Красная строка

И все же словно чего-то недоставало, словно упущено было что-то…

В 2018 году издательство «АиБ», впервые после долгого перерыва выпустившее целиком всю трилогию о Васе Куролесове, обратило свой благосклонный взор и на так и не прочитанного мною в детстве «Недопеска». С тех пор я, конечно, его прочитал, но все же не мог до конца понять, чем именно эта повесть пленила таких интеллектуалов, как Арсений Тарковский и Белла Ахмадуллина, говорят, она даже придумала особый тембр голоса, которым, как считала, должен был говорить недопесок.

И вот у меня в руках новая книга – текст повести, комментарии к ней и чудесные, по-хорошему «детские» иллюстрации Евгении Двоскиной. Говорят, что из книг с картинками вырастают чуть ли не в отрочестве, но именно здесь у меня словно открылись глаза – как будто не хватало чего-то еще в дополнение к забавному, то лиричному, то смешному произведению Коваля. Как я мог пройти мимо него в детстве? Вероятно, есть такие детские книги, всю прелесть которых понимаешь не только и не столько в детском, сколько во взрослом возрасте.

Алёна Кубарева

Великий сердцеед

В шестом классе учительница русского и литературы все уши прожужжала нам Тыняновским «Кюхлей». В знак протеста я взяла эту книгу, только когда стала взрослой. Какое же меня ждало разочарование! Плоский, примитивный слог. Школьное – в плохом смысле – изложение истории жизни поэта…

Знаю, многие возразят мне: Юрий Тынянов – образцовый пушкинист, опытный рассказчик, знал ту эпоху, как свои пять пальцев и проч. Но я-то уже к тому времени познакомилась с великолепным (лучшим из того, что читала!) образцом эпистолярного жанра – письмами ближайшего друга, Ивана Ивановича Пущина…

Как жалко, что он не был писателем! Вернее, был, но, насколько явствует из его писем, не считал себя таковым. Друзья-то знали о его необыкновенном даре! Ещё бы!.. Долго уговаривали написать воспоминания об Александре Сергеевиче! Но Пущин отказывался – мол, не умею, не знаю, да и что, собственно, рассказать? Кокетка в мужском обличье! Великий сердцеед!..

В конце концов, Пущин смилостивился. Написал – увы, уступающие письмам – воспоминания о Лицее. Внимания Пушкину там, правда, уделено немного. Зато ярко и красочно рассказывается о маньяке, промышлявшем в лицейском саду… По этому эпизоду (уверена, он был одним из источников) даже снят фильм – «1814», вышел на экраны в 2007 году. Не смотрела его полностью, только мельком – боялась, авторы много напридумывали. Но как-нибудь обязательно посмотрю…

Мне больше всего запомнились письма, где Пущин делился впечатлениями от посещения Пушкина в Михайловском. Там примерно следующее.

Пущин входит в заснеженный дом. Посреди комнаты – светец с лучинами. Горит неярко, но уютно. Вокруг – девушки-работницы с вышиваньем. Поют. И меж ними – одно хорошенькое личико… (у Пущина в письмах друзьям есть даже кое-какой намёк на округлый животик). Рядом – сияющий Пушкин.

Пущин бросает лукавый взгляд на друга… Иван Иванович не объясняет, что хотел сказать. Можно лишь догадаться: «Ай да Француз! Востё-ор! Какую отхватил! Поздравля-аю!..»

Имён и фамилий у Пущина в письмах, разумеется, нет. Что-что, а компрометировать Иван Иванович никого не хотел, да и не умел, вероятно – слишком деликатен. Но мы-то понимаем, что «хорошенькое личико» – это, скорее всего, Ольга Калашникова, «крепостная любовь» Александра Сергеевича.

У самого Пущина подвигов на любовном фронте было ещё больше. Даже несмотря на повреждённую на Петровском заводе ногу (на каторге после Восстания), он был строен, в прекрасной физической форме. А кроме того – породист, отменно вежлив – с любым. Если и выходил из себя, на то были веские причины… Блондин со светлым лучистым взглядом до старости нравился большинству встречаемых им женщин…

В возрасте за сорок пленил красавицу неизвестного происхождения, которая родила Ивану Ивановичу горячо любимую дочь Аннушку… Как он восхищался её ранними успехами в игре на фортепиано (и это также описано в его посланиях)! А ведь достать инструмент в Ялуторовске (в ссылке) было делом нелёгким. Но Пущин с энтузиазмом взялся за дело – так же, как он бросался на помощь опальным товарищам-декабристам (пользуясь расположением не забывших его высокопоставленных друзей); так же, как помогал живущим в окрестностях сибирякам-крестьянам. И ему удалось! Удалось дать Аннушке приличное для дворянки образование (при том, что официально удочерил её много позже). Впрочем, Пущину почти всё удавалось…

Пущин был категорически против мезальянсов. И не раз пенял Вильгельму Карловичу Кюхельбекеру – устно и письменно, в довольно едкой форме! – насчёт его женитьбы на мещанке Дросиде Ивановне Артеновой… Это, наверное, был тот самый – один из редчайших – случаев, когда Иван Иванович выходил из себя… Трудно сказать, что именно вызывало раздражение. То ли впрямь низкое происхождение невесты, то ли неподходящие характер и поведение. Однако… после смерти Вильгельма, улаживая дела вдовы Кюхельбекер, Пущин как-то нечаянно прижил с ней Ивана Ивановича-младшего, «купчика третьей гильдии», признанного им и устроенного позднее в Москве. Иван Иванович-младший умер в солидном возрасте в начале двадцатого века уже в Советской России от тифа или цинги.

Признаюсь, сама пережила с Иваном Ивановичем метафизический роман (верю: такие люди до конца не умирают, а в виде частиц духа витают где-то поблизости, периодически одаривая нас блеском своей мысли). Воображаемо общалась с ним на протяжении нескольких лет… Вела задушевные разговоры, рассказывая то, чего не поведала бы и самым близким. Иван Иванович только усмехался в ответ. Неоднократно спрашивала у него совета – по поводу какой-нибудь весьма глубокой, в кавычках, фразы, шутки, остроты. Робко поднимала глаза: а что же скажет Иван Иванович? Одобрит ли? И видела искрящиеся голубые глаза и улыбку, спрятанную в пшеничных усах. Понимала: плохо… Краснела, тушевалась, не знала, куда себя деть. Уныло думала: о, мне ещё расти и расти… Такой вот «строгий судия».

Несмотря на не слишком объёмное литературное наследие, Иван Иванович, на мой взгляд, всё-таки стоит в ряду заметных писателей России. Хотя, конечно, ему не удалось реализовать большую часть своих талантов. То ли из-за постоянной занятости – желания делать добро ближним и далёким, то ли по причине скромности и благородства. А возможно, Пущин придерживался одной из мудростей Омара Хайяма (тоже, кстати, «майского жука»):

Хоть и не ново, я напомню снова:Перед лицом и друга, и врагаТы – господин несказанного слова,А сказанного слова ты – слуга.

Нина Шамарина

Когда тебя понимают…

Когда нам было предложено написать эссе о каком-нибудь писателе, родившимся в мае, я, не задумываясь, открыла биографию Набокова – мимо! Он родился в апреле! Ни секунды не колеблясь, посмотрела месяц рождения следующего любимого писателя – Венички Ерофеева: октябрь! Открыла Википедию и почти сразу наткнулась на биографию французского писателя Гектора Мало (дата рождения 20.05.1830). Может, не каждый помнит это имя, но его книгу «Без семьи», уверена, прочёл каждый человек моего поколения.

И этот очерк (или эссе), коих – ни того, ни другого – я писать не умею, не столько о Гекторе Мало, сколько о его романе, а ещё точнее, о моём отношении к последнему.

Дети читают те книги, до которых могут дотянуться рукой. Людмила Улицкая рассказывает, какие обширные подборки великолепных изданий она находила в шкафах своих бабушек, и читала их. В моём доме книг почти не было, но я очень много читала в детстве. Настолько много, что мне говорили, как говорят современным детям, оттаскивая их от компьютеров и телефонов – «глаза испортишь»; настолько много, что в деревенской библиотеке не оставалось не прочитанных мною книг.

В нашей библиотеке нельзя было, как и в любой другой, долго держать книги, но и сдавать их раньше времени не позволялось. «Быстро читаешь – ничего не поймёшь», – такому девизу следовала местная библиотекарь. О, эти мучительные два дня до следующего посещения библиотеки, когда взятая накануне книга прочитана запоем в первые же сутки! Ходили слухи, что, принимая книгу, могли спросить, каков сюжет, о каких событиях речь, и я, трепеща от такой перспективы, записывала в тетрадочку краткое содержание прочитанного. Мои старшие внуки в школе вынужденно вели читательский дневник. Пророс в обязанность страх послушных детей опростоволоситься? Правда, со мной такого никогда не случалось, никто со мной книг не обсуждал.

Несмотря на обилие и бессистемность моего чтения, три, может, четыре, книги из того периода стоят особняком: книга Осеевой «Динка», «Катя и крокодил» неизвестного мне автора и роман Мало «Без семьи». Почему именно они?

Прежде, чем писать о романе «Без семьи» (особенном даже из этого малого ряда) я решила его перечитать.

Приступила с опаской: не исчезнет ли чувство восторга от текста, над которым я рыдала, прочитав взахлёб, не отрываясь и, подчас, не понимая, где я нахожусь: дома, свернувшись клубочком на соломенном матраце моей металлической кроватки, придвинутой к печке, или бреду по пыльной дороге с бродячими артистами; замерзаю с ними в шалаше, слушая, как воют рядом волки; корчусь в старом забое затопленной шахты, веря, что нас спасут. Сохранится ли трепет, не пропадёт ли очарование? Забегая вперёд скажу, что язык, стиль изложения мне не понравился, но теперь-то я знаю, как сильно зависит этот стиль от переводчика, посему судить о языке Гектора Мало не берусь.

Электронный вариант я скачала в приложении «Книжная лавка». Удивительно, но и маленькая картиночка-обложка («аватарка» книжки») та же: на бледно-голубом фоне карандашный рисунок подростка в шапочке с пером, на плече – арфа. Это Реми – главный герой романа «Без семьи». Не буду ломать копья в споре о том, что лучше – бумажный носитель или электронный, но держа планшет с удобным шрифтом, тактильно вспоминала (если существует осязательная память) картонный переплёт, матерчатый корешок, посеревшие страницы старой «версии» романа.

Восьмилетний Реми живёт в небольшой деревушке Франции с матушкой Барберен, которую он считает своей матерью. Её муж, оставшись калекой и потеряв работу в Париже, не собирался кормить приёмного сына и продал мальчика бродячему артисту Виталису. Труппа Виталиса, кроме него самого, состояла исключительно из животных: собак и обезьянки. Впоследствии животные погибают один за другим, умирает и Виталис. С Реми остаётся только пудель Капи, и сбежавший из приюта болезненный мальчик Маттиа.

Конечно, всё заканчивается в книге хорошо: и настоящую семью Реми находит, и с матушкой Барберен встречается вновь, и талантливый Маттиа становится знаменитым музыкантом.

Гектор Мало написал это произведение в 1878 году, и оно стало классической детской книгой, включённой в школьную программу для обязательного чтения. В СССР эта книга не входила, насколько я помню, даже в программу внеклассного чтения, хотя, повторюсь, книжка читалась, переходила из рук в руки, о чём явственно говорил её потрёпанный вид.

Чем подкупала эта книга? Чем она зацепила меня? Тем, что мальчик Реми – великодушный, мудрый, душевно щедрый? Или приключениями, тяготами пёстрого быта, насыщенностью и динамикой повествования?

Теперь, перечитав книгу совсем не в том возрасте, для которого написал её Гектор Мало, я задумалась: что первично? Я выбирала такого рода литературу, потому что сама в детстве была такой – доверчивой, наивной, доброй? Или я стала такой, благодаря этой книге?

Вероятно, придётся признать, что первое. Иначе, как просто можно устроить социум! Подбирай «правильные» книги, предлагай их детям с их неокрепшим и несформировавшимся характером, с неустоявшимися мировоззрениями, и дело в шляпе! Хотя…мне одной кажется, что это попахивает фашизмом, и это мы уже проходили? И проходим, и в этом живём.

Мне несказанно повезло. В «Книжной лавке», помимо текста романа приведено предисловие к советскому изданию. Не откажу себе в удовольствии процитировать, хотя это отступление от мысли моей публикации. Поверьте, вам понравится тоже!

«Г. Мало показывает, что в обществе, в котором живут Реми и его друзья, всем управляют деньги. Жажда наживы толкает людей на чудовищные преступления…

Многое в повести изобличает пороки капиталистической системы, характеризует тяжёлую жизнь народа. Невыносимы условия труда шахтёров, зыбко и непрочно благополучие простых людей, живущих своим трудом…»

Как вам?

Далее непосредственно из текста: «Десять лет тому назад Акен взял в аренду этот сад и выстроил дом. Тот, кто сдал этот участок в аренду, дал также ему взаймы денег на покупку необходимого инвентаря и оборудования. Акен был обязан выплатить долг в течение пятнадцати лет. До сих пор, благодаря усердной работе и экономии, он регулярно вносил платежи. Кредитор между тем только и ждал задержки платежа, чтобы отобрать у него и участок, и дом, и инвентарь, конечно, оставив себе погашенный за десять лет долг».

Наивные советские дети узнавали об ипотеке таким причудливым образом!

Но, вернусь к самой себе заданной теме: почему именно «Без семьи»? Вновь и вновь задаюсь вопросом и не нахожу ответа. Приключения? Но «Три мушкетёра» и «Всадник без головы», например, изобилуют таковыми в не меньшей мере, а «Мушкетёров» я, пожалуй, и не читала. Тяжкие испытания и невзгоды? Разве это может привлечь внимание ребёнка, подростка?

Одиночество? Вот, вероятный ответ. Во всех трёх любимых книгах детства с высоты прожитого я вижу одиночество главного героя или героини (да-да, даже в смешной книжке «Катя и крокодил!») и страстное желание найти близкого человека, где – близкого по духу, где – близкого по крови, подразумевая априори найти в нём едино-мыслие, едино-устремление, едино-чувствие. Теперь-то я знаю, что это не так: и родственник может быть чужим. И встретив взрослой своего отца, не ощущаю к нему ни любви, ни привязанности.

«Счастье – это когда тебя понимают», – помните сочинение Гены Шестопала? И хотя, как оказалось, он процитировал Конфуция, и вырванная из контекста цитата приобрела другой смысл, именно этот кусок фразы объясняет для меня сегодняшней почему именно этот роман «Без семьи» вкупе с «Динкой» стал самой главной книгой детства.

Я не просто читала про Реми его жизнь, я ассоциировала себя с ним: я не думала о деньгах, как и он, довольствуясь самым необходимым, я, как и он, могла ужинать лишь картошкой с солью и любила блины; я переносила на него свою страшную тоску по родственной душе, я переживала горечь его одиночества, как свою. И не ведая о Конфуции, формулировала свой постулат о счастье: «Счастье, когда рядом тот, кто тебя понимает».

Шелками писано. Отзывы о публикациях наших авторов

Алёна Кубарева

Книга, которую мы ждали

Отзыв на роман В.Славянина «Время незамеченных людей»

Я прочитала это замечательное произведение дважды. И во второй раз оно произвело на меня приятное впечатление. А в первый – просто ошеломило… Перед нами – явление. Роман-не-однодневка. Иными словами – почти классика. Почти – потому что решающее слово, конечно, за будущими поколениями. Надеюсь, они по достоинству оценят эту книгу.

Удивительно, что появилась она в то время, когда, казалось бы, всё уже написано. Некоторые острые умы утверждают: в век повальной грамотности и всеобщей жажды «оставить свой гусиный след» нет и не будет Толстых, Достоевских и Шолоховых. Но Виктор Славянин с лёгкостью (мы-то понимаем, какой труд за этим стоит) опровергает данную «истину». Большим писателям место в любую эпоху. И Славянин, безусловно, относится к ним.

Автор «Времени незамеченных людей» не пытается возвыситься над читателем. Вернее, так: автор относится к читателям, как мне показалось, несколько свысока, но лишь потому, что на этой позиции стоит главный герой первой части – Никифор Корнеевич Беспалый, человек зрелый, повидавший войну, изведавший цену человеческой «благодарности». Гордыня, или, лучше сказать, периодически возникающая, хоть и соседствующая с сомнениями, гордынька – пожалуй, его единственный грех. Автор хотя и говорит от третьего лица, но мы понимаем – он разделяет точку зрения своего героя (или всё-таки герой перенимает черты характера автора?). Возможно, в том числе благодаря этому – впечатление, будто автор сам видел то, о чём говорит.

Никифор Корнеевич, при всех своих странностях (он – чрезмерно хозяйственный), вызывает безусловное приятие, сочувствие и сопереживание. Хочется быть таким же сильным – словом и делом, иметь такое же прочное кредо, стойкость, не позволяющую идти на поводу у предрассудков эпохи. Беспалый истинно положительный герой – такой, какого нам не хватает в действительности и современной литературе. Для сравнения можно взять, например, роман З. Прилепина «Обитель», герой которого – Артём – мне несимпатичен изначально. Годится ли отцеубийца по якобы извиняющим мотивам (защищал оскорблённые чувства матери, а по сути – свои собственные) в образцы для подражания? Дальнейшее поведение – беспринципность, слабость, неблагодарность – не способно его реабилитировать. Бесконечные взлёты и падения этого «пикаро» где-то с середины повествования вызывают тоску… Один из читателей, в принципе, хорошо относящийся к творчеству Прилепина, признался, что, изнывая в ожидании окончания книги, постоянно желал главному герою смерти.

Совершенно иное отношение – к Никифору Корнеевичу. Его смерти никто, думаю, из читателей не жаждет. Напротив: кажется, он будет жить вечно. И этого хочется! Поэтому гибель Беспалого – скорая, может быть, даже скомканная, вызывает ощущение внезапности, ненужности – нам… Обухом по голове. Странно и безумно всё на свете. Мы чувствуем горечь утраты, будто Никифор Корнеевич – близкий нам человек.

Кончина Никифора сопряжена с подвигом – наказанием насильника молодой девушки. И это роднит Беспалого с настоящими героями плутовских и рыцарских романов. Да, он рыцарь – почти без страха и упрёка.

Отдельного упоминания заслуживает язык романа В. Славянина. Нет вычурности – он прост и понятен. Автор не выступает в роли стилизатора-сказителя, не пытается нарочито ритмизировать и «музыкализировать» текст. Благозвучие при множестве диалектизмов, не характерных для, например, средней полосы России, на мой взгляд, – высший пилотаж.

Вторая часть «Незамеченных людей» несколько слабее. Высокомерия по отношению к читателям здесь – больше, а героизма – меньше… И читатель, и главные лица чувствуют: не хватает Корнеевича. С ним – просто. Он бы сразу расставил всё по местам, определил, где чёрное, где белое, научил уму-разуму. А так… Кажется, автор сам – в растерянности, не знает, как расценивать быт в оккупации – то ли как жизнь, то ли как существование. Хорошо ли сделали персонажи, что якобы не обратили внимание, под кем сидят? Хорошо ли, что стараются не замечать немцев и продолжают жить, «как обычно»?

Михаил Зощенко любил цитировать М. Горького, что каждый человек обязан написать историю своей жизни. С этой точки зрения великолепно, что у нас есть такая книга, как «Время незамеченных людей». Да и с точки зрения художественности, и правды она, как уже упоминалось, даст фору многим.

Но главное, что есть в этом романе – любовь. В широком смысле – к истории своей семьи, страны, вообще к жизни. Напрасно, мне думается, говорят, что главный объект внимания литератора – язык. Такое мнение, в частности, встречала на страницах журнала «Сибирские огни». Якобы автор не должен излагать правду или даже вымысел, а обязан, прежде всего, работать со словом. Но язык сам по себе едва ли привлечёт широкого читателя, каким бы необыкновенным он ни был. Вспомним футуристов начала двадцатого века. Недостаточно «зазинзиверить» что-нибудь этакое. Для поиска – да, но не более того. Язык – всего лишь средство, инструмент для выражения чувств, мыслей, эмоций. Для воздействия на умы и сердца. Да, он требует настройки – для лучшего звучания. И в этом отношении роман В.П. Славянина – также образец. Конечно, не для слепого подражания, а вдумчивого осмысления и анализа.

Хотелось бы, чтобы автор раскрыл в третьей части романа своё отношение к жизни украинцев в оккупации. Описал бы все свои сомнения, переживания. То, что ему говорили в школе, и то, что думали по этому поводу его близкие. Внутренняя жизнь родившегося в страшном 1942 году «янгола» вполне может стать главной изюминкой третьей части. Но, конечно, решение – за автором. А мы будем ждать.

Всё сбудется!

Остаток вчерашнего вечера и часть ночи провела за чтением книги Татьяны Медиевской «Всё сбудется». И не пожалела! Общее впечатление: увлекательно, познавательно, позитивно. Итог: хорошее настроение и спокойный сон.

Эта книга Татьяны Юрьевны чем-то напоминает сундук с приданым хитрой невесты. Сверху – что попроще и побанальнее – для любопытных и завистливых соседок. Сунули длинные носы, поводили: «А чёй-то, Глашк, у тебя тут так бедно-то, а?» Глашка же, скромно опустив глазки долу: «И-и-и, времяна-то нынче какия-а-а!»

А вот ближе к донышку – только для глаз любимого мужа и его семьи – настоящие сокровища: золото, парча и бриллианты.

Обычно авторы ставят в начало книги что получше – тексты-лауреаты конкурсов, произведения, одобренные редакциями толстых литжурналов, а вот дальше – что останется. Татьяна Юрьевна выстроила свою книгу наоборот – верю, что это спецприманка: подлинные чудеса откроются только тому, кто не поленится дойти до конца…

Рассказ «Роксана», признаюсь, дочитала только до фразы: «Я с удовольствием всё съела и потребовала ещё». Общие слова, за которыми ничего нет. Остальное быстренько пробежала глазами. Не поверила. Ни женщины, ни собаки. Но вот удивительно: этот текст вовсе не отвратил меня от дальнейшего знакомства! И моё читательское терпение оказалось вознаграждено. Чудесный рассказ «Цирковая лошадь» – трогательный, нежный, по-хорошему грустный…

Рассказы «Тайна прикосновения», «Гагарин», «Невеста». Автор будто нарочно избегает глубокого проникновения в сокровенное своих героев (особенно героинь), анализа их боли (а ведь у них болит, и ещё как, раз они так себя ведут!), ограничиваясь поверхностным изображением проблем. Почему? Автор чего-то боится? Но такому опытному прозаику, как Татьяна Юрьевна, должно быть, мне кажется, всё равно, что о нём подумают… Главное – искренность, честность, не так ли? (Вообще, как я заметила, автор, наоборот, считает себя слишком смелой. В рассказе «Гагарин» находим: «просчитываю благоприятные дни, договариваюсь на эти дни с подругами насчёт квартиры», «просыпаюсь с мыслью, что сегодня будет уже седьмой день задержки, но встаю и вижу… кровь». Счёт дней, благоприятных для зачатия – это страшная боль современного общества: многие женщины, в том числе очень молодые, пользуются сей прабабушкиной методой, хотя и она и доказала свою неэффективность и научную несостоятельность. Сколько абортов, сколько погубленных душ и судеб из-за неё! Вот тут-то и можно было автору развернуться. Но…

Может, автор хочет заставить читателя подумать? Эта цель не достигается: характеры героинь – малосимпатичны, ни сочувствовать, ни досочинять их не хочется. Или цель автора – просто показать безнравственность Марии («Гагарин») и невесты двух женихов («Невеста»)? Вряд ли.

Остановлюсь ещё на рассказе «Гагарин». Цитирую: «Мария всегда после выходных просила его рассказывать про забавы детей и слушала с неподдельным интересом. Он чувствовал, что она любит его мальчиков и наверняка могла бы стать им хорошей матерью…». Сильно сомневаюсь, что мужчину посещают такие мысли по поводу любовницы. Какие могут быть дети, когда страсть?!! При чём здесь они?!! Эта фраза демонстрирует чисто женское отношение к действительности. Для верности спросила мнение мужчины. Совпало!

Вот ещё пример женского взгляда на жизнь. Рассказ «Нигде кроме»: «Ирина вдруг захлопала в ладоши, рассмеялась и сказала, глядя на кузнеца восторженными глазами: – Вы прелесть! Ну, не правда ли, Колокольцев, наш кузнец прелесть как хорош! Кузнец и Коля смутились и с недоумением посмотрели на Ирину, и понимающе переглянулись: «Мол, этих учёных женщин не понять!». Опустим присутствие однокоренных слов в одном предложении, спишем на невнимательность. Что удивляет? Реакция мужчин. Тут, мне кажется, повод начать бой за самку, а не смущаться и переглядываться… Далее: «Подошёл ещё раз к этажерке и увидел, как старых друзей, знакомые книги – «Три товарища» Ремарка и «Алису в Стране чудес» и «…в Зазеркалье» Льюиса Кэррола. Эти книги подарила ему Ирина. Решил забрать их с собой и почитать в самолете…». Протестую, уважаемый автор! «Алису в Стране чудес» и «…в Зазеркалье» мальчики (тем более, мужчины) не читают, относят их к разряду девчачьих книг! Знаю (сама читала от корки до корки два раза!), что там – интересные математические, философские и лингвистические выкладки, но тем не менее. Стереотип есть стереотип. Ровно по этой же причине мальчики не читают «Пеппи Длинныйчулок» А. Линдгрен и «Поллианну» Э. Портер. Странно, что взрослая («сильно за тридцать») тётенька – «Царица Савская» Ирина – не в курсе.