Искаженные

– Такое ощущение, что прошел дождик, – сказал Алекс. Его взгляд упал на туфли Лен. На них прозрачными жучками сидели капли. Видать, пристали при выходе из леса. – Да.

– Странно. На небе ни тучки. Да и я все время смотрела на облака… Как-то быстро и внезапно.

– Просто Бог долго терпел.

– Перестань! Ну зачем ты опять шутишь про это?

– Ну прости. Держись за мою руку, тут скользко.

Тропа переросла в грунтовую дорогу, сейчас немного раскисшую. Она соединяет подступ к Волчьему утесу и шоссе 97, окаймляющему с запада восточную часть полуострова. Асфальтовая нить, на которую нанизаны прибрежные города. Между утесом и шоссе – пансионат «Теплый вдох», огороженный двухметровым забором. Небольшой комплекс из пары корпусов, нескольких пристроек и уютного внутреннего двора – с беседками, скамейками, столами для барбекю и шезлонгами подле бассейна. На его территории уже можно встретить с десятка полтора стариков и людей, близких к пенсии. Говорят, здешний воздух целебный, вот и едут сюда всякие противники антибиотиков и курсов лекарств, особенно если те стоят вдвое дороже, чем двухнедельное пребывание здесь со всеми процедурами и тремя полноценными приемами пищи, включенными в цену путевки. Молодежи меньше – она предпочитает города поактивнее, поживее, как, например, Саммервилль и еще с десяток похожих, а в Баттермилк приезжают в основном по вечерам и на выходных – искупаться, прикупить креветочных чипсов или креветочного масла, отдохнуть на крыше какого-нибудь ресторанчика, любуясь закатом, а потом отправиться в арендованный домик у самого моря.

СП как раз вышла к пансионату.

– Не знаю, по-моему, жить за забором, как скот, да еще и в таком месте, это преступление. Хотя другого пансионата все равно нет.

– Зато спокойно, – возразила Лен. – И воздух вкусный.

– Да а чего тут может быть неспокойного? Маньяков у нас нет, аномалий тоже.

С маньяками, дорогие мои, он оказался прав. Нет здесь ни убийств, ни насильников, ни прочих преступников – в той же сторожке, например, ни разу не находили не то что трупа, а даже следов крови. Этот город немножко о другом.

– А дождь? – Лен хотела бы спросить и про город, который НАД, но не стала. Давайте сперва разберемся с ЭТОЙ аномалией.

– Тучка. Была и рассосалась. Ну, кроме той, но она, по-моему, уже померла. Это природа, Лен, у нее свои причуды. Вон, солнце вовсю светит.

– Найджел бы сказал, что кому-то стало жарко и он призвал дождь.

– Либо кто-то очень грустил, а мир подхватил настрой и завел ту же шарманку. Подыграл. Знаю я эти теории.

– Ну не такие уж и теории, – неуверенно, но с претензией сказала Лен, шаркнув по траве у обочины. На закругленный мыс туфельки вновь налипли жирные капли, заигравшие на солнце алмазным блеском.

– И пожалуйста. Я не против. Вот, например, нас же дождь не застал. Это потому что я не хотел, чтобы нам мешали.

Лен нахмурила тонкие бровки.

– А тот, кто следил за нами?

– Хм. Наверное, я очень сильно хотел похвастаться красавицей-женой.

– Теперь буду не хотеть, чтобы ты хвастался.

– Главное – оставайся такой же прекрасной! – Алекс внезапно рассмеялся. – А ты тоже начинаешь чувствовать себя Найджелом?

Лен улыбнулась.

– Ага. Решила не говорить тебе, зная, что ты к нему не очень.

– Но вообще, это странно – приписывать все вокруг происходящее к чьим-то хотелкам, полностью повесив законы физики на желания того или иного. Мир бы тогда был полон конфликтов и сошел с ума уже через пару часов.

А сколько этих миров? – спросила про себя Лен, чтобы не продолжать тему с Найджелом. Нет, эти разговоры не для сейчас. Но все же: кто решил, что люди живут в одном мире? Может, это лишь стыкующиеся кусочки индивидуальных реальностей.

Со стороны моря донесся крик чайки. Алекс обернулся вовремя – птица летела в сторону города, бодро сверкая в лучах солнца, как брошенная призма.

– Вон, смотри, Лен!

Стеклянная чайка как на духу. Лен любила этих птиц с прозрачными, как из хрусталя, клювами и постоянно смеялась, когда смотрела на них. Она называла стеклянных чаек фунчозой, и они оба находили это до нелепости смешным и до жути ассоциативным.

От пансионата ведет узкая полутораколейная (именно такая) теперь уже асфальтовая дорога, чтобы через почтикилометр (слитно, да) впиться в бок шоссе 97. Шоссе это надежно охраняемо высокими туями и тополями. Довольно часто кроны последних сплетались и в особо яркие дни образовывали теневые оазисы. Совсем редко в их компанию забредали крапчатые пальмы – еще одна местная особенность. Этот подвид пальм очень любим туристами, и открытки с деревьями с зелеными в синюю крапинку листьями продаются ничуть не хуже, чем с изображением стеклянных чаек.

– Да не к нему я странно, а к его идеям, – неожиданно сказал Алекс. – Фиг с ними, с его видосами, но он, по-моему, свихнулся. Городит чушь на миллионную аудиторию, лишь бы кидала донаты.

– Не знаю… Мне кажется, ты в нем видишь себя. У вас много похожего, вы оба воспринимаете мир подробно и детально, и…

– Ты серьезно, малыш? – фыркнул Алекс. – Вот этот отстраненный и замороченный чудак чем-то похож на меня?!

Лен пожала плечами. Алекс не остановился.

– Нет, ну что, ты намекаешь, что ХОТЕЛИ дождь больше людей, чем те, кто не желал? Или один хотел дождь сильнее, чем масса тех, кто нет?

– Возможно. Только не повышай тон, пожалуйста.

– Тогда за счет чего он сильнее? Что еще за маг воды такой?

– Ты вот со скепсисом, а я помню год, когда мы познакомились. В тот год я до ужаса не хотела покупать зимнюю обувь – она какая-то вся некрасивая и громоздкая. Тогда мы с тобой и познакомились, и больше холодных зим я не знала. Потому что тут их толком и нет. И что ты на это скажешь?

– Хм. Что нас познакомили криворукие башмачники? Что нежелание обуви сильнее желания любви? Что ты думала не обо мне, а о собственном комфорте? Я могу много чего сказать, фея, но не все из этого тебе – и мне – понравится. Каждому событию можно придумать с десяток версий и интерпретаций: от причины до способа. Трактуй как тебе удобно и приятно. Я предпочитаю думать, что нас свела судьба. Что мы как-то синхронизировали наши позывы к отношениям, со всеми требованиями и желаниями, и сцепились. Потому и любим друг друга так бешено. И в такие отношения ну совсем не хочется приплетать какую-то там обувь. – Он улыбнулся и поцеловал ее.

О чем я там? А, оазисы на шоссе, да. Так вот: в теплую погоду они служат недолгим кровом для перегретых двигателей автомобилей и людских мозгов. Каждые двести метров на шоссе 97 стоят указатели ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СОРИТЕ, ДАВАЙТЕ УВАЖАТЬ ДРУГ ДРУГА, и в тенях этих знаков любят пережидать жару птицы и дикие кошки. А вот когда пройдет дождь и становится мокро, а ветви тополей переваривают солнечные лучи в пищеводе-фотосинтезе, а если шоссе еще не приехали ремонтировать от ям, полных воды, потому что все сидят в обнимку у моря или пьют в одном из баров, случаются…

– Твою мать! ДА КАК ЭТО ВОЗМОЖНО-ТО!

Пежо 307 цвета застреленного в июле зайца промчался мимо, выдохнув в них бензиновой отрыжкой и грязными брызгами. Слишком знакомый Пежо.

– Он что, специально выжидал, что ли?!

– Любимый, не кричи, пожалуйста. Ну не услышал.

– Не услышал?! Окей. А ты? ТЫ тоже не услышала, что он едет?

– Я… Да, тоже.

– Что за ХРЕНЬ!

Алексу было плевать на испачканную одежду и присосавшиеся к телу беззубые рты грязевых брызг. На что ему было не плевать – так это на подлость и абсурдность ситуации. Машин нет, в воздухе тишина, а они идут вдвоем и не слышат, как из-за НЕЗНАЧИТЕЛЬНОГО поворота выскакивает чертов Пежо, проезжает мимо них, и заднее колесо КАК БУДТО САМО виляет в сторону и попадает в колдобину, в которой уже созрел прохладный мутный снаряд, только-только начинающий теплеть от нагретого за день асфальта.

– ЭТО ЖЕ НАЙДЖЕЛ! ВОТ СУЧЬЯ ЖОПА! Что за приколы?!

Лен нахмурилась.

– Может, это он следил?

– Не думаю. Ему, по-моему, вообще пофиг на все. Но знаешь, не нравится мне это. Слишком странная цепь обстоятельств. Они настолько случайны, что неслучайны. Так не бывает.

– По-моему, дождик ты объяснил просто прекрасно, – с совсем малюсенькой толикой насмешки сказала Лен.

– Я пытался занять позицию рационалиста. Которую только что пошатнули. Потому что я НЕ ХОТЕЛ, чтобы меня облили. Ты, думаю, тоже. Неужели найдется человек, который хотел, чтобы нас окатили грязью ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННО? С Найджела спроса никакого – он и так шизанутый, ему до людей и нет дела.

И пока Алекс раздумывал, почему весь мир против него и с такими нелепыми и дурацкими ситуациями ему только и уготовано, что пребывать неудачником, в голове Лен робким мышонком все-таки промелькнула мысль: кто-то хотел, чтоб нас облили.

Промелькнула – и скрылась в норке, только хвост скользнул по полу.

– Еще и эта чертова туча!

Лен тоже смотрела на нее. И пусть с такого расстояния ничего не разобрать, но она летала и видела.

Нет, любимый, никакая это не туча.

-8-

19 мая, среда

Балахоны – это круто. Это как будто ты и маг, и убийца, и в рубашке, которую надевают под доспехи. Ну и капюшон-подшлемник. А броню, типа, можно выдумать, уж с этим проблем никаких. Правда, при его 80 кг и росте в 163 см комплекция позволяет быть только магом. Или толстым крадущимся убийцей. Но хрустящие под туристическими ботинками ветки громко оспаривали такое предположение. Ну и ок, магом – значит, магом. А еще лучше – друидом. Барти Уоррен – звучит довольно неплохо. Если, например, поменять БАРТИ на БАРТИУСА, то вообще крутяк. Сразу +10 к репутации и +15 к урону от заклинаний магии природы.

Прямо скажем тучноватая комплекция не мешала Барти ловко залазать на огромный тополь, прозванный им, как друидом, Сторожем, который будто приподнимался на цыпочках и глядел поверх густых крон деревьев Жуткого леса, наблюдая, все ли хорошо и спокойно, пока Барти в школе или делает домашнюю работу. Ведь кто-то же должен присматривать за лесом – его обителью, местом, куда Барти заскакивает после школы, чтобы и прочитать тот или иной параграф, и перекусить купленным по пути в гипермаркете «Мы с вами» излюбленными прохладными онигири, и погрузиться в новенький фэнтези-роман, и, наконец, снова вернуться к РУЛБУКУ – своду правил по разрабатываемой им настолке.

Рулбук, следует заметить, штука сугубо любопытная. Толстенная потрепанная тетрадь, некогда бывшая скетчбуком, но быстро переросшая в нечто большее. Мягкий, но прочный переплет, множество страниц из крафтовой бумаги хранили десятки зарисовок, сценок, моделей гипотетических и нереализованных игр, всякие отрывки из вымышленных историй, справочную информацию по разным ЛОРам, осколки правил, дизайн фигурок, типы игровых полей и бла-бла-бла. Настольная книга Бартиуса. Гроссбух. Нет, не так. Книга Таинств! И все это самыми разными чернилами – черные, синие, зеленые, красные, от шариковых ручек, гелевых, перьевых. Полная визуальная мозаика!

Но это второстепенно (при всей-то любви Барти к настольным играм), ибо больше всего на свете его занимали правила ЭТОГО мира. Точнее, по каким законам он существует. Он видел мир как Игру, а, как известно, в правилах любой игры есть бреши, и про себя себя Барти называл свое хобби ВЗЛОМОМ МИРА, но пока что это больше походило на созерцание и изучение с редкими экспериментами. Он пытался выявлять закономерности между событиями, пытался понять, может ли одно всегда вытекать из другого и оставаться неизменным. Можно ли обмануть закон подлости (да, можно), может ли Баттермилк, который Барти видит как ожившую настолку, иметь алгоритмы и когда, елки-палки, Барти, на правах гейм-мастера, начнет управлять партией и, ну, манипулировать ходом событий.

Однажды он сидел на Стороже и изучал лес. Это было около шести лет назад. Он увидел наложенный на лес крест дорог и выкрикнул: «ЗАПЛАТКА!». Да так яро, что чуть не свалился с дерева. Но удержался. Он плохо помнил события тех давних лет, но точно знал: трубил он о своей находке повсюду – и в «Мы с вами», и в кинотеатре «Паром», и у входа в торговый центр «Морской Молл», и через забор возле курилки у Морского Института Баттермилка, и когда бежал по набережной, и орал об этом со смотровой площадки утеса, а посетители Высокого парка (а, не упомянул ранее – это такая детская площадка на макушке Волчьего утеса) в недоумении поворачивали головы и с неодобрением слушали сумасшедшего пухляша. И совпадение ли, но вот Барти Уоррену пятнадцать, а две вещи с тех пор остались неизменными: он все такой же пухляш – это раз; перекресток дорог в лесу так и зовется Заплаткой – это, собственно, два. Отличие в одном – так теперь говорит весь город. И, в общем, есть еще парочка вещей, которые как будто подчинились игровому восприятию Барти, но он был не столь смелым, чтобы признать СВЕРШЕННОЕ своей манипуляцией или искажением видимого. Не мог же он задавать параметры, как в РПГ. Кстати, следует заметить, что РПГ – это еще и прозвище Барти, вполне заслуженное, между прочим. Не только за любовь к настолкам и выдуманным мирам. Барти сам как будто бы живет на границе двух реальностей и микширует реальную жизнь с фэнтези-набором.

На Стороже Барти и заприметил Сладкую Парочку. Точнее, эльфийку Лен Фэйри – тоненькую очаровательную женщину, которую и женщиной-то трудно назвать. Вроде бы ей уже около тридцати, а выглядит как девочка. Барти сравнивал Лен с другими сверстницами и видел страшную пропасть во внешности. И когда мисс Фэйри приехала из своего Эльфийского Края, который остальные называли Российским Союзом, когда устроилась в школу номер два и когда Барти Уоррен впервые увидел ее, то решил: в его Игре появился новый персонаж. Эльфийка. Он мог поклясться, что слышал от ее Темного, что и он называет ее так. И это, ну, здорово и приятно.

Бартиус благословил и пожелал им хорошего похода, чтобы на их пути не было врагов, чтобы погода услужила, а лес был гостеприимен. Они явно куда-то торопились, во всяком случае Темный.

Как-то Барти подумал, что ему самому неплохо подошла бы роль друида – настолько он покровительственно взирал на ПОСЕТИТЕЛЕЙ Жуткого леса (его владений, понимаешь). Это, конечно, не роль Старшего Друида, занятая Крисом Ворином, но тоже вполне.

Барти, как и подобает герою фэнтези, задрал голову и посмотрел на солнце. Потихоньку алеет, тускнеет. Скоро в городе начнет темнеть. И придется идти домой. В очередной раз выслушивать от отца и вечно поддакивающей матери, какой Барти толстый, почему бы ему не побегать, ну хотя бы на беговой дорожке наверху, сын, ты уже в том возрасте, когда пора нравиться девочкам, да перестань, он опять запрется сейчас у себя и будет играть в свои картонки, как настоящий мужчина.

Ужас. Как не хочется. Его рулбук – то ли про выдуманную игру, то ли про реальную. Но все так тесно сплетается, что, наряду с его параллельными фильтрами реальности, правила будут так же гибки и смежны. Но до этого далеко.

Барти проглотил ком расстройства.

После, уже на выходе из Леса, когда внизу показались Пустоши (пустырь за гипермаркетом) и Ярмарка (непосредственно «Мы с вами»), Барти решил, что настоящая Игра не должна быть абсолютно спокойной, а интерес к ней должен подогреваться какими-то ивентами (локальными мероприятиями, если попроще). Не войнами, конечно, но всякими небольшими сражениями и необычностями.

Он, как герой, должен регулярно подтверждать свое геройство. Ну и мастерство над Игрой. Ведь меч нужно регулярно точить, чтобы он не затупился. Барти нужно убедить себя, что он Способен. Убеди себя – а потом убедишь остальных. Сперва важна вера в свои силы.

И надо бы удивиться, но Барти совсем и не удивился, когда его взор заполонил яркий свет Драконова Дыхания Железного Дракона. Ксеноновых фар, короче. Машина была повсюду и везде и, похоже, неслась прямо на него. Она взялась из ниоткуда, и рев мотора, смешанный с визгом тормозов и трением шин по раздолбанному асфальту, навалились внезапно, будто давно изнемогали от нетерпения. Барти мало чему удивлялся. Он воспринимал все как данность, которую надо переварить. Есть и есть.

Хотя какой «есть и есть»? Это же сражение! Чудовище на его пути! Не можешь победить – прогони! Опыт зачтется в любом случае. Станешь сильнее.

Наш друид поднял руки, рюкзак в страхе прилип к мокрой от пота футболке, и с губ слетела какая-то непонятная, но абсолютно уверенная тарабарщина. В салоне тряхнули длинной белой (для Барти – седой) шевелюрой, выматерились заплетающимся языком и рванули влево. Пежо 307 цвета пепла, припорошившего базальт, испуганно – а то и трусливо, ха! – улизнул с дороги и невнятной походкой (поездкой?) помчал в окружную, огибая Ярмарку.

Барти снова вмешался в правила игры. И снова сработало.

Он проследил за автомобилем, пожал плечами и пошел себе дальше. Вы представляете, у него даже сердце не ускорило ритм! Остаточная мысль после всех событий была такова: Найджел Филлинс снова пьян. Барти не переживал, что его знакомый может разбиться – в это не верилось, и он вообще не допускал мыслей с нехорошим исходом. Так Игроки будут в безопасности. Это в его же интересах. А Найджел – хороший Игрок, нестандартный. Игроки живы – Игра продолжается.

Только что Игра сильно встряхнулась.

Голова Барти взорвалась болью.

-9-

19 мая, среда

Сандерсу казалось, что что-то произошло. А именно: ИМПУЛЬС вышел на свободу и СРАБОТАЛ. Он и не думал ошибаться – уверенность в успехе подпитывалась накатывающим волнами запашком от кроссовки – КРОССОВКИ? Я ЕЩЕ И НАСТУПИЛ В ЭТО ДЕРЬМО? АХАХАХАХА! – оскверненной то ли лосем, то ли все-таки им (через мир и лося, а не ПРЯМ ИМ). Хрен его разберешь с такими выкрутасами.

Отнекиваться глупо – он захотел отомстить. Ладно, не столько Лен Фэйри, сколько этому Алексу (но было бы неплохо, чтобы досталось ВСЕМ). Имея в виду всех, он имел в виду не только Сладкую Парочку. Во всяком случае, Сандерс не конкретизировал, а в юрисдикцию его ИМПУЛЬСОВ входил Баттермилк со всеми его жителями. Потому что НЕХРЕН.

Мистер Румс прошлепал по шоссе 97 до ближайшей таблички ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СОРИТЕ, ДАВАЙТЕ УВАЖАТЬ ДРУГ ДРУГА и с помощью острого бока металлического листа знака соскреб остатки своей неудачи (блин, или удачи, если он сам наколдовал и оно получилось?!) со снятой кроссовки, и через некоторые сотни метров свернул направо, по ответвлению от шоссе с высоким тощим столбом, на котором написано НА БАТТЕРМИЛК, и под аркой целующихся тополей, в перпендикуляре, на обочине нестояла-нележала здоровая креветка из известняка, и она приветливо махала лапками, устроившись поверх надписи ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БАТТЕРМИЛК. Прям как позирующая фотомодель на пляже.

Ах, ну наконец-то мы внутри Баттермилка. А то все вокруг да около. Люблю я этот город, черт возьми! Хороший он, теплый, ламповый. Люди в большинстве своем милые и приветливые. Со своей чудинкой, правда, но все же. Ну и с медлительностью, присущей людям периферии вдали от столиц и шумных городов. Мне особенно нравится здесь речка Быстрянка, берущая начало где-то в горах и весело протекающая через весь Баттермилк. Из-за нее здесь имеются несколько мостов, и в этом есть что-то романтическое и сказочное.

Контуры креветки начинали размываться; заходило солнце. Ну а то, что лежало под подошвами Сандерса, звалось Сквозной улицей и пролегало, собственно, сквозь город, чтобы на том конце свернуть налево и вновь влиться в разгоряченную артерию шоссе 97. Чуть дальше после креветки справа от улицы расположился гипермаркет «Мы с вами» с небольшим, но все равно бесполезным придатком – парковкой. Видимо, арендаторы решили, что сюда будут заезжать с шоссе какие-нибудь дальнобойщики или просто потребители. Но нет. К пустырю за гипермаркетом, кстати, подводил левый отросток Заплатки (не самый популярный и не шибко-то живописный – обособленный мусорными баками и прочим хламом). Никто не знал, что однажды здесь все заасфальтируют и воздвигнут огромный магазин.

В общем, с этой креветочной точки Сандерс видел город, который уходил вниз. Точнее, его зримую часть, ибо Баттермилк – город рельефный. Вдали (хоть из-за размеров городка говорить «вдали» и не совсем верно, но все же) высились Башня и Антенна (круглое здание бизнес-центра и телевышка соответственно), а позади них, у самого берега, маячили крыши гостиничных апартаментов «Наши гости». Но обо всем этом попозже. Довольно экскурсий.

Взглянем более детально: вот идет Сандерс Румс, двенадцатилетний мальчик стандартной комплекции, блондин, большие глаза, штаны с дополнительными карманами сбоку от колен, заношенные кроссовки невзрачно-коричневого цвета, мятая футболка с флагом Японии. Точнее, застиранная белая футболка с вылинявшим красным шаром, напоминающим ИМПУЛЬСЫ Сандерса. Он УГОВОРИЛ маму купить футболку на ярмарке выходного дня пару месяцев назад, подгадав удачный момент, когда Кит Роджерс подлил достаточно бренди в пакет яблочного сока Бэтси Румс, окосевшей от полученного коктейля более чем быстро. Зато она купила сыну футболку без бонусных пререканий. Но это же флаг Японии, Санди! Сандерс махнул рукой. Ты уверен, сынок? Сандерс кивнул. С тех пор ходит только в ней, лишь изредка и с неохотой отдает матери на стирку.

Никто не знал об этой пасхалке, но Сандерсу и не нужно. Как-то, возвращаясь на перемене из школьного туалета в класс, чтобы дорисовать, что не успел на уроке, он подслушал разговор Лен Фэйри и Алекса Дарка, который притащился к ней, потому что, видите ли, СОСКУЧИЛСЯ. Тогда-то Сандерс и узнал, что этот Дарк у нас, оказывается, неженка, которая считает, что все вокруг смотрят на него. Видите ли, центр Вселенной, пуп земли, король, магнит внимания. Ну-ну. Якобы, Алекс часто видит себя со стороны и старается, чтобы все было безукоризненно (ВЕДЬ НА НЕГО ЖЕ СМОТРЯТ, НУ!). Услышав это от достаточно взрослого мужика (через скоро ему тридцак), Сандерс невзлюбил его. Что за херня – какой-то дурацкий комплекс. В душе Румса проросли корни презрения к этому человеку. Понятно, что с виду ничего не заметно, и душу Алекс раскрывал непосредственно своей жене, но Сандерс здорово разочаровался, узнав, что существует вот такая ПОДНОГОТНАЯ! А сколько таких у каждого? Свихнуться. Та же Лен Фэйри, например, совсем не прочь раздвинуть ножки теплым весенним деньком, вот уж ого-го. Вот вам и пасхалки.

А сейчас Сандерс попытался поиграть в Алекса Дарка и представить, как он, Сандерс, выглядит издалека: как будто кто-то запустил красный шар для боулинга по ухабистому склону – за счет подпрыгивающей и быстрой походки. Сандерс никогда не любил велосипеды и прочую галиматью и ходил пешком, чтобы не быть жирдяем, как, например, Барти Уоррен, чертов ЛЕСНИК с нестрижеными ногтями, сидящий на своем долбаном тополе.

Несколькими минутами позже слегка запыхавшийся Румс уже шел вдоль гипермаркета. Перед его носом, виляя задницей, проехал автомобиль Найджела Филлинса. Блогер снова пьян, понял Сандерс и уткнулся в свои мысли. Если сперва он решил идти домой, то как-то незаметно передумал и выбрал промежуточным пунктом Колокольню Святой Елены. Надо сказать, что между РПГ и ним прослеживалось что-то общее. Оба зависали где-то ПОВЫШЕ. И Сторож, и КСЕ были уединенными местами. В отличие от Барти, Сандерс не вдохновлялся чем бы то ни было, не создавал свою игру, а просто сидел, глядя на развалины древнего храмового комплекса, и молчал. И мир вокруг был с ним солидарен. Мир молчал. И это радовало и успокаивало. Они общались молчанием. Это было ЕГО общество. Его беседа. Как здорово. Сделанная из красного кирпича колокольня высилась этажей на шесть—семь, винтовая лестница чудом уцелела, площадка наверху была открыта, и представьте себе: никто никогда оттуда не прыгал. Похоже, Баттермилк всех устраивал или же РАЗЛЕНИВАЛ до степени амебы. И даже родители особо не переживали за детей, когда те говорили, что идут гулять на колокольню. Слишком тут все аккуратно. Но вот Сандерс представил, как стоит наверху, смотрит на невнятные горы кирпичей, несущих в себе намек былой геометрии и древних контуров зданий; тихо светит полная луна; он ощущает запах моря и влажной крапивы и делает шаг, а под ногой ничего, и он летит вниз. В падении тело переворачивается так, что в момент приземления его голова будет воткнута строго вертикально в землю. И вот конец близок, а Сандерс высматривает своими большими глазами острый осколок камня, который метит ему прямо в макушку. В темечко. Внезапно Сандерс передумывает и не хочет никуда лететь, но поздно. Ему страшно. Камень в голову – это, должно быть, очень больно. Зачем он шагнул-то?! В последней тщетной попытке он отдергивает голову – ТОЛЬКО БЫ НЕ В ГОЛОВУ ГОСПОДИ ЭТО ЖЕ БУДЕТ ТАК БОЛЬНО – и, вроде бы, избегает камня, но боль все же пришла, жуткая и всеобъятная. Аж заломило зубы и зазвенело в ушах.

Темнота взорвалась цветным конфетти с длинными шлейфами.

«Неужели реально?» – подумал Сандерс и схватился за голову. Глаза пока не открыть – сдерживают боль. Он ощупал волосы; под ними ничего – ни крови, ни мелких фрагментов камня.