Сказание от Сатаны

Александр с любопытством посмотрел на Витторио:

– А какие древние документы?

Тот, не глядя в глаза Саше, ответил:

– Еще ребенком я видел их мельком. Бабушка сказала, что они очень старые. И много людей хотели бы их иметь. Что если бы она пожелала, то получила за них большие деньги. Но смысл ее жизни вовсе не в деньгах, а в сохранении человеческого Духа. Она еще что-то говорила, да я не запомнил. А о документах только то вспоминаю, что один – в виде старинной пергаментной книги, написанной на «окситане» – старолангедокском языке. На нем говорили когда-то на Юге Франции. Твой дядя, Анатолий Иванович, был прекрасным знатоком этого старинного языка. А два других – в деревянных шкатулках, в виде свитков, тоже пергаментных. Один, кажется, на греческом, древнем, разумеется. Другой на латинском. Мне сказали, что теперь все вещи профессора у тебя. А ты их не видел?

– Да я… – Саша готов уже был рассказать, но цепкий, совсем трезвый взгляд Витторио заставил мгновенно изменить тональность разговора. – Я еще не полностью разобрал вещи и записи Анатолия Ивановича.

Витторио недоверчиво посмотрел на Сашу:

– Но уже больше месяца прошло после его смерти…

– Да мне не до этого было. Сам понимаешь. Похороны. Вступление в наследство. Тяжело все это. Мне даже намечаемую свадьбу приходится отложить. Я, как и ты свою бабушку, любил дядю Толю. Он для меня был вместо отца. Вот и откладываю «на потом» разбор его вещей и бумаг.

Витторио вздохнул:

– Но, Саша, все же просьба будет к тебе. Разыщи среди его бумаг письма моей бабушки. Отсканируй и перешли мне электронной почтой. Она у тебя есть. Ирэн не любила все эти, как она называла, «электронные выкрутасы». И вела переписку через обычную почту. Да, да! Исписывая бумагу и запечатывая ее в конверты. А если найдешь и древние документы, сфотографируй и перешли мне. Возможно, это то, что давно уже ищут… уважаемые люди. Тогда ты сможешь заработать серьезные, очень большие деньги… – Голос Витторио теперь звучал с какими-то стальными нотками делового человека. Ностальгия по бабушкиному дому в далекой южной Франции – Лангедоке, печаль по ушедшей Ирэн, и в свои девяносто четыре года твердившей о человеческом духе, – все это быстро улетучилось куда-то. Наверное, все туда же – в глубинную память. Вместо этого теплого, аморфного, но живого чувства в Витторио проснулся холодный «эффективный менеджер», обязанный успешно решить и эту задачу – отыскать и передать кому следует древние артефакты.

Сашу неприятно поразила скорость и глубина перемены. Он засобирался домой. Пообещав, что непременно выполнит просьбу Витторио, уточнив еще раз, для верности, его электронный адрес, вызвал такси.

Глава третья

Приехав к себе, вернее, на квартиру дяди Толи, ставшую теперь его домом, Саша не утерпел. Поставив на газовую плиту чайник, вернулся в комнату. Начал перебирать бумаги, в большом количестве скопившиеся в выдвижных ящиках письменного стола. Во втором снизу быстро обнаружил небольшую стопку конвертов, перетянутых тонкой красной резинкой. Посмотрел на верхний конверт:

– Точно… Из Франции. Обратный адрес написан по-французски. Да и Carcassonne – конечно же, «Каркасон» – теперь понятен и без перевода. Это ее письма – Ирэн. – Саша тепло улыбнулся. Уже и для него эта французская бабушка из далекого Лангедока – не чужой человек. Возможно, сейчас наконец-то станет понятной неожиданная дружба девяностолетней Ирэн и дяди Толи, который вполне годился ей в сыновья, по возрасту.

Но тут чайник на кухне засвистел свою привычную песню. Пора пить чай. С легкой досадой Саша быстро заваривает. Не дав толком настояться, наливает светло-желтую жидкость в чашку. Идет с ней обратно в комнату. К письмам из Франции, из Каркасона.

Сняв красную резинку с пачки, по штемпелю находит самое раннее. Вынимает из конверта. Читает написанное аккуратным твердым почерком.

Милостивый государь, Анатолий Иванович.

Благодарю Вас за предоставленное мне право писать к вам. Заранее прошу прощения за мой несколько архаичный русский язык. Но я изучала его по художественным произведениям вашей великой литературы девятнадцатого века. И весьма этим довольна. Современный русский, как и французский, да и любой другой язык этого умирающего человечества, все больше, словно овца, идущая сквозь заросли репейника, набирается англоязычных оборотов и испорченных слов. По-видимому, возвращаемся к тому, от чего когда-то уплыли… На Ноевом ковчеге.

Вавилонская башня гордыни человеческой весело и споро поднимается все выше. Единый язык грядет на всей Земле. Единая унифицированная поп-культура, лишенная высоких человеческих чувств и идеалов, оставляя лишь низменные – характерные для животных и насекомых, – пропитывает людей. Вездесущие телевидение, радио и интернет чутко стерегут, ни на секунду не оставляют сознание человека, забивая его пылью пустых сплетен и ничтожных новостей. Словно боятся, что человек очнется от их подлого гипноза и спросит: «Кто я?» и «Для чего здесь?» Вопросы эти, как компас или Полярная звезда на небе, помогают определить жизненную дорогу. И вовремя исправить свой путь. И какое счастье, встретить случайно (впрочем, случайно ли? Хоть кто-то может ответить: в этом мире хотя бы что-то бывает по-настоящему случайным?) в нашем маленьком городке личность – конечно же, имею в виду Вас, глубокоуважаемый Анатолий Иванович, – с такой же грустью смотрящую на этот истерически веселящийся, опьяневший от незаслуженных удовольствий мир ложных и лживых богов.

Для меня будет большой честью и в дальнейшем принимать Вас в своем скромном жилище. Надеюсь, Бог истинный подарит нам еще много минут взаимного общения. И сейчас, когда пишу это письмо, я сижу все в тех же креслах, а напротив то, где сидели вы. На столе те же конфекты и горячий чай. И кажется мне, что через минуту вернетесь, и мы продолжим разговор. Простите меня, если я и тогда, и теперь покажусь вам натурой несколько эксцентрическою. Но характер мой таков. Ничего не могу делать наполовину и благоразумно. А если сердце шепнуло мне, что вы хороший человек, то нет уже удержу. Готова обнять вас, поцеловать и прошептать: «Наконец-то встретила родную душу».

Для случайного читателя это письмо ни о чем. Но вы не из их числа. Я видела ваши умные глаза и печальную улыбку. Такому веришь. У вас мудрая душа. У нее возвышенный ясный ум и теплое сострадательное сердце.

С удовольствием вспоминаю нашу беседу. Как будто когда-то, не в этой, конечно, жизни, а много столетий назад мы уже встречались. И, может быть, вспомним, что было тогда.

Вы расспрашивали об истории нашего рода в Лангедоке. О роде графа Тулузского Раймунда Седьмого, к коему и я имею честь принадлежать. Мне очень лестно внимание такого замечательного лингвиста-историка, каким являетесь Вы, досточтимый Анатолий Иванович. Что-то я рассказала Вам сразу. Что-то буду пересказывать в этих письмах, по мере того как стану вспоминать. Может быть, для этого и живу еще. Ваши вопросы, скорее к самому себе: «Кто я?» и «Для чего здесь?» – так и звучат в моих ушах.

Это мое первое письмо к Вам, скорее «проверка связи». С нетерпением буду ожидать вашего ответа как сигнала к дальнейшему разговору.

До свидания. Желаю Вам всего доброго.

Ниже стояла дата написания.

– Так это совсем недавно. Всего лишь два года назад, – с удивлением подумал Саша. – Ну что же… Русский язык этой французской бабушки вполне читабельный. Хотя несколько устаревший, но внятный. Во всяком случае понятно, что хочет высказать. Но… Что же она написала? Как будто ни о чем. Ну, то, что дядя Толя ей понравился, – не удивительно. Все, кто его знал, замечали, что без каких-либо усилий он словно ароматным светлым облаком обволакивал собеседника своей старомодной деликатностью и учтивостью. И уже через несколько минут общения тот раскрывал себя гораздо шире, чем предполагал. Потому что теперь был уверен в его порядочности.

– А еще? – спросил себя Александр. – А! Ну, да… Апокалиптические ожидания. Но они вообще-то характерны для пожилых людей. Им всем кажется, что они были лучше, чем мы. «Но сытая, шумная и пустая жизнь действительно разрушает душу человека» – Саша вспомнил эту мысль Анатолия Ивановича, когда больше года назад они спорили о связи человеческого сознания и образа жизни.

– Человек все больше переходит в свой рукотворный мир. Отходит от матери-природы. И уже не он, человек, является строителем, а искусственный мир переделывает создателя под себя. Под свои потребности. Люди все больше превращаются в обслуживающий персонал этого свирепого техногенного чудовища. Придет время, и оно пожрет человека, дитя Бога, ставшего всего лишь биологическим субстратом. Уже пожирает… Начав с самой лакомой его части – души! – горячился Анатолий Иванович.

Саша тогда смеялся:

– Только без паники, дядя Толя. Мы, люди, все больше как боги. И по знаниям. И по возможностям.

Анатолий Иванович пристально взглянул на него. И тихо, но внятно произнес:

– Строится мир ложных и лживых богов.

– Теперь понятно, откуда у него появилась эта мысль, – вздохнул Саша. А растревоженная память, как рой пчел, продолжала гудеть, воспроизводя то одну, то другую фразу из того, давнего разговора.

Вот Саша ухмыльнулся:

– Как любите вы, гуманитарии, окрашивать серую прозу жизни в темные тона трагедии.

Анатолий Иванович быстро, искренне и горячо отвечает:

– Это потому, что мы видим не столько внешний, лакированный и блестящий, а внутренний мир человека. Сердцевину цивилизации. Там светлого мало. С тревогой замечаем, что чем большую силу обретает человек – через открытие новых законов природы и перевод их в новые технологии и товары, – тем слабее, неустойчивее он становится внутри, в душе своей. Как будто чья-то злая воля перерождает и вырождает его.

Саша тогда улыбнулся:

– Еще один закон природы – закон сообщающихся сосудов. Если в одном прибывает, то в другом убывает.

– А чтобы в обоих уровень поднимался, необходимо доливать… сверху. Вот этим и занимается вера в Бога и исполнение законов Его. Но только вера истинная, самоотверженная, не напоказ. И неважно при этом, как называют Его люди. Лишь бы нес Он в мир Свет и гармонию… – продолжал горячиться дядя Толя.

– Анатолий Иванович… Дядя Толя… Ну, какой бог? Какая душа?! Ведь мы в двадцать первом веке! Наука много чего нашла, но души и бога так и не обнаружила. Это все выдумки ископаемого ума, еще много тысяч лет назад придумавшего такую психологическую хитрость. Чтобы успокоить себя, собраться с силами и перенести, а то и победить невзгоды. Она позволяет мобилизовать собственные резервы, вызывая Владыку из глубин подсознания. Так сказать, успешная психологическая практика для победы над природой.

Анатолий Иванович перебил:

– С Природой не надо воевать. Все равно проиграешь. С ней надо сотрудничать. Налаживать диалог. А потом, поняв друг друга, стать друзьями. Что же касается науки… Не спеши объявлять знания сегодняшнего дня истиной в последней инстанции. Мало ли ошибочных воззрений было и у науки. Теплород, флогистон, эфир… Список можно продолжать долго. Но по-настоящему умный ученый никогда не смеялся над верой и не отвергал Бога. Он понимает, что это знания другого порядка. Как всего лишь в семнадцатом или восемнадцатом веке не догадывались о существовании радиоволн, вернее, электромагнитного излучения, но придумывали разные объяснения очевидному, каждый день наблюдаемому – свету, так и сейчас каждый пытается объяснить то, что все чувствуют, – Бога и иной мир. Но в этом вопросе мы не в восемнадцатом – в восьмом веке… до нашей эры.

«С ним вообще-то было непросто спорить», – грустно улыбнулся Саша, складывая лист письма Ирэн и возвращая его обратно в конверт. Была в нем какая-то убежденность, что он знает истину, но до поры молчит о ней.

Саша начал перебирать конверты, внимательно рассматривая почтовые штемпели. Расположил письма в пачке по порядку, в соответствии с датой отправления. Их было восемь. Судя по толщине и весу – совершенно разные. В одних – несколько листов бумаги, в других – скорее всего, один.

Хотел уже вынуть из второго конверта лист, исписанный той удивительной старухой в далеком Каркасоне, как на столе загудел его мобильный. Саша благоразумно отключил звуковой сигнал, но не выключил совсем. Виброзвонок оставил. И теперь маленькая черная коробочка гневно тряслась, властно требуя к себе внимания.

– Да! Слушаю…

Это опять Валентина. Говорит, что если он сейчас же не приедет в ночной клуб, где они уютно расположились, то всей компанией нагрянут к нему. Тогда пусть бежит в супермаркет, покупает закуску. Выпивку привезут с собой.

Вновь врать про тетку, к которой якобы он уехал, не хотелось. Но и принимать в этой тихой квартирке веселую и шумную компанию сегодня нет желания.

– Хорошо. Вызываю такси. Еду. Где-где… На работе оставил. Возле офиса автостоянка. Сама понимаешь, сегодня суббота. Ну и за обсуждением рабочих вопросов немного приняли на грудь, – пришлось объяснять, так почему приедет не на своей машине.

Через полчаса он уже стоял у входа в модный клуб в центре города. На стеклянной двери изнутри красовалась обычная для этого вечернего времени, тем более субботнего, табличка с надписью: «Извините. Мест нет». Рядом, с каменным лицом, крепкий парень. Наверное вышибала. Саша улыбнулся. Уж очень этот привратник был похож на молодого и шумного писателя. Тот, сам не подозревая, много лет назад познакомил, тогда еще подростков, Александра с Валей. В центральном книжном магазине этот писатель проводил рекламную кампанию своего нового любовно-фантастического «шедевра», каких и без него много. Услышав по внутренней магазинной ретрансляции объявление о потрясающем сюжете, глубине мысли и еще что-то завлекающее, Саша взял с полки пухлый томик этого творения. А вспомнив, что получит ощутимую скидку, если книга будет подписана автором, подошел к нему. Тот стоял и радостно улыбался в центре зала.

Одновременно подошла девушка с такой же книгой. И, видимо, с той же целью. Писатель взял у Александра томик своего романа.

– А как вас зовут? – спросил он. Саша назвал имя и почему-то фамилию.

– А вас? – обратился он к девушке.

– Валя… – немного смущаясь, ответила она.

Рассеянный писатель, в мыслях, наверное, продолжающий сражаться с инопланетными захватчиками, подписал книгу: «Александру и Валентине…». Добавил звучную фамилию Саши и вручил ее Вале.

– Вот нас и поженили, – засмеялась она. И ласково посмотрела на Сашу. Потом два последних года они учились в одной школе, в одном классе.

Но этот «писатель-охранник» не пускает! «Звонок другу», вернее, подруге. Скоро она показывается за дверью. Смеется. Дверь открывается. С криком: «Сашка! Как я ждала тебя», – девушка бросается ему на шею. Обнимает, жадно целует.

Прохожие с завистью смотрят на него и на нее. «Вот ведь счастливые», – думают они.

– Ну, пойдем скорее внутрь. А то все заждались тебя. Наконец-то напьемся.

Валя немного хмельна, но еще уверенно держится на ногах, и ее речь вполне осмысленна.

Охранник тут же закрывает за ними стеклянную дверь. И с невозмутимостью сфинкса продолжает смотреть на прохожих и нескольких молодых людей, тщетно дожидающихся своей очереди захода в это «культурно-развлекательное заведение».

Александр прихрамывал.

– Ты чего? Мозоль натер не там, где надо? – хохотнула Валя.

– Да ногу подвернул. К тебе спешил, – улыбнулся Саша.

Прошли вглубь большого полутемного зала, заставленного столами и диванами, на которых сидели, ели, пили, разговаривали или молча обнимались люди. Лишь некоторые рассеянно смотрели на сцену, возвышенной площадкой приткнувшуюся в правом углу. На ней полуголая девица пыталась что-то изображать, но изрядно захмелевшая публика уже ничего не понимала. Да и неважно ей это. Все, что здесь было и происходило, – еда, напитки, приглушенная музыка, это извивающееся, теперь почти совсем голое женское тело – было всего лишь фоном тому главному, для чего собрались, – общению.

Поэтому, наверное, с такой радостью и Вовчик, и Петька бросились его обнимать и тискать, похлопывая по спине. Ведь это же Санька – их одноклассник. И, скорее всего, будущий муж Вальки – из их же класса.

– Хай! Я так рад видеть тебя, – говорит Петька.

Правда, еще со школы просит называть его Питер, на английский манер. Он прилетел вчера из Лондона. Несколько дней будет в Москве. Хотя и русский, но давно уже обосновался в той столице. Папа его был когда-то, в советские времена, крупным государственным и партийным чиновником. Потом началась перестройка. За ней грянул обвал страны. Но этот папа скоро сообразил, что и как надо сделать, чтобы стать теперь успешным крупным бизнесменом и благотворителем. Обладая от природы быстрым и недоверчивым умом, он решил, что семью, как и основные капиталы, лучше держать подальше от Родины. Так безопаснее. Вот и купил добротный дом в столице Ее Величества и пару небольших фирм, чтобы жене и сыну было чем заниматься. «Безделье порождает скуку, а от нее недалеко до греха», – справедливо рассуждал он. Однако главный источник благосостояния был все же здесь. Богатые ресурсы, дешевая рабочая сила и еще… легко продающиеся чиновники – благодатная почва для его бизнеса. Но уже пора и сына приобщать к делу. Вот он и приехал к отцу как представитель «независимого иностранного инвестора». Но Петьке, вернее, Питу явно не хотелось погружаться в болото хитросплетений интересов государства, в лице чиновников, и бизнеса – в лице папы. Хотя бы в эти выходные надо «оторваться». Тем более что жена – тоже русская – и маленький ребенок, остались там. А здесь его друзья – одноклассники, с которыми так давно не виделся и не общался.

У Вовчика жизнь тоже складывается вполне успешно. Но также благодаря папе и маме. У них небольшое королевство супермаркетов и торговых центров. Не такие состоятельные, как отец Пита, но вполне крепкие предприниматели. Как и отец Валюхи – сутками на работе. Этим скучать некогда.

Вовка сейчас начальствует кем-то в банке, который его родители приобрели для успешной отмывки денег и более спокойного и дешевого ухода от налогов. Но его болезненный, истерзанный вид и худоба подтверждали слухи, что он так и не завязал с наркотиками.

– Привет, Санек. Выглядишь что надо. Наверное, с Валькой к одним косметологам ходите, – улыбался Вовка.

– Давай и тебя с собой прихватим, – засмеялась Валентина.

– Еще чего. Потом прицепится такая, как ты. Отец с матерью заставят жениться. А я свободу люблю. Так что лучше пусть уж останусь «образиной», чтобы девок пугать. Мол – хочу жениться, да они разбегаются от страха… – Вовка скорчил рожу.

Пит усмехнулся:

– Не смеши. Сейчас время, когда баб не очень-то испугаешь. Особенно если деньги в кармане. В очередь выстроятся. Выбирай на вкус.

– А как же любовь? Или хотя бы симпатия? – отозвался Саша.

Все дружно рассмеялись.

– Санек, ну, от тебя не ожидал такого вопроса. «За верзуху и на укол…» – вот и вся логика любви, – это Вовчик.

– Ладно, мужики. Закрывайте базар. Давайте выпьем, – скомандовала Валентина. – Санек, скажи что-нибудь. Хочется по-человечески выпить. С тостом. Как за праздничным столом, – Валя посмотрела на него своими большими карими, теперь влюбленными глазами.

Саша встал. И, держа стакан с водкой, начал несколько театрально:

– Дорогие друзья. Мои славные одноклассники…

Это почему-то вызвало смех за столом. Но Саша невозмутимо продолжил:

– Жизнь оказалась вовсе не такой простой штукой, как нам виделось в школе. Одних она ломает, калечит – он взглянул на Пита, – другие увечат себя сами, от тоски и одиночества, – взглянул на Володю. – Иных же заставляет, подобно навьюченному животному, тяжело идти и идти через пустыню, со страхом понимая: если упадешь, никто не поможет. Погибнешь. И все же бывают в ней проблески. Как в сумрачном небе, затянутом облаками, нет-нет, да проглянет солнце. В виде ли удачи от успешной бизнес-сделки, кайфа от нового развлечения, дорогого автомобиля – от папы и мамы. Или как у нас сейчас – от круга школьных друзей, с которыми давно не виделись. Как напоминание о том славном времени юности, когда миражи счастья на горизонте манят к себе, заставляя идти вперед по пустыне жизни, надеясь достичь их. Мы повзрослели. Некоторым время пошло явно на пользу, – все посмотрели на Валю. Та скромно улыбнулась. – Так давайте же выпьем с пожеланием друг другу найти ответ на сложный вопрос: «Для чего живу? Зачем я здесь, в этом мире?» Вопросы эти, подобно компасу или Полярной звезде на небе, помогут определить жизненную дорогу. И вовремя исправить свой путь. Только после этого пойдешь верной дорогой дальше – к счастью.

Все почему-то опять засмеялись.

– Ну, ты даешь… Санек. Прям философ, – с полным ртом закуски, пытаясь одновременно жевать и говорить, сказал ему Пит.

– Прожуй вначале. А то подавишься. Скорую помощь придется вызывать, – Валя шутливо постучала Пита по спине.

– Да это я чужие мысли повторяю, – вздохнул и смущенно улыбнулся Александр.

– Но все равно, хорошо. Прям как дядя твой. Тогда… на выпускном. Так здорово говорил – заслушаешься, – сказал Вовка.

– Он умер недавно, – вставила Валя.

– Жаль. Хороший был человек, – отозвался Володя.

– А ты откуда знаешь? Ты и видел его раза два. А слушал только один. Тогда, на выпускном. Но и в самом деле – такую речь закатил! У меня даже слезы на глазах были. Амеба так просто плакала, – чему-то грустно улыбнулась Валя.

– Хорошего человека сразу видишь. Вернее – чувствуешь, – ответил ей Володька.

– Вот за них, хороших людей, которых уже нет с нами, давайте и выпьем, – предложил Пит.

– Пока мы помним их мысли, они с нами, – чуть слышно пробормотал Саша.

Через пару минут грянула музыка. И на сцене, где только что извивалась почти голая женщина, показался небольшой, но прыткий молодой человек в вычурных солнцезащитных очках. Он был нарочито неряшливо одет, показывая так свое презрение к собравшейся публике. А та, с восторгом мазохиста, поддержала предложенную ей игру.

Паренек хриплым голосом, не всегда попадая в ноты, запел какую-то стандартную песенку о любви. Пошловатая манера исполнения и с трудом улавливаемый смысл песенки компенсировались явно выраженным ритмом, подобранным на компьютере, и неплохим соло на электронной гитаре. Тут, похоже, было действительно «живое исполнение». Во всяком случае подтверждением стали вздувшиеся вены на лбу у певца, когда этот маленький садист кричал припев: «А… а… а!.. О… о… о!..» – и отстраненный вид гитариста с длинными волосами. Он сам словно наслаждался своей игрой. Певец истошно голосил, очевидно, так решив привычно передать свои эмоции. Но изрядно захмелевшая публика либо не обращала внимания на его «излияния души», ведя свои разговоры, либо тупо смотрела оловянными глазами, дожевывая очередной кусок деликатеса, ничего уже не понимая.

Однако некоторые посетители этого модного заведения, те, кто помоложе, поддавшись грохочущему ритму, не выдерживали искушения. По двое, трое выходили на небольшое свободное пространство перед сценой и с упоением отдавались конвульсиям.

Было что-то первобытное, глубинное, почти по-шамански таинственное в таком действе. Но никому сейчас до этого не было никакого дела. Все танцующие с удовольствием, через повторяющиеся простые движения, заколдованные ритмом, сбрасывали с себя перед еще одним выходным днем накопившуюся усталость, обиды и расчеты, мучившие их всю прошедшую неделю. Чтобы, проснувшись завтра, в воскресенье, улыбнуться: «Ну и оторвались же вчера!»

Валя схватила Сашу за руку:

– Пойдем танцевать!

– Да стопа болит. Ногу подвернул, когда по лестнице бежал, – растерянно ответил тот.

Это было правдой. Квартира Анатолия Ивановича на втором этаже. Так что вызывать лифт было бессмысленно, не только когда надо спускаться, но и на подъем. Вот Александр и бегал с удовольствием по лестнице, перепрыгивая через две, а то и три ступени. Но сегодня почти у выхода неловко подвернул ногу. Морщась от боли, хромая, кое-как добрел до вызванного такси. На нем и поехал в этот ночной клуб. Так что сейчас танцевать никак «не с руки», вернее, «не с ноги»

– Я сегодня, подобно хромой утке, буду только смотреть, как другие веселятся, – погладил он руку Вали. – Пит! Тряхните стариной с Валькой, – просяще посмотрел Саша на Петьку.

– А чего! Давай… – Петр подхватил Валентину, и, зачарованные механическим ритмом, на который виртуозно навивалась мелодия, извлекаемая длинноволосым гитаристом, они ринулись в толпу танцующих. Санька и Володя смотрели им вслед, непроизвольно в такт покачивая головами. Но потом устало посмотрели друг на друга. Песня, заполнившая зал, была явно для танца. И потому они быстро перестали ее слышать. Так просто – музыкальный фон ни о чем.

Вдруг, словно охваченный порывом, Володька взглянул как-то жалко и печально на Сашу: