скачать книгу бесплатно
Ехали медведи…
Ксения Никольская
Недалёкое будущее, тоталитарное государство. Маленький мальчик с игрушечным слоником и книгой про дальнее королевство. Через тридцать лет судьба догонит его и поставит перед выбором: стать лидером сопротивления и повести за собой других людей или продолжить свою жизнь за закрытыми дверями, в тюрьме, куда государство заключило всех своих жителей. Кто поможет ему принять правильное решение, когда одиночество стало нормой жизни, а общение происходит только по расписанию? И есть ли вообще этот выбор у того, кто был изначально рождён в неволе?
Ксения Никольская
Ехали медведи…
Будущему или прошлому – времени, когда мысль свободна, люди отличаются друг от друга и живут не в одиночку, времени, где правда есть правда и былое не превращается в небыль. От эпохи одинаковых, эпохи одиноких, от эпохи Старшего Брата, от эпохи двоемыслия – привет!
Джордж Оруэлл, «1984»
Пролог. Год 2036
Приветствую! Не знаю, как вы попали сюда, но раз уж так получилось, позвольте я расскажу вам историю. Можете не сомневаться: эта история правдива и могла бы произойти и в вашем мире, и в любом другом. Нет, мы не знакомы, но пусть это вас не смущает. Очень скоро вы услышите меня, а чуть позже – увидите. Я пока не буду представляться, но, тем не менее, кое-что о себе расскажу. Дело в том, что я бессмертен. Да, так уж вышло, и в этом нет моей вины. Я живу сквозь время, и рассказывать истории для меня – настоящая мука. Никогда не ясно, с чего начать и чем закончить, и поэтому мне безумно сложно сохранять ход повествования. Я надеюсь, вы простите меня за это. Нам придётся немного попрыгать из прошлого в настоящее, а потом в будущее и обратно в настоящее, но не волнуйтесь, в конце концов мы выйдем, куда надо, и там я тоже встречусь с вами, но к этому моменту мы уже будем хорошими знакомыми. Итак, извечный вопрос: с чего бы начать? Может быть, с чудовища, залегшего глубоко под землёй и питающегося кровью и слезами порабощённого им народа? Или с крышки гроба, прислонённой к стене в доме, где теперь стало на одного человека меньше? Со старого листка бумаги, вложенного между страниц ещё более старой книги? С влажной скамейки в тёмном парке среди высоченных сосен? С трёх выстрелов в тишине опустевшей квартиры? С алых капель крови на белом снегу? Нет, всё это не то, всё это будет потом. Давайте я начну с коридора. Возможно, это немного нарушит хронологию, но зато будет так символично. Смотрите сами, но помните одно очень важное правило: мы здесь никого не осуждаем. Никого.
Длинный, холодный и неуютный коридор, на стенах которого тут и там проглядывают выцветшие рисунки зайчиков, бабочек, белочек и чего-то ещё, уже не различимого в густом тревожном полумраке. В начале коридора стоит мальчик, маленький и одинокий, словно затерявшийся в страшной сказке в чаще волшебного леса. Мальчик прижимает к груди две свои самые дорогие вещи – книжку в твёрдом переплёте и небольшого плюшевого слоника. У него красные глаза, как будто он плакал, или очень сильно устал, или и то, и другое. Дверь позади него закрывается, а стены смыкаются, окружая его со всех сторон бабочками, белочками и зайчиками, и уже нет смысла плакать, нет смысла бежать, надо просто стоять здесь и ждать, что придёт кто-то большой и сильный и опять скажет, что ему делать.
Напротив мальчика, шагах в десяти, две женщины. Они молчат и смотрят в темноту. Наконец одна из них подаёт голос.
– Боря? Борис Арсеньев, да? – она морщит лоб, как будто пытается что-то вспомнить, – Проходи, Боря, мы тебя ждали. Людмила Ивановна, – это уже ко второй женщине, нянечке, – Заберите у Бори его вещи, – и опять к мальчику – У нас со своим нельзя.
Нянечка подходит к Боре и бесцеремонно вырывает у него из рук и книгу, и слоника. Первая женщина одобрительно кивает, несколько секунд смотрит на них обоих долгим, ничего не значащим взглядом и, убедившись, что теперь они справятся без неё, удаляется в полумрак, оставляя за собой эхо гулкого перестука шагов. Когда её силуэт полностью пропадает из виду, Людмила Ивановна дёргает Борю за плечо и подталкивает его куда-то вглубь этого страшного коридора.
– Так, Боря, всё, пора спать, – её голос кажется каким-то уж слишком грубым, – Вот наша спальня. Здесь будет твоя кровать, крайняя слева, видишь? Проходи, только тихо, не разбуди остальных.
Крайняя слева кровать покрыта колким серо-зелёным одеялом, на котором лежит грязная подушка без наволочки. Боря вопросительно смотрит на нянечку, но она лишь пожимает плечами. «Теперь это твой дом, – говорят её глаза, – Разбирайся сам». Спальня залита тусклым светом зелёного ночника, в котором можно разглядеть остальные кровати. На каждой из них такая же грязная подушка, а на каждой подушке – коротко стриженная голова, и кажется, что и кровати, и подушки, и головы скопированы друг с друга, и Боря теперь тоже скопирован с них. Несколько минут он сидит на колючем одеяле и бесцельно озирается по сторонам. В конце концов усталость берёт над ним верх, и он, не снимая ботинок, на которых ещё осталась уличная грязь из прошлой жизни, ложится на кровать и утыкается носом в подушку, пропахшую потом и чьими-то слезами. Он просто лежит. Он не хочет спать, не хочет думать, не хочет плакать, он лишь хочет раствориться в этой подушке, похоронить себя под этим одеялом и перестать существовать. Забыть про то, что он только что лишился всего, даже своих любимых игрушек, про то, что все вещи и люди, на которых раньше держалась его маленькая жизнь – все они ушли, ушли безвозвратно, и теперь всё, что у него осталось – это кровать, подушка и зелёный ночник. А ещё он хочет пить, потому что недавно съел пакетик солёного арахиса, но не знает, как и у кого попросить воды. У него пересохло во рту, и глаза тоже сухие и уставшие от долгого дня, от слёз, от всего того, что не сможет вынести ни один шестилетний ребёнок.
Внезапно дверь в спальню открывается, и Боря ещё глубже вжимается в подушку, стараясь не пустить в ноздри её отвратительную грязную вонь. Кто-то чужой и враждебный направляется прямо к его кровати, останавливается у её изголовья и кладёт что-то рядом с его головой. Спустя некоторое время шаги удаляются. Боря на всякий случай выжидает несколько минут, осторожно открывает глаза и видит перед собой книгу – ту самую, которую у него отобрали в коридоре. На первой странице – надпись, сделанная тем, кого он уже почти не помнит: «Учись читать, Борис. Твой дед». Боря проводит пальцами по буквам, и внезапно его лицо озаряет слабая улыбка. Он опускает взгляд вниз. Рядом с кроватью кто-то поставил чашку с водой. На чашке нарисован смешной мультяшный слоник, пускающий из своего хобота фонтанчик из брызг. Боря любит слонов – они большие и сильные, они себя в обиду не дадут. У воды в чашке привкус ржавчины, но это сейчас неважно. Боря выпивает всё до дна и несколько секунд смотрит на слоника. Потом он ставит чашку обратно на пол и ложится на подушку, которая вдруг перестаёт казаться такой отвратительной. Через некоторое время он забывается тяжёлым сном, больше похожим на обморок. Людмила Ивановна наблюдает за новым воспитанником через небольшое окошко в спальню и, убедившись, что он заснул, тяжело вздыхает и уходит, оставляя его на попечение тусклого света казённого ночника. Ей почему-то становится страшно.
В дальнем королевстве за большой стеной
Ехали медведи в шубе шерстяной.
Ехать предстояло много-много лет,
И решили мишки взять велосипед.
«Все сюда, смотрите! – крикнул серый кот,
– Я, пожалуй, с ними, задом наперёд!»
«И меня возьмите! – Пёс-барбос сказал,
– Я поеду рядом! Дайте самосвал!»
Волк уселся в вертолёт,
И от них не отстаёт
Мышь – на карусели,
Чтоб её не съели.
Лев подводной лодкой
Управляет ловко.
С ним прожорливый хомяк,
Уплетает эчпочмак.
Все спят. Темнота окутывает и кровати, и одеяла, и коротко стриженные головы. И темнота просыпается и начинает говорить.
«Какой хороший мальчик. Спи спокойно, ведь ты даже не знаешь, что ждёт тебя впереди. Мы обязательно встретимся позже, намного позже, а сейчас спи и набирайся сил. Они понадобятся тебе, когда настанет твоё время – время взойти на мой алтарь».
Глава 1. Год 2060
1
Борис проснулся от истошного визга утренней сирены, который должен был немедленно выбросить всех бойцов из их жёстких кроватей. В казармах было прохладно, но это был уже не тот холод, который хозяйничал здесь всю зиму и изматывал всех больше, чем походы и марш-броски. Зимний холод был диким, злым, и, казалось, что он никогда не закончится, что он проник в каждый предмет, в каждый уголок барака, и даже робкое весеннее солнце не сможет заставить его уйти. Но, несмотря на все старания зимы, природа потихоньку брала своё. Борис был особенно рад этой весне. Проведя несколько месяцев в военном госпитале после тяжёлого ранения, он чувствовал себя абсолютно опустошённым и лишённым сил. Сейчас спина болела уже не так сильно, но тоска никак не хотела уходить, что очень раздражало его и порой даже немного пугало. К счастью, чем смелее светило солнце, чем длиннее и теплее становились дни, тем легче ему было дышать, служить, ходить и просто жить так, как он привык с детства.
Пока остальные бойцы резво натягивали форму и бежали на утренние водные процедуры, Борис мог не торопиться. Для него сегодня был особенный день, и армейские порядки можно было нарушить. Он заправил кровать и стал неспешно одеваться, удивляясь тому, как непривычно смотрятся на нём обычные чёрные брюки, чёрная футболка и лёгкая курточка на подкладке из жёсткого синтепона. Всё это было подарком от министерства обороны и полагалось каждому солдату, увольняющемуся в запас. Остальная одежда была аккуратно уложена в армейский вещмешок вместе с нехитрым скарбом, который ему удалось нажить за пятнадцать лет службы. Сейчас нужно было получить необходимые документы, сухпаёк на остаток дня и отрапортовать командованию. Борис почувствовал, как что-то приятное зашевелилось у него внутри, и улыбнулся, возможно, в первый раз за несколько месяцев. Ему всё ещё не верилось, что этот день настал – день, который он так ждал, но, в то же самое время, которого так боялся. С того самого момента, как он открыл глаза от утренней побудки, его не покидало чувство, что он уже стал чужим в этих казармах, и ему было очень неловко перед остальными сослуживцами и особенно перед командованием за то, что он бросает их в такой ответственный для государства момент. Словно в ответ на эти мысли дверь барака открылась, впустив порыв прохладного ветра, а вместе с ним – полковника Петренко, который, как всегда, выглядел очень бодрым и немного озабоченным. Борис вскочил с кровати и вытянулся по струнке. Петренко кивнул, взглянул на него исподлобья и небрежно махнул рукой.
– Вольно! – привычно скомандовал он и, крякнув, уселся на прикроватный стул. – Готов, старший сержант?
– Так точно! Старший сержант Арсеньев к увольнению в запас готов!
– Не передумал?
– Виноват, товарищ полковник, но вы же сами приказ подписали, меня не спрашивали.
– Да шучу я. Так не передумал?
– Никак нет!
– Ну добро, – Петренко на секунду задумался и почесал подбородок, – Только это… Я ведь тебя, Арсеньев, уже сколько лет знаю? Пятнадцать, не меньше. Вот таким воробьём ты к нам пришёл, – он сложил ладонь в горсть, демонстрируя размер воробья, которому, по его словам, соответствовал Борис в пятнадцать лет, – Маленький, тощий, ну дрищ дрищом. Помнишь, как я тебя воспитывал?
– Так точно, товарищ полковник! – Борис попытался вспомнить свои первые годы в армии, и почему-то ему стало грустно.
– То-то же. Так вот что я тебе скажу, Арсеньев. Тыл – это тебе не увеселительная прогулка. Там, может, ещё страшнее, чем на фронте. Там и вирусы, и бомбы, и террористы, а у тебя даже оружия не будет. Там другая жизнь, Арсеньев, там и меня-то не будет, чтоб приказы тебе отдавать и учить уму-разуму, понимаешь?
– Так точно, товарищ полковник!
– Ну раз понимаешь, то хорошо. Жить будешь в своей старой квартире. После того как ты попал в Центр патриотического воспитания, в твой бывший дом, как и полагается, новых жильцов вселили. Но сейчас мы их проинформировали, что ты вернулся, чтоб они, значит, тебе комнату освободили. Усёк?
– Так точно. Спасибо, товарищ полковник. Слышал, что сейчас демобилизованным бойцам жильё редко дают, тем более в столице.
– Да, тут я постарался. Старые связи, туда-сюда. В общем, ты теперь завидный жених, Арсеньев. Только с этим самым не спеши, сначала на ноги встань, а бабу найти всегда успеешь.
– Я учиться хотел. Графический дизайн, создание голограмм, программирование.
– Рисовать любишь?
– Всегда любил. В Центре патриотического воспитания у нас, конечно, рисования не было. И ни ручек, ни карандашей, ни бумаги, ничего такого с тех пор, как чтение и письмо отменили. Вот я пальцем водил по земле, или по снегу, или просто в воздухе и как будто рисовал, что мне в голову взбредёт. Но меня за это ругали. Говорили, вот террористы на нас нападут, а ты что? Рисунок им свой покажешь? А сейчас много курсов разных есть, можно пару сертификатов получить и начать работать. Хоть обои на окна, хоть голограммы, даже целые трансляции можно на заказ делать, да что угодно, с голоду не помру.
– Рисовать… – Петренко задумался, – Рисовать – это хорошо, это правильно. Кажется, что это так, игрушки: увидит человек голограмму или трансляцию, да и забудет о ней через пять минут. Но дело-то не в этом. Что ты нарисуешь, что вложишь в своё творение, то и останется у людей в душе, в памяти. Рисуй, Арсеньев, чего уж теперь. Родные-то есть в столице?
– Никак нет. Я сирота. С шести лет воспитывался в ЦПВ.
– Ну мать-отца-то хоть помнишь?
– Никак нет. Я же тогда мелкий совсем был. Родителей и сестру убили террористы. А меня спасли. Больше ничего не помню.
– Уверен?
– Так точно!
– Ну и ладно. Значит, рисовать… Ну езжай, рисуй. Придётся мне тебя отпустить, – Петренко встал со стула и поправил фуражку, – Равняйсь! Смирно! Слушай мою команду! Старший Сержант Арсеньев согласно постановлению 94-11Ч от 21 апреля 2060 года в запас отправлен!
– Есть, товарищ полковник!
– Вольно!
Полковник опять опустился на стул, а Борис, решив, что уже можно, тоже сел на кровать.
– Так, ну с этим мы разобрались, – Петренко, кажется, тоже немного расслабился, – Теперь можно и подарок тебе подарить.
Борис занервничал. Сколько он себя помнил, ему никогда ничего не дарили, даже на день рождения, дату которого он до сих пор не забыл только потому, что её приходилось часто указывать в официальных рапортах. Заметив его смущение, полковник усмехнулся.
– Нет, ну это не совсем подарок, конечно, – успокоил он Бориса, – Это вроде как моя обязанность. Но всё равно…
Он полез за пазуху и вытащил оттуда небольшую чёрную коробочку, которая легко умещалась на его ладони.
– Видел когда-нибудь такое? – спросил он.
– Это гражданский транслятор? – догадался Борис.
– Он самый. Теперь будет твой. Каждому гражданину Республики Грисея, когда ему исполняется пятнадцать, вместе с внутренним номером выдаётся личный транслятор. Тебе-то он был без надобности, ты же сразу в армию пошёл. Но в тылу без транслятора нельзя. Запрещено, то есть. Держи. И поаккуратнее с ним. Если, не дай Бог, сломаешь или потеряешь – придётся отчитываться в министерство социальных коммуникаций, платить штраф и ждать замены несколько недель. Я понятно выражаюсь?
– Понятно, товарищ полковник. Буду поаккуратнее.
– Молодец. Транслятор должен быть всегда заряжен и подключен к Суверенной информационной сети, иначе – тоже штраф. Вообще, можно иметь один активный транслятор на всю семью, если её члены проживают совместно, но ты пока что один, так что у тебя выбора нет. Выходишь из дома – транслятор берёшь с собой, патруль может остановить для проверки и, если не обнаружит – штраф. Или самоизоляция, тут уж как повезёт. Тут специальный ремешок сбоку вытягивается и вокруг запястья защёлкивается для удобства. Как ремешок застегнёшь, он перейдёт в мобильный режим, а дома опять вернётся в стационарный.
– Ясно.
– Ясно ему… Думаешь, всё так просто? Его ещё надо зарегистрировать на тебя. Сюда нажимай.
Борис нажал на боковую кнопку транслятора, и тот моментально замигал единственным светодиодом и механическим голосом объявил: «Устройство готово к регистрации. Пожалуйста, предоставьте биометрические данные».
– Ему нужно просканировать твои отпечатки пальцев, – пояснил полковник, – Приложи каждый палец к датчику, вот сюда.
Борис приложил. После каждого пальца транслятор мигал красным огоньком и подтверждал загрузку отпечатка всё тем же механическим голосом.
– Теперь радужная оболочка, – продолжил Петренко, когда все отпечатки были сохранены в памяти устройства, – Да чего ты глаза-то так выкатил? Закати обратно и просто смотри прямо, он сам всё сделает.
–Радужная оболочка глаза зарегистрирована, – сообщил транслятор, – Введите имя и внутренний номер.
– Борис Арсеньев, внутренний номер 152-АН1021, – отрапортовал Борис.
–Устройство зарегистрировано на имя… Борис… Арсеньев… внутренний номер… 152-АН1021, – подтвердил транслятор, – Устройство будет готово к использованию после получения подтверждения от министерства социальных коммуникаций и министерства передвижения. Подтверждение может занять до двадцати четырёх часов. Желаем вам хорошего дня.
– Ну вот и ладушки, – потёр руки Петренко, – Он может немного тормозить поначалу, пока не привыкнет к твоему голосу, ты не обращай внимания. Теперь, когда приедешь в город, он подключится к Суверенной информационной сети и загрузит Катюшу. Это голосовой помощник, она будет делать всё, что скажешь. Если захочешь отправить кому-то сообщение, тебе для этого понадобится его имя и обязательно внутренний номер. Сохраняешь их в памяти транслятора – и можешь в отведённое время отправить ему весточку.
– Товарищ полковник, у меня нет никого из знакомых в тылу. Можно я ваш номер сохраню? – Борису моментально стало неловко от того, что он так бесцеремонно вторгся в личное пространство старшего по званию.
– Ну сохрани, – полковник почему-то нахмурился.
– А потом, как в город приеду, я вам сообщу.
– Можно. Только вот я, скорее всего буду… – Петренко замялся, – Буду… слишком занят. Так что на ответ не надейся особо, понял?
– Понял, товарищ полковник.
– Короче, мой номер 031-ВВЛ1984.
– Сохранить в память номер 031-ВВЛ1984, полковник Геннадий Петренко! – скомандовал Борис.
– Номер сохранён, – ответил транслятор.
– Так, что-то ещё хотел… А, вспомнил. Вот в этом окошке – Петренко ткнул пальцем в небольшой экран, располагавшийся сверху устройства, – будут появляться голографические трансляции. Есть три канала, по которым передают программы Национальной вещательной сети. Некоторые передачи по Первому вещательному каналу будут показывать принудительно, их просмотр обязателен для каждого гражданина. Остальные можно не смотреть, но лучше, конечно, много не пропускать. В перерывах можно полазить по СИСу – Суверенной информационной сети. Там будет всё, что нужно – и эти твои обучающие курсы, и развлечения, и покупки, и знакомства, короче, не соскучишься. И последнее: микропропуск.
Полковник вынул из кармана маленькую карточку, чуть больше полутора сантиметров, и протянул её Борису.
– Это твой ключ от помещений, куда тебе разрешён вход. Твой маршрутный лист я сюда уже загрузил, будешь предъявлять пропуск, где попросят, иначе самоизоляция и штраф. Положи так, чтобы не потерять, но далеко не убирай, чтоб не лазить постоянно. Теоретически, в него встроен спутниковый маячок, так что, если потеряешь, можно отследить по транслятору, но леший его знает, как оно работает, так что лучше не рисковать.
Борис невольно замотал головой от такого количества информации, что было моментально замечено полковником.
– Отставить панику! – скомандовал он, – Ты карточки испугался что ли, боец? Приедешь на место – во всём разберёшься, невелика наука. И давай там без выкрутасов, понял? Чтоб мне за тебя не краснеть. Всё-таки пятнадцать лет… Эх, Арсеньев, устал я. Не поверишь – чисто по-человечески устал. Вот вы все думаете, сидим мы себе в своём штабе, ничего не делаем, бумажки перебираем. А мы, между прочим, за вас отвечаем. В этих бумажках – ваши жизни, и не дай Бог мы где-то просчитаемся, не дай Бог что-то упустим – вы же первые и поляжете. Нам, конечно, сказано, что такое хорошо и что такое плохо, Республика нас не оставляет, можно сказать, ни на секунду. Да только, Арсеньев, свою голову на плечах тоже иметь надо. Инструкции инструкциями, но жизнь-то она разная бывает и не всегда она по этим самым инструкциям идёт. Вот мы и сидим, репу чешем, а вы там – на передовой сражаетесь, и все мы делаем одно большое дело, во благо Республики, естественно. А что такое хорошо и что такое плохо – время покажет. Время – оно такое, от него ничего не утаишь. Оно и про меня покажет, и про тебя, и про… всех остальных тоже. Понял?
– Понял, товарищ полковник!
– Да ни черта ты не понял, Арсеньев. Иди уже, не мозоль мне глаза.
– Есть!
– Семью точно не помнишь?
– Никак нет!
