скачать книгу бесплатно
Красава набрала воздуха в пышную грудь.
– Мне нужно приворотное зелье!
– Зачем? – еще сильнее удивилась я. – Если Рожаницы соединили ваши жизни…
– Соединили, – оборвала меня девушка. – Я гадала, и по всему выходит он. Но боюсь, что… Брысь! – Красава отпихнула ногой подобравшегося поближе Василия. – Он не понимает своего счастья. Мне нужно его приворожить, а дальше все пойдет как по маслу.
– Подожди, Красава. Сначала давай я тоже погадаю тебе.
Несмотря на недовольную гримаску гостьи, я поставила перед ней наполненную до краев чашу, пододвинула свечи так, чтобы их пламя отражалось в воде, и прошептала нужный заговор.
– Смотри в воду и увидишь своего суженого.
Сама я отвернулась к окну, глядя на посветлевшее небо и черные линии березовых ветвей на его фоне. Не хотелось ни смущать девушку – хотя, кажется, Красаву смутить невозможно – ни видеть лицо того, кто покажется на дне чаши.
Обычно проходило не менее четверти часа, прежде чем гадающая девица издавала радостный визг. Иногда мы ждали вдвое-втрое дольше, пока вода не мутнела. Это означало, что сегодня Рожаницы ничего не скажут. Однако Красава вскрикнула уже через пару минут и так сильно оттолкнула от себя чашу, что вода выплеснулась на стол.
– Вот! – с непонятным ожесточением выплюнула она. – Я же говорила, что это он! Яромир!
Я не удивилась, услышав это имя. В памяти еще не успел стереться образ веселого охотника, обнимающего красавицу за тонкий стан и поющего вместе с ней обрядовую песню.
– Мне нужен приворот! – повторила Красава. – Виринея, сделай мне его!
– Не могу, – отрицательно покачала я головой. – Точнее, могу, но не буду. Если Рожаницы соединили ваши судьбы, то приворот только навредит. В вашей жизни не будет счастья. Подожди немного, и все сложится само собой. Хочешь, погадаю, выйдешь ты замуж в этом году или нет?
Красава словно не слышала меня.
– Не будет счастья? – визгливо повторила она. – Ведьма, ты сама понимаешь, что говоришь? Я справлюсь без тебя!
Мазнула по воздуху роскошная пшеничная коса, взвихрился подол праздничной рубашки, хлопнула дверь – Красава, не удосужившись попрощаться, выскочила в мороз. Я пожала плечами, провела по столу полотенцем, вытирая расплескавшуюся воду, а потом внезапно придвинула чашу к себе. В темной глубине мигнуло свечное пламя. Губы зашептали знакомые слова. Повеяло теплом от ладони, прошедшей над прохладной водой.
Присел рядом Василий, с любопытством вместе со мной заглядывая за резной ободок. Конечно, он удивлялся. Собрана никогда не гадала сама себе.
Мы долго и пристально смотрели на темную, колышущуюся воду. Коту, в конце концов, надоело, и он занялся умыванием. Я же не отрывала глаз до тех пор, пока они не заслезились. Пришлось сморгнуть раз, другой… Вдруг в чаше что-то изменилось. Вода помутнела?
Нет. Я с удивлением смотрела на показавшееся на дне лицо. Мужское. Копна светлых волос. Резкие скулы. Приподнятые в улыбке уголки губ. Глаза цвета речной воды в солнечный полдень.
– Чур меня! – не своим голосом выкрикнула я, вскакивая со скамьи. Вода расплескалась во второй раз за ночь. Образ исчез.
Я не могла видеть в чаше Яромира. Он не мог показаться сразу двум девушкам – Рожаницы не допустят такого. Это ошибка. Ворожее нельзя гадать на себя.
Полетела круговерть хлопотных дней. За привычными делами ворожеи, которые теперь лежали только на моих плечах, я не могла выкинуть из головы все, что случилось на Солнцеворот, и невольно обращала внимание на Яромира. Кажется, Красава была права: молодой охотник еще не понимал своего счастья и обращал внимание на дочь старейшины не больше, чем на других. На посиделках он хватал то пяльцы одной девицы, то пряслице другой, требуя от них выкупа-поцелуя, плясал с третьей и никогда никого не утаскивал в укромный уголок пошептаться. В День Домового Красава чуть ли не под руки ему лезла, предлагая сваренную ею кашу для угощения хозяина дома. Яромир же наполнил плошечку, взяв понемножку у всех девушек. Я ничего не понимала: он противится Рожаницам или же просто еще не знает, что они покрасили нитку его судьбы?
Глухой лютеньской ночью в двери заколотили так, словно разверзлась земля. Старейшина ворвался внутрь, еле дождавшись, пока я подниму засов.
– Матушка Виринея! Пора!
Мельком удивившись, что он пришел сам, а не прислал кого-нибудь из домочадцев, я сунула ноги в сапоги, набросила шубку и прихватила загодя собранную сумку.
– Давно началось?
– Еще на закате, – виновато выдохнул Горазд и торопливо пояснил, видя мои нахмурившиеся брови. – Видана все уверяла, что не нужно тебя тревожить, они, мол, сами справятся, нехитрое дело-то…
Я нахмурилась еще сильнее. Видана, дородная жена старейшины, выносившая и родившая с десяток детей, конечно, могла не доверять юной ворожее.
– Так может, мне и идти не стоит?
– Что ты, матушка!? – изменился в лице Горазд и замахал рукавицей. – Миланка диким криком кричит, надрывается. Я не стал глупых баб слушать, сам побежал. Помоги дочке, матушка Виринея. Первый внук ведь у меня в мир торопится.
Я дослушивала его слова, уже закрывая лицо от морозного сильного ветра.
Добротная, хорошо протопленная баня чуть не лопалась от количества скучившегося в ней народа. На будущего отца, всегда спокойного и неторопливого Бояна, теперь сжимающегося при каждом доносившемся изнутри крике, я натолкнулась на пороге. С ним я разобралась очень быстро.
– Нож при себе? Обнажи и ходи вокруг бани, пока все не закончится. Не подпускай к жене темные силы.
Лицо Бояна прояснилось, он проникся осознанием важности порученного ему дела, достал нож длиной в локоть и побрел вдоль стены.
В предбаннике метались две тетки Миланы, поминутно взвизгивая и охая – считалось, что тем самым они снимают часть боли с роженицы. Им я поручила принести и согреть еще воды. Тетки, казалось, были рады убраться хотя бы к колодцу, не находиться рядом со страдающей женщиной.
Милане действительно было плохо. Одним взглядом я оценила и непривычную бледность всегда румяной девушки, и закушенную от боли, кровоточащую губу, и впившиеся в полок пальцы, и повисшие сосульками распущенные волосы.
– Пей, пей, – повторяла Красава, поднося сестре чашку… не знаю с чем. Милана не слышала ее, запрокидывая голову назад и страшно крича. Сидевшая рядом с ней Видана вытирала дочери пот и слезы и шептала, призывая на помощь Рожаниц. Тут уже Морана скоро примчится…
– Уходи, – бросила я Красаве, отбирая у нее чашку. Вода, смешанная с клюквой, для укрепления сил. Хорошо, но сейчас это не поможет. Тут не силы добавлять надо, а удерживать роженицу, пока она к Великой Праматери не ушла вместе с нерожденным дитем.
– Тебя никто не звал! – прошипела Красава.
– Звал. Твой отец. А теперь уходи, не мешай!
– Иди, дочка, – добавила и Видана дрожащим голосом. Девица блеснула гневом в глазах и выметнулась наружу.
Я выплеснула воду на камни, зачерпнула кипятка из бадьи и быстро сыпанула в чашку щепоть приготовленного сбора.
– Милана, – я присела на корточки перед ней. – Глотни. Все будет хорошо, поверь мне.
Мутный взгляд роженицы чуть прояснился. Она сделала глоток, другой – и вновь закричала, раздираемая болью. Я сунула чашку Видане, дождалась, пока схватка угаснет и ощупала выпяченный живот. По спине пробежал отчетливый холодок. Сердце сжалось. Ребенок лежал неправильно. Нужно его повернуть, иначе потеряем и его, и мать. Матери-Рожаницы, помогите мне!
В чашку полетели две капли настоя. Подумав, я добавила еще одну.
– Пусть она выпьет до конца.
А сама уже настраивалась, как учила меня Собрана, переходила в серый, без красок и запахов мир, где тонкими лучиками еще светились две нитки – Миланы и ее нерожденного сына. Нащупывала потеплевшими, почти обжигающими ладонями невидимое в животе дитя, рвущееся в мир, и разворачивала его вдоль материнского тела. Просила Рожаниц не обрезать его жизнь и не подпускать к нам богиню смерти.
Потом мы с Виданой, поддерживая с двух сторон Милану, водили ее кругом от полка до двери и обратно, посолонь, давая время от времени глотнуть отвара.
Потом я сидела, поддерживая раздвинутые ноги роженицы, которая вцепилась пальцами в дерево, уговаривала ее тужиться и вливала в усталую Милану свои силы.
Наконец, показалась головка, и мне на руки выпал крупный мальчишка. Он обозрел все вокруг и обиженно заверещал, получив от меня шлепок по попе.
– Сын у тебя, – выдохнула я, кладя мальчика на руки матери. Свежеиспеченная бабушка метнулась к порогу, неся стрелу и нож: перерезать пуповину, чтобы охотником рос, как отец и дед.
В баню ворвался Боян.
– Кто?
– Сын у тебя, – повторила я, устало ополаскивая ладони. Дальше справятся без меня: муж, мать, набежавшие тетки… Можно выйти, прислониться к стене, потому что почему-то не держат ноги, смотреть на ясное утро, чирикающих воробьев и бегающих собак, и всей грудью пить холодный, пахнущий хлебом и дымом воздух.
У крыльца щебетали и хихикали подружки Красавы, прибежавшие поздравить с новорожденным. Я воспринимала их болтовню как часть общего звукового фона, пока из него не выбился пронзительный голосок Любавы:
– А когда Яромир будет дитя на руках держать?
На нее зашикали, ругая за неприличный вопрос, но Красава недовольно протянула:
– Не знаю. Как Рожаницы решат.
– А я слышала, – не унималась хохотушка, – он свататься собирается. Как, говорит, лис на шубку набьет, так и зашлет сватов.
– Кому говорил? – загомонили девицы. Мне расхотелось стоять на месте и подслушивать досужую болтовню. Сил от этого не прибудет, а обычные дела никто за меня не сделает. Я осторожно, чтобы не показаться на глаза хихикающей стайке, выбралась со двора.
Чтобы тут же натолкнуться на того, о ком не хотела слышать.
Яромир заботливо поддержал меня, отобрал сумку и закинул себе на плечо.
– Давай провожу. А то упадешь еще ненароком, сломаешь ногу, кто тогда нам Масленицу сожжет? – наполовину в шутку, наполовину серьезно предложил он.
– Чур меня! – всколыхнулась я, вскрикнув слишком громко. – Не зови беду, она тут неподалеку ходит!
Спиной я почувствовала, что за нами наблюдают, изловчилась, бросила взгляд назад и уверилась в своих ощущениях. Красава, сойдя с крыльца, пылающими от гнева глазами смотрела на нас.
– А ты не боишься? – не подумав, поинтересовалась я.
– Чего? – удивился Яромир. – Беды? Не боюсь. Меня Леля-Рожаница при рождении поцеловала.
Он распахнул рубаху, показывая круглое розовое родимое пятнышко над сердцем. Я не стала объяснять, что имела в виду совсем не беду, а его суженую, которая с удовольствием убила бы взглядом или меня, или его, или нас обоих. Развернулась и пошла, крепко уцепившись за надежную руку охотника. Меня распирало любопытство: сколько же ему осталось добыть лис на шубку? Скоро начнется линька, и, если он не успеет до Красной горки, то сватов придется засылать уже ближе к зиме. Но я ничего не спросила. Шла, чувствуя себя непривычно защищенной, и чувствовала, как прожигает спину взгляд Красавы.
Через несколько дней я полезла в кладовую собрать травки для Миланы, чтобы лучше молоко шло, и замерла с поднятой рукой. В моих запасах кто-то копался.
Я тряхнула головой и присмотрелась получше. Нет, все верно. Вот этот мешочек стоял в первом ряду, я часто использую крушину. Вот из этого пучка явно вытянули пару веточек, вот здесь просыпались измельченные листья кровохлебки. Травы кто-то взял без спроса, и я догадывалась, кто.
– Василий! – с упреком подозвала я кота. Зверь лениво поднял морду, приоткрыв янтарный глаз. – Ты почему за порядком не следишь? В нашей кладовой копаются, как в своей собственной, а ты и ухом не повел!
– Мррр? – удивился кот, грациозным прыжком соскочил на пол и обследовал кладовую.
– Мря-я-у! – возмущенно сообщил он, наконец. Я восприняла это как извинение и обещание, что с этих пор Василий не даст спуску незваным пришельцам. Мне и самой стоило принять меры. Зачаровать дверь, например. Или сообщить старейшине о проделках его дочери. Однако не хотелось доводить Красаву до выставления на всеобщий позор. Для начала поговорю с ней.
Отдав Милане травяной сбор и полюбовавшись крепко спящим Ратибором, я в буквальном смысле поймала за косу ее младшую сестру и отвела ее за сарай, где нас никто не мог бы услышать.
– Верни мне травы.
– Какие? – округлила глаза девица.
– Бессмертник, почегда, козлиный вертлужник, – методично перечисляла я весь список украденных трав. С каждым названием личико Красавы все больше и больше вытягивалось. – Все травы, нужные для приворотного зелья. Верни их.
– А то что? – задиристо поинтересовалась девушка, перебрасывая за спину косу. – Сама решила приворожить?
– Красава, – стараясь не терять хладнокровия, проговорила я. – Привораживать суженого украденными травами – это только гневать богов и ломать свою судьбу. Ты хочешь, чтобы Яромир отвернулся от тебя, когда действие зелья закончится? Или будешь поить его всю жизнь? А сама бездетной не боишься остаться, отравив семя мужа украденными травами?
– Накаркаешь, ворожея! – скривила губы Красава.
– Это ты сама на себя беду кличешь, – спокойно возразила я. – Верни травы. Будем надеяться, ничего серьезного еще не произошло. Обещаю, что твой отец ни о чем не узнает.
Вот тут Красаву проняло. Она-то знала, что отец скорее поверит мне, чем взбалмошной дочери. Самое меньшее, что ей грозит – это просидеть взаперти до будущей помолвки.
– Хорошо, – процедила она сквозь зубы и с недовольным видом ушла в избу. Отсутствовала она долго. Я уже устала ждать и раздумывала: пойти ее поторопить, пока на меня не наткнулся старейшина, или оставить все на волю Сварога. Спросит Горазд, почему я тут стою – честно отвечу, а там пусть сам с дочерью разбирается. Я сделала все что могла.
Красава все-таки вернулась, чуть ли не швыряя мне в лицо пахучий мешочек. Невозмутимо развязав его, я высыпала на ладонь щепотку трав и присмотрелась. Вроде бы то, что нужно.
– Не торопи события, Красава, – на прощание посоветовала я и, не удержавшись, добавила: – Не так много лис на шубку и надо. Жди скоро сватов.
Девушка почему-то вспыхнула, прожгла меня огненно-гневным взглядом и убежала. Я в задумчивости проводила ее взглядом и неторопливо ушла сама, пообещав себе последить и за девицей, и за ее суженым. Не отсыпала ли она себе травок? Накличет же беду, глупая…
Прикатила румяным блином Масленица. Бодро чирикали воробьи, нежась в лучах возродившегося солнца. Жизнерадостно визжали ребятишки, затеявшие игру в снежки. Ярко и весело горело соломенное чучело, знаменуя победу Весны в вечной битве с Зимой. Шумно праздновали родовичи окончание самого сурового, самого холодного и мрачного времени года. Только у меня сжималось от мрачных предчувствий сердце.
Яромир не отходил от Красавы ни на шаг, глядя на нее влюбленными, чуть замутившимися глазами. Отдавал ей все выигранные расписные яйца. Подносил чарку с горячим медовым сбитнем. Крепко держал за руку в «ручейке», с задорными песнями обтекавшим зажженные костры.
Что же ты наделала, Красава? Ведь не миновать теперь беды!
Она не заставила себя долго ждать.
Оттепель держалась неделю. Потом Зима из последних усилий напряглась, собрала весь оставшийся у нее снег и высыпала на землю. Завихрило, запуржило, прикрыло уже подтаявший наст новым слоем.
А перед этим почти весеннее тепло выгнало из берлоги медведя. На шатуна, голодного, злого, натолкнулся погнавшийся за последней лисой Яромир.
Я растирала занедужившего братика Любавы барсучьим жиром, когда в избу ворвался соседский постреленок.
– Матушка ворожея! Там! – с порога завопил он, не стряхнув снег с валенок и полушубка. – Там!
– Что? – повернулась я, уже чувствуя нутром, что случилось что-то очень плохое.
– Там! Медведь Яромира задрал! К вам в дом отнесли! Все лицо когтями располосовано и спина! Кровища везде!
Девушки, щебечущие на лавке под окном, завизжали еще на первой фразе. Когда же мальчишка выкрикнул последние слова, они повскакивали с мест и заметались по комнате, не зная, куда, и, главное, зачем бежать. Только Красава невозмутимо сидела, вышивая на праздничной рубахе затейливый узор.
С абсолютно ясной головой, сжавшимся от боли сердцем и подрагивающими руками я сунула хозяйке дома горшочек с жиром и, торопливо одеваясь, подошла к дочке старейшины.
– Мне пригодится твоя помощь.
Красава даже не оторвала взгляда от вышивки.
