скачать книгу бесплатно
– Ты ворожея, сама и справляйся.
Метавшиеся по избе подружки замерли.
– Но он же твой суженый? – не выдержала Любава.
– Кому он нужен, такой… медведем порченый? – равнодушно кинула их подружка, делая очередной стежок.
Кто-то ахнул. У хозяйки вывалился из рук горшочек. Кто-то, кажется, не сдержался и залепил пощечину Красаве. Я не видела всего этого, несясь по скользкой, узкой тропке к своему дому. Счет шел даже не на минуты – на секунды. С каждым мгновением из Яромира утекала жизнь, и хорошо, если я застану его живым.
Застала.
Чуть дрогнули губы под приложенным пальцем. Продолжали биться жилка на бледном виске. Отталкивая ужас и обреченность, я делала то, что должна была: промыть раны. Приложить к ним чистую тряпицу, смоченную в целебном бальзаме. Перевязать спину. Осторожно перевернуть Яромира на бок. Обработать таким же образом раны на лице. Влить в рот три… пять капель заветного настоя на редких травах, которые, как говорила Собрана, могут и мертвого поднять. Вот и проверю ее слова.
Яромир открыл потерявшие прежний цвет глаза. Шевельнулись посеревшие губы.
– Не успел… последняя лиса оставалась…
– Молчи! – взметнулась я, чувствуя горечь и странную обиду. Даже на пороге смерти он думает о Красаве…
– Совсем твоя шубка истрепалась…
Я чуть не вскрикнула, не веря своим ушам. Но Яромир уже не мог говорить, падая в темную бездну беспамятства.
Взвыл и соскочил с лавки Василий. Глядя на запертую дверь, он выгибал спину, топорщил шерсть и страшно шипел.
– Не отдам! – отчаянно закричала я, хватая охотника за руки. – Уходи прочь, Морана! Он еще не твой!
Трепетала под нажимом тонкая завеса, отгораживающая Яромира от мира мертвых. Я как могла укрепляла ее, подпитывая еле теплящийся огонек его жизни. Матери Рожаницы, помогите мне! Не отпущу Яромира в объятия Мораны! Она не получит его! Не сейчас!
Схватив нож, я полоснула запястье и оросила брызнувшей кровью повязки на его теле, чтобы запутать Морану, чтобы не различала она, где живой, а где умирающий человек…
Василий перестал шипеть, успокоился и улегся у Яромира в ногах, чутко поводя ухом. Мне в спину перестал давить чужой мертвенный взгляд. Руки неудержимо тряслись, ноги не держали и подкашивались, а с сердца точно упал тяжелый груз. Огонек в теле охотника перестал мерцать и загорелся ровным, хотя еще и слабым пламенем. Яромир крепко спал.
Истощенная Зима уползла в дальние закоулки, под развесистые коряги, в темные пещеры восстанавливаться. Молодая, полная сил Весна решительно взялась за дело: пригревало солнышко, потекли веселые ручьи, заплакали сосульки на крышах, вылезли на проталинах первоцветы. В день, когда хозяйки пекут жаворонков, а ребятишки, схватив печево, славят приход тепла и проснувшуюся ото сна природу, Яромир первый раз смог самостоятельно сесть и выпить молоко.
– Виринея? – позвал он хриплым, плохо слушающимся его голосом. – А если сватов зашлю – пойдешь за меня? Без шубки?
Я хотела отшутиться, но что-то в его словах заставило дрогнуть сердце. Молча подошла и опустилась перед ним на колени, заглядывая в прежние, цвета реки в солнечный полдень, глаза.
– А не боишься?
– Чего? – криво – на щеке еще не зажил окончательно кривой шрам от удара когтя – усмехнулся он.
– Жены-ворожеи.
– Глупая… – смягчился его голос. – Такой жены не бояться надо… Гордиться… на руках носить.
Сильные пальцы, способные и тугой лук натянуть, и нож метнуть, и топором махнуть, удивительно нежно провели по моему виску, щеке, завели за ухо прядь волос…
Таяло сердце, млея от нежданной и такой сладкой ласки. Кружилась голова от всплеска непривычных чувств. И только одна, холодная и неприятная мысль портила все удовольствие.
– А как же Красава?
Яромир, посмурнев, убрал на колени руку, понимая, о чем я. Медленно, подбирая слова, заговорил:
– Помстилось мне тогда, Виринеюшка. Морок нашел. Всегда только тебя видел. Веришь?
Я молча смотрела на него, в поисках малейшего признака лжи, и не находила ее.
– Верю.
– Так пойдешь за меня?
– Пойду…
Весть о скорой свадьбе стайкой воробьев разлетелась по селению. Яромир, пошатываясь, перебрался к себе домой: негоже, мол, невесте с женихом в одном доме проживать. Местные женщины во главе с Виданой кинулись шить мне приданое: негоже, чтобы ворожея замуж выходила бесприданницей, не имея ни платочка, ни полотенчика. Меня тоже усадили, вручив иглу – по обычаю, невеста должна вышить для будущего мужа новую рубаху. И неважно, что у простых девушек на подготовку приданого уходили годы, а у меня было несколько недель. В хорошей компании, за песнями и прибаутками, работа спорилась.
Красава не принимала участие в посиделках. Если они проходили в чужом доме, она просто не являлась. Если же в ее родном – сидела в углу и сверлила меня злобным взглядом.
Мне это не нравилось. Сглаза я не боялась – что за ворожея, если не сумеет от злого глаза защититься? Но и сидеть с ощущением чего-то тяжелого и неприятного, проникающего под кожу – приятного мало.
Договорившись с Виданой, я как-то раз пришла пораньше, застав Красаву одну в избе. Зыркнув из-под бровей, девица попыталась удрать, но не успела. Я преградила ей дорогу.
– Почему ты злишься?
– А то непонятно? – фыркнула девушка, задрав подбородок.
– Яромир больше не твой суженый. Ты сама от него отказалась, порвав связь между вами.
– Связь? – ядовито передразнила Красава. – Не было между нами никакой связи. Я всегда видела в чаше только туман. Это ты не дала мне поймать счастье! Ты не дала приворота! Ты испортила всю мою жизнь!
– Красава, – потрясенно проговорила я. – Послушай себя! Ты сама, и только ты виновата во всех своих бедах, которые и не беды вовсе. Ты не любила Яромира, иначе не бросила бы его на краю смерти. Счастье нельзя поймать. Оно само приходит к тем, кто его достоин.
– Так я недостойна счастья? – прошипела девица и, отпихнув меня в сторону, выскочила на улицу. Мне оставалось только вздохнуть и пожать плечами.
Свадьбу играли в купальскую ночь. Было все: и старейшина Горазд, исполняющий роль посаженого отца; и венок, сплетенный Миланой, лежащий на плотном платке невесты; и обрядовые печальные и веселые песни; и прыжок через очищающий костер рука об руку с мужчиной, ставшим моей судьбой; и горящее колесо, катящееся в реку; и плывущие по ней венки девушек…
И утонувший венок Красавы…
И фиолетовый огонек цветка папоротника на полянке в лесной чаще, который мы с Яромиром не заметили, занятые только друг другом…
И мелодичные песни звезд в высоком бархатном небе, обещающие нам долгую и счастливую жизнь…
Сказ про лесную ведьму и Дагмара-кузнеца
По ночам, когда месяц косой задевает верхушки осин,
А лохмотья костра улетают в бездонное небо,
Собираются все в тесный круг, и иссохший старик Никодим,
Подкрутив ус седой, вспоминает то быль, а то небыль.
Он, прищурясь, вещает про мудрую древнюю птицу Сирин,
Что своими крылами похожа на грозную тучу,
Про охотника Сандро, который ушел за добычей один
И нашел гномий клад за высокою горною кручей.
А еще – про хозяйку лесную, что прячется в дикой глуши,
С тонким станом и прядями цвета степного заката,
Но, в чащобу глухую попав, ты красотку искать не спеши.
Кто увидит ее – тот теряет покой без возврата.
Вот в соседней деревне, за речкой, недавно жил Дагмар-кузнец.
Две сажени в плечах, сам красив и как солнышко рыжий,
Раз весной, за рудою пойдя, заблудился в лесу молодец,
И вернулся домой через год, неизвестно как выжив.
И с тех пор на себя перестал быть похож здоровяга-кузнец,
Он не ел, не ковал и не пил, лишь стоял на крылечке,
И сжимал в руках дивный, из травок и веток сплетенный венец,
И с тоскою смотрел в темный лес, там, за лентою речки.
Так и лето, и осень прошли, а кузнец все печально глядел,
А потом запуржила метель, и покрыл снег избушку,
Нашли утром пустую ее, и огонь в очаге не горел,
Только длинная нитка следов уводила к опушке.
И не видел никто кузнеца, – завершает старик Никодим.
Все молчат, только нежно воркует с травинками ветер,
Где-то в чаще лесной ведьма кормит могучую птицу Сирин,
Да смеются заливисто солнцеволосые дети.
Большая когтистая лапа махнула прямо перед моим носом.
– Ты что? – возмутилась я. – Сирин, я же тебе помогаю!
В ответ на это громадная птица жалобно испустила мелодичную трель и толкнула меня массивным телом так, что я едва удержалась на ногах. Белый, мирно спавший, свернувшись, в углу, вскочил на лапы и грозно рыкнул, оскалив безупречные белые клыки. Сирин еще раз вскрикнула. По ее человеческому лицу скатились две слезы. Но зато птица замерла, с ужасом глядя на крупного белого волка, позволяя мне заняться тем, чем я и собиралась с самого начала: осмотреть сломанное крыло.
– Где же тебя так угораздило, милая? – грустно пробормотала я, обрезая перья и соединяя разошедшиеся концы плечевой кости. Ответа не последовало, но я и так знала: Сирин не совладала с бурей, упала на дуб и уже пешком добрела до меня, волоча за собой крыло. Впрочем, выглядело все не так и плохо: перелом срастется, перья отрастут, и женщина-птица вновь сможет летать. Правда, на восстановление уйдет несколько недель, а это означает, что зиму она проведет в моем сарае.
Я придавила сломанную кость дощечками, замотала их чистой тряпицей и силой влила в рот Сирин горькое, но чрезвычайно полезное зелье, способствующее сращиванию костей. Птица бросила на меня обиженный взгляд, засунула голову под здоровое крыло, распушила перья и, кажется, собралась спать. Я пожелала ей спокойной ночи, потрепала по шее толщиной в мое бедро и кивнула Белому, все так же стоявшему на страже.
– Пойдем, я закончила.
Волк первым выскочил в приоткрытую мной дверь. Закрывал ее уже ветер. Я еле успела протиснуться сквозь узкую щель, как мощный порыв с силой захлопнул ее, сотрясая не такое и устойчивое строение. С пологой крыши на меня свалился пласт снега, запорашивая непокрытые платком волосы и воротник шубки. Одновременно несомый бураном снег ударил меня в лицо, кусая щеки, нос и губы. Глаза тут же заслезились.
Я подняла воротник, и не обращая внимания, что под шубку с него насыпались фунты холодных снежинок, спрятала руки в рукава, уткнулась носом в мех и побежала к избушке, то и дело соскакивая с протоптанной тропинки в сугроб.
– Белый, где же ты?
Успевший отбежать вперед волк вел себя странно: невзирая на бушующую вокруг метель, он стоял и принюхивался к чему-то. Или прислушивался, чутко поводя настороженными ушами.
Наконец, я добралась до избушки и затопала на крыльце ногами, стряхивая снег с валенок и шубки. Еще немного, и я окажусь в тепле, рядом с жарко натопленной печкой, а на столе ждали крынка с ягодным морсом, мед и напеченные с утра пирожки с грибами.
Подскочивший ко мне Белый рыкнул.
– Ты что?
Еще один рык. Видя, что я не понимаю его, волк легонько ухватил зубами подол шубки и потянул меня в сторону леса.
– Белый, куда? Зачем? Там метель? – жалобно запротестовала я, уже понимая, что что-то случилось, и требуется моя помощь. Волк потянул сильнее и добавил в рычание несколько предупреждающих ноток.
– Дай только мне платок накинуть, – обреченно попросила я. Белый, перебирая лапами от нетерпения, дождался, пока я возьму из сеней платок и теплые рукавицы, и мотнул головой в сторону торчащих из сугроба саней-волокуши. Привыкнув доверять чутью моего верного спутника, я намотала на запястье веревку от них и, тщетно пытаясь спрятать лицо от пронизывающего ветра и снега, поспешила за Белым.
Волк шел впереди, прокладывая дорогу и увязая по брюхо, и поминутно проверял, не отстала ли я. Я шла. Отложила мечты о теплой печке и морсе, тянула за собой сани и торопилась, стараясь не потерять в снежном коловороте пушистый белый хвост.
К счастью, идти пришлось недалеко. Через четверть часа Белый привел меня к оврагу, до которого летом добегал за пару-тройку минут, и, еще раз принюхавшись, начал истово рыть лапами снег. Я бросила сани и присоединилась к нему.
Почти тут же рука наткнулась на нечто холодное и твердое. И одетое. Мы с Белым заработали еще быстрее, добавляя к уже и так вьющимся вокруг нас мириадам снежинок новые вихри.
Мужчина.
Массивный – раза в два шире меня в плечах. Высокий – на голову, если не больше, выше меня. С крепкими руками и небольшой круглой бородкой. И живой – моя бесцеремонно засунутая ему за пазуху рука обнаружила биение сердца.
– Какой ты молодец, Белый, – похвалила я волка. Тот фыркнул, давая понять, что для него это привычное дело, и дернул веревку саней, подтягивая их ко мне. Я с трудом затащила найденыша на волокушу, еще раз искренне поблагодарив Белого. Без саней я никогда в жизни бы не дотащила крупного мужчину до избушки, а оставлять его умирать от холода – не в моих правилах.
Обратная дорога показалась немножко легче, несмотря на тяжелую ношу: то ли ветер стих, то ли изменил направление и теперь подталкивал в спину. Возле дома возникла новая проблема: как затащить так и не пришедшего в сознание незнакомца в избу по пяти ступенькам и через сени? Но мы справились и с этим. Белый уцепился зубами за воротник полушубка и, упираясь всеми четырьмя лапами, помог мне взволочь найденыша в благословенное тепло.
Пару полешек – в печь, шубку – на лавку, воду – в котелок над огнем, платок – с головы, валенки в угол, мясную кашу – Белому – заработал, умница моя, и после всего этого – упасть на колени перед лежащим на половичке незнакомцем. На лавку мы затащить его уже не смогли.
Сердце по-прежнему билось. Белые щеки начинали приобретать розовый цвет и скоро, если судить по собственному опыту, станут малиновыми и начнут щипать. То же самое и с пальцами. Я стащила с найденыша валенки и внимательно осмотрела неожиданно чистые ноги. Нет, отмораживанием тут и не пахнет: теплая обувь и рукавицы избавили меня хотя бы от этой проблемы. Тогда почему же, мил-человек, ты еще не пришел в сознание?
А человек действительно милый. На лице ни рябинки, ни морщинки, ни царапинки, ровный нос, кустистые брови, сходящиеся у переносицы, и волосы цвета предзакатного солнца. Лет двадцать пять на вид. Крепкий и жилистый.
Я сыпанула в кружку пригоршню трав, залила их кипятком, сама вдохнула животворящий аромат и опять присела рядом с найденным мужчиной.
– Ну давай, приходи в себя. Ты же не можешь вечно лежать у меня на полу?
Я подула на ложку, которой зачерпнула настой, и осторожно поднесла к обветренным губам.
– Пей. Ну?
Горячая жидкость частично стекла на бороду, частично проникла внутрь. Мужчина закашлялся, дернулся и открыл глаза. Синие-синие, каким бывает только небо в разгар золотой осени.
Найденыш сжал руку в кулак, сгребая половичок, в его глазах мелькнул испуг, и он резко повернулся ко мне. Как ни странно, мой довольно растрепанный вид и общество белого волка его не встревожили. Страх и напряжение пропали, заместившись удовлетворением.
– Ты, – констатировал мужчина и вновь вознамерился потерять сознание.
– Эй! – возопила я, хватая его за руку.– Не смей! Вернись ко мне!
В чувство найденыша привели не мои испуганные крики – конечно, испуганные, я не могла ни оставить незнакомца валяться на коврике у двери, ни затащить его на лавку – а мокрый и горячий язык Белого. Волк, с интересом наблюдающий за происходящим и попутно выкусывающий льдинки между пальцев, встал, не торопясь подошел к нам и от души вылизал щеки и лоб мужчины.
