Адъютант Бухарского эмира

– Как только будет потушен костер, Султан-бобо со своими людьми начинают гнать табун. Первая остановка в долине. Да благословит Аллах наше ночное дело! – подождав, пока совсем стемнеет, приказал Ислам-бек.

Дождавшись, пока всадники скроются в темноте и вдали смолкнет топот их коней, Ислам-бек скомандовал:

– За мной!

Нукеры, возглавляемые беком, то и дело сдерживая коней, стараясь не бряцать оружием, осторожно приближались к костру.

Внезапно залаяли собаки. Вслед за этим послышалось конское ржание и крики встревоженных пастухов. Не давая им опомниться, нукеры вихрем налетели на сидевших у костра людей и, выхватив сабли, плашмя начали их избивать. Послышались вопли. Неожиданно один из пастухов, выхватив спрятанное в куче бараньих шкур ружье, направил его на ночных разбойников. Но тут же кто-то из нукеров выстрелил в него, и единственный человек, осмелившийся поднять оружие против ночных разбойников, рухнул прямо в огонь. Несколько секунд его тело корчилось в пламени, но вскоре замерло навсегда. В воздухе запахло подгоревшим мясом.

– Тушите, скоты! – крикнул пастухам Ислам-бек, воротя лицо от запаха сгорающей в огне плоти убитого пастуха.

Утром, подсчитывая прибыль от угнанного у другого скотовладельца табуна, Султан-бобо удовлетворенно сказал Темиру:

– Вот теперь ты заработал не только на хлеб, но и на мясо.

Глава III. Бухара. Март – апрель, 1923 год

Прошло два года. В крепком, круглолицем джигите, одетом в расшитый серебром зеленый халат, перепоясанном наборным поясом из серебряных пластин, с дорогой саблей на боку, гарцующем на лихом кауром ахалтекинце, трудно было узнать некогда худенького, забитого нуждой, но гордого горца, заброшенного нелегкой судьбой в дом гиссарского богача. Да, это был Темир, правда, после того как Ислам-бек, так и не получивший от своих многочисленных жен долгожданного наследника, его усыновил, все непременно звали его Темир-беком.

– Уважаемый Темир-бек! Ваш благословенный отец ждет вас к обеду! – крикнул скачущему в просторном домашнем манеже джигиту Султан-бобо. Дождавшись, когда тот остановит коня, он торопливо к нему подбежал и услужливо помог спешиться.

– Спасибо, Султан-бобо, – искренне поблагодарил Темир-бек старого служаку, который когда-то его наставлял, приобщая к нелегкой жизни бекской вооруженной свиты. Десятки ночных и дневных налетов на кишлаки проделали они вместе, прежде чем десница Аллаха коснулась его макушки, и он на всю жизнь был осчастливлен Ислам-беком. Еще свежо было в памяти поистине чудесное событие, которое произошло несколько месяцев назад, когда Ислам-бек, созвав к себе в гости самых богатых и уважаемых соседей, неожиданно заявил:

– Как плохо, господа, когда человек, познавший жизнь, имеющий власть и уважение в обществе, не знает, кому же накопленное праведным трудом богатство передать. Проходит жизнь, а Аллах так не дал мне долгожданного сыночка.

Гости сочувственно зацокали языками.

– Прямо не знаю, что делать. Четырех жен имею по закону. Трем дал развод за бесплодие. Каждый день молю Аллаха дать мне наследника, но отверз уста свои Всевышний от меня, и нет мне от него милости. Что посоветуете, уважаемые гости?

С места встал среднего роста старик-казий, одетый в белоснежный халат, с огромной белой чалмой на продолговатой голове. Воздев руки к небу и что-то пошептав вправо и влево, он дребезжащим голоском предложил:

– Есть весьма одобряемый шариатом обычай: усыновите достойного юношу и сделайте его своим кровным сыном!

– Но где найдешь юношу, который бы мог радовать меня сегодня и стал бы опорой в старости?

Казий обернулся к Темиру, стоящему в ожидании приказаний хозяина за спинами гостей, и деланно поклонившись ему, со сладчайшей улыбкой на устах произнес:

– Да вот он! Крепок и силен, как снежный барс, смел, как бадахшанский тигр. Насколько я слышал, он не раз выручал вас, уважаемый Ислам-бек, от смертельной опасности.

– Да! – гордо сказал бек, подозвав джигита к себе. – Темир, мальчик мой, ты согласен стать моим сыном?

Темир, пораженный до глубины души таким неожиданным предложением, словно онемел.

Глядя на лоснящиеся от жира удивленные лица местных богатеев, он, с трудом собираясь с мыслями, напряженно думал, что же ответить хозяину. За два года он привык к постоянным походам. Его уже не мучили мысли, правильно ли он поступает или нет, помогая хозяину, действующему от имени самого эмира. Тем более что ишан ближайшей мечети и местный казий, провожая нукеров в очередной поход, благословляли их именем Аллаха. Поняв, что все, что делает бек – на благо эмиру, а значит, и его родной Бухаре, Темир особенно не задумывался над своей жизнью. Он хотел когда-то стать воином – и стал им. Он хотел иметь своего коня – и хозяин за все его труды наградил его буланым скакуном. Пообтершись среди хозяйских нукеров, Темир уже не хотел стать воином эмира, потому что знал, что эмирская армия терпит поражение за поражением от большевиков. Все, чего он хотел, будучи нукером бека, Темир уже имел, и ничего другого ему не было нужно, если не считать черноглазой Юлдыз, которая, он знал, ждала его в своем поднебесном кишлаке. Все эти мысли с быстротой молнии пронеслись у него в голове.

«Если я откажусь, то кровно обижу своего благодетеля. А если соглашусь, то могу потерять Юлдыз. Ислам-бек никогда не согласится взять в дом дочь простого пастуха», – напряженно думал он.

– Соглашайся, сынок, – льстиво улыбаясь, елейным голосом произнес казий. – Скорее произноси установленные обычаем слова: «Я сирота…»

«В конце концов, только от меня самого будет зависеть дальнейшая судьба», – решительно подумал Темир и, низко поклонившись Ислам-беку, вслух произнес вслед за казием:

– Я сирота, лишенный отца и матери. У вас нет сына, я буду вашим сыном!

Ислам-бек крепко обнял своего названого сына и торжественно произнес:

– Слушайте, люди, и не говорите, что не слышали! У меня родился сын – Темир-бек. Прошу его любить и жаловать!

После этих слов гости по очереди подходили с поздравлениями – сначала к Ислам-беку, а затем к его названому сыну.

После этого Ислам-бек объявил:

– Уважаемые гости, господа, в честь рождения моего сына я устраиваю той, на который приглашаю всех вас. По обычаю предков, украшением праздника будет улак-купкари, на который приглашены самые лучшие наездники и батыры Гиссарской долины.

Гости удовлетворенно зацокали языками. Послышались восторженные восклицания в честь мудрого щедрого бека.

Через неделю на равнине, перед поместьем Ислам-бека, с самого утра скакали взад и вперед всадники в праздничных халатах. Во дворе стояли огромные котлы, в которых варился плов. Запах дыма и жареного мяса, смешанный с конским потом проносящихся мимо распахнутых ворот лошадей, щекотал ноздри джигитов, подвигая их на самые сумасбродные аллюры и прыжки, лишь бы заслужить похвалу высокородных гостей, собравшихся на специально построенном к этому дню помосте.

Из ворот вывели жеребца. На нем был подлинно праздничный набор, состоящий из расшитого золотом шелкового чепрака, подседельника из шкуры волка и седла с золоченой лукой, на котором лежала атласная подушка с изумрудными кистями. Позолоченными были и стремена, и многочисленные бляхи на подхвостнике и нагруднике. Все это великолепие сияло в лучах восходящего солнца, звенело на каждом шагу.

– Конь Ислам-бека, хозяина праздника, – сказал кто-то из гостей.

Вслед за конем названого отца из ворот на своем буланом ахалтекинце выехал Темир-бек в расшитом серебром бордовом халате. Вся конная амуниция его жеребца отливала светлым, искристым серебром, и при движении бляхи и пластины, украшавшие сбрую, наполняли воздух радостным перезвоном.

– Удачи вам, уважаемый Темир-бек! – на разные голоса прокричали гости, как только джигит поравнялся с помостом.

Отвесив гостям уважительный поклон, Темир-бек направил своего коня к группе всадников, готовящихся к схватке.

На помост взошел Ислам-бек и, зорко оглядев место состязания, махнул рукой. По этому сигналу шум мгновенно стих, движение конников прекратилось.

К участникам улак-купкари подъехал всадник на прекрасном вороном ахалтекинце и, призывая к тишине, поднял над головой украшенную серебром камчу.

– Слушайте! Слушайте! – прокричал он, заглушая ржание разгоряченных бегом коней. – Сегодня гиссарцы увидят незабываемое зрелище. Вы должны показать свое удальство, силу и ловкость. О юноши, о зрелые мужи! Три козла от щедрот уважаемого Ислам-бека. Пусть каждый дерзнет! Победителей ожидают двадцать призов! Халаты! Сапоги! Седла! Шелковые платки для возлюбленных! Скачите! Хватайте!

Глашатай подскакал к помосту для гостей, на которых Ислам-бек возложил обязанность судей, и крикнул:

– О уважаемые, народ требует козла!

По существующему с давних пор обычаю, казий спросил:

– А зачем джигиту козел?

– Сварить бешбармак!

– Ну, тогда получай!

Два нукера Ислам-бека перекинули через седельную луку двухпудовую козлиную тушу.

Всадник с криком поскакал в сторону замерших на месте участников состязания и, остановившись в десятке метров от них, сбросил тушу на землю.

И тут началось что-то невообразимое. Всадники рванули к центру, стараясь первыми схватить козла. Кони, люди, пыль, крики и ругань – все смешалось в единую серую массу. Неожиданно из этой шевелящейся кучи вылетел всадник и, пришпорив коня, галопом помчался в сторону от кинувшихся в погоню соперников. В сторону помоста во весь опор, пригнувшись к шее коня, мчался Темир-бек. Козел мотался под брюхом коня. Всадник, зажав в зубах камчу, одной рукой держал тушу, другой умело управлял своим буланым, который с каждым скачком все более и более отдалялся от своих преследователей. Темир-бек, на значительном расстоянии от соперников, сделал один круг, потом другой, и его жеребец начал понемногу сдавать.

Неожиданно от группы всадников отделился джигит на гнедом ахалтекинце. Слившись своей рыжей шевелюрой и бородой с гривой своего жеребца, он вскоре нагнал Темира, конь которого уже достаточно подустал, и с ходу набросился на него, пытаясь отобрать козла. Но не тут-то было. Темир-бек, подтянув тушу к себе на седло, крепко-накрепко придавил ее коленом, и как только рыжебородый попытался ухватить его добычу, Темир, резко потянув узду, заставил своего каурого повернуть в сторону. Этот маневр заставил соперника на несколько минут отстать, но вскоре он, снова нагнав Темир-бека, нацелился на козла. Завязалась схватка. Рыжеволосый был опытнее и крепче Темир-бека, и тому пришлось приложить все свои силы, чтобы удержать добычу. До конца состязания оставался еще круг, когда соперник, резко нагнувшись, схватил тушу и начал тянуть ее на себя. Темир-бек, пытаясь удержать добычу, полностью отдавшись на волю своего буланого, выпустил поводья и, вцепившись двумя руками в скользкого от пота и пыли козла, резко дернул его в сторону. Рыжебородый джигит, поймав вместо туши пустоту, свалился на землю, чуть было не попав под ноги коней, несущихся за лидером. Победил Темир-бек.

Когда он, потный и пропыленный, со ссадинами на руках и лице, предстал пред очи своего названого отца, Ислам-бек крепко его обнял и трижды расцеловал.

– Ты настоящий джигит! Сегодня ты это доказал.

Он снял с себя пояс с позолоченной саблей и кинжалом и опоясал им юношу.

– Носи, сынок! Сегодня ты стал не только воином, но и командиром моих нукеров.

Улак-купкари продолжалось до самого вечера. До самого вечера перед поместьем Ислам-бека дымились костры, пахло свежими лепешками, пловом и бешбармаком. Праздник удался на славу.

С какой-то необъяснимой радостью и восторгом вспоминал Темир-бек о прошедших недавно событиях, так основательно изменивших всю его жизнь. Вот и сейчас, направляясь в дом, где ждал его некогда грозный и недоступный, а теперь родной и близкий Ислам-бек, в преддверии встречи Темир внутренне трепетал. Несмотря на то что прошло уже достаточно времени с тех пор как он стал членом семьи этого заботливого и предупредительного человека, Темир-бек с трудом привыкал к своему новому положению. Положению сына богатого и знаменитого бека.

Свободно и раскованно он чувствовал себя лишь в обществе своего наставника – Султана-бобо. Именно поэтому Темир-бек всегда старался выделить его среди всех других, довольно неприязненно встретивших когда-то его появление нукеров. Когда названый отец давал ему деньги или дарил дорогие подарки, Темир не забывал и Султана-бобо, щедро одаривая его из своих богатств. Постоянно чувствуя это, его бывший наставник старался угодить ему не меньше, чем Ислам-беку, за что уже неоднократно выслушивал ворчание хозяина. Но старик ничего не мог с собой поделать. Этот красавец юноша напоминал Султану-бобо его сына, рано умершего от страшной болезни.

Вот и сейчас, зная, что хозяин наверняка наблюдает за ними из окна, выходившего во двор, Султан-бобо, после того как помог своему любимчику спешиться, взял коня под уздцы и повел его в конюшню. Он прекрасно знал, что за своим конем должен ухаживать только наездник, и никто другой, но увидев в глазах юноши навеянное голодом нетерпение, желание поскорее добраться до стола, старик не смог ему отказать.

– Зачем ты перекладываешь заботу о своем коне на других, – встретил Темир-бека вопросом названый отец, как только он переступил порог комнаты.

Парень покраснел, не зная, что ответить в свое оправдание.

– Я больше не буду, – по-мальчишески непосредственно промямлил он.

– А я-то думал, что у меня растет настоящий джигит, который полностью отвечает за свои действия, – сердито сказал Ислам-бек, меряя шагами комнату.

– Я даю слово, что теперь никто, кроме меня, больше не коснется моего коня, – твердо сказал Темир, гордо сверкнув глазами.

– Вот это слова не мальчика, а мужа, – удовлетворенно произнес бек и широким жестом пригласил сына к достархану.

После сытного обеда, усадив рядом с собой на диван Темир-бека, Ислам-бек задумчиво сказал:

– Я хочу поговорить с тобой, мой мальчик, о том, как нам жить дальше. Недавно у меня был гонец эмира, который сообщил, что в благословенной Бухаре наступают тревожные времена. В пределы нашей страны вступили войска неверных, которые захватывают город за городом. Армия эмира уже не в состоянии защитить нас от засилия большевиков. Рано или поздно они будут и здесь. Поэтому уже сегодня необходимо готовиться к тем трудностям, которые ожидают нас впереди. Бухарские богословы уже составляют фетву, призывающую всех правоверных под зеленым знаменем ислама вступить в священную войну с неверными. Благословенный эмир повелел мне возглавить повстанческое движение правоверных в Гиссарской долине. Мне предстоит сформировать вооруженный отряд, который должен будет совершать нападения на гарнизоны большевиков, уничтожать приверженцев новой власти и их пособников. В этом большом и важном деле мне нужны смелые и грамотные помощники. Эмир Бухары по договоренности со своим братом, правителем Афганистана, направляет в Кабульскую военную школу самых способных и отважных джигитов, готовых не за страх, а за совесть защищать эмира, Ислам и древние обычаи наших предков. Ты поедешь в Кабул учиться?

– Да, отец! – искренне ответил Темир-бек, преклонил голову перед дальновидностью и мудростью отца. – Я давно мечтаю стать настоящим воином, познать не только военные науки, но и мудрость благословенного Востока.

– Твои намерения находят отклик в моем сердце. Несмотря на то что я буду по тебе скучать, благословляю тебя в дальний путь. И да поможет тебе Аллах!

Глава IV. Бухара. Апрель, 1924 год

Утренний поезд Бухара – Новая Бухара набирал скорость, когда на крышу первого от паровоза вагона влез среднего роста верткий, как уж, черноволосый мужчина в ватном халате. Оглядевшись, он кинулся бежать в хвост состава. Полы халата развевались, мешая ему прыгать с вагона на вагон, и он, сбросив с себя верхнюю одежду, остался в грязно-белой длиннополой рубахе, перевязанной зеленого цвета шелковым кушаком, за которым виднелась рукоятка револьвера.

Беглец оглянулся. Не заметив погони, он успокоился и уже не бежал, а шел быстрым шагом, легко перепрыгивая с вагона на вагон. Черноволосый приближался к середине состава, когда на крышу первого вагона с трудом выкарабкались два человека в кожанках, с револьверами наготове. Заметив это, беглец рванул что было сил вперед и вскоре оказался в самом конце состава. Покрутившись на одном месте, он, словно одинокий волк, застигнутый врасплох охотниками, изготовился для стрельбы лежа. Видя, что беглец залег, «кожанки» остановились и, о чем-то недолго посовещавшись, осторожно двинулись дальше.

В это время состав, с трудом вписываясь в поворот, резко замедлил ход. Увидев по направлению движения вспаханное поле, которое почти вплотную примыкало к рельсам, беглец прыгнул. Вслед ему запоздало прозвучали два выстрела. Быстро придя в себя после резкого удара о землю, он кинулся бежать вдоль железнодорожного полотна в обратную сторону.

На пересечении караванного пути с железной дорогой беглец остановился, чтобы хоть немного отдышаться. Взглянув назад и увидев маячившие вдалеке кожанки, он, свернув на пыльную дорогу, то бегом, то ускоренным шагом двинулся дальше, стараясь отойти подальше от железной дороги. Караванный путь, то карабкаясь по сопкам вверх, то внезапно устремляясь вниз, казался нескончаемым.

Спустившись в седловину между двумя пологими холмами, беглец заметил движущего ему навстречу на осле аксакала. Переложив револьвер за пазуху, он вежливо поздоровался с ним. Спросил о здоровье. Ответив на приветствие, путник не останавливаясь продолжил движение. Не успел он отъехать и на пару шагов, как глухо прозвучал выстрел, и аксакал, качнувшись назад, свалился в пыль.

Беглец, не теряя времени, переоделся в одежду путника и, оттащив труп подальше от дороги, быстро взгромоздился на осла.

Напуганное выстрелом животное упрямо топталось на месте, не желая везти чужака. Как только не понукал он строптивую животину, но осел не хотел идти ни в какую. Занятый борьбой с животным, беглец не сразу заметил спускавшихся с бархана людей в кожанках. А заметив, сначала хотел побыстрее от них умчаться, тем более что, успокоившись, осел уже поддавался управлению, но немного подумав, повернул животное им навстречу.

– Старик, – обратился один из преследователей, поравнявшись с одиноким путником, – ты не видел человека в сапогах и длинной белой рубахе?

– Видел, господин, – глухо ответил путник, поправляя на голове пропыленную накидку и сдавливая голыми пятками бока животного, чтобы тот остановился. – Он пробежал мимо, даже не поприветствовав одинокого путника.

– Торопился, гад, – зло добавил второй из преследователей. – Ну ничего, теперь мы его быстро нагоним, – добавил он, и, попрощавшись с путником, люди в кожанках двинулись дальше.

Беглец, дождавшись, когда преследователи поравняются с глубокой вымоиной, берущей начало у подножия очередного холма, почти не целясь, выстрелил сначала в одного, затем в другого. Не ожидавшие нападения с тыла люди даже не успели вскрикнуть и тут же, как подкошенные, свалились в промоину.

Закидав убитых ветками и травой, беглец, не торопя осла, направился в сторону железной дороги…

В благодатной Бухаре муэдзины с многочисленных минаретов призывали к обеденной молитве, когда через Каршинские ворота на осле въехал в город ничем не примечательный путник в серой от пыли накидке. Направив животное в сторону базара, он быстро нашел покупателя и, не торгуясь, продал ему осла. Затем, зайдя в обувную лавку, он купил себе мягкие фетровые сапожки и, обувшись, направился в центр города. По пути он снял с головы накидку и, свернув ее, отдал первому попавшемуся на пути дервишу. В фетровых сапогах и белой рубашке, перепоясанной широким кушаком, человек уже не походил на того пропыленного и уставшего от дальней дороги путника, который час назад въехал в Бухару. Словно по мановению волшебной палочки, он преобразился, превратившись из сгорбленного старика в цветущего мужчину, чуть выше среднего роста, черноволосого, с темными живыми глазами. Смуглое лицо его и нос с горбинкой говорили о восточных корнях и не могли не вызывать у бухарцев к нему доверия. Это было видно по тому, как он общался с встречавшимися на пути самыми разными людьми.

Прекрасно ориентируясь в переплетении узеньких улочек, человек вскоре вышел к двухэтажной гостинице, окна которой выходили на оживленную площадь со старинной мечетью, приютившейся между площадью и полноводным арыком, несущим благодатную прохладу в центр города. Обменявшись несколькими ничего не значащими словами с портье, открывшим дверь, незнакомец направился на второй этаж гостиницы. Дойдя до 77-го номера, он остановился. Внимательно осмотрев по периметру дверь, он вставил в замочную скважину ключ и медленно повернул его два раза. Открыв дверь и пройдя в небольшую комнату, в которой размещались стол, два стула, шкаф и кровать, он внимательно осмотрел мебель, провел рукой по застеленной застиранной простыней кровати.

«Кажется, все находится на своих местах», – удовлетворенно подумал незнакомец и, вытащив из-за пазухи револьвер, положил его под подушку. Хотел прилечь, но не успел он склонить на подушку голову, как послышался требовательный стук, который доносился из шкафа.

«Да, теперь отдохнуть уже ни за что не удастся», – с сожалением подумал он, неохотно вставая.

Открыв дверцу шкафа, незнакомец отодвинул защелку, закрывающую потайную дверь, ведущую в соседний номер.

– Здравствуйте, товарищ Агабек! – приветствовал хозяина комнаты вышедший из шкафа резидент ОГПУ в Бухарской республике Лацис, работающий под прикрытием. Это был пожилой человек среднего роста, широкоплечий, с упрямым бритым квадратным подбородком, с торчащими ежиком седеющими волосами, придающими лицу выражение неудовлетворенности.

– Здравствуйте, товарищ Лацис, – без особого энтузиазма в голосе сказал Агабек.

– Я вижу, вы недовольны тем, что я потревожил вас в час обеденного отдыха. Но ничего не поделаешь. Как только я увидел, что вы вошли в гостиницу, я тут же решил, не откладывая в долгий ящик, узнать у вас о том, как прошла встреча.

– Никак, – раздраженно сказал Агабек. – Я не успел обменяться со своим агентом и двумя словами, как за мной увязались двое в кожанках. Пришлось уходить. Вот только что добрался до кровати и хотел отдохнуть.

– Отдыхать после победы мировой революции будем! – торжественно, словно на параде, объявил Лацис, дружески похлопав Агабека по плечу. – Возвращаясь к нашему разговору, я хотел бы уточнить, может быть, вам показалось, что люди в кожанках сели вам на хвост.

– Нет. Я уверен в этом. Скорее всего, мой агент уже был под колпаком у секретной службы Бухарской республики, и местные агенты просто отслеживали все его контакты. Так что вольно или невольно он навел их на меня.

– С чего вы взяли, что это люди из секретной службы?

– По манере поведения и, конечно же, по кожанкам, которые им недавно, по просьбе совета назиров, выдали из московских запасов ОГПУ.

– Ах да, – хлопнул себя по лбу Лацис, – я же сам ходатайствовал перед Феликсом Эдмундовичем о выделении местным пинкертонам кожаной амуниции… Погоня, устроенная за вами, наводит на невеселые размышления, – задумчиво добавил он. – По имеющейся у меня и пока что непроверенной информации, в Бухаре осуществляется тайная подготовка к перевороту, направленному на создание в пределах Восточной Бухары самостоятельного эмирата. То, что это уже в течение нескольких лет бывший бухарский эмир, который направляет разбойничью деятельность басмачей, спит и видит, мы знаем. А вот то, что сторонниками создания этого эмирата являются высшие чины не только правительства Бухарской республики, но и Совета народных вазиров, я узнал совсем недавно. И то, что на наших агентов со стороны бухарской секретной службы началась настоящая охота, еще раз доказывает, что заговор зреет на самом высоком уровне. Поэтому, не откладывая в долгий ящик, уже в ближайшее время вам необходимо взять в разработку все, что связано с подготовкой контрреволюционного заговора. Начните с факта нападения на вас в поезде. Уточните – случайный это прокол агента или предательство?

– Но как это сделать? У меня нет надежных людей ни в правительстве, ни тем более в секретной службе.

– Я постараюсь вам помочь, – пообещал Лацис.

– Вы хотите дать мне в помощь людей?

– Нет! На это и не рассчитывайте. Здесь у нас не так много людей, чтобы ими разбрасываться. Каждый должен тянуть свою лямку, – категорически заявил Лацис и, хитро улыбнувшись, добавил: – Я дам вам прекрасную наводку. И только лично от вас будет зависеть, воспользуетесь вы ей в этом деле или нет. Приказать вам я не могу, да и не хочу.

– Я весь внимание, – заинтересовался Агабек.

– Вчера, возвращаясь на поезде из Новой Бухары, в вагоне я услышал разговор двух мужчин и женщины, которые оживленно обсуждали вопросы предстоящего всебухарского курултая. Прислушавшись, я заметил, что разговор ведет женщина, мужчины лишь поддакивали или делали незначительные замечания. Большого ума не надо, чтобы догадаться, о том, что, по всей видимости, женщина эта работает в Совете народных вазиров. И работает не простой машинисткой, а, судя по информированности и знанию имен некоторых бухарских руководителей, состоит на руководящей работе. Не знаю почему, но мне подумалось, что эта неординарная особа обязательно должна быть красавицей. И вы знаете, я не ошибся. В Бухаре, выйдя на перрон, я дождался, когда из вагона выйдут мои болтливые попутчики. Двое мужчин в полувоенных френчах ничего интересного собой не представляли. Только молодая женщина, вышедшая вслед за ними, своей стройной фигурой, точеными ножками, а особенно смуглым, тонким личиком, окаймленным густыми иссиня-черными кудряшками, а особенно жгучий взгляд ее черных словно смоль глаз вызывали восхищение не только у меня, но и у многих, столпившихся на перроне мужчин, которые, глядя ей в след, восхищенно цокали языками.