Кубик Рубика

Оказалось, что такое возможно не только в Голландии. Она шла между рядов супермаркета, когда внезапно погас свет.

– Что это? – Синди вздрогнула в кромешной темноте.

– Аварийная ситуация. Сейчас исправят.

Аварийная ситуация затягивалась и наполняла ее паникой: как отсюда выйти, если входные двери закрываются и блокируются автоматически? Вдруг они останутся надолго во тьме с жуткими тенями, задвигавшимися вдоль полок с товаром? На ощупь, что ли, они выбирают? Сердце билось, и внутри все мелко дрожало. Страшно захотелось в туалет. А куда? Наверное, есть служебный. Она пыталась скрасить страх смехом, перевести ситуацию в комическую:

– Сэм, от голода не умрем, продуктов полно.

– И от жажды тоже спасемся, воды много на полках.

– В туалет хочу.

– Надень памперс, они в следующем отделе. Это будут самые соблазнительные трусики, буду медленно снимать их прямо здесь.

Супруги захихикали, чувствуя, как рассеивается напряжение. Медленно двинулись вперед, толкая перед собой пустую тележку.

– Слушай, а как живут слепые? Всегда без света, – Синди вздрогнула.

– Фантазерка моя, – рука Сэма легла ей на плечи. – Не бойся, я для тебя свет, который будет гореть всегда.

– Вроде маяка? Чтобы не заблудиться?

Глава третья. Отчаяние Синди

Прошло совсем немного времени, когда супругов опять накрыла тьма, как тогда в супермаркете. Только та темнота длилась полчаса, а сейчас наступила беспросветная: малышки, совсем еще слабенькие, плакали постоянно. Синди брела впотьмах на их голоса и тянула к ним руки. Одна. Маяк потух. Сэм начал пить.

– Маменькин сынок, – бросила она ему в сердцах.

– Не твой же, – ухмыльнулся он, покачиваясь на ногах.

Синди смотрела на мужа и поражалась: как она могла любить избалованного маменькиного сыночка? Надменное лицо, испорченное гримасами опьянения, смотрело на нее с ухмылкой. Тонкие ноздри изящного носа подергивались. По этим подергиваниям она безошибочно угадывала, сколько муж выпил и в какой стадии опьянения находился. Темные волосы падали ему на лоб, он откидывал голову гордым движением и смотрел прямо на нее. Серые глаза с поволокой потеряли теплоту, стали холодными и безжалостными.

«Актеришка. Позер», – зло думала Синди, наблюдая, как он подносит изящные пальцы к вискам, изображая мученика, читая наизусть стихи. А по ночам требовал причитающиеся законные ласки:

– Ты должна! Забыла, что жена?

– Устала, спать хочу.

– А я хочу тебя.

Он грубо тискал ее, больно хватал за грудь и наваливался сверху. Синди спихивала его и убегала в гостиную – жить без любви становилось невыносимо и мерзко.

– Думаешь, убежала от меня? Запомни, никогда от меня не отделаешься, даже от мертвого.

– Отстань! – шипела Синди и перебегала на балкон.

Супруги бегали по три круга почти каждую ночь: спальня, гостиная, балкон, снова балкон, гостиная, спальня. Только к утру Сэм успокаивался. Засыпал и просыпался ближе к полудню, когда Синди металась от одной двойняшки к другой.

В августе малышки попали в больницу. Третий раз за пять месяцев. Воспаление легких, сердечная недостаточность и много других сопутствующих заболеваний по причине недоношенности. Их срочно госпитализировали и через день выписали: домой вернулась только Рина. Мари осталась в больнице на холодном столе. Синди увидела, как на малышке задралась фланелевая рубашка в горошек, как посинело и вытянулось личико, как выпрямились пальчики, худые и тонкие, словно лапки у воробышка.

Она смотрела и смотрела, пока вечер не скрыл очертания тела, едва видимого в темноте. Прижав руки к груди, Синди приказала себе забыть, задвинуть в самый дальний угол сердца пять месяцев, которые провела с Мари, похожей на ангелочка. Получится ли не вспоминать свою бедную девочку?

Синди кричала и тянула изо всех сил Рину наверх, провалившуюся в могилу, в ту самую, где лежала Мари. Резким движением вырвала дочь, измазанную в липкой жидкости, наверх, и закричала. Закричала – и проснулась от своего крика. Села на кровати, задыхаясь от страха, и поняла, что это был сон. На ватных ногах прошла в детскую и немного успокоилась: Лея и Рина спали, за оконной рамой повис краешек бледной луны, как будто подсматривал за ними. Синди задернула шторы и посмотрела на часы: стрелки показывали пять утра.

Сны. Она до жути боялась их, отчетливых и ясных, зыбких и расплывающихся; ночные видения, полные странных аллегорий, преследовали и заставляли думать о себе. В тот год, когда случилась авария и умер Сэм, ей приснился медведь. Бурый зверь почему-то стал оседать на задние лапы и просить о помощи. Желтая слюна текла из его оскаленной пасти, круглые глазки под шерстью наполнились влагой, похожей на слезы. Синди взвалила его на себя и не смогла подняться. Осела, как и он, под тяжестью звериной туши.

– Сына родишь, должна на свет произвести наследника, – грубо ответила свекровь, когда Синди рассказала ей о странном сне.

– Решила взвалить медведя на себя, но не осилила.

– Осилишь, куда ты денешься.

– И туфли новые примерила, впору оказались.

– Замуж собралась? Туфли она мерила, надо же, – возмущенно посмотрела свекровь на Синди, и зло опять повторила: – Туфли мерила.

Через неделю Сэм умер. Груз для Синди оказался непосильным.

Сегодня впервые за пять лет ей приснилась Мари, вернее могилка, куда провалилась по пояс Рина. Синди испугалась и позвонила подруге. Идоли посоветовала поехать к астрологу, ее хорошей знакомой. И вот она ехала к незнакомой женщине, поглядывала в окно и вспоминала, как дурачилась в молодости. Морочила голову парню, который решил познакомиться с ней в поезде, – напустила на себя важность и отвечала со всей серьезностью:

– Да, я замужем, то есть была замужем.

– Не сошлись характером?

– Он умер. Разбился на мотоцикле.

– Какой ужас! А дети?

– Две дочери.

Парень отодвинулся от нее и больше не задавал вопросов. Синди сама не знала, зачем выдумала несуществующего мужа, который разбился на мотоцикле и оставил ей двух дочерей, зачем нарисовала свою судьбу, такую горькую и страшную. Слова сами вылетели и сложились в историю, сбывшуюся в действительности.

Может быть, это Боженька присел к ней на минутку, представился случайным попутчиком и запомнил ее слова? Глупая. Почему не сказала, что мечтает о преданном спутнике жизни, о большой семье, где дети будут радоваться и смеяться, и о любви, ее любви, которой хватило бы на всех? Сожаление тянулось за ней все годы после случившегося.

А пока каждую ночь потолок ухмылялся, глядел на молодую вдову и несмятые простыни:

– Каково тебе, голубушка? Спокойно ли спится?

– Лучше, чем прежде, – отвечала она и передергивалась от воспоминаний о ночных гонках. Передергивалась, а сны снились сладкие: низ живота постанывал и изливался влажной тоской. По утрам ей приходилось спешно убирать с лица остатки сладких видений, напускать строгий вид и собирать Лею и Рину в школу.

В одну из таких ночей Синди дала себе слово: никогда больше, если вдруг она выйдет замуж, не станет вести с мужем алкогольную войну; пусть пьет, сколько заблагорассудится, хочет – водку, хочет – вино, хочет – брагу. Она страстно желала встретить мужчину, жить с ним в любви и согласии, чего бы ей это ни стоило. И постель, постель не станет колоться одиночеством. Но опять гнала свои надежды знакомой до боли поговоркой: «Как бы замужем не пропасть!» Однажды она уже пропала.

Разбередив душу беседой с астрологом, Синди по пути назад вспоминала свои вопросы и ее ответы:

– У вас остались вещи покойного мужа?

– Да. В шкафу висит костюм. Летний, – уточнила она, как будто это имело какое-то значение.

– Избавьтесь от него. Очиститесь от всего, что связано с покойным мужем. Странно, как будто в доме у вас находится… Короче, будьте внимательны. И дети, вы сказали, что две дочери, но их три.

– Мари, одна из двойняшек, умерла в пять месяцев.

– И вы забыли о ней, вычеркнули из своей жизни. Это грех. Неоплаканное забытое дитя тревожится, не находит покоя. Молитесь и помните об умершей, тогда оставшаяся в живых проживет две жизни: за себя и за ту девочку.

– Я хочу сказать…

– Не надо. – перебила ее астролог. – Придет время, и сердце подскажет, что вам делать с тайной. А пока пусть остается так, как есть. Пришла пора задуматься о себе.

– Пришла пора, – машинально повторила Синди, потрясенная тем, что Мэгги знала о тайне. Но откуда?

Глава четвертая. Знакомство

Синди ехала от астролога со странным чувством, как будто та чего-то ей недоговорила. Слова крутились в голове, не давали покоя. И вдруг на полном ходу машина дернулась, чихнула, остановилась. Синди торопливо открыла дверцу, вышла наружу, боясь подойти к задымившемуся капоту. Что делать? Хотела же заняться техосмотром, но все откладывала, и вот тебе на. Пляши теперь. Просить некого. Ближайшее селение далековато, пешком за помощью не добраться.

Когда через час она потеряла всякую надежду, послышался шум подъезжающей машины. Синди выбежала на середину дороги и, подпрыгивая от волнения, отчаянно замахала изо всех сил руками. Громко заскрипели тормоза, стекло опустилось, и недовольный голос резко произнес:

– Зачем под колеса-то бросаться!

– Помогите, помогите, пожалуйста. – Сложила руки в молитвенном жесте и зачастила: – Машина поломалась, мне домой ехать надо, дети одни остались!

Мужчина немного помедлил и открыл дверцу:

– Не уверен, что помогу.

– Спасибо большое, – улыбнулась она радостно, как будто он уже согласился.

– Я еще ничего не сделал.

Немного подумав, он припарковался рядом и вышел из автомобиля. В белой футболке и джинсах, высокий, невообразимо красивый, он медленно подошел к капоту, наклонился и стал что-то рассматривать. Синди стояла рядом, пытаясь следить за его действиями, но не видела ничего, кроме крепких, сильных рук и длинных, ловких пальцев. Запах мотора смешивался с запахом чужого тела и едва уловимым ароматом мужского парфюма.

Она разволновалась до такой степени, что пот выступил на лбу: машина с задранным капотом, незнакомый мужчина и страх, что он скоро исчезнет. Что с ней?

– Заводите, – произнес он, не глядя на Синди.

– Сейчас, сейчас. – Она быстро села за руль.

Двигатель завелся без капризов, как миленький. Острое чувство сожаления охватило Синди. Сейчас, вот сию минуту, незнакомый мужчина уедет, и никогда они больше не встретятся. Даже если она будет караулить его день и ночь на этой дороге.

– Все! – коротко сказал спаситель, вытирая руки салфеткой.

Он уже открыл дверцу, когда Синди неожиданно для себя подбежала к нему и протянула визитку:

– Спасибо огромное! Возьмите, вдруг смогу отблагодарить вас, в жизни всякое бывает.

– Рад помочь. Да, в жизни всякое бывает, как сегодня, – улыбнулся он первый раз за все время.

Этот день, украшенный неожиданной встречей с мужчиной, разволновавшим ее, показался Синди прекрасным. Какое сегодня число? Она вздрогнула и нахмурилась: ровно пять лет назад в этот день умер Сэм. Погиб в аварии, случившейся в этих местах.

Машина спасителя скрылась за бугром, а Синди все стояла на месте, вспоминая день, который поставил точку в ее неудавшейся супружеской жизни, сделал вдовой, почти черной вдовой, с двумя маленькими детьми семи и девяти лет. Пять застывших лет, застывших от чувства вины за случившееся с мужем.

Ветер трепал подол зеленого сарафанчика и лохматил рыжие волосы; она смотрела вслед скрывшейся машине, в которой сидел незнакомый мужчина, так разволновавший ее. Смотрела и думала, что должна воспитать дочерей, выдать их замуж и прожить рядом с ними долгую и счастливую жизнь. Как-то оно все сложится? Синди отчаянно хотела любви, потому что даже дети не могли спасти от одиночества и пустоты.

Томас небрежно закинул визитку в бардачок, дал задний ход, вырулил на свою полосу и поехал, посигналив женщине, оставшейся на обочине дороги. Она светилась в предзакатных лучах солнца. Тонкая фигурка, облитая золотом, копна рыжих волос и рука, поднятая в прощальном жесте, скрылись за поворотом. Томас поморщился, нахмурил густые брови: чертово место, как окрестили его местные жители, преподнесло ему ненужную встречу с зеленоглазой колдуньей или ведьмой, появившейся неизвестно откуда. Он встряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания из прошлого, и прибавил скорость, чтобы нагнать потерянное время.

Компания, в которой работал Томас, выжимала все силы из своих сотрудников, направляя их мысли на решение важных вопросов. Может быть, поэтому он до сих пор не женился. Скоро наступит возраст Христа, а семьи нет – ни жены, ни детей, ни плетей, ни цепей. Впрочем, начальству такое положение дел очень нравилось: Томас думал только о работе, не примешивая к ней ничего личного. Чемодан стоял всегда наготове на случай неожиданной командировки. Разбуди Томаса посреди ночи, он с закрытыми глазами взял бы его в руки и был готов к поездке. Летал в разные города и страны, порой даже на полдня, чтобы решить неотложные вопросы. Никто не умел так дотошно анализировать детали, выявлять плюсы и минусы текущих проектов. И компания не скупилась: летал Томас исключительно бизнес-классом или на частных самолетах, останавливался в самых дорогих отелях, чтобы ничто не отвлекало его от работы.

Сегодня истек срок его командировки в другую провинцию, расположенную за двести километров от дома, на северном побережье. Деловые партнеры согласились со многими его замечаниями и внесли поправки в будущий проект. Томасу нравилось работать в группе: две головы лучше, чем одна, в процессе обсуждения открывались новые грани возможностей. Этот проект по важности превосходил остальные. Ученые-медики из европейских стран разрабатывали программу для чипов, предназначенных для восстановления пораженных клеток, очищения сосудов от жировых отложений и шлаков. А последняя модель предназначалась для защиты человеческого мозга от болезни Альцгеймера. Томас знал не понаслышке, о коварной болезни. Его отец, еще достаточно крепкий мужчина, начал рассыпаться после шестидесяти пяти лет: изменилась походка, заплетались ноги, как у пьяного, нарушилась координация и ухудшилась память. Он начинал что-то рассказывать и неожиданно замолкал, забывая, о чем хотел только что сказать. Моргал и смотрел на Томаса страдальческим взглядом, приоткрыв рот.

Отец заболел после смерти матери, сгоревшей очень быстро от болезни, которая пряталась в организме и не напоминала о себе до поры до времени. После ее смерти Томас забрал отца к себе: продал родительский дом, где мать с отцом прожили долгие годы в согласии и любви, вырастили его и считали себя счастливыми людьми. Счастье кончилось в тот день, когда с Томасом случилась беда: он попал в долговую яму. Родители слушали сына, уверявшего, что скоро он выплатит все долги, что все образуется, но не смирились с тем, что их сын, умница и гордость семьи, попал в беду. После смерти матери прошло всего два года, и Томас сдержал свое слово: выплатил долги и купил другой дом, где стал жить вместе с отцом. Оба горько сожалели, что мать никогда об этом не узнает. В новом доме, купленном совсем недавно, ничто не напоминало о прошлом, разве что фотография матери на прикроватной тумбочке у отца в спальне. Мужчины жили одни. По хозяйству им помогала женщина, знакомая одного коллеги, жившего в этих краях. Она прекрасно справлялась с работой: ухаживала за отцом, давала ему вовремя лекарства, гуляла с ним на свежем воздухе и готовила вкусную еду по каким-то своим секретным рецептам, записанным в замусоленном блокноте. Но она наотрез отказалась даже подходить к конюшне, куда привезли лошадь, приобретенную по совету врача. Иногда случались чудеса: эти удивительные животные помогали больным, возвращали им эмоциональное спокойствие, избавляя от панических атак. Томас любил лошадей, занимался конным спортом с молодости и радовался, что в доме появилось еще одна живая душа.

– Мне и так хватает дел с вами, – сердито проговорила помощница, чуть не добавив вслух: «С жеребцами».

– Познакомиться надо, она тоже член нашей семьи, – засмеялся Томас.

– Катарина, – насмешливо произнесла помощница и сделала реверанс, слегка наклонившись перед лошадью. Отец радовался, как ребенок, любуясь грациозной красавицей с шелковистой кожей и длинной гривой.

– Я сам, – проговорил он внятно и стал скребком водить по выгнутой спине лошади.

– Пусть помогает, – сказал Томас работнику. И с этого дня отец почти все свое время проводил в конюшне.

Сегодня Томас торопился домой: дел накопилось много, да и Леди не мешало бы выгулять, почти неделю перебирает ногами на одном месте. А тут неожиданно откуда-то появилась незнакомка, чуть под колеса не бросилась. Будь его воля, не выдавал бы права на вождение автомобилем женщинам: лихо крутят руль, любуются собой, а концы проводов соединить не могут. Откроют капот и стоят у дороги, картинно заламывая руки, чтобы подкараулить случайную жертву. Хищницы. Сегодняшняя была одна из таких. И еще визитку всучила: «Вдруг и я вам смогу помочь, в жизни всякое бывает». Хитрая ведьма, не дай бог к такой обратиться за помощью. Томас передернулся от возмущения: использует на всю катушку и выкинет, не задумываясь ни на минуту. Усилием воли отогнал неприятные мысли о женском коварстве и удивился, что сегодня каждая мелочь его раздражает. «Старею», – засмеялся он над своей ворчливостью и прибавил скорость.

Отец, как всегда, был у Леди: его рука, протянутая сквозь железные прутья, гладила густую гриву лошади, покорно склонившей перед ним голову; она нежилась под знакомыми движениями и фыркала от удовольствия. «Вот эта красавица – настоящая подруга, ничего не требует взамен», – подумал Томас, глядя на свою даму сердца. Она украсила ему выходные, освежила голову и подняла настроение перед предстоящей рабочей неделей.

В понедельник Томас в прекрасном расположении духа сидел за рабочим местом. Не успел разобрать бумаги, как к нему подошел шеф и поздоровался приветливее обычного. Томас напрягся, потому что знал, что это знак тревоги, причем дерьмовый, замаскированный улыбкой.

– Ближе к обеду тебе придется уделить время человеку, от которого будет зависеть судьба нашего проекта.

– И кто же такой великий человек? И почему я?

– По кочану, – опять весело ответил шеф.

С противной улыбкой, прилипшей к его тонким сухим губам, он вернулся во второй половине дня. Рядом шла женщина невысокого роста, с гривой пышных волос, как у его лошади, и быстро перебирала ножками на длинных каблучках как Леди, когда ждала корм.

– Синди, – представилась она.

– Очень приятно, – буркнул Томас в ответ.

Они разглядывали друг друга и одновременно удивились:

– Ой, это вы! – воскликнула рыжеволосая и чуть не захлопала в ладоши. Подвижное лицо мгновенно осветилось улыбкой, искренней и теплой, зеленые глаза полыхнули и обожгли Томаса, как будто брызнули в лицо кипятком. Он наклонил голову, чтобы скрыть растерянность:

– Мы с вами знакомы?

– Вы же спасли меня, – и пояснила обиженным голосом: – Когда я застряла в прошлую пятницу на дороге.

– Возможно, – ответил он и показал жестом на стул, приглашая ее сесть.

– Синди будет писать статью о нашем проекте, – лукаво улыбнулся шеф Томасу и повернулся к гостье: – Томас вам предоставит полную информацию, общайтесь с ним без стеснения. – Он вышел, подняв руку, точно благословляя их в долгую дорогу.

«Бука какой, индюк надутый», – возмутилась Синди, глядя на того, с кем ей предстояло работать. Присела на указанный стул, достала блокнот с ручкой и наткнулась на холодный, равнодушный взгляд, просто холодный и равнодушный, подкрашенный слабой улыбкой на слегка растянутых губах. Разозлилась и посмотрела с вызовом на противного мужчину. Неприятное чувство кольнуло внутри так, что она забыла вопросы, приготовленные еще вчера. Напряглась и казенным голосом произнесла:

– Может быть, чипы нужны и нормальным людям? Потому что нормальный – это человек, которого еще плохо обследовали, в нем уже таится злая клетка, ждет своего часа, когда с триумфом пойдет разрушать организм? Чип, снабженный программой поиска злокачественных клеток в организме, должен отреагировать, как анализ крови, например. Только вот анализ крови не всегда показывает истинное положение дел: фиксирует только тот момент, когда брали кровь.

– Вы хорошо подготовились к интервью. Но мне хотелось бы, чтобы вопросы исключали ваши домыслы и фантазии. Освещайте, пожалуйста, то, что есть. Мы не фантазируем, а разрабатываем проекты, которые реально реализовать и помочь больным людям, не подбираем бредовые идеи с улицы.

– А разве проекты не на уровне фантастики?

Синди внимательно посмотрела на собеседника, пытаясь найти причину холодного приема. Такое случилось впервые за много лет работы: обычно ей удавалось пробиться сквозь броню холода, наладить контакт и растопить холодность теплой улыбкой. Противник сдавался и начинал медленно оттаивать, втягиваться в разговор. Томас как будто прочитал ее мысли, насмешливо взглянул, откашлялся и стал сухо отвечать на заданные вопросы, поглядывая на часы. Синди разозлилась и выпалила:

– Вижу, что вам не хочется говорить. Но, простите, я пришла к вам не домой, а на работу, потому что мне дали задание.

– Потому я с вами и разговариваю. Впрочем, я все уже сказал. Вот в этой папке лежат мои отчеты по проекту, они более точно расскажут вам о том, что необходимо осветить в статье. Выносить материал за пределы офиса нельзя. Можете работать в переговорной.

Синди взяла увесистую папку и вышла из кабинета индюка. От расстройства уже запуталась, кто он – бука или индюк.

Ей стало горько: в тот день, когда они случайно встретились на дороге, она горела желанием продолжить знакомство. Получилось встретиться, но продолжить знакомство нет.

Томас разозлился на себя. Что с ним творится? Разозлился на бедняжку, которая впорхнула в кабинет с намерением обаять собеседника. Почему он не смог скрыть эмоции и построить деловую беседу? Ну и что с того, что она ему неприятна, ну и что с того, что зеленые глаза похожи на лягушачьи – немного выпученные и раскосые. Привыкла, что все мужчины должны сразу падать к ее ногам, похожим на жерди, трясет своей рыжей гривой, только что не фыркает, как Леди в стойле. Узнала она его. Велика невидаль. На дороге мозги запудрила и сейчас вся из себя выворачивается, наверное, тетрадь исписала умными вопросиками. Будет теперь доставать его, пока статью не напишет. Да и шеф хорош. Мог бы сам поболтать с ней – все знают, что он любитель смазливых мордашек. Короче, весь день пошел кувырком из-за худосочной, оставившей осадок в его душе.

«Черт с ним!» – решила Синди и стала разбирать папку: серьезная тема требовала напряжения и вдумчивости; цифры, порой обведенные в кружок, порой в паре с восклицательным знаком, встречались в отчетах очень часто и подтверждались короткими разъяснениями. Хорошо бы поработать дома, но папку забирать с собой не разрешили. Она просидела с бумагами почти целый день. К индюку за разъяснениями обращаться не хотелось, поэтому пришлось самостоятельно разбираться в цифрах и предложениях.

Каждый день Синди буквально переписывала проект от руки: сначала идею, потом реальную пользу для больных людей, потом цифры. В городской библиотеке, находившейся в центре города, запаслась книгами по медицине и знакомилась с болезнями, с которыми должны сражаться бойцы невидимого фронта – умные чипы с различными программами.

Первая половина дня проходила в переговорной,

похожей на комнату для допросов. Иногда, подняв голову от бумаг, она видела за стеклом очертания его лица, всегда напряженного и сердитого. Дорабатывала вторую половину дня дома, закрывшись от девочек в кабинете, изучала медицинские книги, иногда даже листала толстенный том по анатомии, испещренный многочисленными рисунками и схемами на латыни.

В конце октября Синди сделала перерыв в работе, чтобы статья отлежалась и чтобы уже потом найти неточности и доработать. Замыленный взгляд ничего не находил. Кроме того, каждый год первого ноября, в День памяти усопших, она с девочками ходила к Сэму. Кладбище в это время как будто шевелилось от наплыва людей: почти у всех могил почтительно стояли гости с цветами, тихо переговаривались, как будто боялись, что их услышат под землей те, кто терпеливо ждал особого внимания в День памяти – один раз в году.

Глава пятая. Встреча на кладбище

Сэм улыбался с поблекшей фотографии. Синди машинально улыбнулась в ответ и ничего не почувствовала: боль за эти годы отступила, растворилась, как соль в воде, разъела ее внутренности, сковав сердце могильным холодом. На смену слезам и отчаянию пришли ярость, злость на покойного мужа. Разве он узнает, сколько ей досталось, сколько ушло сил на одиночество. И сколько надо еще сил, чтобы дать образование детям, прокормить их, одеть и обуть, привить им хорошие манеры, воспитать и выдать замуж с молитвой к Богу: пусть будет милостив к ним, направит на верный путь, чтобы нашли счастье в браке. Улегся, спрятался от трудов и забот. При жизни не давал покоя, гонялся по ночам из одной комнаты в другую, чтобы ублажить себя, и сейчас ухмыляется над ней. Так думала Синди в первые годы после смерти Сэма, но теперь в ней не осталось ни боли, ни ярости. Она равнодушно скользила взглядом по фотографии и ничего не чувствовала. Ничего.