Пижамная вечеринка

Пижамная вечеринка

Нина Позубенко

Дизайнер обложки Наталья Валерьевна Ильченко

© Нина Позубенко, 2025

© Наталья Валерьевна Ильченко, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0068-5423-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПИЖАМНАЯ ВЕЧЕРИНКА

ВСТУПЛЕНИЕ

Я люблю друзей и люблю с ними поболтать, иногда ни о чём, а иной раз о важных для меня вещах и событиях. В дружеской беседе часто находишь разрешение житейских проблем и выход из сложных ситуаций, а то и просто избавляешься от напасти, просто поговорив с добрыми людьми.

Но вот стоило ли мне свои рассказы складывать в целую книжку?

А почему бы и нет? Я знаю остроумный и увлекательный вариант такого рода произведения. Однажды О. Генри решил, что «пришло время потолковать о многих вещах: о башмаках, о кораблях, о сургучных печатях, о капусте и о королях», и написал мою любимую книгу «Короли и капуста».

Мой вариант, конечно, не такой изысканный, просто я решила сослаться на слегка похожий пример.

Этот сборник, словно пижамная вечеринка, где в мягком свете лампы, при едва слышной музыке, под мягким пледом подружки рассказывают о встречах, расставаниях, знакомствах, свиданиях, признаниях и изменах, о любви и робости, о хитрости и искренности. Я доверяю читателю все истории, надеясь на его доверие и снисходительность.

Этой книгой я не претендую ни на что, кроме пятиминутного внимания читателя. Просто приглашаю на дружескую вечеринку, где рассказ следует за рассказом и вызывает из памяти следующий. И, может быть, кому-то один из моих сюжетов западёт в душу, запомнится или даже подскажет нечто важное.

ТАНГО

– Прошу всех в зал! Кастинг начнётся через пятнадцать минут.

Немолодая, но ухоженная и подтянутая женщина-администратор в строгом тёмном костюме и с гладко зачёсанными волосами, широким жестом пригласила претенденток перейти из просторного фойе в небольшое помещение, объём которого зрительно увеличивала зеркальная стена.

Пять очень молодых откровенно красивых девушек переместились вслед за ней. При этом самой изящной и молоденькой строгая дама незаметно подмигнула.

Затем она заняла позицию у двери, ведущей внутрь другой комнаты, соединив руки на талии и застыв свечкой в напряжённой позе сторожевой собаки, – позе, не лишённой, однако, изящества. Девушки разместились вдоль стен, нервно переминаясь на высоких каблуках и ревниво оглядывая друг друга с головы до самых этих каблуков.

Из двери, скрытой тяжёлой малиновой портьерой, вышел кумир и издалека внимательно оглядел стайку танцовщиц.

– Алексей, – дама говорила тихо в его сторону, – они все хорошо танцуют. Для танго это не так важно. Ногами перебирают бойко, подвижны, пластичны, профессиональны. Но для танго нужна душа, напоённая чувствами. Вон к той присмотрись, в розовом, мне сдаётся, она тебе больше подойдёт. И давай уже сегодня закончим смотр, пора усилить тренировки: конкурс не за горами.

– Да, Элла Матвеевна, не вопрос, сегодня закруглимся. Давайте музыку.

И Лёша направился к ближайшей нимфе. Элла переключила тумблер. Пока молодой человек, витиевато закругляя шаг и соблазнительно покачиваясь торсом, двигался к даме, в зал полилось танго. Музыка наполнила тренировочный класс ощущением значительности происходящего и изменила настрой действующих лиц. Тела вытянулись вверх, утончились и встревожились. Леша подал руку первой претендентке, и танцоры слились в ритме и рисунке танца.

Элла покинула пост и прошлась вдоль оробевших красоток. Бесцеремонно оглядев каждую, она похлопала их по спинам, попам, бедрам, поправляя стать и осанку, каждой дала дельный и дружеский совет и остановилась возле девушки в розовом.

– Даша, не дрожи, – строгий вид и сжатые губы наставницы контрастировали с нежным и ободряющим голосом, – у тебя есть преимущество: твоя любовь. Если он тебе действительно нравится, ты выиграешь этот конкурс.

Она обошла Дашу кругом, остановилась, слегка повернувшись к ней спиной, рассматривая танцующих.

– Видишь, – слегка обернувшись, продолжала она сквозь сомкнутые губы, – не дотягивает Карина, нет в ней страсти. В танго главное – это объятия, и это руки, а не ноги. А она топчет каблуки, за руками не следит. И не слушает танец телом. Показывает, на что горазда, при этом равнодушна к партнеру. Она танцует одна, если присмотришься.

Музыка стихла. Алексей аккуратно отвёл даму на её место и переместился к следующей. Танго вернулось. Лёшина рука сделала приглашающий жест, тонкие пальцы с яркими ноготками медлительно и грациозно легли в его раскрытую ладонь.

– Смотри, – продолжала наставница, – опять одни шаги и повороты. Голая техника. А ты в танце следи за его телом, лови движение корпуса и следуй за ним. Почувствуй, как он устроен и чего хочет, но отвечай не телом, а душой.

– Да, Элла Матвеевна, я понимаю, – Даша кашлянула, голос сорвался. Слишком многое зависело от сегодняшней пробы.

Лёшу она желала. То есть она ещё не очень понимала силу своего желания, но прежнего парня отставила, именно предаваясь надежде на близость с этим ладным, ловким, соблазнительным мужчиной, танцующим сейчас перед ней с вертлявой и экспансивной девицей, сверкающей медными волосами.

От одного только жеста, каким Лёша вскидывал руку вверх, увлекая за собой тонкий локоток партнёрши, Дашу продирал озноб с последующим броском в жар. Она и прежде каждый раз, вспоминая этот жест, маялась весь вечер и обнимала спинку кресла, словно Лёшу, когда домашние считали, что она дремлет или читает.

Третья пара вышла в центр зала и сомкнула объятия. Лёша повёл девушку за собой, замирая, возвращаясь, разворачивая и наклоняя, словно управляемую радиомодель.

– Даша, – бросила Элла, отходя в сторону, – удели внимание ЕmЬгасе и Lеvаdа и вложи сюда всё свое чувство, усиль его и проживи в танце.

Даша представила спинку кресла, вообразила свои объятия, усилила это чувство и несколько напугалась. Так обнять Лешу в танце просто нелепо. А надо. Вот и её очередь.

Алексей испробовал претенденток, уделив каждой максимум внимания и минимум времени, после чего удалился вместе с Эллой Матвеевной. Через пять минут она вышла, явно растерянная, вся в красных пятнах, и коротко объявила:

– Партнёршей Алексея на конкурс избирается Светлана Жукова.

У Даши опустились плечи, и края губ поползли вниз. Она порывисто схватила клатч и резко двинулась к выходу. Остальные реагировали не так эмоционально, но тоже заметно огорчились. Светлана цвела. Элла назначила ей день тренировок и простилась, вернулась к Алексею с поджатыми губами.

– Элла Матвеевна, не обижайтесь, – он ободряюще и тепло улыбался наставнице, – я лучше к ней вне танца присмотрюсь. Личной жизнью готов рискнуть, но не танцем. Мне на конкурсе нужна другая партнёрша… – Он помолчал и закончил фразу: – …опытная.

– Это в каком смысле? – Элла расслабила мускулы лица и вернула расположение ученику.

– В человеческом. Вы же сами всегда утверждали, что на паркете лучше видно, кто женщина, а кто нет. Танго это не танец – это тоже Ваши слова. Это взаимодействие, это единство, доверие, контакт, а не эта нервная дрожь от неуправляемой влюблённости молодой самочки.

Элла опять скрестила руки.

– Ну-ну, я же про танец, а не про Вашу протеже. Отношения в танце и в жизни слишком разные, чтобы их смешивать. Давайте телефончик, буду вечером её охмурять. А конкурсом рисковать не стану. Попробую осчастливить иначе. Хотя слишком молода она для меня. Я же в полтора раза старше. Не потяну.

Он снова улыбнулся, надавил на клавишу позади себя, и в комнату вернулось танго. Алексей подошёл к даме, обнял её выше талии правой рукой, а левой взял её ладонь и медленно поднял вверх соединённые руки. Он притянул к себе Эллу Матвеевну и сделал пару танцевальных движений, партнёрша отреагировала едва заметно, но точно.

Оба засмеялись: мужчина лукаво, женщина смущённо.

– Да, это танго… Такое дело.

Элла Матвеевна закрыла за ним двери, осмотрела помещение, погасила свет, не выключая музыку. Она приостановилась у высокого узкого окна, из которого видела часть улицы и удаляющийся силуэт. Лёша шёл, как танцевал: ловко, элегантно, энергично. Ладный торс, затейливая прическа, осанка спортсмена и танцора.

Она снова ощутила его мускулистую руку на своей спине, выше талии, и вторую, сжимающую её ладонь. Всего несколько па, но они попали в нужный тон и, словно сёрфингисты, словив волну, скользнули в опасную и увлекающую мощь танго. Опытные игроки, они немедленно отступили и освободили тела от возникшего обмена токами.

И вот он уходит, стройный, темноволосый, молодой. Взял телефон и позвонит вечером Даше, и будет её утешать. Без любви и без страсти. А почему Элла не может попросить утешения? Также без любви, из простого сочувствия?

– Слишком уж молод он для меня. Я же в полтора раза старше. Не потяну, – повторила Элла Матвеевна слова Лёши, улыбнулась, прошлась легким танцующим шагом Саminata и только теперь выключила музыку.

– Как это прекрасно – быть слишком молодым для кого-то.

волки и козы

– Козлята! Слушайте, говорю же!

Козочка в узких брючках и блузке с легкомысленными рюшами нервно била в паркет копытцем в золочёной туфельке.

– Я ушла за молоком. Вернусь скоро. Никого не пускать – надоело за вашими гостями грязь выносить, опять же всё в доме сожрут и выпьют. Не напасёшься на всех.

– Ма, купи лучше пивасик, – сонно и без экспрессии проблеял старший.

– И сигарет, – добавил второй, уже более нахально, – чай, выходной: будет праздничный обед.

Козочка равнодушно обвела взглядом нагловатые физиономии, потом повернулась к зеркалу, придирчиво себя осмотрела, поправила завиток над ушком, подкрасила губки, накинула сумочку на плечо. Готова.

– Обойдётесь, – кинула она, уже выходя. – Пивасика им. Работаю одна. Отцы ваши только о себе думают, денег уже второй месяц не шлют, козлы. А если бы вы не спёрли стратегический мамкин запас пива ещё в среду, то праздничный обед, возможно, и случился бы. Короче, к папашам обращайтесь. И уроки делайте, двоечники!

Она уже закрыла за собой дверь, потом вернулась и задумчиво добавила:

– И это… Говорят, волк тут опять вокруг дома шастает. Поосторожнее с ним, поаккуратнее.

И она потопала, высекая туфельками искры на асфальте, вся в нервных мыслях о том, как тяжело поднимать сыновей без отцовской длани.

Козлята заскучали. Ярких идей ни у кого не было. Слушать музон, смотреть тупо в окно и вяло переругиваться было делом обычным и не зажигающим. А душа просила праздника.

Младший, сидевший на подоконнике, вдруг подал голос:

– Волк!

Козлята сгрудились у окошка, выглядывая в него из-за тонкой занавески.

Волк прогуливался вдоль забора с видом деланно безразличным. В руках у него был объёмный куст, походка развинченная, неуверенная какая-то, вид в целом подозрительный.

Волк был матёрый, крупный, упитанный, одет щегольски, в тёмных очках, с сигаретой в острых зубах.

– Пойти, что ли, сигарету стрельнуть? – худенькому козлёнку очень хотелось курить.

– Ага, и заодно начистить рыло, – накачанному не терпелось размяться.

– Мать велела быть осторожными, – произнёс козлёнок с ветвистыми рожками.

– Ой, да сиди уже на печке, красавчик, – набросилось всё стадо.

– Ребята! Он сюда валит, – предупредил высокий статный козлик. – Теперь сам напросился.

Козлята приободрились, повскакали с мест, похватали, кто что успел, и сгрудились возле двери.

…Козочка звонко цокала туфельками, приближаясь. Она быстро обернулась за товаром. Волк слышал её мелкие ритмичные шажки, но не мог сообразить, куда ему убраться с дороги, на которой встреча неизбежна.

Козочка резво появилась из-за поворота и, бодро пружиня шаг, поравнялась с ним.

– Привет, Вольф, какими судьбами? А ты куда…

Она с изумлением разглядывала его насквозь мокрую расстёгнутую рубашку, без пуговиц и с оторванным рукавом, явственно выступающую шишку на лбу и расплывающийся бланш под глазом. Сквозь драную рубашку видны были царапины на животе и ниже локтя, вид волка в целом был плачевный.

– Ты откуда? Что случилось?

Она округлила глаза и забыла закрыть ротик.

Волк набычился. Он стёр с лица растерянность и нежность, налил глаза кровью и продемонстрировал свирепость вместо позора.

– К тебе ходил, Козетта…

Он ещё держал в руках ошмётки букета.

– Вижу, красивая одинокая женщина на большом хозяйстве. Иждивенцев у неё куча, хлопочет целый день, сама красотка.

Он протянул в её сторону лохмотья цветов, потом швырнул их на обочину.

– Свататься ходил, дурак старый. Мне напели эти коровы: главное, чтобы дети тебя приняли, женщине это самое главное. Тьфу! Приняли, как же! Бандиты малолетние!

Волк демонстративно обошёл козочку и, ссутулившись, побрёл прочь.

– Эй, Вольф! – Козетта явно была обескуражена. – Возьми пивка, пойдём к нам. Обещаю, вы помиритесь.

– Во-во! Мне с ними ещё напиться! Чтобы точно мне зубы выбили. Волки!

Он удалялся, засунув руки в карманы, шаркая и от злости поводя плечами. Козочка растеряно проводила его взглядом и тоже разозлилась.

– Козёл!

ШКАТУЛКА ПО ИМЕНИ МИРАБЕЛЬ

Пять часов утра, а не спится. Елена всегда встаёт рано, но пять рановато и для неё. Она ставит чайник, приготавливает любимую чашку, сыплет кофе в турку. Потом идёт в ванную и выливает на себя ведро холодной голубой воды. Прямо на макушку. Ввуухх!

Тёплая махра принимает тело в объятия, чайник приветствует утро весёлым дымком над носиком, чашка фарфорово белеет и тихонько позвякивает. Но дом ещё спит. Что делать в такое ладное, раннее, тихое и ароматное, доброе утро? Можно разрешить себе немного нежного и редкого волшебства. Елена берёт в руки шкатулочку.

У шкатулочки есть имя – Мирабель. Откуда оно? Никто не знает.

Мирабель таится на туалетном столике вместе с другими коробочками, вазами, косметичками и совсем не заметна среди их ярких расцветок и изящных силуэтов. Елена открывает её не часто. Ну, сами посудите, это как носить жемчужное ожерелье с джинсами и кофтой. Нет, Мирабель открывается только в такие ровные и безмятежные часы с зёрнышком грусти.

Елена нажимает на тугую защёлку, приоткрывает выгнутую крышку, любуется, перебирает. Пожалуй, сегодня следует выбрать вот это: бирюзовое. Ах, какой счастливый день!

Половина девятого и тысяча планов. Лена бежит по ступенькам, не дожидаясь ползучего и скрипучего лифта, толкает тяжёлую дверь и попадает лицом прямо в солнечный луч. Июльское утро, васильковое небо, макушка лета, середина радостной и полнокровной жизни.

Солнце до самого обеда упрямо смотрит свозь стекло и тюль Лене прямо в лицо в ожидании. Лена понимает намеки.

Рабочий день её не тяготит, но и не воодушевляет, а душа требует насладиться летом, запомнить жаркое палево, льющееся из бирюзового купола. Такой день требует к себе внимания и понимания, что такие наслаждения на землю сериями не шлют. Лена и понимает. Она перебирает в уме свободных подруг и варианты продолжения летнего подаренного счастья. Решено: едем на реку. А куда же ещё в такой день?

Компания собирается быстро – остальные желающие догонят. Три подруги, удравшие с работы, брутальный приятель, корзинка с угощениями, солнечная пытка, небесная ласка, непрезентабельная «шестёрка», – вот и весь набор. А какие у него возможности, боже мой!

Домчались, расстелили салфетки, звякнули рюмочками, окунули ноги в ледяную воду. Уж такая эта река! Окунуться в неё готовы были только Лена да Димка, а на самом деле упали в воду все. Ну невозможно же смотреть, как другие, повизгивая и гогоча, смакуют контраст жары и холода. Так что отсутствие купальников у подружек обернулось романтичным купанием в длинных юбках. Красиво вышло.

Ещё по рюмочке да закусить краснобоким помидором и хлебом с хрустящей корочкой. Ну и пусть не по этикету. Смешно. Всё вокруг смешно и радостно: вот тот парень в сомбреро с полметра, вон те дамочки, что плавают с килограммом косметики на лице и морщатся от любых летящих брызг, чиркающих в воздухе. И вон те чуваки, которые пытаются стать на водные лыжи, но моторке не хватает скорости, и очередной лыжник уходит под воду вместе с лыжами и огромными солнцезащитными очками.

Смешно, даже когда Димка возвращается чёрт-те откуда, дышащий как паровоз и возмущённо обвиняющий подруг, что, дескать, они и не заметили, как его река чуть не унесла на фарватер. Димка и впрямь очень взволнован, но кто же всерьёз верит в опасность в такой лазурный день? Да ещё для Димки.

И Димка такой крутой, накачанный, весь в наколках и очень весёлый, так что все барышни вокруг искоса пялятся на него. А сама Лена и её подруги в середине своих расчудесных лет, ещё с талиями, но уже без опасений за репутацию. Им слегка за сорок, и они такие же жгучие, как июльское солнце, и такие же прекрасные, как эта бесконечная голубизна.

Подтягиваются остальные участники пикника. День не клонится к закату, потому что у этих небес в июле не бывает сумерек. Но вдали погрохатывает, и на горизонте белые облака наливаются тёмно-серой тяжестью. Бегом!

В ста метрах от берега в старом запущенном садоводстве у Елены спрятан малюсенький дачный домик. Успели. Пока мужчины придумывают, как заварить чай и допить коньяк на крохотной кухоньке, подруги валяются в мезонине в обнимку на большой кровати среди подушек, вздрагивая от ужасного ужаса, вызванного раскатами грома.

Так тепло и нежно в объятиях, так порывисто раскрываются тайны и выдаются шёпотом подкожные секреты, так доверителен союз и теплы руки. Пусть льёт безразмерный дождь, размывая дорогу, делая беспомощной скромную «шестёрку», пусть барабанит чокнутый ливень, заглушая дамские признания и байки, пусть никогда не кончается это тёплое смешанное дыхание трёх женщин, доверчиво повествующих друг другу свои истории и выдумки.

Ливень закончился, день померк, остался лишь тенью воспоминания, сюжетом запомнившегося дня. Елена называет его бирюзовым. Она осторожно кладёт яркий образ обратно в шкатулку с нежным именем Мирабель. На сегодня достаточно.

Милые подруги, всё реже наши встречи и суше разговоры. Откровения в них всё реже и мельче.

Дорогой Димка, кто бы мог подумать, что так случится?

Дачный домик у реки, как ты там? Может, поселился кто-нибудь на радость тебе, а может, грустишь в одиночестве увядания.

Мирабель закрыта и заперта на строгий секретный замок.

Елена Сергеевна приводит в порядок воспоминания, спальню и начатую работу. Всё. Будем ждать нового наплыва прошлого, далёкого прошлого.

Пока, Мирабель!

ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА

Снег закружил с вечера. Люди, увидев круговерть снежинок, приникали к окнам, рассматривали снегопад, умилялись хрусталикам, прилипающим к стеклу, словно этого чуда никто не помнил. Первый снег всегда неожиданный, радостный, добрый. Заскучавшая земля легко и любовно принимала снег в объятия, в которых белые хлопья растворялись и исчезали, оставляя влажный слезливый след и короткую память о встрече.

Эта женщина всегда встречается мне в такие дни, когда строгий будничный ритм вдруг даёт сбой, и сквозь него просачиваются настроения и мечтания совсем не обоснованные и не логичные. Эта женщина встречается мне в лёгком кружении снежинок или в печали моросящего дождичка, в сумбуре ветреного дня, шелестящего всеми кронами вверху и задувающего сквозняки в жилища.

Она ни разу не возникла передо мной в яркий погожий полдень или на щебечущем весеннем рассвете. Её время – переходное.

Она одета неброско, кажется даже, всегда одинаково: демисезонное пальто, замшевые полусапожки, фетровая затейливая шляпка. В руках у неё не бывает ни сумки, ни зонта, ни книжки. Разве что тонкие перчатки.

Она медленно проходит мимо меня, внимательно рассматривая прохожих, часто слегка улыбаясь. Или же я вижу её на дальней скамейке дубовой аллеи, по которой бегаю в «Пятёрочку» по субботам. А иногда она просто стоит под высоким деревом на берегу озерца и смотрит на шурующих по воде уток, хватающих наперегонки кормёжку.

Она никуда не торопится, не опаздывает, не догоняет. Она не кидает опасливый взгляд на запястье левой руки, не всматривается тревожно вдаль, не оглядывается нервно по сторонам – она никого и ничего не ждёт. Она меня бесит.

Я прохожу мимо, держа четыре сумки наперевес, не имея возможности поправить съехавший капюшон, в сумке звонит телефон, а проезжающий «мерин» веерно орошает мой белый пуховик жирной жидкой грязью.

Она проходит мимо и даже словно сквозь меня с видом полного спокойствия и безразличия к моему ущербу и психозу. Я злобно смотрю ей вслед и отслеживаю, как она медленно исчезает в белом летающем молоке. Ни сочувствия, ни огорчения.

Она проходит по моей улице, не замечая несущихся машин и галдящих прохожих. Ей вслед смотрят из окон тёплые карапузы, зеленоглазые кошки, плюшевые медведи и свисающие из кашпо нити растений.

Я верчусь в сутолоке дней, подчиняясь строгим правилам дисциплинарного батальона: подъём, завтрак, все на выход; работа, работа, работа, все на вход; ужин, посуда, тряпка, книжка, объятия, отбой. Даже снежинки вокруг меня не танцуют, а маршируют. Правда-правда! С какой стороны на них ни глянь, они падают ровными шеренгами и колоннами в составе чётких и расчерченных квадратов.

А вокруг неё они исполняют немыслимую джазовую композицию: окружают её силуэт, то убыстряя темп, то замирая в синкопе, взмывая зачем-то вверх и влево, и плавно опускаются, нежно касаясь воротника, светлого локона и замши ботиночка.

Праздная, одинокая и невозмутимая женщина, которая не ведает скуки дней, тщетных хлопот, разочарований и потерь, алчности и зависти, горечи и сладости воспоминаний, ужаса потерь и страха смерти.

Иногда я сомневаюсь в её существовании, а иной раз с изумлением вспоминаю, что это я сама.

ПЕНСИЯ

Валентину Михайловну поздравили от дирекции, от профкома, от бухгалтерии и собственно от отдела. Поздравления имели традиционный вид: папка с выспренным текстом, открытка, приказ на премию, конвертик с денежкой и большой букет роз не первой свежести.

Валентина стояла посреди офиса, заваленного коробками с бумагами, бумажными же папками, техникой и горшками с пожухлыми растениями, сложив руки на объёмном животике, в дорогом костюме, принимая пожелания успехов в труде скорее серьёзно, чем радостно.

Работу покидать она не планировала, просто с этого дня к её доходам прибавляется ежемесячная скромная денежная сумма. Но ритуал в коллективе соблюдался неукоснительно, в соответствии с коим Валентина накидала на стол, пригласила коллег, хлопнула пробкой. Посидели.

Дома тоже приготовила угощение, но никто на него не заглянул. Валентина сначала удивилась тому, как это вышло, но ответ нашёлся быстро. Сын вызван на работу по поводу очередного ЧП, Вика одна ни за что к ней не поедет. Мужа Валентина заранее спровадила в санаторий, а подруги уже все отметились на работе. Вале стало скучно. Вообще ей давно скучно.

Пенсия. Это такой рубеж в сознании женщины, после которого кажется, что жизнь катится под горку быстрее, чем прежде, и хочется успеть схватить последние полагающиеся радости. Какие?

Валентина весь вечер, не включая света, сидела у окна и думала именно об этом. Какие радости полагаются ей на склоне лет? Вечер наливался синевой и уходил в ночь, телефон молчал, чай стыл в белой чашке среди пирожных и вазочек с вареньями. Это и есть жизненные итоги? Или ещё не совсем итоги? А скоро ли наступит окончательный расчёт?

Валентина Михайловна копила на пенсию с самого цветущего возраста.

До замужества она денег не считала, они и были-то папины и мамины. Да и в начале семейной жизни Валя не экономила. Жили они с мужем в коммуналке, из мебели был куплен шкаф, тахта и стол в комплекте с двумя стульями. На стенках повисли полки с книгами, а телевизор завёлся году на третьем совместной жизни.

Всё, что удавалось сложить в течение года в потрёпанный кожаный кошелек, спрятанный в коробку с пряжей, Валя с Виктором отвозили на юг в августе месяце и тратили без остатка.

Остатка и не могло быть, хотя отдых был скорее скромным. Каждый раз муж сводил сальдо и сообщал Вале истраченную сумму уже в автобусе на подъезде к дому. Та ахала в душе, но делала блаженное выражение лица и нежно улыбалась супругу. Так она поощряла его согласие отдыхать каждый год у моря.

Она всегда выражала лёгкое пренебрежение к финансовым проблемам, если видела, что муж уж очень сильно страдает от невысоких доходов. Она легко отказывалась от любых приобретений в пользу спокойных домашних отношений. На этих добрых побуждениях произрастала репутация Валентины как особы легкомысленной и непрактичной, что было достаточно далеко от истины.