Искаженные

– Город… – мечтательно произнесла Лиз. – Наш Баттермилк…

– Я думаю, Лиз, что это что-то иное. Неопознанное. Что-то, чего мы никогда не видели.

– НЛО?

– Нет. Хотя не исключено. Может, какое-то погодное явление. А наше сознание адаптировало картинку, использовав недавние воспоминания. Вон же Башня, мы оба ее видим. И Гостей. А вон утес, заметила? Вот и взяты какие-то похожие образы.

Уверен, что и вы почувствовали этот взгляд девочки – полный скепсиса и потаенной насмешки. Еще чуть-чуть, и зрачок начнет бегать по всему глазу и вырисовывать фразы в духе «Серьезно? Самому не смешно?».

– Или искажение. Мираж. Эффект линзы. Фата моргана. Да полно вариантов.

Да, полно вариантов. Мертворожденных. Оба они уже приняли истину – над ними завис Баттермилк. Если сперва это серое пятнышко, которому предстояло стать Башней, расползалось, как синяк, то потом оно обрело фактуру, подобно шишке от удара, картинка стала несколько проявляться и вспучиваться. Город то растворялся, то обретал плотность. А иной раз будто приближался молниеносными рывками, но оставался на месте. Очень странное зрелище.

Крис Ворин, руководствуясь своими внутренними ощущениями, шагнул к Лиз и положил руку ей на плечо.

– Не бойся, – сказал он, потому что один из его собственных капустных листов сознания трепетал от страха. Там, где юные видят чудо, опытные – многоступенчатую опасность.

– А я и не боюсь. – Лиз улыбалась, будто смотрела любимый мультфильм. – А что если это… Рай?

И Лиз подумала, что там может быть ее мама. Живая-здоровая. Она не видела тело матери после того, как у той оторвался тромб. И в ее мыслях вся эта ситуация казалась… Какой-то незавершенной. Нет точки в истории. Тетя Хоуп уверяла, что надгробие – это самая что ни на есть точка, но Лиз не признавала такого исхода. Как будто мама вышла без предупреждения в магазин и еще не вернулась. Как бы сказал Барти Уоррен – квест не закончен. А вдруг только что Лиз встретила возможность подвести черту и обрести спокойствие. Если честно, она даже готова смириться, что мама «не вернется из магазина», но пусть хотя бы предупредит об этом. Тогда она не будет стоять на кухне, резать овощи и поглядывать в коридор – а ну как хлопнет дверь и в кухню войдет мама с радостным «Я дома, дорогая!»? Потому что Лиз устала.

Шел одиннадцатый час вечера. Лиз Уолк снова плакала.

-20-

19 мая, среда

Подробнее об Алексе Дарке.

Бьюсь об заклад, что не только мне в данный момент он кажется несколько плосковатым. Но я-то все о нем знаю, а вот вы – пока нет. Например, я знаю, что Алекс всегда был уверен, что его жена возьмет его фамилию, потому что, ну, так принято. И вообще, что за неприкрытое неуважение – жена и не с фамилией мужа? Что скажут друзья и родные? Но потом случилась Лен, которой темная фамилия ДАРК ну никак не подходила. Какая ж она Дарк? Фейри. Конечно же Фейри. Так привычная и – по задумке – устойчивая жизнь Алекса начала ломаться, а возведенные понятия и позиции – иссыхаться и крошиться, проседать. И случилось небывалое – он сам попросил Лен оставить ее фамилию. Не нужно омрачать себя. До нее он жил в кромешной темноте и считал себя проклятым. Да, смешно, да, не он один такой, но ему частенько казалось, что весь мир настроен против него. Он пребывал в жесткой конфронтации, в состоянии холодной войны. Будто повсюду полно шпионов, которые только и делают, что собирают на него инфу и передают своим начальникам, а те уже насылают ВСЯКОЕ. Алекс изучил закон подлости и научился обходить его, научился играть на нем, делать что-то противоположное, руководствуясь этим законом, дабы получить желаемый результат. Хрен знает как, но это работало.

С Лен он познакомился на литературном форуме конкурса рассказов, куда оба выслали свои работы. Алексу просто нравилось создавать миры, выстраивать концепции, брать прототипы окружающих его людей, совмещать их, взбалтывать и выдавать готового героя, нравилось придумывать систему магии, ее законы, принципы работы, нравилось творить миры, флору и фауну, рельеф, существ, народности, культуру, религии, ломать голову над обычаями, пословицами и поговорками, как это все взаимодействует с мироустройством, как отражается на политике, одежде, особенностях речи и поведении… Одним словом, ТВОРИТЬ. Очень уж его это убаюкивало, успокаивало. В такие периоды он чувствовал себя всемогущим, настоящим демиургом, и это позволяло чувствовать себя уверенно в компании людей даже тогда, когда для уверенности поводов и не было. Но написанное им поддерживало, внушало чувство собственной важности, хотя оно срабатывало и не всегда. Дело в том, что Алекс всегда хотел… М-м-м… Признания. Призвания. Чего-то добиться. Достичь. И не сказать, что речь о деньгах, допустим, богатстве или том же писательстве. Как будто… Как будто ему что-то УГОТОВАНО. Что-то свыше всего этого. Деньги его не интересовали. Оставаться человеком – вот основное. Быть полезным, сделать что-то важное. И сыграть некую ключевую роль в, в, в… Да. Он чувствовал, что для чего-то он пригодится, без этого никак, иначе зачем это всё?

А Лен же изучала язык Алекса и посчитала самым эффективным написать рассказ на неродном языке, совместив приятное с полезным. Опыт показал, что это прекрасная методика. Не знаю, углублюсь ли я подробнее в эту тему или нет, но сейчас на ней останавливаться не буду. Рассказы тут вот к чему – писательское мироощущение Алекса научило его заглядывать глубже, видеть не только объект в настоящем, но еще и его прошлое и будущее. Алекс всегда считал, что находится на несколько шагов впереди. Он много продумывал, много проживал. Он называл себя вариатистом. Это как предсказатель, но когда ты видишь не одно будущее, а сразу несколько, пусть и не всегда осуществимых вероятностей. И состояние «боевой готовности» вкупе с писательскими привычками и агрессивно воспринимаемым миром породило вечную боязнь происшествий, нацеленных на уничтожение Алекса. Нет, серьезно. Он каждую секунду ожидает подвоха от всего – подкосившийся фонарный столб, упавший кран, свалившийся космический спутник. Каждую секунду он готов к нескольким вариантам развития событий, и это, если честно, пиздец. Словами Алекса, конечно же. Да, понимает всю тупость, да, осознает абсурд, но поделать ничего не может. Даже там, в лесу, занимаясь любовью с женой, он поглядывал на деревья и оценивал, какие пути отступления выберет в случае, если сломается каждое из них. На какое дерево запрыгивать, если появится кабан, куда нырять, если вдруг откроет пальбу какой-нибудь сбежавший с психушки тип. Короче, то, что его пенис не обмяк, было подвигом. На самом деле нет, ибо сам Алекс привык так жить. Его девиз – надейся на лучшее, но жди худшего. Он вычитал его в одной книге про мальчика и поезда, и там герой придерживался этого правила, только не заглядывал ТАК далеко.

К слову, это продумывание сделало Алекса… Как бы сказать-то… Готовым ко всему, что ли? Нет. Спокойным? Нет, не совсем. Скорее, невозмутимым. Ну, знаете, когда пересматриваешь в пятый раз фильм и знаешь все дальнейшие события, и ни одна драма, ни один кульбит сюжета тебя не возьмет. Вот с ним так же. Он не может отдать всю полноту чувств моменту, потому что успел пережить и проработать его раньше. Отсюда и проблема – неумение радоваться сиюсекундно. Ни мелочам, ни чему-то большему.

Ну а чтоб вы понимали, насколько сильно Алекс считал себя противоборствующей стороной в войне с миром – состояние Макса, в каком он есть сейчас, Алекс принял на свой счет. Очередная подлянка. Типа, назло. На, получай. Я сильнее. Вон как я могу сделать! Фиг тебе, а не полноценный племянник! И искаженный разум Алекса привел к тому, что он мнил себя центром Вселенной, а все происходящее – пранком. Он чувствовал дикую вину перед сестрой и лично перед Максом. Казалось бы, почему? А потому что мир стремился уколоть АЛЕКСА, а досталось невиновным. Стало полегче, когда его друг Майкл рассказал об отце, о его Помощи, мотивах и отношении к жизни, и Алекс, недолго думая, пригласил Криса Ворина в гости, познакомил с семьей и организовал для Саманты и Макса систематические визиты Криса, который Помогал. Саманта не очень жаловала этакие визиты с практической точки зрения, ибо для нее на физическом плане изменения были не видны, но Алекс понимал – и Крис лишь утвердил его в своем мнении, – что тварный мир куда глубже физиологии, и изменения не всегда ВИДНЫ. И Макс стал для Алекса философской книгой, задачей, над которой предстоит думать и думать. Зачем мир послал Макса таким? Почему столько болячек? Саманта же не заслужила! Алекс считал себя благородным. Считали его таковым и все вокруг. Вопреки фамилии он нес свет и некое рыцарство, жил по определенному Кодексу и трактовал себя человеком открытым, честным и довольно хорошим, вот только загнанным в угол, в осаде. И как будто Макс – последний ключ к дешифровке себя, ключ к познанию. Алекс ни на секунду не сомневался, что его племянник излечится и станет нормальным, но словно бы вся ситуация замкнулась именно на Алексе. Тем грустнее было смотреть на очередные попытки сестры отправиться с сыном на очередное лечение – с горящими глазами и надеждой. Но Алекс предполагал, что следующий уровень игры должен разблокировать именно он. Как-то так.

Знаете, ему реально было охереть как тяжело. Больно. И только взгляд Макса помогал не пускаться в бессильную истерику – взгляд, будто этот сидящий в специализированном кресле для инвалидов ребенок совершенно здоров и просто прикалывается над ними. Столько радости и огня в глазах Алекс не видел ни у кого. Довольно часто у племянника текли слюни, потому что нормально сглатывать он так и не научился, и это корежило, но потом ты смотришь в эти полные превосходства и абсолютного понимания глаза и… Уже сам ничего не понимаешь. Удары диссонанса. Будто Макс их разыгрывает.

Еще одна загадка – это длительные попытки зачать ребенка. В этом Алекс тоже видел что-то символичное, помимо страха Лен Фэйри. Но об этом потом.

– Опять ты с этой зубочисткой, муж. Ну что это. Сходи ты уже к стоматологу!

– Ни за что. Думаешь, я снова не выбегу из кабинета? Да легко! И потом – зубочистки быстрее и не такие жуткие.

Речь о зубе мудрости, которому вздумалось расти вбок. Левый нижний. Он, подобно «Титанику», врезался в соседний и создал тоннель между десной и стыком, в который постоянно забивалась еда. До того как это обнаружить Алекс в один день почувствовал во рту вкус гноя. Изучил языком всю ротовую полость. И нащупал что-то наподобие кондитерского мешка. Он надавливал на него, и на язык лилась новая порция гноя. Тогда Алекс перепугался – ему ж жену целовать! А вот это вот все явно помешает. Он отпросился с работы и побежал в платную клинику делать рентген. Там-то он и выяснил, что никаких воспалений в десне нет, кондитерских мешков – тоже. Вариант – удалить зуб или смириться, но имеется риск, что зубы «поплывут», потому что зуб мудрости будет расти вбок и толкать собратьев. И ну начал следить. В рюкзаке всегда была парочка зубочисток. После каждого приема пищи – тщательная чистка или полоскание, чтобы не создавать никаких кондитерских мешков. А, я не сказал, что это за мешок. Это сгнившая прямо во рту еда, застрявшая в зубном кармашке. С тех пор зубная профилактика посильными бытовыми методами (когда не было зубочистки, на помощь приходила разогнутая скрепка, иголка, тонкий гвоздь) заняла в жизни Алекса важное место. И жена не очень приветствовала ни зубочистку (что считала очень уж некультурным, некрасивым и неэтичным), ни позицию Алекса «справлюсь сам». Но терпела, потому что любила. А любовь – это еще и компромисс. Компромиссы. Частые.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.