Хронос

Скорбящей матери, знающей, что потеряться в этом городе, еще хуже чем умереть, ведь при смерти хоть тело остается, такая разгрузка для души и нагрузка на свой речевой аппарат, помогли и она почувствовала себя легче. Еще совсем недавно она не могла и помыслить остаться сама в себе, со своими мыслями, а вот уже и облегчение. Ее ничуть не смутило обещание помощи от такого человека, что даже не выходил из здания участка, но от помощи она не отказалась.

– Простите, отче, – вмешался Сэм. – Не сочтите за наглость, но как вы можете помочь, если вы один, а Церковь так мала, количественно, и насколько я знаю, не пользуется никакими средствами… современными? Что вы делаете?

– Наша сила в наших братьях. А братья наши – это почти все население Метрополиса… – он оглянулся на Эсперсонов, – может и не все, но абсолютное большинство. И ведь не могут же все быть настолько заняты суетой этого города, быть слепыми, глухими и немыми к проблемам других, к увиденному глазами души, чтобы не заметить, не услышать, а затем рассказать нам, служителям! Сколько раз такой метод помогал! Тут не в количестве священников дело, а в количестве носителей идеи Церкви.

– Вот это правильно! – похвалил Сэм. – Честно говоря, по вашему виду сразу и не узнал бы, кто вы… Позже догадался.

– Внешний вид не главное, главное – во что одета душа! – заключил благосклонно Мюних. Вся сидящая слева от него братия тут же согласилась с ним. – А ее только одна одежда рядит – добродетель. С ней и спится крепче, и живется легче.

Пока отче Мюних словами успокаивал души страждущих, незаметно отправил описание пропавшего на сервер своей Церкви, находящейся за несколько мегакварталов от этого места. Увидев такое действо, Эсперсоны пришли в возбуждение, и проламывая точным ударом гордость, обратились к священнику.

– Скажите, отче, – начала Герда. Человеческие чувства стали просыпаться в ней и нетерпение взяло верх над дерзостью. – Можно ли и по нашему сыну попытать счастья?

– Можно не спрашивать! И ищут счастья только глупцы и алхимики, мы же действуем наверняка, – ответил Мюних. И достав блокнотик, опустошенный отправкой описаний Хиспа, принялся за составление описания Шерлока. Сконфуженные Эсперсоны отнеслись к заданию сверх строго, отчего язык их высох и они дали описание, больше похожее на портрет, описывая каждое свойство Шерлока и внешний вид с математической точностью и сухостью. В конце концов, получился самый настоящий портрет, взглянув на который, родители Шерлока вздохнули и подтвердив схожесть и желание участвовать, разрешили отправку данных на сервер, теснее прижимаясь друг к другу.

Еще через некоторое время, неизвестно какого исчисления, но кажется довольного длинного, особенно для ожидающих, участок почти опустел. Тут остались лишь работники и те, кому судьба пропавших была действительно близка. Когда стих гомон заявителей и прочих посещающих великолепное здание, наполнявших его и пространство под атриум, началась работа полицейских. Они бегали взад и вперед, натыкаясь на бродящих обеспокоенных людей.

Старик в плаще, привыкший к спартанским условиям, о которых не слышал в этом зале никто, кроме него самого, расстелил свой плащ у стеклянной опоры, ограждающий каждый этаж участка от глубокого атриума, улегся прямо у этого само ограждения, не собираясь покидать здание без получения подпитки в виде хоть каких-либо новостей. Такое безобразие попало в око камер наблюдения, отчего сражу же явились охранники и бесцеремонно растолкав ногами еще не спящего старика, велели ему убираться, ссылаясь на недопустимость такого поведения в общественном месте в котором, как казалось карательные полномочия подвешены прямо в воздухе. Но он отказался и собрав пожитки, сел на стулья и стал дремать уже здесь. Его преданность делу не могла не восхищать, особенно в таком почтенном возрасте.

Когда новые часы в холле показали на вечерний зависимый день, в коридорах и залах участка стало совсем тихо. Совсем недавно приходил измученный работой и усталостью Грин, рассказывая, что работа по поискам началась и что нужно еще подождать. Затем все опять стихло. Люди снова остались в тишине в которой с уверенностью мог чувствовать только их внутренний голос. Как обычно нашептывая бесполезные мерзости, он подстрекал к действиям и манил вперед.

– А ведь это все вы! – вдруг заключила Эмма, не оборачиваясь к «вражеской» паре иностранцев, – вы сманили Хиспа…

– Мы-то тут причем? – возмутился Якобс, поднимая голову с плеча жены также дремавшей, склонив голову.

– Ваш сын – вы и виноваты. Сам Шерлок признался, – слепок и ваше порождение. Вечные бредни в голове, раздутой формулами! Как можно издеваться так над ребенком, калеча раньше времени?

– Спешу напомнить что он сам выбрал свой путь, мы лишь содействуем, – немного отдохнув, Якобс готов был к дискуссии. – Запрещать – это все равно что поощрять, только вопреки своей собственной воле! И не хотелось бы вспоминать всуе, но не от вас сынок тоже сбежал? Потому как, кажется, речи о похищении не было?

От возмущения Эмма привстала и повернулась к обидчику. Однако ее начал успокаивать муж, а Эсперсонов с Митчеллами мирить священник. Этот поистине могучий человек бодрствовал уже долгое время, словно наплевав на повеления новых часов, и смены времен по ним. Ни разу не отлучившись от страдающих пар, он находился подле, и помогал чем мог, утешая.

– Будет вам, успокойтесь, – мирно проговорил Мюних. – Не зазывайте криком беды – почуяв свое, они являются. Они нам ни к чему, пусть лучше пребудут с нами умиротворение и покой, как залог удачного разрешения соединившего нас дела.

Он говорил внятно и зычно, хотя его высохшие тонкие губы почти не шевелились. Это обстоятельство заставляло Якобса к его пущему стыду смотреть в рот святому отцу, высматривая, откуда берутся слова.

«Уж не чревовещает ли он, шельма?» – проснулись бредни от усталости и голода у мистера Эсперсона перед самым началом зависимой ночи. Чертова негасимая ночь! Прогресс прогрессом, но спать то хочется тогда когда часы говорят день, а ночью хоть стихи сочиняй. Нет, определенно нужно все поменять. Возможно, даже обратно.

С каждым движением таблицы времен нового хронометра, отвращение к нему становилось все невыносимей. Каждый проход по дуге отбирал драгоценные мгновения у детей, решившихся на взрослый поступок. Две пары с абсолютно разными мировоззрениями сидели разделенные как стороны на войне святым отцом, самой Фортуне известно как выбравшим такое место. Они посматривали на новые часы кажется совершенно одинаково – с мольбой и надеждой. Но упрямым часам было все равно – им нечего и некого было бояться. За ними стояла новая религия и власть, стояли незримо деньги и большая выгода. Лишь будущего от них не ждал никто. О нем как будто по всеобщему безумию или халатности забыли, пренебрегая. Спесивые люди малодушно не принимали во внимание, что пусть и не все, но некоторая часть его, будущего, зависит от них настоящих и поступков. Как ни странно, но именно времени и не хватало для этого.

Глава IV Яркой ночью

О том какие бывают порты в современном мире. О собаках и тех, кого они едят. О везении и невезении, о приветственных словах в новом мире. А также о свободной и удальной жизни, что привлекает, но не всех.

Шерлок уже, здесь и сейчас, не доставал свои волшебные часы. За пределами города он мог устанавливать свое собственное время, его ход и счисление. Что он прекрасно и делал. Такое дерзкое поведение придавало бодрости и энтузиазма. Город давил авторитетом, наказанием за опоздание на работу, всей силой общества заставляя принимать условия игры. И люди сдавались, становились безропотной толпой под умопомрачительные таблицы времен, с замиранием ожидая сообщений информаторов о том, не принят ли новый Союз в Лигу Народов с новым временем. Со страхом оттого, что в таких случаях к безумно разросшейся табличке приписывались еще зависимые времена новопосвященных народов. Это угнетало, однако ропща, масса съедала и эту кость, проглатывая послушно. Нельзя представить какой был ажиотаж, конечно отрицательный, когда появились предложения ввести независимое время в тех провинциях, где даже по географическим меркам можно было бы ввести отличное счисление и часовые пояса. Но эти страдальцы, получая, будто за грехи все неудобства от нового времени, награждались тумаками еще и от природы, принужденные терпеть, ибо общество в своей массе уже не вынесло бы новых издевательств и вернулось бы к старому времени не иначе как в пожаре революции. А этого нельзя было допустить, чтобы не разрушить уже построенное общество.

Прошло уже довольно много времени, как отпали понятия дня, месяца, года, а ночь и день стали в угоду графику и новым часам. И над всем этим, буквально и метафорически, стояла Евгеника. Монстр, компания конгломерат, сверхгосударство в мире укрупнившихся государств и союзнических метрополий. В довершение ко всему над головами мерцали, напоминая о могуществе этих людей, звезды Кастора и Поллукса, дьявольского изобретения компании, на страхе от которого держались и новое время и махинации на рынках и прочие вольности, допускаемые с попустительства народа и правительств многих союзов и метрополий. Вот уж дурное название, и словно под стать ему, такое же вредное объединение богатых ученых. Впрочем, от ученых там остались лишь рядовые сотрудники, что трудились в огромных лабораториях. Высокие посты и колоссальные кабинеты занимали профессиональные махинаторы и дельцы. Их поведение не могло никем контролироваться, поскольку Евгеника находилась на стыке Союзов, но ни одному из них формально не подчиняясь, присутствуя тем не менее не многих территориях. Вели себя крайне возмутительно и дерзко, действуя без промедления, молниеносно и как обычно смертельно для врагов и конкурентов, меняя всю человеческую реальность как им вздумается.

Теперь же, сидя у бетонной подушки поистине исполинских размеров по площади и массивности, от которой веяло могильным холодом, Шерлок живо размышлял про себя не сомкнув глаз, не в пример Хиспа и Гутты, о том как же все таки здорово быть за городом, где слово «самостоятельный» и «независимый» чуть ли не приобретают реальные лица. Когда стало темнеть, он достал часы с таблицей «утро», но даже не обратив на это внимания, нажимал другие кнопочки. В его часах много функций, помимо «отыскания» времени в громоздких таблицах. Понятие Время стало самым сложным и скучным явлением в жизни людей. Выскакивали циферки, мелькали картинки, проносились воспоминания. Задев за живое, они взболтали душу, достав то, что должно быть похоронено навеки в еще юной душе.

Шерлок спрятал часы и пошел будить соучастников в осуществляемом безумии.

– Чего тебе? – пробурчал Хисп, только-только согревшийся. – Еще видно! Нас же заметят.

– Те кто может нас здесь заметить, видят и в темноте. А наш человеческий глаз радуется свету – поэтому поднимайся сам и поднимай неженку. Пора, – командовал Шерлок, возвращаясь к рюкзаку и складывая в него то, что достали во время ужина. Быстро зашвыривая посуду и переносной нагреватель, остатки пищи, придавив все рукой. Своей возней разбудил Гутту, удобно устроившегося на мягком ковре из травы и с подушкой из камня. На голове у него было две шапки, плюс мягкая повязка, поэтому булыжник показался ему домашней подушкой.

– Что уже? – спросил он, потирая глаза по-ребячески. – Но ведь ночь…

– Видел? – усмехнулся Шерлок обращаясь к другу Хиспу, что еще лежал, вбирая последние минуты отдыха перед очередным препятствием. – Вот что с людьми пропаганда делает.

– Ну а что ему революцию устраивать? Так проще – привык и все! Сам никак не научусь к такому выживанию.

– Но ведь глаза-то, глаза на что даны? – вскрикнул Шерлок. – Слепит солнце – вот вам ночь, клонит в сон – танцуйте. Не согласен – или выньте мой мозг навечно, или что-то надо придумать.

– Но ведь всегда так было. Разве может быть иначе? – встревожено проговорил Гутта, ожидая ответа от Шерлока, очень умного малого как он догадался из его речений.

– Для тебя – всегда, для нас тоже – а вот для прабабушек… очень все по-другому было! Не удивительно, что ты сбежал, поскольку родители у тебя такие болваны, ведь даже к твоим-то годам не рассказали хотя бы на словах…

– Хватит уже! – прервал вдруг их риторический диалог Хисп недовольный подъемом. Попадая на крючок к отдыху, уже нельзя оторваться и человек сделав это, был огорчен и зол. – Лучше обсудить и повторить наш план по проходу этого проклятого места. Тем более, что у нас несмышленыш обзавелся!

– Почему проклятого? – совсем не испугавшись спросил Гутта.

– Не дай бог тебе узнать! – попытался напугать Хисп.

– Нам узнать, – поправил Шерлок, он стоял уже готовый выдвигаться и смотрел с тоской на возню товарищей по походу. Сонные, медлительные, неповоротливые, они сновали тенями по пляжной гальке вперемешку с мягкой серо-бурой землей с вкраплениями травинок. Собирали пожитки, кое-как укладывали их в рюкзаки. Первым справился Гутта, поскольку у него был маленький рюкзак, и побросав внутрь все что был под рукой, он посмеивался, присоединившись к Шерлоку. Закончив со сборами и взвалив на плечи свою тяжелую ношу, Хисп вздохнул и присоединился к группе, что уже стояла возле дырявого забора взобравшись по отвесному земляному рву вверх и влево, изрядно испачкавшись. Но на темных одеждах не было видно следов, лишь приставшие травинки показывали места загрязненности.

Выстроившись нестройной, как по росту, так и по иным критериям, троицей, путешественники замерли, взирая на колоссальную площадку порта, что простиралась до самого горизонта, где ее границы укрывал туман и предел зрения.

Справа поднималась толстой ногой башня радара, оканчиваясь в неизмеримой высоте куполом головы, под которым прятался мозг – сверхмощный излучатель, от долгого пребывания под которым могли начаться головные боли. Серая нога его уходила конусом в небеса, теряясь в тумане. Но все же очертания были хорошо видны. Шерлок достал часы и перевел их в режим приема радиосигналов, после чего услышал шепот и говор маяка-радара. Он то хлюпал периодично, то пищал и шипел в известном ему одному ритме, потом два раза низко ухнул и начал повторять все дивные звуки заново. Гутта нагнулся к волшебным часам Шерлока и с удовольствием их рассматривал, и его нисколько не задели звуки, но сам вид дорогой игрушки. Созерцание было недолгим – Шерлок спрятал их и посмотрел вперед, не решаясь сделать первый шаг на территорию опасного места. Гутта и Хисп последовали его примеру, уставившись перед собой. Сколько ни всматривались они, насмотреться и насладившись охватить мыслью размеры этого места, нельзя было.

Они стояли на самом краю порта, его причальной части, а сама площадка уходила далеко вглубь суши, вправо, там где за бетонным забором скрывали его истинные размеры пространство и туман. Впереди перед ними было лишь гладкая как стол площадка, иногда прерываемая быстрорастущими ввысь ногами кранов и телами грузовых самоходных сферических контейнеров. Вершины кранов не были видны из-за клубов тумана, струящегося в виде неспокойных облачков, извиваясь даже на легком ветру.

– Пойдем по краю… – заключил Шерлок и смело ступил на территорию порта за забор. За ним последовали не без вздохов остальные. Но не сделав и двадцати шагов, Гутта чуть не угодил в первую ловушку. Ступая неосторожно, смотря вверх, ища верхушки кранов, расставленных в шахматном порядке далеко друг от друга, он едва не провалился в какую-то канаву. И если бы он сам не был таким маленьким, и Хисп не удержал за воротник, затрещавший от нагрузки, то нога в эту канаву точно провалилась бы. Гутта выругался и посмотрел вниз, чтобы смотря на звезды, не упасть в колодец.

Окаймленная гладким металлом, неширокая, в двадцать пять дюймов шириной канава, была заполнена какой-то маслянистой жидкостью, отчего узнать ее глубину не представлялось возможным. Она тянулась наискосок, по диагонали. Гутта провел взглядом вдаль, увидев, что точно такая же канава пересекает первую под прямым углом. Затем еще одну, и еще. Охнув, он заметил, что вся площадка порта расчерчена такими пересекающимися канавами, отчего на поверхности образовался рисунок наподобие многочисленных ромбов со стороной в 75 футов, блестящих железными краями канав. Сверху это все наверно красиво смотрелось. Хотя делалось вовсе не для красоты. Ибо смотреть на нее некому было, – порт абсолютно автоматизирован и живых созерцателей, способных внимать приятную и совершенную геометризацию, здесь не было.

Стараясь обходить эти канавы, Шерлок сворачивал все левее, приближаясь к кромке моря, где начинались причальные пирсы. Вот уже послышалось тяжелое плюханье чрезвычайно загрязненных припортовых вод о сковавшие их железобетонные пристани, и неприятный химический запах мазута, других порождений человечества. Достигнув края, путники пошли строго параллельно краю причала.

– Теперь долго идти, – сказал тихо Шерлок, как будто настало время говорить, но делать это следовало осторожно. – Зато после этого места дорога пряма и быстра, и даже не без удовольствия – ведь начнется дикая природа. Птички, животные, и прочее… Если оно, это все, конечно выжило.

– А что это за ямы? – поспешил спросить Гутта, про одну из тех ловушек, что он едва не попался на пороге порта.

– Разве не ясно? – ответил Хисп. – Это направляющие.

– Что такое направляющие? – не отставал Гутта. Ему было скучно и он прогонял скуку ветром изо рта.

– Это такой путь, – пояснил не без раздражения Шерлок, и предупредив очередной вопрос, досказал сам. – Путь для охранников… этого места: так называемых «собак». А в борозде плещется смазочная жидкость. К тому же ядовитая, это на тот случай, если кому-нибудь вздумается уберечься от охранников спрыгнув туда.

– Собак? – восхищенно спросил Гутта.

– Это мы их так называем. Как они называются в техническом руководстве создавших их безумных разработчиков, – понятия не имею, и если честно, не желаю. Главное что, как ты видишь, их сеть опутывает всю территорию и спрятаться тут негде! Вот это меня волнует…

Он не договорил как из тумана выплыла для обозрения сфера контейнера. Он был так огромен, как дом в несколько этажей, что путники невольно замерли на некоторое время, чтобы осмотреть его. Испещренный царапинами и вмятинами корпус грузового контейнера, покоился ровно в центре одного из ромбов, образованным пересечениями направляющих. На поверхности были нанесены различительные знаки и мелкие борозды для придания сцепки с поверхностью, по которой он катался, а также для закрепления в трюмах корабля. Издали он выглядел ровным и почти гладким, вблизи же выдавал все свои подвиги и возраст собственными боками. Насмотревшись, двинулись дальше. Вслед своему поработавшему во славу обмена товаров между нациями компаньону, по мере движения выплывали из тумана и другие контейнеры, нагроможденные тут в изрядном количестве. Слева, у пирса стоял небольшой черный корабль, темный и нагоняющий еще большую тьму тенью своего острого, длинного носа. Изогнутый корпус лишен иллюминаторов и окон, как было раньше, когда на кораблях служили люди. Корабль был монолитен. Все контейнеры, встреченные недавно путниками, были добыты из его чрева и теперь ожидая загрузки, он покоился.

Прошли и это место, а площадка все не кончалась, тая в тумане позади и выплывая из него спереди. Подвижные сферы остались позади, – их поглотил густой, но мягкий туман и расстояние, на которое путешественники отошли от них. Вот показалась странная штука. Подошли ближе к ней.

Ровная поверхность разгрузочной площадки вдруг вспучилась вверх, и приняв причудливые формы, изогнулась, образовав полукруглый паз, выемкой к открытому морю. Подойдя еще ближе, единственные люди в этом оставленном мире материальных ценностей, почувствовали размеры и подняли головы к небу. На высоте четырех этажей находилась вершина причудливой конструкции.

– Магнитный якорь, – обыденно проговорил Шерлок, зевнув. Его настроение не разделили Хисп и Гутта, долго всматривавшиеся в изуродовавшее поверхность идеально ровной площадки строение. Шерлок сверился с часами, в которых он теперь использовал компас, а не непосредственно указатель времени: в аспекте времени он полагался больше на свои глаза, чем на прибор, обманывающий чувства. Гутта и Хисп любовались исполинским размерами якоря, обходя его со всех сторон. Тишина и полное бездействие порта отрицательно сказалось на всех, кроме Шерлока. Его беспокойный мозг не мог успокоиться даже во вселенской тишине космоса. Поэтому подозрительная тишина опасного места не могла привести его к абсолютной расслабленности и невнимательности, но заметив такие симптомы у спутников, поспешил их подогнать и напомнить о главном. Не успел он закончить свои речи, что смело можно было записывать в новые яркие примеры риторики, как послышался высокочастотный гул, тихий, но явно слышимый, нараставший и больно давивший по ушам.

– Все, дождались… – горько произнес Шерлок, удаляясь и увлекая за собой путников. – Бежим, – это свистят двигатели корабля, сейчас он пришвартуется и эти исполины оживут.

Вдруг резко начало темнеть, отчего даже туман стал казаться вовсе непрозрачным. Люди остановились, замерев от такого чуда.

– Что, уже ночь? – вскрикнул по-старинному Хисп.

– Так быстро? – возмутился Гутта невозможностью такого действа. – Шерлок, взгляни на часы…

– Причем здесь часы, – отрезал тот, пытаясь усилием воли убрать из головы зуд издаваемый двигателями приближающегося корабля.

– Не иначе трансокеанский, – в голове аж свистит! – вскрикнул Хисп, думая что его не слышат путники из-за невыносимого писка. Но это было не так, и Гутта, испугавшись, поспешил предупредить его не привлекать внимания шумом.

– Здесь никого нет, – горько ответил Шерлок, держась за голову. – Ни в порту, ни на кораблях. Так что, сколько не кричи – никто не услышит. Те же, кто может «услышать», пользуются отнюдь не ушами! Забыли?

Вдруг все стихло и стали слышны биения сердца и будто голоса раздались где-то там, под черепом. Тем временем, ночь материализовалась и стала надвигаться перевернутым конусом на перепуганных людей. Сначала она показалась высоко вверху, острым носом наплывая прямо на них, затем, покрыв их полностью, она стала приближаться косым ножом гильотины и причалу. Чуть позже показалась и все тело огромного корабля. Черные борта его расширялись к вверху, внизу он был тонкой формы. Над широкой палубой, возвышались надстройки без единого окошка. Огромный шар венчал его надстройку. Это был брат портового радара, приведший свой корабль по зову родственника, что располагался на суше. В голове вновь зазвучали призраки голосов: радар порта начал коммуникацию с радаром корабля.

Земля содрогнулась и волна колебаний земли и бетона отдавшая неприятным зудом и чесоткой проникла во все концы человеческих организмов: корабль пришвартовался, пойманный в магнитный захват. Люди стояли в темноте, накрытые рукотворной глыбой, затмившей свет своими размерами. Сдвинутся они не могли, прикованные к величию видения. Первым пришел в чувство тот, кому положено было это сделать – Шерлок, растолкав зазевавшихся друзей, поспешил прочь. Они повиновались и поспешили выйти из-под носа корабля.

– Ближе к краю, ближе, – призывал Шерлок спутников, шагая быстрым шагом по самой кромке причала, где их не могли застигнуть и раздавить послушные работники порта. Тут их глаза начали слезилиться, а нос чихать от зловонных испарений припортовых вод, начиненных остатками топлива, промывочными отходами двигателей, и еще одним специальным раствором, которому в народе дали циничное название «Хранитель нации». Этот эликсир погубил окончательно всю прибрежную акваторию и флору с фауной. Впрочем, здесь никого не было и не могло быть, кораблям же все эти диковинные изобретения не могли причинить вреда, а на морских обитателей всем было просто наплевать.

Люди бодро топали, но выйти из-под тени корабля удалось не сразу. В темноте катились бесшумно, двигаясь к цели призраками, круглые самоходные пустые контейнеры, стекаясь со всех концов необъятной площадки, – многое привез корабль и следовало облегчить его; их опасное приближение можно было распознать только по треску грязи и ломающихся разных мелочей под их круглыми тяжелыми телами. Путешественники, бредущие гуськом по краю, задыхающиеся от запахов моря и напуганные образовавшимся тихим хаосом беспорядочного движения, поникли духом. Вверху, в темном тумане, находящемся всецело во власти тени от корабля, бренчали туго натянутые цепи кранов, рвущихся пощекотать, облегчить внутренности корабля-гостя, стрелы их разгоняли клубы облаков тумана, гнали их прочь. А контейнеры все катили и катили, скапливаясь как в живой очереди, сталкиваясь иногда с протяжным металлическим гулом троекратно умножавшемся эхом.

Звуков было немного и то лишь говорили они шепотом эха, перекликаясь в туманной темноте. Было страшно и жутко от такой рассчитанной хладнокровности, безжизненности и тишины, в которой пряталось так много тихих отзвуков и шепота металла. Живые, истинно живые существа всеми доступными им силами стремились покинуть место, куда как показалось, стекался весь порт, и где сосредоточилась необычайная активность механизмов. Они задыхались и тратили много сил.