая воинам ислама дорогу в Дюшамбе! Пройдет немного времени, и мы совместными усилиями освободим нашу многострадальную землю от власти неверных и голодранцев. Аллах акбар!

…Лично проследив, пока последний из гостей со своей охраной, вздымая клубы пыли, промчится через перевал, изгибающийся гигантским седлом в лучах заходящего солнца, Ислам-бек дал знак стоящему рядом нукеру, чтобы тот привел к нему посланника эмира.

Через несколько минут в юрту вошел Темир-бек. Пружинящей, легкой походкой он подошел к токсобо и в знак уважения к старшему, сложив руки на груди, поклонился.

Ислам-бек был искренне рад приезду своего приемного сына, но вида не показывал. Он только ободряюще похлопал его по плечу:

– Ну, дорогой мой Темир, я вижу, учеба и служба у эмира пошла тебе на пользу. Окреп. Возмужал. Научился говорить так, что слова твои словно бальзам врачуют души верных слуг ислама, зажигая их сердца и проясняя взор.

Разглядывая молодого свитского офицера, который за преданную службу эмиру уже успел получить чин караул-беги – капитана, бек невольно позавидовал его молодости и развернувшейся перед ним перспективе. В его возрасте он даже и не мечтал быть в свите эмира, в том высоком чине, который имел сейчас Темир-бек. Но это был его приемный сын. Он был рад за него и как названый отец, и как чиновник, который имел на него свои виды.

– Ты достиг больших высот, мой мальчик. Я слышал от верных людей, что ты пользуешься у эмира особым доверием.

– При дворе Его Высочества явно преувеличивают мои заслуги, – смущаясь пытливого взгляда своего благодетеля, сказал юноша.

– И потому, – не обращая внимания на его слова, продолжал Ислам-бек, – я хочу знать от тебя, мой дорогой сынок, все то, что задумал этот напыщенный осел, твой нынешний хозяин.

Заметив недоуменный и настороженный взгляд Темира, Ислам-бек добавил:

– Мы с тобой сейчас одни и будем называть все своими именами. Нечего нам друг перед другом изощряться в красноречии, славя этого беглеца-эмира, который, я думаю, неплохо устроился за границей и теперь нашими руками пытается загребать жар.

Главарь Гиссарского басмачества умолк, глядя в глаза Темир-беку, хмурил свои лохматые брови. Во взоре юноши он уловил и страх, и надежду. Кто для него эмир – чужой человек, а Ислам-бек, хоть и не родной, но отец. Да, они не одной крови, но тем не менее люди не чужие.

Положив руку на плечо юноши, бек привлек его к себе и горячо зашептал в самое ухо, словно опасаясь, что и у него во дворе могут быть глаза и уши эмира:

– Я много сделал для тебя, потому что ты мне дорог как родной сын. Тебе и только тебе достанется все то, чем я буду владеть. Пусть эта старая рухлядь – эмир – позабавится игрой в так называемое эмигрантское правительство. Пусть помогает мне оружием и людьми, думая, что нашел в моем лице преданного слугу. Пусть. Но как только зеленое знамя священной войны заполощется над дворцом эмира в Бухаре, я, с помощью Аллаха, стану единственным правителем этой благодатной земли и провозглашу свободную Исламскую республику. А этому жадному шакалу, – Ислам-бек махнул рукой в сторону афганской границы, – учитывая его былые заслуги, я назначу пожизненное содержание.

Токсобо, не сдержавшись, хохотнул, явно упиваясь произведенным на Темир-бека впечатлением.

– В этом деле мне нужен умный и, главное, преданный помощник в стане Его Высочества. Я напишу эмиру, что ты с честью выполнил его задание и достоин его награды. Он не посмеет мне отказать, – сказал Ислам-бек удовлетворенно.

Заметив в глазах сына удивление и некоторое замешательство, он добавил:

– Подумай обо всем, что я тебе сказал хорошенько, прежде чем принять окончательное решение.

В душе Темир-бека боролись противоречивые чувства. Он вспомнил свою безрадостную юность, дырявую крышу над головой, через которую можно было, не выходя из дома, считать звезды. Вспомнил сгорбленную фигуру отца, голодные глаза старшего брата. После трагической смерти самых близких ему людей, оставшийся один на всем белом свете, Темир был в отчаянии. И только благодаря заботам Ислам-бека, которым он был сначала пригрет и получил кусок хлеба, а затем взят в семью, направлен на учебу в Кабул, стал офицером. После окончания военного училища, по рекомендации Ислам-бека, его взяли в канцелярию эмира Бухары. Эмир, видя, что юноша много знает и, главное, исполнителен до самозабвения, преследуя свои далеко идущие цели, был с ним удивительно ласков и откровенен. Он любил поговорить с начитанным не по годам, умным и красноречивым юношей. Темир же этой его благосклонностью не очень-то обольщался, потому что знал: та нить, которая связывает его с эмиром, может в любой момент оборваться. Такая нить, скажем, связывает кошку и мышь, с которой та забавляется, готовая в любой момент разорвать острыми когтями живую игрушку.

«Что ни говори, а Ислам-бек мне ближе, в конечном счете он искренне желает мне добра». Очнувшись от переполнявших голову мыслей и воспоминаний, Темир, решив для себя что-то большое и важное, твердо сказал:

– Я ваш покорный слуга и готов служить вам верой и правдой, мой дорогой отец, мой господин и благодетель. – Нескрываемая искренность и признательность заботам и доверию Ислам-бека чувствовались в этих словах.

Получив желанный ответ, Ислам-бек обнял Темира за плечи и тут же повлек его за собой в юрту. Там их уже ждал богато накрытый стол. Надо было навеки скрепить этот их родственный и военный союз.

Глава VII. Бухара. Июнь – июль, 1924 год

Агабек подъехал к вокзалу незадолго до прибытия вечернего поезда. В это время на привокзальной площади, несмотря на будний день, было довольно многолюдно. Пестрая толпа сартов, хивинцев, бухарцев, индусов, в их ярких восточных костюмах, гудела, шумела на разные лады. Особенно из общей толпы выделялись таджики, большие щеголи, как и персидские персы. Они и в будний день разряжены как в праздник: чалмы их воздымались на голове целыми грандиозными сооружениями, разноцветные халаты щегольски перевязаны зелеными и красными шелковыми кушаками. Все это собранное в одном месте пестроцветье одежд, лиц и говоров, в полной мере олицетворяло собой благословенную Бухару. Лишь изредка попадающиеся загорелые лица людей в косоворотках и полувоенных френчах говорили, что и на Восток, вслед за революцией, поспешила европейская цивилизация. Огромное светило, выкрасив в багрянец толпу и здания города с его островерхими минаретами, медленно садилось за горизонт, предоставляя бухарцам время для отдыха от жары и повседневных трудов.

– Добрый вечер, – радостно приветствовал Соломею Агабек, лишь только она вышла из вагона.

– Ну, вы прямо колдун, – вместо слов приветствия сказала Соломея, пожимая своими горячими мягкими пальцами его жилистую руку.

– Из ваших слов я заключаю, что нынешним вечером вы свободны, – уверенно сказал Агабек, делая знак извозчику, чтобы тот подъехал.

Выехав на единственное шоссе, ведущее в центр и к резиденции сбежавшего эмира, возница взмахнул камчой, и рессорный экипаж, раскачиваясь из стороны в сторону, то и дело подскакивая на ухабах, помчался по главному городскому проспекту.

Прижавшись к Агабеку, Соломея радостно сообщила:

– Мой жених срочно выехал вместе со своим начальником в Карши. Говорят, что там взбунтовался бухарский полк…

– Ну, взбунтовался – это громко сказано, – со знанием дела перебил ее Агабек. – Просто казначей, направленный неделю назад из Бухары, до сих пор не выдал солдатам жалованье. Как только они получат свои гроши, то сразу же успокоятся.

– Откуда вы все это знаете? – удивленно повела бровью Соломея.

– Ну, кому же, как не мне, знать о том, что происходит во вверенном мне гарнизоне.

– Ах да! Я чуть было не забыла, что вы разведчик, – воскликнула женщина, – значит, это с вашей подачи мой жених выехал в Карши?

– Ну, в какой-то мере… – неопределенно сказал Агабек.

– Значит, ради меня вы пошли на служебный обман?

– Ну, обмана здесь никакого нет. Скажу больше. Бухарскому военному министру уже давно надо было разобраться со злоупотреблениями командования многих своих частей, расквартированных не только в Карши. А там командир полка и его заместители, по моим сведениям, уже продолжительное время недодают солдатам жалованье, и кассир действует заодно с ними.

– Не может этого быть! – искренне удивилась Соломея, но немного подумав, покачала головой. – А впрочем, сегодня ничему не стоит удивляться. Недавно Садвакасов хвалился, что у него в гостях был командир полка из Карши, который подарил ему драгоценный кинжал старинной работы. Кстати, сегодня он и хотел показать мне эту драгоценную игрушку.

– Теперь вы видите, что и у вашего женишка рыльце в пуху, – подлил масла в огонь Агабек.

– Давайте не будем о плохом, – неожиданно сказала Соломея, – давайте позабудем обо всей этой неприглядной действительности и в полной мере насладимся неожиданной свободой.

В чайхане, где Агабек был завсегдатаем, было тихо и уютно. В качестве прислуги здесь служили многочисленные братья хозяина заведения, всегда опрятно одетые и в меру услужливые.

Агабека встретил сам хозяин, среднего роста толстяк в светлом халате и расшитой золотом тюбетейке.

– Ассалям алейкюм, – приветствовал он дорогого гостя.

– Алейкюм ассалям, – ответил Агабек и многозначительно взглянул на хозяина.

– Для вас, уважаемый Агабек, и для вашей ханум я могу предложить отдельную комнату. Достархан накрыть как обычно?

– Да! И желательно побольше фруктов и сладостей.

– Проходите, уважаемый! Сейчас все будет готово, – проводил в уединенную комнату дорогих гостей хозяин. Тотчас расторопные чайханщики принесли столик, уставленный всевозможными яствами. Здесь были и ароматный, чарующий своим нежным вкусом плов, и горка золотистых лепешек, и нежная и воздушная пахлава, таявшая во рту, и иранские фисташки, и курага, и, конечно же, огромное блюдо всевозможных фруктов.

– Прошу, – радушно предложил Агабек, приглашая свою спутницу к сказочному достархану.

– Вы и в самом деле настоящий восточный волшебник, дэв, – восхищенно сказала Соломея, удобнее устраиваясь на горе разноцветных подушечек, разбросанных на ковре.

– Садитесь поближе! Пировать так пировать! – воскликнул Агабек и, примостившись рядом, налил два бокала красного густого и терпкого вина.

– За наше неожиданное знакомство! – провозгласил он.

– За знакомство! – поддержала Агабека Соломея, бросив на него томный, чарующий взгляд.

– Мы договорились встретиться сегодня вечером, – сказал Агабек, заключая свой доклад резиденту об удачно прошедшей вербовке агента Золотая ручка.

– А почему именно Золотая ручка? – полюбопытствовал Лацис.

– У нее и в самом деле нежные, чуть тронутые золотом смуглые ручки, – самозабвенно ответил Агабек.

– Вы меня удивляете, товарищ Агабек, – вскинул голову Лацис. – Вы что, влюбились в нее, что ли?

– Нет! Солдат революции не имеет на это права, – подавляя в себе все светлые воспоминания прошедшей встречи, отчеканил Агабек.

Лацис несколько мгновений пытался буравчиками своих пронзительно-голубых глаз высверлить правду, но наткнувшись на сверхпрочную породу, прикрывающую нутро одного из лучших своих сотрудников, отступился, прекрасно понимая, что контролировать души своих подчиненных он не в состоянии. «Дай бог с текущими задачами справиться», – подумал он, отводя взгляд от лица Агабека.

– Когда же ждать первых результатов? – уходя от начатого им щекотливого разговора, спросил Лацис.

– Может быть, сегодня, а может быть, завтра. Все зависит от обстоятельств, – неопределенно сказал Агабек. – Товарищ Лацис, я бы хотел уточнить, сколько мы в состоянии платить за полученную информацию? – обратился он со встречным вопросом.

Лацис сморщился, словно от зубной боли.

– Даже за самую ценную информацию я могу выдать не больше пятидесяти рублей золотом.

«Это около полутора миллионов местных тенге», – подсчитал Агабек в уме.

– Да за эти деньги я не только список контрреволюционеров добуду, но и всех их пособников и финансистов, вместе взятых.

– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, – осадил сотрудника Лацис. – Мы должны выявить и арестовать не только заговорщиков, но и их покровителей за рубежом. А для этого нам нужны все их связи и агенты. Кроме всего этого, для проведения революционного суда над заговорщиками у нас должны быть на руках документы, доказывающие связи контрреволюционного подполья с басмачеством и байской верхушкой Афганистана. Именно поэтому, пока не поздно, нам нужно и там формировать агентурную сеть, и прежде всего в лагерях басмачей, которые дислоцируются за границей. С теми агентами, которых мы сегодня имеем, все эти вопросы не решить. Необходимо искать новые пути.

– Я предлагаю на первых порах более плотно заняться англичанами, которые недавно прибыли в Бухару по линии Красного Креста и Красного Полумесяца.

– Кто-то из прибывших вызывает подозрение?

– Да! Некий мистер Хадсон. По информации агента «Чалма», он случайно увидел белого человека в одном из дальних городских переулков. В захудалой чайхане тот беседовал с другим белым человеком, высокого роста, круглолицым, с большим красным носом. Агент говорил, что он уже видел этого человека на недавнем параде бухарских вооруженных сил.

– И кто же это?

– Пока не знаю. Но я поставил задачу найти этого «носатого» и проследить за ним до места жительства или работы.

– Ну, раз вы начали разработку англичан, вы и продолжайте это дело дальше, – не терпящим возражения тоном сказал Лацис.

– А в помощь кого-нибудь дадите? – без всякой надежды на успех спросил Агабек.

– Дам! – немного подумав, сказал резидент. – Старков давно просится на дело.

– Старков? – разочарованно переспросил Агабек.

– Да, Старков, – подтвердил Лацис.

– Но он же только-только от станка и ничего в нашем деле не смыслит, – пытался возразить Агабек.

– Вот и учите его, товарищ Агабек. Старков прибыл к нам по рекомендации сибирских чекистов. Человек грамотный, из рабочих. Недавно в партию вступил. Такими людьми разбрасываться никто не позволит!

– Все понятно, товарищ Лацис, – согласился Агабек.

– С сегодняшнего дня он поступает в полное ваше распоряжение. Вы знаете, где его найти?

– Да. Насколько я знаю, он уже третий день работает делопроизводителем в местной организации по заготовке шерсти.

Лацис вытянул за цепочку отливающие серебром карманные часы и нажал на кнопку. Щелкнув, часы раскрылись. Послышались переливчатые звуки марша «Прощание славянки».

– Через два с четвертью часа я встречаюсь с товарищем Старковым на конспиративной квартире. Не позже двенадцати часов жду вас там.

Конспиративная квартира находилась в семейном общежитии для совслужащих, работающих в самых различных учреждениях Бухары. Этот факт давал чекистам полную свободу действий. Во-первых, двери общежития были открыты и днем и ночью, а во-вторых, здесь никого не спрашивал о цели визита. Квартира находилась в торце второго этажа. Ее окна выходили как на улицу, так и во двор, позволяя знающему человеку, в случае необходимости, незаметно скрыться. На условный стук дверь открылась. На пороге стоял худощавый молодой человек с красивыми черными усами, в хромовых сапогах, в косоворотке с кожаным поясом и в картузе.

– Я к Леониду Модестовичу, – произнес Агабек пароль.

– Леонид Модестович скоро будет, – явно волнуясь, выпалил Старков и, отступив от двери, пропустил гостя внутрь комнаты. После этого он суетливо выглянул в коридор и захлопнул дверь.

– Вы товарищ Агабек?

– Да.

– Я Старков.

– Я знаю.

– Товарищ Лацис вас не дождался. Он очень торопился. Уходя, сказал, что я поступаю в полное ваше распоряжение. Скажу откровенно, мне уже порядком надоело возиться с бумажками. Хочется настоящего дела. Когда же мы будим ловить контрреволюционеров и шпионов? – нетерпеливо спросил Старков.

– С этим делом мы пока повременим, – осадил его Агабек.

– Но товарищ Лацис сказал, что нам с вами поручено особо важное задание…

– Так-то это так, – согласился Агабек, – но прежде чем мы вплотную приступим к этому важному делу, необходимо побегать.

– Побегать? – недоуменно переспросил Старков.

– Да, побегать. Или вы не знаете, что чекиста ноги кормят?

– Насколько я знаю, это к волку относится, – все еще недоумевая, показал свою эрудицию Старков.

Агабек подошел к окну, выходящему на улицу. По противоположной тенистой стороне куда-то спешил толстяк в синей косоворотке и хромовых сапогах.

– Видите того типа? – подозвав к окну Старкова, спросил Агабек.

– Вижу, товарищ Агабек.

– Проследите за ним. Завтра утром встречаемся здесь же. Доложите все, что вы о нем узнаете.

Старков нерешительно топтался на месте, не решаясь что-то спросить.

– Торопитесь. Через минуту-две вы его можете потерять, – скептически глядя на молодого сотрудника, промолвил Агабек. Тот, словно подхлестнутый камчой, вылетел в дверь и вскоре замаячил на приличном расстоянии от толстяка.

«Вот так-то лучше. Пусть повышает квалификацию. А то собрался шпионов ловить», – беззлобно подумал про себя Агабек, наблюдая за сотрудником до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом.

Закрыв дверь на ключ, Агабек, вольготно расположившись на кожаном диване, задумался. В памяти сразу же всплыл образ черноглазой красавицы, завитушки цвета вороньего крыла, волной прикрывающие лоб, маленький еврейский носик и ненасытные губки. Он с дрожью во всем теле вспоминал вечер, проведенный с Соломеей. Как пылал, словно в огне, сам себя не помня, как целовал ее глаза, губы, как она, игриво откидывая свою маленькую головку назад, обжигала его пылающим любовью взглядом своих колдовских глаз…

Неожиданный стук в дверь: три удара коротких, три длинных, вернул Агабека к действительности. Он вдруг вспомнил, что назначил здесь встречу агенту «Чалма».

Отперев дверь, Агабек пригласил агента в комнату.

– Товарищ Иванов (Иванов – агентурный псевдоним Агабека), я выполнил ваше приказание в отношении «носатого», – с ходу начал доклад агент.

– И кто же это?

– Полковник Садвакасов, адъютант военного министра Бухарской республики.

– А вы не спутали его ни с кем?

– Нет, это он. Точно! Я с час назад его видел.

– Не может быть! Насколько я знаю, он со своим начальником должен быть в Карши.

– Час назад прибыл поезд из Карши. Я в это время как раз был на перроне, ждал поезда из Новой Бухары.

– Молодцом! За это можно и наградить, – удовлетворенно сказал Агабек. Открыв сейф, замаскированный под тумбочку, он достал пачку местных банкнот и протянул их агенту. Тот явно не ожидал такой щедрости.

– Спаа-сси-бо-о, – заикаясь от чувства благодарности, произнес нараспев он. Не глядя в бумагу, расписался за полученную сумму и, сунув деньги в безразмерный карман, преданными глазами уставился на Агабека.

– Продолжайте наблюдение за англичанином и полковником. Если будет что-то срочное, звоните по номеру 345, спросите товарища Иванова. Через час после звонка встречаемся здесь. Вам все ясно?

– Да, товарищ Иванов.

– До встречи, – подал он руку агенту.

Дождавшись, пока он выйдет, Агабек запер дверь и, радостно потирая руки, подошел к сейфу. Он вытащил из его чрева початую бутылку шустовского коньяку, и налив в маленькую, чуть больше наперстка, хрустальную рюмку, быстро опрокинул ее вовнутрь.

– Ох, хорош… – удовлетворенно произнес он, чувствуя, как ароматная, огненная влага медленно разливается по нутру, вызывая ответное чувство голода.

«Сейчас бы я и от простой лепешки не отказался», – подумал Агабек, вспомнив, что у него с раннего утра и маковой росинки во рту не было. Но прежде чем направиться в ближайшую чайхану, он решил мысленно набросать план беседы с очаровательной еврейкой, ибо всеми фибрами своей израненной Гражданской войной души чувствовал, что под воздействием ее колдовских чар может и забыть о цели очередной их встречи или, что страшнее всего, – стать ее информатором, предать свое дело. Чего-чего, а этого он никак допустить не мог.