То, что нельзя забыть

– Да, – коротко ответила она. – Живу тут.

Неловкая пауза повисла между ними, густая и тягучая, как патока. Звуки кофейни – шипение кофемашины, переливы джаза, приглушенные голоса – доносились будто из-за толстого стекла. Они стояли в своем собственном вакууме, в пузыре прошлого, которое вдруг материализовалось посреди обычного вторника.

– Слушай, – наконец сказал Марк, и его голос потерял легкомысленные нотки, стал серьезнее. – Может, присядешь? На пять минут. Выпьем кофе. Как старые друзья.

Он не сказал «как старые друзья». Он сказал это с такой интонацией, что фраза прозвучала как приговор: «Как старые сообщники». Как люди, которые знают друг о друге слишком много.

– Я… я спешу, – автоматически ответила Алиса, сжимая в руке стаканчик, который уже начинал обжигать пальцы. – Работа.

– Успеешь, – он не настаивал, но и не отступал. Его взгляд был настойчивым. – Пять минут. Я давно хотел тебя увидеть.

«Зачем?» – кричало все внутри нее. «Оставь меня в покое. Оставь мое прошлое там, где ему и место».

Но ее ноги, предав ее, сами понесли ее к маленькому столику в углу, у стены. Самому неуютному, самому тесному. Туда, где нельзя было сесть напротив, только бок о бок, чувствуя близость другого тела.

Она опустилась на стул, поставила кофе на стол. Марк сел рядом, слишком близко. От него пахло тем же – дорогим мылом, свежим воздухом и чем-то еще, неуловимо знакомым. Пахло молодостью. Пахло беспечностью, которую она похоронила.

Он отхлебнул из своего стаканчика с капучино, поставил его, обхватив ладонями.

– Ну, рассказывай, – сказал он, и его взгляд снова стал пристальным, изучающим. – Как жизнь, Алиса? Правда. Кроме карьеры и… всего этого, – он неопределенным жестом обвел ее с головы до ног, имея в виду ее безупречный внешний вид.

– Все хорошо, – ответила она, глядя в свой эспрессо, как в черное, бездонное зеркало. – Все нормально. Работаю. Живу.

– Замужем? Дети?

– Нет.

– А тот… как его… Артем? Да? – выдали его эти слова. Он знал. Он следил за ней? Или просто навел справки? От этой мысли стало еще более не по себе.

– Мы встречаемся, – сухо подтвердила она. – А ты?

– Я? Женат. Дочке год, – он достал телефон, показал обои. Милая девочка с огромными бантами. Счастливая, улыбающаяся женщина на заднем плане. Идиллия. Та самая, которую она когда-то могла представить с Львом. Ком в горле встал еще больше.

– Поздравляю, – сказала она, и это прозвучало искренне.

– Спасибо, – он убрал телефон. Пауза снова стала невыносимой. Он смотрел на нее, и она чувствовала этот взгляд на своей щеке, как физическое прикосновение.

– Алиса, – наконец произнес он, понизив голос почти до шепота. – Я знаю, что это, наверное, последнее, что ты хочешь обсуждать. Но… как ты?

Он имел в виду не ее жизнь вообще. Он имел в виду одно-единственное событие. Имя, которое висело в воздухе между ними, не произнесенное, но слышимое громче любого крика.

Она подняла на него глаза. И увидела в его взгляде не любопытство, не злорадство. Она увидела… что-то вроде старой, застарелой боли. И понимание.

– Я справилась, – выдохнула она, и голос ее дрогнул, выдав ее. – Я живу дальше.

– Вижу, – кивнул он. – Построила крепость. Красивую, прочную. – Он помолчал, выискивая слова. – А он… Лев…

При звуке этого имени сердце Алисы упало, провалилось куда-то в бездну. Оно билось гдето в районе желудка, учащенно и беспомощно.

– Не надо, – резко сказала она, отодвигая свой стакан. – Я не хочу об этом. Я не хочу о нем слышать.

– Я понимаю. Поверь, я понимаю. Но… он вернулся, Алиса.

Мир замер. Звуки кофейни окончательно исчезли. Она сидела, уставившись на Марка, не в силах пошевелить ни одним мускулом. В ушах зазвенело.

– Что? – это было не слово, а хриплый выдох.

– Он вернулся в город. Месяц назад. Работает здесь теперь. Мы иногда видимся.

Она продолжала смотреть на него, не веря. Это был кошмар. Продолжение вчерашнего вечернего кошмара. Сначала призрак на вечеринке, теперь вот это. Прошлое не просто напоминало о себе – оно вышло на охоту.

– Зачем ты мне это говоришь? – прошептала она, и в ее голосе послышались слезы, которых она не позволяла себе уже много лет.

– Потому что ты должна знать, – его голос был твердым, но не злым. – Потому что этот город внезапно стал очень маленьким. И вы можете столкнуться. Лучше пусть это будет не врасплох.

– Я не хочу его видеть. Никогда.

– Знаю, – Марк вздохнул. Он выглядел вдруг усталым. Постаревшим. – Поверь, я все знаю. Я был там, помнишь? Я видел, во что это все вылилось в конце.

Она помнила. Она помнила его в дверях их общей тогда квартиры, в ту ночь, после последней ссоры. Он смотрел на нее, на Льва, на разбитую вазу на полу, и в его глазах было не просто потрясение. Было отвращение. Ко всему этому – к их страсти, к их разрушению, к их неспособности быть просто счастливыми.

– Он… изменился, – медленно произнес Марк, словно взвешивая каждое слово. – Не знаю, в лучшую или в худшую сторону. Но он не тот безумный парень, которого ты знала. Взрослая жизнь, работа… все это.

– Мне все равно, – солгала она. Потому что это было неправдой. Ей было не все равно. От этой новости внутри все перевернулось, зашевелилось, задышало той самой запретной, мертвой жизнью.

– Ладно, – Марк отпил последний глоток капучино. – Я сказал, что должен был. Теперь ты в курсе.

Он посмотрел на нее, и в его взгляде было что-то сложное, не поддающееся расшифровке. Сожаление? Предостережение?

– Он все еще не женат, – добавил Марк, и это прозвучало как последний, добивающий удар. – И, насколько я знаю, ни с кем не встречается серьезно.

Алиса ничего не сказала. Она не могла.

Марк взглянул на часы.

– Мне пора. Рабочее совещание через пятнадцать минут. – Он встал. Постоял над ней секунду. – Было… странно тебя видеть, Алиса. По-хорошему странно. Береги себя.

Он не стал ждать ответа. Развернулся и пошел к выходу. Колокольчик над дверью звякнул еще раз, провожая его.

Алиса сидела одна за маленьким столиком. Ее эспрессо остыл. Она смотрела на черную, неподвижную поверхность, но видела не его. Она видела лицо Льва. Таким, каким оно было тогда, пять лет назад. Искаженное болью и гневом. И таким, каким оно могло быть сейчас. Взрослое. Изменившееся.

«Он вернулся».

Эти слова эхом отдавались в ее пустой, красивой квартире, в ее распланированном по минутам графике, в ее отношениях с безопасным Артемом. Ее крепость, которую она так тщательно выстраивала все эти годы, только что дала первую, но очень глубокую трещину. Вражеский лазутчик проник внутрь и оставил сообщение. Война с прошлым, которую она считала законченной, только что началась снова.

Она подняла остывший кофе и залпом выпила его. Горечь разлилась по рту, но на этот раз она не чувствовала бодрости. Она чувствовала только вкус страха. И, к своему ужасу, крошечную, ядовитую искру чего-то, что было очень похоже на надежду.

Первая волна воспоминаний

Она не помнила, как добралась до дома. Отключившись, словно по команде, ее тело выполнило все привычные действия само: выйти из кофейни, пройти два квартала, подняться на лифте, открыть дверь отпечатком пальца. Механическая оболочка, управляемая автопилотом.

Дверь закрылась с глухим щелчком, отсекая ее от внешнего мира. И только тогда, в гробовой тишине ее стерильного убежища, стены, которые она выстроила вокруг своих воспоминаний, рухнули под напором одного-единственного имени.

Лев.

Оно прозвучало в тишине не как слово, а как взрыв. Звуковая волна, сметающая все на своем пути. Алиса прислонилась спиной к холодной поверхности двери, словно пытаясь найти в ней опору, и медленно сползла на пол, не в силах удержать вес собственного тела. Колени подтянулись к подбородку, руки обхватили голову – поза эмбриона, поза защиты от неотвратимого.

Она зажмурилась, но это не помогло. Наоборот, внутренний взор обострился до болезненной четкости. Встреча с Марком стала тем самым ключом, который со скрипом повернулся в заржавевшем замке прошлого, и теперь створки распахнулись, выпуская наружу демонов. Не призраков, нет – живых, ярких, дышащих воспоминаний.

И первым из них, самым ярким, самым болезненным, хлынул тот самый день. День, когда она впервые встретила Его.

Пять лет назад.

Вечеринка. Не гламурная и пафосная, как вчерашняя, а шумная, бунтарская, душная от тел, сигаретного дыма и запаха дешевого пива. Она пришла с подругами за компанию, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Ей было двадцать два, она заканчивала институт и считала себя уже взрослой и серьезной, а это сборище в полуразрушенном лофте с граффити на стенах и громкой, давящей музыкой казалось ей подростческим бунтом.

Она стояла в стороне, прислонившись к прохладной бетонной колонне, и наблюдала. Вокруг бушевала энергия – кто-то танцевал, не стесняясь в движениях, кто-то спорил о чем-то с горящими глазами, кто-то целовался в темном углу. Она чувствовала себя археологом на раскопках чужой, незнакомой цивилизации.

Именно тогда она увидела его.

Он был центром. Не потому, что старался им быть, а просто потому, что не мог им не быть. Он стоял чуть в стороне от самой гущи, у стола с напитками, и что-то оживленно рассказывал небольшой группе людей. Высокий, гибкий, в простой черной футболке и потертых джинсах. Темные, почти черные волосы падали ему на лоб, и он время от времени нетерпеливо отбрасывал их назад резким движением головы. Его жесты были широкими, уверенными, лицо – живым, выразительным. Он не просто говорил – он проживал свою речь, и все, кто его слушал, были загипнотизированы.

Алиса не слышала слов. Она слышала только его голос. Низкий, с легкой хрипотцой, словно подернутый дымкой. Голос, который, казалось, вибрировал где-то в самом основании ее позвоночника, заставляя все тело насторожиться.

Он закончил рассказ, и его слушатели взорвались смехом. Он улыбнулся в ответ, и его лицо преобразилось. Из оракула, вещающего истины, он превратился в мальчишку – озорного, притягательного. В уголках его глаз лучиками разбежались мелкие морщинки. И тогда его взгляд, скользя по комнате, нашел ее.

И остановился.

Он смотрел на нее не так, как смотрят на незнакомую девушку на вечеринке – с оценкой, с интересом, с похотью. Нет. Он смотрел с таким интенсивным, почти физическим вниманием, словно узнавал ее. Словно читал книгу, которую давно искал. Его улыбка медленно сошла с лица, но выражение не стало суровым. Оно стало… заинтригованным. Глубоким.

Алиса почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки. Она хотела отвести взгляд, сделать вид, что не заметила его пристального внимания, что просто смотрела в его сторону. Но не могла. Ее словно парализовало. Воздух вокруг стал густым, тягучим. Шум вечеринки отступил, превратившись в глухой гул, как под водой. Существовали только они двое и эта невидимая нить, что натянулась между ними через всю комнату.

Он не спеша, словно давая ей время привыкнуть к его присутствию, оторвался от стола и пошел к ней. Он не пробирался сквозь толпу – толпа сама расступалась перед ним, как перед кораблем, рассекающим волны.

Он остановился перед ней, слишком близко, нарушая все правила личного пространства. От него пахло дымом, свежим воздухом и чем-то еще, неуловимо пряным – его собственным запахом, запахом, который ее обоняние запомнило мгновенно и навсегда.

– Ты новая, – сказал он. Это не был вопрос. Это была констатация факта.

Она лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Горло пересохло.

– Меня зовут Лев, – представился он, и его имя показалось ей идеально подходящим – сильное, царственное, дикое.

– Алиса, – прошептала она.

– Алиса, – повторил он, и ее имя в его устах зазвучало как заклинание, как нечто волшебное и значительное. – Ты здесь одна?

– С подругами.

– А сейчас ты одна, – констатировал он, и в его глазах вспыхнули озорные огоньки. – Танцуешь?

– Не очень.

– И я нет. Пойдем отсюда.

Он не спросил «хочешь пойти отсюда?» или «может, прогуляемся?». Он констатировал. «Пойдем отсюда». И в его тоне была такая непоколебимая уверенность, такая сила притяжения, что у нее даже не возникло мысли возразить или усомниться. Это было самой естественной вещью на свете – пойти с ним.

Он протянул руку. Не для рукопожатия. Чтобы она взяла его. Она колебалась всего секунду, потом ее пальцы легли на его ладонь. Его рука была большой, теплой, сильной. Он сжал ее, и по ее телу пронесся электрический разряд, такой мощный, что она едва не вздрогнула.

Он повел ее, не оглядываясь, к выходу. Она шла за ним, как загипнотизированная, не видя ничего, кроме его спины, его затылка, не чувствуя ничего, кроме жара его руки. Они прошли через всю вечеринку, и ей казалось, что все провожают их взглядами, но ей было все равно. Абсолютно.

На улице пахло ночью и приближающимся дождем. Воздух был прохладным и влажным после духоты лофта. Он отпустил ее руку, достал пачку сигарет.

– И правильно, – он убрал пачку, не закуривая сам. – Зачем тебе это.– Куришь? – Нет.

– Не знаю, – честно ответил он и рассмеялся. Его смех был низким, бархатным, и он, казалось, вибрировал в такт ее собственному сердцебиению. – Просто идем. Боишься?Они стояли на тротуаре, и над ними висело огромное, низкое, свинцовое небо. – Куда мы идем? – наконец спросила она, придя в себя немного.

Она посмотрела на него – на его открытое, смеющееся лицо, на глаза, в которых плясали чертики, на всю его мощную, дикую энергетику. И странное дело – она не боялась. Совсем. С ним она чувствовала себя в большей безопасности, чем когда-либо в своей жизни, хотя он был самой большой опасностью из всех возможных.

– Вот и хорошо. Бояться – скучно.– Нет, – сказала она, и это была правда.

Он снова взял ее за руку, и они пошли. Не в каком-то определенном направлении, просто вперед, в ночь. Город вокруг них спал, и они были его единственными жителями. Он говорил, а она слушала. Он рассказывал о том, что учился в художественном, но бросил, потому что не выносил рамок. Что сейчас занимается графическим дизайном, но это «не совсем то». Что мечтает создать что-то свое, настоящее, что будет жить вечно. Он говорил о звездах, о музыке, о книгах, которые его потрясли. Его речь была хаотичной, страстной, перескакивающей с темы на тему. Он был как ураган – сметающий, неудержимый, живой.

А она шла и слушала, и чувствовала, как что-то внутри нее, какая-то скорлупа, которую она годами выстраивала вокруг себя, трескается и осыпается. С этим незнакомым мужчиной она чувствовала себя более настоящей, более живой, чем когда-либо прежде. Он видел не ее фасад – успешную студентку, примерную дочь. Он видел что-то другое. Ту самую Алису, которая пряталась глубоко внутри – ту, которая хотела бежать под дождем, кричать с крыш, целоваться с незнакомцами на вечеринках.

Они дошли до набережной. Вода была черной, маслянистой, и в ней отражались огни города. Пахло рекой, тиной и свободой. Они остановились у парапета, и он повернулся к ней.

– Я знал, что понравится.– Нравится? – спросил он, кивнув на панораму. – Очень.

– Ты не такая, как все, Алиса, – сказал он тихо. – Я это почувствовал сразу. В тебе есть… огонь. Его редко встретишь.Он смотрел на нее, и его взгляд снова стал серьезным, изучающим.

Она молчала, не в силах отвести глаз. Ее сердце стучало где-то в горле. Он медленно, давая ей время отпрянуть, приблизил свое лицо к ее лицу. Она не отпрянула. Она замерла в ожидании, и все ее существо кричало «да».

Его поцелуй был не таким, как в ее фантазиях на вечеринке. Он был нежным. Исследующим. Сначала он просто коснулся ее губ своими, словно проверяя, не мираж ли она. Потом сильнее. Его руки обняли ее за талию, притянули ближе. Она ответила ему, и мир взорвался.

Это не было просто прикосновение губ. Это было падение. Падение в бездну, где не было ни прошлого, ни будущего, ни страхов, ни сомнений. Была только всепоглощающая, дикая, первобытная страсть. Его язык был горячим, влажным, настойчивым. Он пьянил сильнее любого алкоголя. В ее теле не осталось ни единой клеточки, которая не отзывалась бы на него трепетом. Она тонула в нем, растворялась, переставала существовать как отдельное существо. Она была его частью. Он был ее частью. И это было единственной правдой во всей Вселенной.

Когда они наконец оторвались друг от друга, чтобы перевести дух, она была вся дрожащая. Он прижал ее лоб к своему, и их дыхание сплелось в одно облако на холодном воздухе.

– Я верю в то, что вижу. А я вижу тебя.– Я не знаю, что это было, – прошептала она, и ее голос дрожал. – Это называется «химия», – улыбнулся он, и его улыбка была счастливой, по-мальчишески счастливой. – Или судьба. Как хочешь. – А во что веришь ты?

Он снова поцеловал ее, уже быстрее, страстнее. И она отвечала ему с той же силой, забыв обо всем на свете. О подругах, о которых она не предупредила. О завтрашней лекции. О своей старой, безопасной жизни. Все это перестало иметь значение.

Они простояли так, кажется, целую вечность, целуясь под начинающим накрапывать дождем, на пустой набережной, в самом центре спящего города. И Алиса знала, что ее жизнь только что разделилась на «до» и «после». И что «после» уже никогда не будет прежним.

Резкий, пронзительный звук будильника на телефоне вырвал ее из объятий прошлого. Алиса вздрогнула и открыла глаза. Она все еще сидела на полу в прихожей, прислонившись к двери. По щекам текли слезы – горячие, соленые, настоящие. Она не плакала годами.

Она потянулась к телефону и выключила будильник. «Встреча с клиентом. 11:00». Работа. Реальность. Та самая реальность, которую она так тщательно выстраивала.

Она медленно поднялась на ноги. Ноги затекли, спина ныла. Она подошла к зеркалу в прихожей. Отражение показалось ей чужим. Та женщина с идеальной прической и безупречным макияжем, которая смотрела на нее, была манекеном. Настоящая Алиса была там, в том воспоминании – молодая, растрепанная, с разбитыми от поцелуя губами и горящими глазами.

Она провела пальцами по своим губам. Они до сих пор горели. Горели от прикосновения, которому было пять лет.

«Он вернулся», – снова прозвучал в голове голос Марка.

И вместе с этим осознанием пришла не только паника. Пришло что-то еще. Что-то опасное и запретное. Что-то, что она давно в себе похоронила.

Пришло ожидание.

Идиллия и яд

Она не пошла на встречу с клиентом. Впервые за всю свою карьеру – просто не пошла. Отправила короткое, деловое письмо о внезапной болезни, отключила телефон и осталась в квартире, запертой наедине с нахлынувшими воспоминаниями. Они уже не были единым ярким флешбеком, они текли непрерывной рекой, подчиняя себе реальность. И Алиса, обессиленная, перестала сопротивляться их течению. Она сидела на том же полу в прихожей, обхватив колени, и позволяла картинкам прошлого заливать ее с головой, как волнам утопающего.

После той первой ночи начался самый яркий, самый стремительный и самый опьяняющий период в ее жизни. Это было похоже на наркотик. Лев стал для нее всем: кислородом, которым она дышала, адреналином, заставлявшим кровь бежать быстрее, и сильнейшим галлюциногеном, окрашивавшим мир в невиданные доселе цвета.

Память выхватывала обрывки, моменты, вспышки счастья.

Она помнила, как они почти всю первую неделю не расставались. Он водил ее по самым невероятным местам, о которых она, прожив в городе все свои двадцать два года, даже не подозревала. Заброшенные заводы, с крыш которых открывался вид на весь мегаполис, словно они были повелителями этого бетонного королевства. Маленькие джаз-клубы в подвалах, где пахло старым деревом и виски, и музыка проникала прямо в кости. Ночные прогулки по спящим паркам, когда он читал ей наизусть стихи – не банальную любовную лирику, а что-то странное, заумное, от Целана или Мандельштама, и в его устах это звучало как самое откровенное признание в любви.

Он был невероятно талантлив. Не просто как дизайнер – как творец. Он мог нарисовать ее портрет на салфетке за пять минут, и это был не просто рисунок, а схваченная суть – ее задумчивый взгляд, легкая улыбка. Он сочинял для нее короткие, абсурдные песенки под гитару, и они смеялись до слез. Он превращал обычный вечер в кино в целое приключение, уводя ее с сеанса посреди фильма, потому что «скучно», и ведя есть мороженое на пустынный ночной пляж.

Она помнила одно утро. Они спали в его квартире-мастерской, заваленной холстами, книгами и деталями от мотоциклов. Проснулась она от того, что он уже не спит, а лежит на боку и смотрит на нее. В его взгляде была такая нежность, такая бездонная глубина, что у нее перехватило дыхание.

– Я запоминаю, – ответил он так же тихо. – Как ты выглядишь, когда спишь. Ты разглаживаешься. Исчезает эта маленькая морщинка между бровей, которая появляется, когда ты о чем-то думаешь. Ты выглядишь… беззащитной. И я понимаю, что готов убить любого, кто посмеет тебя обидеть.– Что? – прошептала она.

– Для тебя я готов стать слабым. Или сильным. Не важно. Я готов стать кем угодно.Она рассмеялась, смущенная. – Это ты-то? Тот, кто говорит, что насилие – удел слабых?

Он поцеловал ее, и этот поцелуй был медленным, сладким, бесконечным. Потом они лежали, сплетясь телами, и слушали, как за окном просыпается город. Она чувствовала себя абсолютно счастливой. Это было состояние полного растворения в моменте, в другом человеке. Она перестала быть просто Алисой. Она стала Алисой-и-Львом. Единым целым.

Он познакомил ее со своими друзьями. В основном это были такие же, как он, – художники, музыканты, бунтари, живущие вне системы. Среди них был и Марк – его лучший друг, самый ярый сторонник и одновременно самый трезвый критик. Марк с самого начала смотрел на Алису с интересом, но и с легкой опаской, словно видел в ней не просто девушку, а силу, способную перевернуть жизнь его друга.

– Я не об этом. Он… как реактор. Может дать невероятную энергию. А может и взорваться.– Осторожнее с ним, – как-то сказал он ей, когда они оказались на кухне одни, пока Лев спорил с кем-то о современном искусстве в гостиной. – Он не игрушка. – Я и не играю, – парировала она.

Она тогда лишь отмахнулась. Ей казалось, что Марк просто ревнует. Что он боится потерять своего друга. Она и представить не могла, что его слова окажутся пророческими.

Потому что уже тогда, в самой гуще этого счастья, проскальзывали тревожные звоночки. Сначала мелкие, почти незаметные.

Он мог внезапно замолчать посреди разговора и уйти в себя, и никакие ее попытки вернуть его «в реальность» не работали. Он сидел, уставившись в одну точку, его лицо становилось каменным, отстраненным. Она чувствовала себя в эти моменты лишней, ненужной, неспособной достучаться.

Потом началась ревность. Сначала она даже казалась ей милой, признаком сильных чувств. Он хмурился, когда какой-нибудь ее однокурсник писал ей сообщение. Спрашивал, кто этот парень и почему он ей улыбнулся на лекции. Однажды они поссорились из-за того, что она пошла на день рождения к подруге, где должны были быть и другие мужчины.

– Это не в силе дело. Я просто… я не хочу, чтобы они смотрели на тебя. Ты моя.– Ты не понимаешь, что там могут быть мудаки, которые будут к тебе подкатывать? – говорил он, его голос становился резким, колючим. – Я же не одна буду! И я вполне могу сама за себя постоять!

«Ты моя». Эти слова в его устах звучали не как романтичное признание, а как заявление права собственности. Она спорила с ним, доказывала, что он недоверяет ей, но в конце концов обычно уступала. Потому что после ссоры он становился таким несчастным, таким раскаивающимся, что ее сердце таяло. Он мог часами извиняться, целовать ее руки, смотреть на нее глазами, полными настоящей муки, и говорить, что просто любит ее слишком сильно, так сильно, что сходит с ума от мысли, что может ее потерять.

Однажды они пошли в кино с компанией его друзей, в том числе и с Марком. В зале Алиса случайно обменялась парой фраз с незнакомым парнем, сидевшим рядом – он попросил передать попкорн. Лев весь сеанс просидел, стиснув челюсти, а когда вышли, устроил ей сцену прямо на улице.

– А ты могла бы просто передать и отвернуться! Но нет, ты еще и улыбнулась ему!– Ты с ним так мило болтала, – шипел он, сжимая ее руку так, что ей было больно. – У вас, я вижу, сразу контакт наладился. – Лев, да о чем ты? Он просто попросил передать попкорн!

Марк попытался вмешаться: «Лев, успокойся, это же смешно». Но Лев набросился на него: «А ты не лезь! Ты чего, за ним тоже присматривать будешь?»

В тот вечер Алиса впервые почувствовала не просто досаду, а настоящий страх. Его глаза были полы не ревности, а какой-то черной, безумной ярости. Он был неузнаваем. Потом, конечно, все закончилось так же, как всегда – слезами, покаяниями, клятвами в любви. Он говорил, что не может контролировать себя, когда речь идет о ней. Что она – его слабое место. И она, молодая, влюбленная, жаждущая быть для кого-то всем, – верила. Она принимала эту ядовитую версию любви за настоящую страсть.