Журнал «Парус» №92, 2025 г.

Не сможет рыба тихо стариться

С капризным чудищем любви.

Но смяты оба страстью хрупкою,

Не понимая ни аза…

Плыву я мимо в маске с трубкою

И солоны мои глаза.

Под белой яхтой

Беззлобно труня над моей сединой,

Бог моря послал приключенье:

Под белую яхту зеленой волной

Меня заносило теченье.

И винт под кормою вращался гребной,

Я видел: всё ближе темнел он…

И тут меня к борту швырнуло волной!

И взвыл я, зеленый на белом.

Схватившись рукою за мокрый канат,

Я буркнул обидчиво: «Ишь ты,

Всё шуточки шутишь… А впрочем, я рад,

Что вновь надо мною трунишь ты.

Ведь в семьдесят лет от гребного винта

Погибнуть средь Красного моря —

Не так уж и плохо. Не смерть, а мечта!»

И море молчало, не споря.

Забрался на борт я, и снова года

Поплыли, томя скукотою…

Быть может, слегка перегнул я тогда,

Назвав эту гибель мечтою?

А впрочем, и ныне всё кажется мне,

Что нет тут особого горя —

Под белою яхтой в зеленой волне

Погибнуть средь Красного моря.

Созерцание вечернего самолёта

Ты летишь высоко и мигаешь огнями,

Свой рокочущий гром обгоняя в пути…

Что-то общее, видимо, есть между нами,

Хоть металла во мне днем с огнем не найти.

Я как ты – высоко. Я огнями мигаю,

Чтобы с разных сторон меня видели тут

Все, кто в дальнюю даль по небесному краю

Громогласно летят, выверяя маршрут.

И с далекой земли за огнями моими

Тоже кто-то следит. И рокочущий гром,

Вдаль несущий мое серебристое имя,

Я давно обогнал на маршруте своем.

Я лечу высоко. Но на рейсе обратном

Ты меня не увидишь. И кто ж виноват?

Что могу я поделать, мой милый соратник,

Если прямо по курсу пылает закат?

Путь начертан не нами. И хоть ты разбейся,

Но его не изменишь. Блестя серебром,

Ты летишь по маршруту вечернего рейса,

Путь держа на незримый свой аэродром.

Ты летишь в тишине, свои думы нацеля

На закат, что уходит, горя и знобя.

…Далеко на земле, на веранде отеля

Кто-то с чашечкой кофе глядит на тебя.

В день вылета

Розовеют перья облаков

И плывут к неведомой отчизне…

Снова утро. Город меж песков

Снова пробуждается для жизни.

Вот уже летит под небеса

Вдохновенный голос с минарета

И уже бросаются в глаза

Все цвета синайского рассвета.

Час-другой – и тысячи гостей

Нехотя поднимутся с постелей,

Разбудив зевающих детей,

Вылезут на солнце из отелей

И поедут к морю… Но примкнуть

Не смогу к ним, заспанным, теперь я.

Нынче вместе с вами в дальний путь

Полечу я, розовые перья…

Николай РОДИОНОВ. Ключи, чтоб солнцу отворить ворота

Лепили жизнь мою

Лепили жизнь мою из снега,

Из грязи, глины и песка.

Ненужная, она бесследно

Исчезнет. Ведь никто искать

Не станет этакое чудо,

Смотреть на несуразный след.

Ужасно всё, но почему-то

Желания исчезнуть нет.

2.03.21

Красивые узоры

Красивый, тихий падает узор

И тут же тает, превращаясь в каплю.

Её ли слышу ранним утром звон,

На сон, ещё не вечный мой, атаку?

Спасибо ей за пробужденье здесь,

В краю родном, мечтами окрылённом.

Напоминая: времени в обрез, —

С укором смотрит солнце с небосклона.

Ну что ж, встаю, спешу помочь ему

Снег растопить, весну достойно встретить.

Но вот зачем, я всё же не пойму,

Терять узор – красивейший на свете.

Он мне напоминает детских лет

Невероятно яркие узоры:

Там ветерок, за мной влетая вслед,

Качает занавески и подзоры.

5.03.21

Металлический звук

Механический звук – за волною волна

Из компьютера в мозг залетает, тревожа.

Боже, там, где была перспектива видна,

Этот звук, этот шум металлический ожил.

Угнетает, мешает подумать о том,

Как мне жить на земле, что недужному делать.

Этот шум нарастает во мне, будто стон,

Исходящий из рыхлого, слабого тела.

Ну уж нет! – я не стану стонать, я смогу

Укрепить свои мышцы и вновь устремиться

В даль, что всё ещё тонет в снегу,

В высь, где снова себя я почувствую птицей.

Пусть попробует там металлический звук

Помешать мне мечтать, жизнью вновь наслаждаться!

Убегу, улечу, растрясу свой недуг,

Вместе с ним сброшу где-нибудь лет этак двадцать.

Сбросить можно и больше, пустых и немых,

Да и тех, что наполнены липкою грязью.

Понимаю: судьба не щадит горемык,

Не умеющих жить, не взлетавших ни разу.

7.03.21

* * *

Мостовая присыпана снегом,

Бело-серый безжизненный вид

Превосходно сливается с небом,

И – с душою моей норовит.

Не хочу. Говорю – бесполезно:

Холод снега и льда, серых стен

Дарит мне мглой прикрытая бездна,

Никогда не считаясь ни с кем.

Скучно жить, и ставится жутко

В нашем мире (он наш иль не наш?),

Но, проехав внезапно, маршрутка

Оживила меня и пейзаж.

На маршрутке цветная реклама,

А за стеклами – лица людей.

Значит, я начертал слишком рано

Мрачный вид этих мартовских дней.

13.03.21

Бездна шлёт мне сигнал

Бездна шлёт ужасающий всякого монстра сигнал.

Он летит постоянно, пульсирует как бы бесшумно.

Ну, конечно, и я бы об этом сигнале не знал,

Если б сердце моё что-то тяжкое не всколыхнуло.

Если б тёмные волны в моих не возникли глазах,

Всё пронзая – и череп, и мозг без конца, непрерывно.

Промолчать бы, наверное, надо, но вот ведь – сказал,

Я уверен, что это сигнал, а не просто нейтрино.

Бездна шлёт нам сигнал? или тот, кто за нею стоит,

Кто её создавал или носит – как будто утробу?

Вряд ли может поведать хотя бы один манускрипт,

И, уверен, сейчас бесполезно расспрашивать Глобу.

Он, быть может, узнает, как все мы, когда-то потом,

Что откуда берётся, какая в том необходимость.

Почему в этом мире, таинственной тьмой залитом,

Нам иллюзиями да догадками жить приходилось?

14.03.21

Плазмоиды

Плазмоиды – былинные драконы

Плодиться снова стали на Земле.

Повсюду эти ядерные клоны

Летают над планетой, всё смелей.

На полюсах и в кратерах вулканов

Вобрав в себя энергии запас,

Они сияют, собираясь в кланы,

Тем самым настораживая нас.

А тех, кто к ним приблизиться пытался,

Сожгли ещё не познанным огнём.

Игра с огнём, не правда ли, опасна…

Зачем же мы планету топим в нём?

Зачем взрываем атомные бомбы,

Озоновый зачем дырявим щит?

Плазмоиды влетают и микробы,

И жизнь землян уже по швам трещит.

Зачем, глупцы, пытаемся иные

Планеты обживать? – придёт беда:

Космический огонь на Землю хлынет,

Настанет время Страшного суда.

15.03.21

* * *

На заросшем бурьяном

Стародавнем кладбище

Кто-то рыскает рьяно,

Но не знает, что ищет.

Не свою ли могилу

Вспомнил чёрный паломник?

А что с прошлым роднило,

Он, конечно, не помнит.

Тень почти незаметна

В этом времени позднем,

Натыкается с ветром

На кресты и на звёзды.

Врёт бурьян седовласый,

Шепелявит о чём-то,

Оставаясь во власти

Хитроумного чёрта.

17.03.21

Неможется

И днём неможется и тянет подремать,

Когда, топчась по снежным перемётам,

Не может отыскать плаксивый март

Ключи, чтоб солнцу отворить ворота.

Обличье бело-серое, и зов

Сквозь еле различаемые звуки

Среди беспомощных, оплавленных снегов

Что, право, могут вызвать, кроме скуки?

Но зов летит – и мой – под облака,

И бьётся там, пытается пробиться —

Напрасно: всё позволено пока

Скупым воспоминаниям и птицам.

И можно не надеяться, что луч

Не менее сонливого светила

Растопит снег и сон, прокравшись между туч,

И кончится, что длится, но постыло.

18.03.21

Из ничего

Вот и снова получается

Кое-что из ничего.

Без наставников, начальства

Всё былое учтено.

Может, новый мир получится

Из моих невнятных слов?

Или всё же смерть-разлучница

Слов моих услышит зов?

Их упрячет под столешницу

На грядущие сто лет.

Ну а если не поместятся,

Из листов нарежет лент.

Или просто, как и принято

С незапамятных времён,

Всё, что есть, дождётся вылета

Пеплом, дымом и огнём.

И зачем же, мысль-печальница,

Ты былому бьёшь челом?..

Вот ведь – снова получается

Кое-что из ничего.

19.03.21

О главном

То ли медленно время, то ли быстро течёт,

Просьбам нашим не внемля, не беря их в расчёт.

То ли нет его вовсе – навыдумывали.

А теперь что-то просим, видя гибель вдали.

Ни возврата не будет, ни движения вспять.

Не воскреснуть Иуде, наших душ не распять.

Всё прошло – и паденья завершается срок.

Просыпается, рдея с новой силой восток.

Время длится и длится, и неведомо нам,

В час который светлица будет слишком темна.

Веселятся злодеи, веря в свой идеал,

Что на самом-то деле только тьму оттенял.

Среди шума и гама приподнявшись едва,

Забывают о главном – Бога не предавать.

24.03.21

О несбыточном

Может, кажется, что вселенная —

Это вечное царство тьмы

И напрасно в ней о спасении

Непрестанно мечтаем мы.

Тьма и холод кругом, да безлюдье

Всюду, кроме одной Земли.

Не бывало нас здесь и не будет,

Языком бы что ни мели.

Всё мечтаем, всё – о несбыточном.

А что сами-то здесь создаём?

Утром солнце тьму раздробит лучом —

Мы отыщем её и днём.

В соответствии с чёрной сущностью

Будем действовать, будем жить,

Ради личного всемогущества

Разливая потоки лжи.

Ослабев вконец, о спасении

Вспомним, словно случайно, мы.

Нет, не кажется, что вселенная —

Это вечное царство тьмы.

25.03.21

К истокам

Я много раз гулял по улицам Москвы.

Как можно их забыть – красивые такие!

А позже посетил – сам Бог благословил —

Санкт-Петербург, и Новгород, и Киев.

И множество других прекрасных городов

Встречалось мне в пути, земном моём, нелёгком,

Но возвращался я всегда к себе в Ростов,

К себе, к своим возлюбленным истокам.

Пусть часто здесь грущу по городам иным,

Вновь вспоминаю их, в затворничестве маясь.

Нет, впечатленья те, что были мне даны,

Не гнут к земле, а украшают старость.

Представить не могу, как мог бы я сейчас

Пружинистым шажком – с Манежной на Тверскую

В «Московское» кафе и в плен девичьих глаз,

В тот вечный, по которому тоскую.

26.03.21

Ростов Великий

17.05.2023.

Кристина ДЕНИСЕНКО. «Я сотку тебе свет…»

Мой край

Никаких «Прощай», мой разбитый в твердь огневой рубеж.

И без окон дом, и без дома дверь – всё в тумане беж.

В световых лучах православный храм с золотым крестом…

Колокольный звон беспокойных гамм… Ты и я фантом.

Отгремели в нас ураганы зла в неизбежный час.

Отгремела ночь – тишина легла белым снегом в грязь.

Не слышны шаги, я иду и нет – я лечу как стриж

Над сырой золой, сорванных в кювет, обгоревших крыш.

Порастут травой кирпичи, стекло, чернота руин…

Мой разбитый в хлам, белым набело расцветёт жасмин.

Будет ясный день, будет ясной ночь, будет цвет кружить,

И в твоих полях золотым зерном корни пустит жизнь.

С чистого листа, с фермерских широт ты начнёшь расти!

Над тобой рассвет новый день зажжёт с божьей высоты.

Пусть же смоет дождь черноту и смрад с каменных равнин…

Чтоб построить дом, посадить здесь сад, чтоб играл в нём сын.

Не в войну, а в мяч! По росе босым! И с нас хватит войн.

Всё пройдёт, мой край, словно с яблонь дым, всё пройдёт как сон.

Не прощусь с тобой, как бы ни был плох и потрёпан в пыль.

Здесь моя земля! Здесь родной порог и в слезах ковыль.

Свет очей моих…

Свет очей моих, что мне оттепель,

если сердце сильней колотится,

если руки теплы и скованы

поцелуями мягких губ?

Что зима мне, что снег в проталинах?

Я устала Тебя вымаливать

всякий миг, всякий час от сумерек

до потёмок, и не могу

отпустить, отойти, опомниться —

Ты мой сон и моя бессонница,

Ты мой дом и чужая улица

лунных яблонь и райских птиц.

Я Тобой, будто небо звёздами,

зажигаюсь и жаром пользуюсь

так невинно и так осознанно,

что попробуй не отзовись

на аккорды капели медленной,

и нечаянно, и намеренно

спровоцируй меня на лирику

с водопадом ванильных строк…

Выдох, вдох, и опять симфония,

а глаза до того бездонные,

что тонуть и тонуть в них хочется

вдоль сомнений и поперёк.

Наизусть ночь читает истины —

я от ласки Твоей зависима.

Что мне оттепель, что метелица,

если Ты – свет моих очей?

Если Ты – всё моё до чёртиков,

если я без Тебя как чёрствая,

и тоска по Твоим объятиям

чёрной ветоши туч мрачней.

Лирики вьюнок

Оттепель была не белей, чем вальс,

не белей, чем стих,

и дождливый март то ли седовлас,

то ли колдовских

не приемлет чар, не приемлет нот,

и окутан тьмой…

Горечью обид кофе губы жжёт

в комнате пустой.

Тикают часы так же, как вчера —

монотонный блюз,

если Бог – любовь, если жизнь – игра,

я не удержусь,

окунусь в этюд, окунусь в туман,

в пригоршни Христа…

Серая печаль, на корню завянь,

дежавю спустя.

Лишние слова витым полотном

заслоняют ночь.

Чем пятно луны в смерче временном

может мне помочь?

Сыро до костей. Шорохи дождя

за окном тихи.

Пеплом прежних чувств пали на алтарь

чёрные стихи.

Замуж звал один, а потом другой

соискатель грёз.

Я же в браке с тем, что моей рукой

в ямбах разлилось.

Лирики вьюнок строфами цветёт

мраку напоказ…

Под моим окном бьёт копытом лёд

мартовский Пегас.

Межсезонье

Не осень. Межсезонье прорастает из тоски

И требует внимания к бессолнечному небу,

И где бы в ноябре туманном робкий след твой не был,

Я слышу в ворохе листвы знакомые шаги.

Привет… Оберегаемый дождями вздрогнул сквер.

На мокрых фонарях пропитан серый глянец грустью.

И поделилась бы с тобой своей печалью, Хьюстон,

Но неделимой нотой блюз разлуки льётся вверх.

Под траурным зонтом старуха кормит голубей.

За кружевными шторами из синих ягод тёрна

Колючим снегом за живое каждый голубь тронут,

А я не снегом, а ладонью бережной твоей.

И не зима, не осень мимолётным взглядом в высь

Толкает в лужи, в чьей нелепой власти целый город…

И снег, как тысячи дождей назад, о прошлом вторит,

А я с тобой хочу по лужам в никуда пройтись.

Словами тают хлопья в межсезонный час пути,

И ты почти со мной идёшь по городскому скверу,

Как белый снег, как много снега в полумраке сером,

И так же таешь, не успев дослушать до «прости».

Ты только мне скажи

В ненастный вечер с грустью неземной

Ты зябнешь босоногими дождями

В асфальтовых воронках, и в окно

То постучишь, то краем глаз заглянешь,

Особая, печальная до слёз,

И льётся блюз каскадами печали.

А я молюсь на золото берёз

О том, чтоб спящий мир в ветвях качали.

Меня услышь сквозь хриплый крик совы,

Рассерженной на слякоть и туманы.

И пусть мои прошенья не новы,

Тебя просить о мире не устану.

Оденься в платье цвета «рыжий лес»,

Не прячь глаза Мадонны за вуалью,

И мы с тобой станцуем полонез

В краю, где порох воробьи клевали.

А хочешь, пустимся с тобой в фокстрот,

И растанцуем ночь безлюдных улиц…

Ты только мне скажи, что оживёт

И сад, и дом, и город, где столкнулись

Добро со злом, а может быть, беда

Не по лесу ходила, а по людям…

Ах, осень, осень, если б я могла,

Я просто б огласила мир повсюду.

Выстой

Здесь закат над полями духмяный.

Здесь полынью горчит горизонт.

Здесь художник, в стихийной сутане,

Будто пишет мой красочный сон

Золотистым лучом сквозь молитвы,

Золотистым лучом сквозь войну, —

Просто мир, просто даль, просто «Выстой»,

И я сердцем в надеждах тону.

С терриконов спускаются трели,

С колокольни – обрывистый звон.

Милый загород точно свирельным

Волшебством допьяна опоён.

Степь донецкая вспыхнула гладью,

Ковылями натянутых струн.

И на танки в окопах не глядя,

Я в тебе окунуться иду.

Растворяюсь душой без остатка

В благодати некошеных трав.

Я в объятиях солнечно-сладких

От всех бед и страстей спасена.

Золотистым лучом сквозь молитвы,

Сквозь ветра, что привычно скорбят.

Просто мир, просто даль, просто «Выстой» …

Я стихами рисую тебя.

Свет

Я сотку тебе свет, мой друг.

Без станка и волшебной пряжи.

Из обыденных слов сотку.

Такой лёгкий, как пух лебяжий.

В нём запахнет весной миндаль.

В нём снегами сойдёт опасность.

Я последнее б отдала,

Лишь бы ты не грустил напрасно.

Я добавлю к той чистоте

Межсезонного неба омут,

Лик сикстинской мадонны, крест,

Чтобы горем ты не был тронут.

Колокольчиков синих звон

И альпийской лаванды шёпот

Я вкраплю, как святой огонь,

В полотна невесомость, чтобы

Ты услышал, как дышит степь,

Как орех молодеет грецкий,

Как умеет о светлом петь

Тишина обожжённым сердцем.

Я бы солгала

Золотой туман просочился в дом

сквозь полотна штор.

Разбудил герань в естестве живом

и печаль утёр

на ресницах в цвет пожелтевших книг,

пожелтевших трав.

Прикоснулся мест, где луна болит,

пустоту познав.

Молчаливый друг протянул мне в дар

облака в огнях.

Солнечную соль планов на вчера,

на весну, на май…

Свёрток белых зим, пролетевших птиц,

октябрей, путей…

Я ещё могу, может быть, спастись,

а быть может, нет.

Завтра будет день. Без меня, со мной…

В россыпи лучей.

Кто-нибудь другой всей своей душой

будет в нём стареть.

Постигать азы стихотворных троп,

стихотворных мук.

С пригоршни Христа воздух пить взахлёб

и молиться вслух.

Кто-нибудь другой соберёт из звёзд

бусы на снегу.

А сейчас туман пропитал насквозь

всё, что берегу…

Мемуаров – стог, кот наплакал – сил,

жизни полкило…

Я бы солгала, если б ты спросил,

всё ли хорошо.

Багряный горизонт

Возьми меня, воскресшую, за ворот

и в тёмное бездумье утащи.

Мэри Рид

Бетонные дома лежат холмами

разбитых судеб братьев и сестёр.

Стихает вьюга плачем Ярославы,

и вдовий лик мерещится в немой,

пустынной и крамольной панораме,

меняющей рубеж, передовой…

Идёт война, и с неба свет багряный

течёт на снег, как убиенных кровь.

Здесь был мой дом, беседка, пчёлы, груши.

Всё стёрто пламенем с холста земли.

Никто не воспретил огню разрушить

и церковь, где несчастных исцелить

могло бы время, битое на части…

В минуте шестьдесят секунд беды.

За пазухой я горе камнем прячу.

Я не могу былое отпустить.

Любовь моя покоится в подвале,

отпетая ветрами, без креста.

Я душу верить в чудо заставляла

и тысячу свечей в мольбах сожгла.

Мой прежний дом – блиндаж, траншея, бункер.

Мой прежний город – холод катакомб.

Мой регион делили, и он рухнул.

Мой прежний мир подавлен целиком.

Мне память довоенных вёсен гложет

сознание аккордами тоски

о том родном, что мне всего дороже,

о том, что отнято не по-людски.

Багряный горизонт, рукой суровой

над пустошью удерживая щит,

возьми меня, воскресшую, за ворот

и в тёмное бездумье утащи.

Пальто

Всю жизнь она хранила старое пальто.

Двубортное, с глухим воротником в ворсинках.

В нём из фашистского концлагеря Федот

от пьяных немцев убежал в потёмках зимних…

Без пары жёлтых пуговиц и без погон.

В карманах что ни год, то сухоцвет полыни.

И молью потому не тронуто оно,

что офицерский дух живёт в нём и поныне.

Давно не хожен дедом сиротливый двор

до перекошенной калитки и обратно.

Но дед повсюду. Дед годам наперекор

не позабыт, и ночью курит на веранде.

Его мундштук из грецкого ореха цел.

Застывшая смола черна, как боль потери.

Он против воли в сорок первом повзрослел,

когда ладони матери закоченели.

Раздетой немцем и оставленной в метель

молиться Богу посиневшими губами…

И долгие пять лет Федот убить хотел

того, кто дал приказ уничтожать и грабить.

Дед постоял за Родину. Он гнал врага.

Туда, где билось окровавленное солнце

о запад, о верхушки сосен, и близка

была Победа над фашизмом смертоносным.

Дед был в плену. Он был от смерти в двух шагах.

Он лихорадил справедливостью и миром.

И бабушку носил, как фею, на руках…

И потому она всю жизнь пальто хранила.

Кают-компания

Предисловие

Рубрика «Кают-компания»

Тема: «Пожелание современному писателю»

«Описывай, не мудрствуя лукаво

Всё то, чему свидетель в жизни будешь»

(А.С. Пушкин. Борис Годунов)

Дорогие авторы!

Сегодня мы собрались в тесном писательском кругу, чтобы высказать заветные (или накипевшие) мысли человеку, взявшемуся за перо – современному, прозаику, поэту, критику – «названному» собрату, рождённому с нами «под одинаковой звездой». И у каждого присутствующего появится возможность узнать, какие чаяния на душе друг у друга, какие ожидания и мечты хотелось бы предпослать рождению книги.

Идея собрать в «кают-компании» маститых и молодых, умудрённых, искушённых и только формирующих свои предпочтения, думается, оживит и окрылит наш замысел, а разнообразный формат пожеланий – в виде эпистолярий, чётких инструкций, художественных эссе или публицистических выпадов позволит максимально полно отразить индивидуальность, искренность и глубину каждого послания.

Выражаем надежду, что на нашем почтенном собрании состоится и прозвучит подлинный Диалог, а «святая наука» – «услышать друг друга», в обход строго-просчитанной рецептуры создания текста, который был бы насущен и интересен каждому, вырвется из предустановленной формулы на свободу и объявит свои «правила».

Закрутившиеся в этой атмосфере смыслы сложатся в ритмы бытия, непринуждённо оживающие в строках, и в такт с биением чутких писательских сердец в приоткрытую каютную дверь-купе «сияющий ветерок» вдохновения бросит щедрую горсть новых сочинений – тех, которых мы так долго ждали друг от друга.

Ирина Калус

Ирина КАЛУС

Я хочу, чтобы писатель повёл меня в таинственный сад своих сочинений – в чудесное внутреннее пространство, алхимически созданное в самой глубине сердца.

Прекрасен этот сад, когда вложено в него много настоящего, много самого себя и цветёт то неуловимое, что не лежит на поверхности, а всегда ускользает, влекомое ветром времён.