То, что нельзя забыть

Были и моменты резких, ничем не обоснованных смен настроения. Они могли смеяться, планировать поездку на море, и вдруг он получал какое-то сообщение на телефон или видел что-то в новостях, и его лицо мрачнело. Весь его энергетический заряд, который обычно согревал ее, уходил в минус. Он становился холодным, саркастичным, язвительным. Мог в ярости швырнуть какой-нибудь предмет (один раз это был пульт от телевизора, и он разбился о стену), а через полчаса сидеть, обняв ее, и тихо плакать у нее на плече, говоря, что ненавидит себя за свою слабость.

Она пыталась его «спасти». Она видела в нем не просто сложного человека, а раненого гения, которому нужна ее любовь, чтобы исцелиться. Она читала книги по психологии, пыталась уговорить его сходить к специалисту (на что он отвечал взрывом возмущения: «Ты что, считаешь меня психом?»), подстраивалась под его настроения, отменяла свои планы, если он был «не в духе».

Ее собственная жизнь начала сужаться, как шагреневая кожа. Она забросила учебу, перестала встречаться с подругами, которые не одобряли ее отношений. Ее мир сузился до размеров его мастерской, до границ его эмоций. И в этом сумасшедшем, токсичном водовороте она все еще цеплялась за те светлые моменты, которые были между ссорами. За те ночи, когда они говорили до утра, и он открывал ей свою душу, такую ранимую и тонкую под броней агрессии. За его безумные, щедрые жесты – когда он мог среди ночи повезти ее за сто километров, чтобы посмотреть на падающие звезды. За его веру в нее – он был первым, кто сказал, что она гениальный дизайнер, и заставил ее поверить в себя.

Это была идиллия, отравленная ядом. Рай, в котором притаился змей. И она, Алиса, уже не могла представить себе жизни без этого адреналина, без этих качелей между небом и адом. Она была addict. Зависимой от Льва. И самые страшные моменты были не тогда, когда он кричал, а когда он был нежен. Потому что в эти моменты она забывала обо всем плохом и верила, что их любовь способна преодолеть любые трудности. Что ее любви хватит, чтобы исцелить его.

Однажды, после особенно тяжелой ссоры, закончившейся бурным примирением, он обнял ее и прошептал:– Ты единственная, кто меня выносит. Единственная, кто видит настоящего меня. Без тебя я пропаду.

И она, прижимаясь к его груди, чувствовала не только любовь, но и страшную, давящую ответственность. Она была его якорем. Его спасательным кругом. И мысль о том, чтобы бросить его, оставить одного с его демонами, была для нее так же невозможна, как отрезать себе руку.

Алиса наконец поднялась с пола. Ноги онемели, все тело ломило. Она подошла к окну. День был пасмурным, серым. Таким же, как ее нынешняя жизнь – ровной, предсказуемой, безопасной.

Она смотрела на город и думала о той девушке, которой была тогда. Молодой, наивной, готовой сжечь себя ради любви. Та Алиса была жива. Невыносимо жива. И безумно несчастна. Но в ее несчастье была какая-то огненная, разрушительная страсть. В ее нынешнем «спокойствии» не было ничего, кроме пустоты.

Она вспомнила слова Марка в кофейне: «Он изменился».

«Неужели? – подумала она. – Неужели тот ураган, который едва не разрушил ее, усмирился? Или просто научился прятать свои когти?»

И самый страшный вопрос, который поднялся из самых потаенных глубин ее души: «А кто я теперь без его любви? Без этой боли? Без этой страсти?»

Успешный дизайнер. Девушка надежного Артема. Владелица уютной квартиры. Идеальная, правильная, мертвая женщина.

Она закрыла глаза, и снова, сквозь годы, до нее донесся тот самый, низкий, хриплый голос: «Ты единственная, кто меня выносит. Без тебя я пропаду».

И тихий, предательский шепот в ответ, который она тогда не посмела произнести вслух, но который жил в ней все эти годы: «А я без тебя? Кто я без тебя?»

Нарастающая тревога

Звонок в дверь прозвучал ровно в восемь, как и было условлено. Артем был человеком-часами, и его пунктуальность, которая обычно действовала на Алису умиротворяюще, сегодня заставила ее вздрогнуть. Она заставила себя сделать глубокий вдох, расправить плечи и натянуть на лицо привычную маску спокойствия.

Открыв дверь, она увидела его улыбающееся лицо. В руках он держал большой конверт.

– Привет, красавица, – он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. Его губы были мягкими, прохладными. – Принес тебе те чертежи, о которых ты просила. Свежий вариант, с учетом всех твоих правок.

– Спасибо, – Алиса взяла конверт, избегая его взгляда. – Проходи. Я как раз допиваю кофе.

Он прошел в гостиную, снял куртку и аккуратно повесил ее на спинку стула. Его движения были выверенными, экономичными. Все в нем – от идеально заправленной рубашки до аккуратной стрижки – дышало порядком и контролем. Раньше это было ее спасением. Теперь – раздражало.

– Как твой день? – спросил он, усаживаясь на диван и оглядывая комнату своим привычным, слегка оценивающим взглядом. – Встреча с клиентом прошла хорошо?

Ком в горле снова дал о себе знать. Она стояла на кухне, повернувшись к нему спиной, и мыла свою чашку, чтобы не встречаться с ним глазами.

– Да, вроде… все нормально, – проговорила она, и голос прозвучал неестественно высоко. – Клиент перенес встречу.

– А, понятно. Ты тогда, наверное, дома поработала? Успела много сделать?

Он не спрашивал «почему перенес?» или «что-то случилось?». Его вопросы скользили по поверхности, они были частью ритуала, легкой светской беседы. Никакого копания. Никакого проникновения за фасад.

– Да, кое-что сделала, – солгала она, глядя на струю воды. Вся ее «работа» за сегодня свелась к бесцельному блужданию по квартире и попыткам не думать о Льве. О Льве, чье присутствие в городе ощущалось теперь с каждым часом все острее, как приближение грозы.

Она вытерла руки и вышла из-за кухонной стойки. Артем смотрел на нее, и его улыбка немного потухла. Его взгляд, обычно такой спокойный и доброжелательный, стал внимательным, изучающим.

– Ты в порядке, Алиса? – спросил он. – Ты какая-то… бледная.

– Я просто устала, – автоматически ответила она, садясь в кресло напротив него. – Не выспалась, наверное.

– Снова плохой сон? – его голос стал мягче, заботливее.

Она кивнула, благодарная за это готовое объяснение. «Плохой сон» было универсальной отмазкой, которой она пользовалась все эти годы. Артем знал, что она иногда просыпается по ночам в холодном поту, но он никогда не допытывался о подробностях. Он считал это последствием стресса на работе.

– Может, сходим куда-нибудь? Развеешься? – предложил он. – В кино? Или в тот новый ресторан с паназиатской кухней, о котором ты говорила?

Мысль о том, чтобы сидеть в темном зале кинотеатра, притворяясь, что ее поглотил сюжет, или поддерживать легкую беседу за ужином, казалась ей пыткой. Все ее существо было наполнено гулом тревоги, как высоковольтная линия. Внутри нее бушевал ураган, а он предлагал ей пойти погулять в парк.

– Не сегодня, Артем, ладно? – сказала она, и в ее голосе прозвучала несвойственная ей раздраженная нотка. – Я правда не в духе.

Он замолчал. Не потому, что был обижен, а потому, что обрабатывал информацию. Артем всегда все обдумывал. Молчание затянулось. Он смотрел на нее, и она чувствовала его взгляд на себе, как физическое давление. Он искал трещину в ее броне. И находил.

– Алиса, – наконец произнес он тихо. – Со мной что-то не так? Я имею в виду… в последнее время ты какая-то отстраненная. Как будто ты всегда где-то далеко.

Ее сердце упало. Она не хотела этого разговора. Не сейчас. Не когда ее собственная голова была полна призраками.

– Нет, конечно, с тобой все в порядке, – она заставила себя улыбнуться, но чувствовала, как губы дрогнули. – Просто проект сложный. И голова им забита. Ничего личного.

– Это уже несколько недель длится, – не сдавался он. Его упорство было неожиданным. Обычно он отступал при первых же признаках ее сопротивления. – Ты почти не разговариваешь. Отменила наши планы на прошлых выходных. Когда я тебя обнимаю, ты вся напрягаешься.

Он заметил. Конечно, заметил. Она думала, что искусно скрывает, но оказалось, что ее отстраненность была как бельевая веревка, натянутая посреди комнаты, о которую он постоянно спотыкался.

– Напрягаешься. Как будто ждешь, когда это закончится.– Я не напрягаюсь, – слабо попыталась она отрицать.

Он был прав. Его прикосновения, всегда такие предсказуемые, тактичные, теперь вызывали у нее почти физический дискомфорт. После электрических разрядов, которые пробегали по ее коже от одного взгляда Льва, ладони Артема казались ватными, бесчувственными.

– Артем, пожалуйста, – в ее голосе послышалась мольба. – Не надо сейчас. Я правда устала. Давай как-нибудь в другой раз поговорим.

Он смотрел на нее долгим, тяжелым взглядом. В его глазах она увидела не гнев, а озабоченность и… растерянность. Он был логиком. Он привык решать задачи. А здесь перед ним была задача без условия, уравнение с тремя неизвестными.

– Хорошо, – наконец сдался он. – Как скажешь. Но знай… я волнуюсь за тебя.

«Волнуюсь». Это слово прозвучало так плоско, так невыразительно по сравнению с тем, что творилось внутри нее. Лев никогда не «волновался». Он сходил с ума, ревновал, горел, взрывался. Его чувства были ураганом, сносящим все на своем пути. Чувства Артема были как центральное отопление – надежное, постоянное, но не способное обжечь.

– Я знаю, – прошептала она. – Спасибо.

Он снова попытался вернуться к безопасным темам – рассказал о своих рабочих делах, о том, что его сестра ждет ребенка, о новой модели автомобиля, которую он присматривал. Алиса кивала, делала вид, что слушает, но на самом деле слышала только собственные мысли.

Она сравнивала. Это было ужасно, несправедливо по отношению к Артему, но она не могла остановиться. Артем предлагал ресторан. Лев в свое время водил ее есть шашлык, который они сами жарили на пустыре, под аккомпанемент гитары и пьяные от дешевого вина. Артем дарил ей дорогие, практичные подарки – последнюю модель телефона, качественную сумку для ноутбука. Лев однажды подарил ей камень с дыркой посередине, который он нашел на берегу моря, и сказал, что это «кусочек вечности», и он идеально подходит к цвету ее глаз. Артем говорил «я тебя люблю» ровным, спокойным голосом перед сном. Лев кричал эти слова ей в лицо в пылу ссоры, шептал, задыхаясь, в порыве страсти, и каждый раз это звучало как клятва, как вызов всему миру.