Проклятая книга история о запретных знаниях

Niktorina Milevskay

Проклятая книга история о запретных знаниях

Наследие Тимофея Ворона

Дождливая ночь 1927 года. Кабинет алхимика и оккультиста Тимофея Ворона.

Тимофей, предок главной героини, понимает, что не может уничтожить созданный им фолиант – "Книгу Снов Бездны". Он осознает, что стал сосудом для сущности древнего божества Затулака, Повелителя Искаженных Снов. В попытке ограничить его силу, Тимофей совершает ритуал, запечатывая часть своей души в книгу и создавая "Якорь" – артефакт, способный ее уравновесить. Он пишет предупреждающее письмо своему потомку, оставляя ключ к спасению, и прячет книгу в тайник в стене своей библиотеки, прежде чем тень из книги поглощает его. Мы видим его последние мысли: надежду, что никто никогда не найдет его наследие.

Прах предков

Дождь начался еще за полчаса до того, как ее старенький, видавший виды седан свернул с асфальтированного шоссе на разбитую щебеночную дорогу, ведущую к «Вороньему Гнезду». Крупные, тяжелые капли хлестали по лобовому стеклу, словно пытаясь отогнать машину и ее единственную пассажирку прочь от этого места. Алиса Ворон прищурилась, всматриваясь в размытое водяными струями пространство за стеклом. Дворники с надрывным скрежетом метались туда-сюда, но почти не помогали.

Она не была здесь лет, наверное, пятнадцать. Последний раз – подростком, на похоронах бабушки. Помнила это место смутно, словно выцветшую фотографию: угрюмый дом-крепость из темного, почти черного камня, непролазные заросли сирени и старый дуб, одна из ветвей которого, кривая и сухая, всегда указывала на восток, как стрелка исполинского компаса. Сейчас же, сквозь пелену ливня, поместье выглядело не просто заброшенным, а отчужденным, враждебно настроенным ко всему живому.

Дорога, петляя меж мокрых, оголенных осенью деревьев, наконец, вывела на заросший бурьяном круг перед ослепшими окнами главного входа. Алиса заглушила двигатель, и в наступившей тишине сразу стало слышно, как дождь барабанит по крыше машины и по ржавому железу водостоков где-то над головой.

«Воронье Гнездо». Фамильное гнездо Воронов. Смешно. Больше похоже на склеп.

Она не хотела сюда приезжать. Смерть двоюродного деда, Леонида Ворона, последнего хранителя этого места, стала для нее неожиданностью, но не трагедией. Они были чужими людьми, связанными лишь тонкой нитью крови и общей, слишком громкой фамилией. Леонид был отшельником, чудаком, о котором в семье говорили шепотом. А Алиса строила свою жизнь в городе, в светлых, стерильных помещениях архивов и реставрационных мастерских, где имела дело с мертвыми, но безопасными текстами. Она была исследовательницей, реставратором старинных книг, и ее мир состоял из запаха старой бумаги, кожи переплетов и химических реактивов. Мир Леонида, как она чувствовала, пахнет иначе. Плесенью, тайной и пылью веков.

Юрист, вручивший ей конверт с ключами и завещанием, сказал: «Наследство, милая Алиса Васильевна, скорее, обуза. Дом в плачевном состоянии, земля ничего не стоит. Но таковы были условия – последний Ворон должен вступить во владение лично».

«Последний Ворон». От этих слов по коже пробежали мурашки.

Алиса глубоко вздохнула, натянула капюшон ветровки и вышла из машины. Холодный влажный воздух ударил в лицо, заставив вздрогнуть. Она подняла воротник и, поднявшись по скользким, поросшим мхом ступеням, вставила тяжелый, старомодный ключ в замочную скважину дубовой двери. Скрип, когда она повернула его, был таким громким и пронзительным, словно его не слышали много лет.

Дверь поддалась неохотно, с усилием. Алиса шагнула внутрь, и ее обволокло запахом – спертым, сложным. Пыль, затхлость, но что-то еще… Сладковатый аромат увядших цветов, смешанный с горьковатым дымком от камина, который, казалось, въелся в стены навсегда, и едва уловимая нота чего-то химического, металлического. Запах старости и одиночества.

Она сняла капюшон и осмотрелась. Прихожая была огромной, с высоким, темным потолком. На стене висели портреты предков в тяжелых рамах. Лица, искаженные гримасой надменности или скрытой боли, смотрели на нее с немым укором. Ее предки. Вороны. На всех них лежала печать какой-то странной, нездоровой одухотворенности. Слишком блестящие глаза, слишком напряженные позы.

Алиса прошла дальше, в гостиную. Мебель была накрыта белыми простынями, превратившими диваны и кресла в призрачные фигуры. На каминной полке стояли странные безделушки – кристаллы неясной формы, потускневший бронзовый астроляб, череп какого-то мелкого животного. Все покрыто толстым слоем пыли. Дело Леонида было не только в том, чтобы доживать свой век в одиночестве, а в том, чтобы сохранять. Но что?

Она бродила по комнатам – столовой с гигантским дубовым столом, кабинетом с пустующими книжными шкафами (большинство книг, видимо, были распроданы или просто сгнили), спальней на втором этаже с огромной кованой кроватью. Каждое помещение дышало на нее холодом забвения. Она чувствовала себя мародером, вскрывающим гробницу.

И все это время, с самой минуты, как она переступила порог, ее не отпускало странное, почти физическое ощущение. Тяготение. Словно в доме был невидимый центр тяжести, незримая нить, которая мягко, но настойчиво тянула ее в определенном направлении. Она пыталась игнорировать это чувство, списывая на усталость от дороги и гнетущую атмосферу, но оно лишь усиливалось.

В конце концов, она не выдержала и позволила этому внутреннему компасу вести себя. Ноги сами понесли ее по длинному, темному коридору в восточном крыле дома, куда, она помнила, в детстве заходить боялась. Там была библиотека.

Двойные дубовые двери с витыми бронзовыми ручками были заперты. Алиса потянула одну из них – не поддавалась. Она перебрала ключи из связки, которую дал юрист. Один из них, длинный, с причудливой бородкой, идеально вошел в замочную скважину. Прогромыхал механизм, и одна из дверей с тихим скрипом отворилась.

Она шагнула внутрь, и дыхание перехватило.

Это было не просто помещение с книгами. Это был храм. Двухуровневая комната с резными дубовыми галереями, уходящими ввысь под самый кессонный потолок, украшенный потемневшей от времени лепниной в виде ворон, виноградных лоз и странных, не то геометрических, не то астрологических символов. Стекла высоких арочных окон были покрыты вековой грязью, сквозь которую едва пробивался тусклый свет хмурого дня, окрашивая все в серо-коричневые тона. Воздух здесь был особенным – густым, насыщенным ароматом старой кожи, воска и той самой, ни на что не похожей пыли, что оседает только на фолиантах, которым больше века.

Полки ломились от книг. Тысячи томов в кожаных, сафьяновых, пергаментных переплетах. Тут были и массивные фолианты с пожелтевшими страницами, и изящные томики в золоченых обрезах, и рукописи, перетянутые шелковыми завязками. Алиса, как завороженная, медленно шла между стеллажами, проводя пальцами по корешкам. Ее профессиональное сердце билось чаще. Это было сокровище. Бесценное. И абсолютно заброшенное.

Она подошла к одному из томов – «Трактат о планетарных сферах» какого-то забытого алхимика. Аккуратно извлекла его с полки. Переплет был потрескавшимся, но прочным. Она открыла его на случайной странице. Текст был на латыни, но сопровождали его странные гравюры – не привычные схемы планетных систем, а лабиринты, в центре которых сидели люди с головами зверей или птиц. Беспокойные, тревожные изображения.

«Что же вы здесь собирали, милые Вороны?» – прошептала она, возвращая книгу на место.

Тяготение, которое привело ее сюда, не исчезло. Оно сфокусировалось. Оно исходило от дальней стены библиотеки, заставленной самыми старыми и массивными шкафами. Алиса подошла ближе. Здесь пахло иначе – не просто стариной, а чем-то холодным, каменным, как в склепе.

Ее взгляд упал на огромный книжный шкаф из черного дерева, увенчанный резным фамильным гербом – ворон, держащий в клюве загадочный символ, похожий на глаз в треугольнике. Шкаф казался монолитным, вросшим в стену. Но что-то было не так. Алиса, обладая наметанным взглядом реставратора, заметила несоответствие. Гравировка на одной из боковых панелей была чуть менее четкой, а зазор между дверцей и стойкой – чуть шире, чем у соседних.

Она нажала на панель. Ничего. Провела пальцами по резному орнаменту. Древесина была гладкой, отполированной бесчисленными прикосновениями. В одном месте, в центре символа «глаза», она нащупала едва заметную впадинку. Инстинктивно она надавила на нее.

Раздался тихий, но отчетливый щелчок. Небольшая секция шкафа, которую она приняла за глухую боковину, отъехала внутрь и в сторону, открыв узкую, темную нишу.

Сердце Алисы заколотилось где-то в горле. Потайное отделение. Вот что так манило ее.

Она замерла на мгновение, слушая стук собственной крови в висках. Разум кричал, что лезть в потайные уголки дома своих сумасшедших предков – последнее дело. Но любопытство, та самая жажда знания, что сделала ее исследовательницей, было сильнее.

Алиса достала телефон, включила фонарик и направила луч в нишу.

Внутри не было полок, не было груд золота или драгоценностей. Там лежал один-единственный предмет.

Книга.

Она была не похожа ни на один фолиант, что Алисе доводилось видеть. Переплет был сделан из темной, почти черной кожи, грубой и пупырчатой, с неестественным, маслянистым отливом. Он был лишен каких-либо тиснений или надписей, абсолютно гладкий, если не считать странного символа в центре – того самого, что был на гербе шкафа и на потолке: глаз в треугольнике, от которого расходились волнистые линии, словно лучи или щупальца. Книга была не толстой, но производила впечатление невероятной тяжести, монолитности. Она лежала в нише, как древний алтарь.

И рядом с ней, свернувшись в кольцо, лежал небольшой предмет – медальон на тонкой серебряной цепочке. Он был сделан из темного, почти черного металла, холодного на ощупь даже на расстоянии, и инкрустирован перламутром, образующим тот же символ – всевидящее око.

Алиса протянула руку. Воздух вокруг книги казался гуще и холоднее. Она взяла медальон. Металл действительно был ледяным, и это ощущение было настолько неестественным, что ее тут же бросило в дрожь. Она накинула цепь на шею, спрятав медальон под свитер. Холодок приятно обжег кожу на груди.

Затем ее пальцы коснулись переплета книги.

И тут же в висках ударила резкая, пронзительная боль. Не громкий звук, а именно боль, переходящая в звук – низкочастотный гул, исходящий будто бы из самого черепа. Перед глазами на долю секунды проплыли образы – искаженные, безумные: багровое небо над городом с кривыми башнями, тени, пляшущие без источника света, чьи-то глаза, полные бездонного ужаса и восторга одновременно.

Все это длилось мгновение. Боль отступила, гул стих, видения рассеялись. Алиса отшатнулась, прислонившись к стене шкафа и тяжело дыша.

«Что, черт возьми, это было?» – прошептала она, глядя на книгу с отвращением и страхом. Мигрень? Галлюцинация от усталости? Перепад давления?

Но что-то внутри нее, какая-то глубинная, дремучая часть ее существа, знала – это была не галлюцинация. Это было прикосновение. Приветствие.

Она снова посмотрела на книгу. Теперь она казалась ей не просто древним артефактом, а живым, дышащим существом, спавшим в этом каменном мешке долгие годы и наконец пробудившимся от ее прикосновения. Страх кричал: «Закрой нишу! Убеги! Сожги эту штуку!»

Но другая часть, та, что была Вороном по крови, та, что жила тайнами и текстами, смотрела на гладкий черный переплет с жадным, ненасытным любопытством. Что за знания хранятся внутри? Почему ее предки спрятали это? Что они боялись выпустить на волю? Или, наоборот, что они пытались удержать?

Дрожащей от волнения и непонятного страха рукой Алиса взяла книгу. Она была тяжелой, неожиданно тяжелой для своих размеров. Кожа переплета была на удивление приятной, живой на ощупь.

Она не могла уйти без нее. Это было ясно, как божий день. Эта книга была причиной, по которой она почувствовала тяготение. Это была цель ее визита, о которой она сама не подозревала.

Прижав находку к груди, Алиса вышла из библиотеки, плотно закрыв за собой дверь. Она шла по темным коридорам обратно к выходу, к своему старенькому седану, к миру света и логики, который остался за воротами усадьбы.

Но теперь она несла с собой частицу тьмы из «Вороньего Гнезда». И холодок медальона на ее груди чувствовался все явственнее, словно вторая, ледяная точка пульса.

Приключение окончилось. Начиналось нечто иное.

За потершийся шпалерой

Тишина в «Вороньем Гнезде» после отъезда Алисы была не просто отсутствием звуков. Она была густой, вязкой и внимательной. Пыль, взметнувшаяся было ее шагами, медленно осела обратно на голые полы и запеленатые простынями призраки мебели. Дом затаился, будто прислушиваясь к эху ее присутствия, к нарушенному екоторое время назад покою.

Алиса, тем временем, мчалась по мокрому асфальту проселочной дороги, сжимая руль так, что кости на пальцах белели. В багажнике, завернутый в старую куртку, лежал тот самый фолиант. А на ее шее, под свитером, холодным пятном прижимался к коже медальон – «Якорь». Она не видела его снова, не решалась вынуть, но постоянно чувствовала его ледяное прикосновение, словно кусок зимнего неба упал и прилип к ее груди.

В своей городской квартире, больше похожей на филиал архива с аккуратными стеллажами книг и профессиональными инструментами для реставрации, она почувствовала себя в относительной безопасности. Здесь пахло кофе, лаком для бумаги и ее собственным, привычным миром. Она разложила на кухонном столе инструменты: бескислотную бумагу, мягкие кисти, лупу, перчатки. Ритуал подготовки успокаивал.

Сначала она взяла медальон. При дневном свете он выглядел еще загадочнее. Металл был темным, матовым, не похожим ни на серебро, ни на сталь. Перламутр в виде всевидящего ока переливался тусклыми, глубокими цветами – болотной зеленью, багровым, синевой глубинных вод. Холод исходил от него сам по себе, без всякой видимой причины. Цепочка была тонкой и изящной, но на удивление прочной. Алиса надела его снова. Холодок был неприятным, но в нем была странная уверенность, словно этот кусочек льда в груди не давал ей расплыться, удержуривал от чего-то.

Затем настала очередь книги.

Надев перчатки, она осторожно извлекла ее из куртки и положила на стол под яркую лампу. При свете фолиант выглядел еще более зловещим. Гладкая, почти жирная на вид кожа переплета поглощала свет, не давая бликов. Символ – глаз в треугольнике с расходящимися волнами – казалось, был не вытиснен, а будто проявился из самой структуры материала, был его частью.

Она провела рукой в перчатке по обложке. Та самая, едва уловимая вибрация, которую она почувствовала в библиотеке, здесь, в тишине кухни, стала отчетливее. Словно внутри книги тихо гудел невидимый трансформатор.

«Ладно, Ворон, соберись», – прошептала она сама себе, ощущая на языке горьковатый привкус адреналина. – «Ты профессионал. Это просто артефакт. Материальный объект».

Она открыла книгу.

Первая страница была из плотного, желтоватого пергамента. И она была абсолютно пуста. Алиса перевернула ее. Вторая страница – тоже. Третья, четвертая… Десяток страниц подряд – ни единой буквы, ни чернильной кляксы. Лишь странная, шероховатая фактура старого пергамента.

Разочарование начало подступать комом к горлу. Неужели все это – видения, страх, тяготение – было лишь плодом ее воображения? Неужели это была просто дорогая, но пустая болванка?

Она продолжила листать, уже с меньшей осторожностью. И почти в середине тома страницы закончились. Вернее, дальше шли, но они были слипшимися, будто склеенными по краям. Она попробовала аккуратно поддеть их скальпелем для реставрации – не поддавались. Словно книга не хотела открываться дальше.

Именно в этот момент ее взгляд упал на верхний срез страниц. Обычно у старых книг он пыльный, желтый или коричневый. Здесь же он был темно-серым, почти черным. Но не от грязи. Это было похоже на напыление. Алиса поднесла книгу к лампе и посмотрела под углом. Срез отливал тем же маслянистым блеском, что и переплет. И тогда она заметила кое-что еще. На темном фоне среза, почти невидимые, проступали крошечные, тончайшие, как паутинка, символы. Не буквы, а именно символы – спирали, точки, зигзаги. Они были вытравлены или нанесены веществом, которое было чуть темнее самого фона.

Она взяла лупу. При тридцатикратном увеличении картина проявилась. Это был не текст. Это был код. Или карта. Или нечто, не поддающееся описанию. Тончайшие линии складывались в гипнотические узоры, которые начинали плясать перед глазами, вызывая легкое головокружение. Это не было похоже ни на одну известную ей систему письма – ни на клинопись, ни на иероглифы. Это было нечто органическое, живое и чуждое.

Именно в этот момент, глядя вглубь этих узоров, она снова услышала это. Не гул, а на этот раз – шепот.

Тихий, едва различимый, словно доносящийся из соседней комнаты сквозь толстую стену. Он был без слов, состоял лишь из шипящих и свистящих звуков, но в них была невероятная, первобытная убедительность. Он не обращался к ее слуху. Он звучал прямо в ее сознании, скользя по извилинам мозга, как змея.

…открой… смотри… пойми…

Алиса резко отдернула голову от лупы, зажмурилась. «Это не по-настоящему. Это усталость. Стресс. Воздействие плесени в том чертовом доме».

Она сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь унять дрожь в руках. Шепот стих. Но ощущение, что в комнате есть кто-то еще, не исчезло. Оно витало за ее спиной, в темном углу, куда не доставал свет лампы.

Она решила отложить книгу. На сегодня хватит. Но прежде чем закрыть ее, она еще раз бросила взгляд на пустые страницы. И тут ее профессиональный глаз уловил то, что должно было заметить с самого начала. Пергамент был не совсем пустым. На нем были следы. Не чернильные, а следы давления. Фолиант когда-то лежал закрытым, и на его страницы что-то было положено сверху. Долгое время.

Осторожно, под острым углом света, она увидела едва заметный рельеф. Это были не буквы, а контуры. Контуры какого-то предмета. Прямоугольного, с волнистыми краями. И рядом – круг с тем же символом глаза.

Ее сердце снова забилось чаще. Это был оттиск. Оттиск того, что когда-то хранилось внутри книги. Возможно, ключа. Или, что более вероятно, того самого медальона, что сейчас лежал у нее на груди.

Мысль ударила, как молния. А что если это не просто украшение? Что если «Якорь» – это часть книги? Ее замок? Или… ее предохранитель?

Она снова взяла медальон, вынув его из-под свитера. Холодный металл будто пульсировал в ее ладони. Она поднесла его к пустой странице, попыталась совместить с едва видимым рельефом. Размеры совпадали почти идеально.

Инстинкт кричал ей не делать этого. Разум твердил о безумии. Но та же неодолимая сила, что заставила ее взять книгу в библиотеке, теперь вела ее руку. Медленно, почти против своей воли, она положила медальон на пустую страницу, точно вписывая его в невидимый оттиск.

Ничего не произошло.

Ни вспышек света, ни гула, ни голосов. Лишь холодный металл, лежащий на желтоватом пергаменте.

Разочарованная, она потянулась, чтобы забрать его. И в этот миг ее палец случайно коснулся одновременно и медальона, и страницы.

Эффект был мгновенным и ошеломляющим.

Не через зрение или слух. Информация хлынула в ее мозг напрямую, потоком сырых, необработанных данных. Она не видела букв – она понимала смысл. Перед ее внутренним взором пронеслись формулы, не подчиняющиеся известной физике, схемы ритуалов, чертежи механизмов, которые не могли существовать, изображения существ с слишком большим количеством конечностей и глаз. Это был не текст, а сгусток запретного знания, впрыснутый ей прямо в сознание.

Одновременно с этим страница под медальоном начала меняться. Из глубины пергамента, словно проявляясь на фотобумаге, стали проступать строки. Но это были не слова. Это были те же гипнотические символы, что она видела на срезе страниц, только крупнее, четче. Они складывались в узор, который ее разум, обработанный впрыснутой информацией, считывал как инструкцию. Инструкцию по… открытию.

«…кровь есть ключ… плоть есть врата… дух есть проводник…»

Шепот вернулся, но теперь он был громче, настойчивее, и в нем слышалось ликование.

«…почти у цели… почти дома…»

Алиса с криком отдернула руку, смахнув медальон на пол. Связь прервалась. Поток знаний иссяк, оставив после себя лишь жуткое, невыразимое послевкусие – осколки понимания того, о чем человеку знать не положено. Голова раскалывалась от боли, в висках стучало.

Она смотрела на страницу. Символы, едва проявившись, уже начинали бледнеть, растворяться, возвращая пергаменту вид девственной пустоты. Но она их видела. И, что страшнее, – понимала.

Она подняла медальон. Холодок от него теперь казался не враждебным, а… знакомым. Он был якорем не только по названию. Он якорил ее в реальности, не давая тому безумию, что таилось в книге, утащить ее полностью.

Дрожащими руками она закрыла фолиант. Он лежал на столе, безмолвный и грозный. Но теперь она знала – безмолвие это обманчиво. Книга говорила. И она начинала понимать ее язык.

Она не просто нашла артефакт. Она разбудила его. И теперь он смотрел на нее своим бездушным оком, ожидая следующего шага. Шага, который, как она с ужасом понимала, ей неизбежно предстоит сделать. Потому что знание, раз полученное, уже не отпустит. Оно будет терзать ее, мучить вопросами, пока она не найдет ответы.

А чтобы найти их, нужно было снова открыть «Проклятую книгу».

Первый шепот

Сумрак медленно поглощал город, зажигая в окнах многоэтажек желтые квадраты чужой, незнакомой жизни. Алиса стояла у своего окна, сжимая в руке тяжелую, холодную чашку с уже остывшим чаем. Она не включала свет, позволяя тьме просачиваться в квартиру, заполнять ее, становиться частью пространства. Отражение в стекле было бледным, размытым призраком с огромными темными глазами. Глазами, в которых бушевала тихая война между ужасом и неутолимой жаждой.

Книга лежала на кухонном столе, куда она ее положила. Всего в десяти шагах. Молчаливый черный магнит, искажающий саму реальность вокруг себя. После вчерашнего – того потока образов, того шепота – она поклялась себе, что не прикоснется к ней. Поклялась отнести ее обратно в «Воронье Гнездо», замуровать в ту нишу, запереть библиотеку на ключ и забыть, как страшный сон.

Но клятвы рассыпались в прах, едва она попыталась заняться обычными делами. Реставрация ветхого манускрипта XVIII века, обычно поглощавшая ее целиком, сегодня казалась детской возней с бумажками. Текст не читался, пальцы не слушались. Перед глазами постоянно стояли те самые символы, что проступили на странице под медальоном. Они выжигались на внутренней стороне век, когда она закрывала глаза. Они складывались в конструкции, бросавшие вызов законам физики, в существа, чья анатомия была кошмаром для разума.

И сквозь этот хаос пробивался шепот. Тихий, настойчивый, как стук капели по подоконнику. Не слова, а соблазн. Обещание.

…ты можешь понять… ты должна увидеть… это твое наследие…

Она пыталась сопротивляться. Включила музыку – громкую, сложную симфонию. Но шепот звучал не в ушах, а в самой сердцевине сознания, заглушая медные трубы и струнные. Она пыталась читать другую книгу – легкий, бессмысленный роман. Но буквы расплывались, превращаясь в те самые гипнотические узоры.

Сила притяжения книги была сильнее ее воли. Она чувствовала ее кожей, каждым нервным окончанием. Холодок «Якоря» на груди был единственной точкой опоры в этом нарастающем безумии, ледяным спасательным кругом в бушующем океане соблазна.

Часы пробили полночь.

Алиса вздрогнула, словно от толчка. Она медленно, почти как лунатик, повернулась от окна и посмотрела в сторону кухни. В темноте черный переплет книги казался дырой в полу, порталом в абсолютную, лишенную света пустоту.

«Только один взгляд, – подумала она, и мысль эта была липкой и чужой. – Только посмотреть, не трогая. Убедиться, что мне все это почудилось».

Она зажгла на кухне только маленькую настольную лампу, отбрасывающую узкий конус света прямо на стол. Книга лежала в его центре, как алтарь. Она села, долго просто смотрела на гладкую кожу, на символ всевидящего ока, который, ей теперь казалось, следил за ней.

С глубоким, прерывистым вдохом, словно собираясь нырнуть в ледяную воду, она открыла фолиант.

Пустые страницы. Сначала десятки, как и в прошлый раз, чистого, нетронутого пергамента. Она листала их, и ее пальцы в тонких перчатках едва ощущали ту самую, едва уловимую вибрацию, словно под обложкой билось огромное, спящее сердце.