Близнецы

– Сегодня у нас с женой годовщина свадьбы, мы решили одеться необычно, понимаете?

Официантка, замешкав, потопталась на месте, на ее лице можно было прочесть: «Ну, вы и выпендрились!». Но профессионализм взял верх, и она пробормотала: «Конечно! Очень необычно! Поздравляю! Как вам фирменное мясо от нашего шеф повара?»

Пока Мирослава давилась смехом, наблюдая всю картину, Захар заверил девушку, что все божественно, и он хочет заказать еще устриц и белое вино Muscadet.

Устрицы принесли во льду, на их створках налипли мелкие бисеринки влаги, Захар разлил по бокалам вино и поднял тост:

– За наш первый совместный ужин, дорогая! – он подмигнул Мирославе и продолжил, – Кажется, вечер, совсем не скучный?! Как считаешь?

Боцман завозился на коленках Мирославы и, получив засахаренную вишенку с пирожного, довольно заурчал.

Она сделала глоток и улыбнулась:

– Никогда бы не подумала, что войду в роль светской дамы и буду ужинать в шикарном платье в лучшем ресторане города. Здесь божественно вкусно готовят, но очень дорого! Хорошо, что мне заплатили гонорар за рекламу, иначе из светской леди я бы превратилась на глазах у всех в Золушку, у которой карета уже не карета – а тыква!

Захар поймал ее руку, когда она вытаскивала купюры из кружевного ридикюля – гонорар, что получила за съемку:

– Не надо. Я сам оплачу.

Мирослава замерла, чуть нахмурившись:

– Но…мы ведь почти не знакомы!

Захар сжал ее кисть чуть сильнее и посмотрел в глаза:

– Я был бы счастлив, завтракать, обедать и ужинать с такой девушкой, как ты.

Мирослава на мгновение растерялась. Спустив шпица на пол, сказала:

– Ну, вы и шутник, господин Гуров! Но…знаете, мне уже пора, совсем стемнело и…

Захар ответил:

– Я провожу тебя.

Он быстро рассчитался с официанткой, оставив щедрые чаевые. Мирослава на обратном пути больше молчала, ее шпиц гавкал на встречающихся по дороге кошек. А Захару нравилось идти с ней пешком под руку.

Шелковые перчатки она давно сняла, и он видел ее руку, обнаженную по локоть. И теперь он понимал, что чувствовали мужчины, видя лишь небольшую полоску кожи своей дамы.

И это было так необычно для него, лишь слегка касаться пальцами нежной кожи и балдеть от, будто бы запретного ощущения. Хотелось провести рукой выше, задержаться на внутреннем сгибе ее локтя, и коснуться губами запястья.

Когда они остановились около старой пятиэтажки увитой лианой Глицинии, Захар с сожалением выдохнул, услышав то, что и должен был услышать в конце прогулки:

– Ну, вот мы и пришли. Вечер был замечательным…

Захар развернул её к себе так быстро, что сам не смог сообразить, как это получилось, что он целует ее розовые губы, слизывая с них запах моря, лайма, и только что выпитого Muscadet.

Мирослава замерла и даже одно сладкое мгновение отвечала на его поцелуй, а потом напряглась и оттолкнула его:

– Захар! Ты, кажется, заигрался в Гурова. И мне действительно – пора!

Не прощаясь, она скрылась в старом подъезде, где как он точно знал, скрипели деревянные лестницы. А он так и стоял, угадывая, в каком окне сейчас зажжется свет.

Глава шестая «Спасибо»

На следующий день он прислал ей курьером букет красных тюльпанов, потом прислал желтые нарциссы, потом белые хризантемы. Три дня наблюдал, как курьеры выходили из подъезда с букетами и вертели головой, не зная, куда пристроить цветы, которые она возвращала.

Захар наблюдал из окна машины. И то, что он видел, нисколько его не расстраивало. Наоборот! Улыбка на его смуглом лице становилась все шире, и он входил во все больший азарт! С девочкой оказалось не всё так просто! И она была необыкновенной: нежная, гибкая как ребенок, а ее смех звучал так заразительно!

Он видел, как Мирослава каждый день выпархивает из подъезда под ручку с одним и тем же темноволосым, курчавым парнем, который пока она что– то увлеченно рассказывала, смотрел на нее восторженно, и особенно радовался, когда она беззаботно и звонко смеялась.

Захар сжал протертую оплетку руля, взятой в аренду машины, ему уже давно надоело маскироваться и разыгрывать из себя следопыта. Тем более, когда вспоминал вкус ее манких губ.

Вечером третьего дня своих наблюдений, он услышал в темноте стук ее каблучков – сегодня она была особенно ярко и провокационно одета – облегающие кожаные шортики и топ со стразами, наверняка возвращалась с дискотеки.

Парень, который сопровождал ее нетвердо стоял на ногах и разговаривал гораздо громче обычного, уговаривая Мирославу, чтобы она пригласила его на чай. Потом он икнул, и сказал, что если нет чая, то он и на кофе согласен.

Тогда Захар вышел из «Вольво», дверца машины отчетливо хлопнула в тишине, Мирослава оглянулась, и замерла. Она сбросила руку своего спутника с талии, тот неуверенно покачнулся и упал бы, если бы Захар не подхватил его на лету, и не сгрузил бы на лавку. После паренек счастливо засопел.

Захар не мог видеть наверняка, но ему показалось, что щеки Мирославы порозовели, она хотела уйти, но по ее взгляду, направленному на лавку, Захар понял, что она не может бросить своего кавалера посреди улицы, хотя ей этого очень хотелось!

Ему стало смешно и одновременно так захотелось сгрести девочку в объятья, что он сделал несколько быстрых шагов по направлению к ней, однако Мирослава отмерла и, поняв, что Захар не приведение, отступила к подъездной двери:

– Всё! С меня хватит! А ты! – она взглянула на него блестящими глазами, метавшими молнии – Перестань присылать букеты!

Захар остановился в шаге от нее:

– Почему? Тебе не нравятся ни тюльпаны, ни нарциссы, ни хризантемы? Я пришлю другие цветы.

Мирослава топнула каблучком по цементному крылечку:

– Мне не нужны никакие цветы! У меня есть парень!

Захар развернул голову к спящему на лавке пареньку:

– Видимо, это твой парень?

Мирослава вспыхнула еще больше:

– Видимо!

Она развернулась, чтобы скрыться в подъезде, но Захар перехватил ее руку и притянул к себе, наконец, ощутив тонкий запах ее кожи, который не заглушали, а подчеркивали легкие, цветочные духи с апельсиновой ноткой.

Он прошептал ей:

– Я отвезу твоего парня, куда скажешь. Ты ведь знаешь, где он живет?

Мирослава медленно кивнула, и опять он с наслаждением вдохнул ее запах, около самой мочки ушка, но через несколько мгновений заставил себя отпустить ее.

Они ехали молча по ночной веселящейся Ялте. Мирослава сидела на переднем сидении рядом с ним, а её кавалер развалился на заднем, и все также сладко спал.

Когда подъехали к его дому, Захар перевесил его на плечо, втащил в подъезд и поднимал пешком до четвертого этажа. Нес его легко, как пушинку, и Мирослава, идя позади Захара, краснела, однако отмечала про себя, какие сильные у Захара руки и плечи – широкие, мускулистые.

Она шла, и чтобы хоть как– то прийти в себя, считала ступеньки, которые казались бесконечными! Добравшись до четвертого Степкиного этажа, своего в доску знакомого друга и одноклассника, Мирослава неудачно развернулась и уткнулась в спину Захара. И ей тотчас захотелось сбежать отсюда!

Захар держал Степу одной рукой, прислонив к стене, а другой рукой он открывал дверь, найденными в кармане Степки ключами.

Степа икнул, когда его уложили на диван в пустой квартире, и Мирослава с облегчением выдохнула – всё теперь с неё точно хватит!

Она бегом спустилась по лестнице и нырнула в темноту улицы, не оборачиваясь, чтобы больше не встречаться лицом к лицу с Захаром и не видеть его уж очень довольной улыбки светившейся – нет, не на губах! Улыбка плясала в его глазах!

Она слышала его шаги, знала, что он идет следом, не выдержала и обернулась:

– Я должна сказать тебе спасибо, Захар! Но мне не хочется! И вообще! – Мирослава обхватила голые плечи и крепко сжала их, она всегда в детстве так делала, когда хотела, чтобы от нее отстали и не трогали!

Захар протянул ей руку, его глаза смотрели теперь серьезно и голос звучал серьезно и даже чуть отстраненно:

– Мирослава, я просто отвезу тебя домой. И всё.

Пока ехали обратно, он волей– неволей кидал на Мирославу взгляды, она же старалась на него не смотреть, уставилась в окно, и перебирала тонкий ремешок сумочки, лежащей у нее на коленях. Она теперь была совсем другая, и Захар понимал почему.

Он не пытался завести разговор, включил музыку, в салоне зазвучала его любимый трек Макса Коржа: «Выстоять, хоть одет не по погоде, Я сам решил, пусть тралики уже не ходят!».

К третьему куплету песни, Мирослава улыбалась краешком губ, а потом рассмеялась, обращаясь к нему:

– Уже второй раз я на твоих глазах попадаю в дурацкую ситуацию, и ты меня выручаешь. Скажи, ты случайно не помощник моего ангела?

Захар хотел обнять ее, провести по волосам, коснуться губами за мочкой ушка, где так восхитительно пахло ею… Но вместо этого…он мягко улыбнулся и произнес:

– Все может быть. Только с нами, помощниками, лучше быть чуточку дружелюбнее, иначе мы очень, очень страдаем!

Пока они стояли на светофоре на красный свет, Мирослава легко прикоснулась к его щеке губами и прошептала:

– Спасибо.

Глава седьмая «Ландыши»

На следующий день, проснувшись, Мирослава увидела букет белых ландышей в плетеной корзинке и сразу поняла от кого цветы.

Она улыбнулась, хотя было не понятно, как эта корзинка здесь оказалась, ведь у Захара не было ключей от ее квартиры. Но ей не показалось странным, что ландыши стоят на столике около ее кровати и балконная дверь отперта. Неужели она забыла ее закрыть, когда уходила вчера со Степкой на дискотеку?

Мирослава понюхала цветы – все– таки он угадал! С четвертого раза, но угадал, что она любит ландыши!

Она спрыгнула с кровати и, расчесывая на ходу длинные локоны, отправилась на кухню, чтобы сварить кофе. Она обожала пить кофе на балконе, в шесть утра, смотреть на безлюдный двор, и слушать заливистое пение дроздов.

Мирослава подставила лицо первым лучам солнца, зажмурилась, теплая волна удовольствия от каждого глотка кофе разливалась по телу, и ее подхватила еще одна волна: томно– тягучая и сладкая. И если три дня назад ей хотелось убить эти ощущения в зародыше, то теперь она отдавалась им.

А внизу, под ее балконом стоял он, и смотрел на удивительную девушку, в коротких трикотажных шортиках и таком же топе, которая то нюхала белые ландыши, то пила из маленькой чашки кофе, купаясь в лучах солнышка, как кошечка и что– то мурлыкала.

Мягкая, нежная, с чуть спутанными волосами после сна, Захар провел рукой по воздуху, будто гладил ее плечи…

Мирослава посмотрела со второго этажа вниз, и наконец, его заметила. От неожиданности подскочила на месте, но потом перегнулась через кружево перил и спросила:

– Гадаю, проснувшись, как корзинка с ландышами попала ко мне в спальню?

Захар пожал плечами и посмотрел невинными глазами кота Шрека:

– Я не волшебник – а только учусь, …– и, не давая Мирославе опомниться, он быстро подтянулся на ограждении балкона и вмиг оказался рядом с ней.

Мирослава и ахнуть не успела, как он обнял ее за плечи и провел по шее губами, оставляя влажный след за ушком, прошептал:

– Ты околдовала меня с первого взгляда, Мирра…

Она понимала, что так с почти незнакомым мужчиной нельзя, что так вообще не надо, что она себе обещала, глядя на свою мать, что не будет такой как она! Но чувствовала, что сдается, покрываясь мелкими мурашками, потому что ощущала жар от его твердого, мускулистого тела.

Из– под его расстегнутой рубахи виднелись завитки темных волос, и даже маленький коричнево– розовый сосок, по которому так хотелось провести подушечкой пальца и еще…Она с сожалением отстранилась:

– Кофе хочешь? Я варю самый лучший кофе на побережье!

И ему пришлось выпустить ее из объятий…последними выскользнули пальчики из его руки. И да, она сварила восхитительный кофе, в турке, в горячем песке, с добавлением корицы и тростникового сахара.

Она вернулась с маленькой, дымящейся чашкой на балкон уже одетая в милое домашнее платье с мелким узором, с зачесанным наверх хвостом, а на лице ее расцвела озорная улыбка. Захар зажмурился, потому что так хорошо ему не было давно, очень давно….

Глава восьмая «Ясмина!»

Мог ли он подумать, приехав в Ялту пятнадцатого мая, для свидания с мамой, что так надолго задержится здесь…?

Знакомство с Мирославой изменило всё! Ялта, когда– то столь любимая, а потом далекая и хранимая в сокровенном уголке его сердца, вдруг снова стала солнечной, веселой, наполненной счастьем Ялтой его детства!

Месяц, после их первого знакомства с Мирославой, на набережной, пролетел как один день. Они виделись не так часто, как Захару хотелось бы. Мирослава проходила в Ялте студенческую практику у известного в местных кругах модельера.

Она училась на дизайнера женской одежды в Москве, на третьем курсе, но в летние месяцы совмещала полезное с приятным – приезжала в родную Ялту из только– только распускавшейся первой зеленью столицы, в пышное великолепие цветущих акаций и синего моря.

Мирослава как– то продемонстрировала ему свою коллекцию одежды, это была ее курсовая работа. Он ее попросил. Хотел лишний раз побыть рядом с ней. Те несколько моделей, которые она показала, понравились ему.

А у неё так горели глаза, когда он искренне восхищался одним из ее платьев, что она спорхнула с подиума, обняла и расцеловала, потеревшись о его нос маленьким, чуть– чуть вздернутым носиком. А на щеках её заиграли любимые им крохотные ямочки.

Если бы кто– то сказал ему раньше, что он будет только целовать: носик, губки и ямочки, шею и ручки, не пытаясь быстро форсировать события, он бы точно покрутил у виска! Но сейчас, он сам наслаждался тем, что любуется, целует и обнимает ее, но не торопит, не настаивает на близости.

А после расставания с ней, он засыпал, представляя, как ласкает ее нежное тело, и как она прикрывает глаза и, приоткрывая губы, отвечает ему сладкими стонами.

Как– то они ужинали в пиццерии, много болтали и смеялись, а когда он взял ее руку и поцеловал каждый пальчик, разглаживая пальцем ладошку, Мирослава напряглась, и сказала, что у нее, в Москве …был парень.… И серьезные отношения с ним были! Но они недавно расстались. И…

Захар молчал, по– прежнему, поглаживая ее ладошку. Мирослава тоже замолчала. И тогда он закончил за нее:

– Мирослава, ты для меня совершенный, чистый цветочек. Ясмина – в переводе с татарского языка – цветок жасмина, и женское имя.

Мирослава шепотом произнесла:

– Ясмина…красиво…

– Это твое, второе имя – для меня, – улыбнулся Захар, – Белый, нежный цветок жасмина, солнечная девочка.

Глава девятая «Теперь полностью его!»

Захар зажмурил глаза, вспоминая, как первый раз назвал Мирославу Ясминой. Отец тоже, ласково называл маму – Назиля, ангел, сошедший с небес, хотя у неё было свое, русское имя – Светлана. А потом …

Захар резко сел на кровати и мотнул головой – не хотел он сегодня, особенно сегодня, снова вспоминать об этом!

Воспоминания об этих событиях, даже спустя столько лет, лишали его сил. А сейчас ему нужно быть бодрым, как никогда, сегодня он подпишет контракт с этой алкоголической семейкой, которая, наконец, выметется с первого этажа бабушкиного дома!

За этот месяц, что он провел с ними в переговорах о продаже доли, в бабушкином доме на первом этаже, он чуть их не прибил! Хотя, вначале казалось, что выселить этих маргинальных личностей, которые с утра до вечера только и делали, что орали друг на друга, а потом созывали такую же пьянь с округи, не составило бы труда.

Сначала он предложил им пару миллионов, и глаза у главы семейки блеснули от такой суммы. И они вроде как договорились. Но в их компании, оказался, спившийся ныне риэлтор, которому по пьяной лавке сообщили радостную новость.

Он и вправил мозги семейке, обитавшей на первом этаже, расписав, что старый дом, в шаге от центральной набережной Ялты стоит баснословных денег.

В чем– то риэлтор был прав, но таких денег стоил не дом, а земля. С большим трудом Захару удалось убедить маргиналов, продать ему долю, в этом разрушающемся строении за пять миллионов. Бывшему риэлтору, теперь отирающемуся по подворотням, с просьбой дать денег на хлебушек, что в переводе означало «на опохмел», Захар дал полмиллиона, чтобы тот убедил своих коллег, что теперь сделка очень даже шоколадная!

Захар надел льняные брюки и белую футболку, и посмотрел на часы– всё пора закончить затянувшееся общение с этой семейкой!

Но подходя к нотариальной конторе, он все же волновался, что те передумают, и под каким– нибудь предлогом не являться на подписание договора.

Однако, жадность взяла верх! Семейка присутствовала в полном сборе, умытая и побритая, и они почти походила на обычных людей. Но пока не поставили последнюю подпись на договоре купли– продажи, Захар был напряжен как струна, хотя виду не показывал.

Усмехнулся только замечанию юриста, сопровождавшего сделку, когда зарегистрировали договор, она приободрила продавцов: «Поздравляю! Не каждый день на счет пять миллионов падают!».

Семейка радостно и оживленно загалдела, а Захар уже выходил из душного помещения, скорей на волю, чтобы сделать несколько глотков свежего воздуха и ощутить, наконец, что бабушкин дом теперь полностью его!

Глава десятая «Дом у синего моря»

Он заплатил на миллион больше, чем хотел, но Захара это сейчас не волновало. Теперь он может восстановить старенький особняк, построенный еще в начале тридцатых годов прошлого века, его прадедом – Азаматом Адашевым для его прабабушки Марьям, на самом красивом месте, около самого синего моря.

Эту историю он слышал не раз от бабушки Адили. Его любимой бабушки… Захар зашел во двор, где теперь после выселения разгульной семейки стало непривычно тихо.

Он толкнул разбухшую от влаги и времени дверь. В нос ударил запах вонючего тряпья, дешевого алкоголя и прокуренных остатков сломанной мебели. Захар пнул засиженное задами кресло, оно скрипнуло и свалилось на пол. На стене висел вытертый ковер, с когда– то яркими синими птицами и розовыми цветами.

Бабушка ткала его вручную, и Захар с огромными от любопытства глазами, смотрел, как слой за слоем возникает чудо: синие птицы, розовые лилии и белые жасмины.

Бабушка Адиля, была мастерицей во всём! Однажды, ее показали по телевизору. Бабушка ужасно волновалась, когда приехавшая на съемку корреспондентка, задавала вопросы, кто бабушку научил так красиво ткать и сколько лет ее ремеслу.

А он стоял тихонько в уголке, за оператором и, раскрыв рот, слушал, рассказ бабушки, что это татарское искусство ковроделия, и что раньше наряду с выращивание овец, лошадей, женщины их семьи занимались изготовлением прекрасных шерстяных ковров.

Журналистка пела, что обязательно приобрела бы такой ковер домой и повесила бы на самое видное место!

Но этот яркий ковер оказался не на стене у журналистки, и не в музее! А внизу, почти что под задами алкоголиков всей округи! Из– за отца! Который продал этот дом по частям, двум покупателям, как только бабушка умерла.

Но дому все– таки повезло, его не спалили. На втором этаже заселилась семья учителя, и они долгих десять лет воевали с соседями– алкашами, пока Захару не исполнилось двадцать семь, пока он не заработал свои первые несколько миллионов рублей, и не выкупил у них верхний этаж. Раньше на втором этаже размещалась спальня бабушки и ее мастерская, и маленькая комнатка для гостей с верандой, увитой виноградником.

Чтобы выкупить и первый этаж, тогда у него денег не хватило. И вот, год спустя, он стоит один среди пустого дома! Захар закричал:

– Бабушка, я выкупил твой дом! Он опять твой! Бабушка!

Слезы, душившие его, как только вошел сюда, прорвались и он заплакал навзрыд, как в детстве, когда падал на грунтовую дорогу и ушибал коленку! А мама летела к нему, брала на руки, и приговаривала: «Львёнок, мой маленький».

Она осторожно гладила ушибленные места и водила кругами вокруг синяков подушечками пальцев: «У кошки заболи, у собачки заболи, а у Захарушки заживи!». И целовала в макушку. Тогда он успокаивался и улыбался, уткнувшись в ее мягкую грудь.

Теперь он стоял один, посреди разрухи, оставленной алкашами, уставившись на выцветший бабушкин ковер, и вытирая глаза кулаками, размазывал слезы по щекам. Его никто не видел, кроме солнца, пробравшегося в давно не мытые окна.

Захар поднялся наверх и открыл запертый второй этаж, там было тихо, светло и пыльно. Мебели не было совсем, скрипели под ногами деревянные половицы. Захар сел на пол, прикрыл глаза и услышал в голове голос бабушки Адили.

В тот день, они не заметили, что он вернулся с прогулки и стоит за дверью. А он притих, как самая мелкая серая мышь и ловил каждое их слово!

Бабушка Адиля и отец ругались. Он никогда не слышал, чтобы добрая, говорящая скороговоркой бабушка, ругалась!

– Как ты мог сотворить с ней такое! Ты? Мой сын? Как?

Голос отца был тихим, но почему-то звенел в его детских ушах:

– Я любил её больше жизни! Мама!

Бабушка топнула ногой:

– Как можно любить больше жизни и завести другую женщину! Скажи?!

Воздух вдруг стал плотным, он как будто погрузился под воду и слышал ссору отца и бабушки издалека, приглушенно. Но с каждым, словом становилось все больнее.

Отец сначала замолчал. Говорила опять бабушка:

– Света, – бабушка всхлипнула, – Приходила ко мне за несколько дней до своей смерти! Слышишь, Дамир?! Она мне всё рассказала! Всё! И не будь ты моим сыном, я бы убила тебя!

Отец заговорил, и его слова казались теперь Захару камнями, падающими в его душу:

– Мама, так бывает. Когда я был в командировке, в Москве, я познакомился с очень красивой женщиной. Думал это продлиться не долго, но я не смог с ней порвать ни сразу, как только с ней переспал, ни потом. Но по– настоящему я любил только Назилю! Только её, слышишь!? И теперь, когда она умерла, я тоже наполовину мёртв!

Отец не оправдывался, не говорил ни одного слова в свою защиту, когда бабушка кричала:

– У твоего прадеда было несколько жен, но тогда это было принято! Они знали друг о друге, и все было по взаимному согласию! И все они были татарки! Но ты женился на русской девочке! Обещал любить её и сломал! Уходи! Не могу тебя видеть!

Захар вжался в холодную стену, и выбежавший на улицу отец, не заметил его!

Захар спустился по лестнице, но не быстро, перескакивая через ступеньку, как всегда, а с силой передвигая ноги. Хорошо, что в этот момент бабушка не увидела его из окна. В тот день он до ночи просидел у моря, в своем тайном месте. Ему хотелось выть – но не получалось, он сжал зубы и раскачивался из стороны в сторону, пока не наступила ночь.

Только из– за бабушки он вернулся обратно. Дом, в час ночи непривычно светился. Когда вошел внутрь, почувствовал резкий запах валерьянки, увидел бабушку, накручивающую спираль телефона, и услышал наверняка, десятки раз произнесенную фразу:

– Захар не у Вас? Господи! Да где же он!?

Отец бледный сидел рядом, и перебирал списки телефонов. Захар старался на отца не смотреть. А в чувство его привела пощечина бабушки, ее крик, но он был этому даже рад! Потому что опять стал слышать ясно, вынырнул из пелены и, обняв бабушку за спину, наконец– то, смог разрыдаться!

Его плечи мелко трясло, отец попытался обнять, но он оттолкнул его руку и прижался к бабушке Адиле еще крепче. Он ощущал себя беспомощным маленьким котенком, тыкающимся в бабушкино плечо и жмурившим глаза, только бы не видеть отца!

Отец так и не сумел заставить его уехать с ним, в Москву, ни в это лето, ни в следующие несколько месяцев. Отец, так и не понял причину, почему некогда открытый и любящий сын замкнулся и почти не разговаривал с ним.

Захар прожил у бабушки до следующего лета, перешел в восьмой класс родной школы и отучился там еще год, рядом с друзьями и тренером по айкидо Павлом Евгеньевичем, который тогда стал для него больше, чем отец.

Потом отец продал их квартиру в Ялте, где Захар прожил в абсолютном счастье тринадцать лет, и насильно перевез его в чужую, холодную Москву.

Бабушка Адиля не хотела отпускать внука, но перед доводами своего сына, что в Москве у Захара будет самое лучшее образование, и что ему нужно поступать в девятый класс, а потом учиться в десятом и одиннадцатом, и что не нужно портить Захару жизнь своими предрассудками, бабушка отступила.

Когда Захар уехал из Ялты, ему как будто отрезали крылья. Он понимал, что теперь не сможет прийти на могилу мамы, чтобы поговорит с ней, когда ему становилось особенно тошно.

Перед отъездом на автовокзал, он в последний раз оглянулся на старый, деревянный особняк бабушки и сердце непривычно и по– взрослому сжалось.

Через год бабушки не стало… А потом из его жизни исчез и ее дом, и Ялта, и море.