Хранитель Астролябии

Глава 4

Два дня пути по пыльному тракту стерли из памяти Элиана уют мастерской, заменив его болью в натертых ногах и постоянным, низким гулом тревоги. Он научился спать урывками, вздрагивая от каждого шороха, и есть на ходу, не чувствуя вкуса пищи. Город остался позади, превратившись в смутное воспоминание, а впереди росла и занимала весь горизонт его первая настоящая цель – Кристальный лес.

С каждым шагом его красота становилась все более явной и все более пугающей. Издали он казался просто причудливой горной грядой, сверкающей на солнце. Теперь же Элиан мог различить отдельные «деревья». Это были гигантские кристаллические образования, уходящие в небо на десятки метров. Одни были тонкими и острыми, как иглы, отливая аметистовым фиолетовым. Другие – массивными, с широкими гранями, похожими на необработанные изумруды и сапфиры. Они росли прямо из земли, и почва вокруг них была усыпана мелкой, переливающейся крошкой. Солнечный свет, проходя сквозь них, распадался на тысячи радужных лучей, и воздух дрожал и искрился, словно был наполнен бриллиантовой пылью.

Но самым странным был звук.

Сначала Элиан принял его за шум ветра в верхушках. Но по мере приближения он понял свою ошибку. Это была музыка. Тонкий, высокий, непрекращающийся звон, похожий на перезвон сотен крошечных стеклянных колокольчиков. Звук был чистым, неземным и невероятно красивым. Он проникал под кожу, вибрировал в костях и, казалось, настраивал что-то внутри на свой лад. Элиан остановился на опушке, завороженный. Страх, бывший его вечным спутником, на время отступил, убаюканный этой нежной, всепроникающей мелодией.

Согласно карте Мастера, тракт огибал лес с юга, делая огромный крюк. Это заняло бы не меньше недели. Но была и другая отметка – едва заметная пунктирная линия, идущая напрямик, с пометкой: «Тропа Шепота. Только для тех, кто умеет слушать». Элиан провел по ней пальцем. Он не умел слушать. Он умел читать карты и доверять компасу. Но мысль о недельном пути по открытой местности, где он был уязвим и одинок, пугала его едва ли не больше, чем таинственный лес. К тому же, время поджимало. Великое Затмение не будет ждать.

Он принял решение, которое показалось ему одновременно и храбрым, и немыслимо глупым. Он пойдет напрямик. У него была карта, у него был компас. Что могло пойти не так?

Шаг под сень кристальных крон был похож на погружение в воду. Мир мгновенно изменился. Яркий солнечный свет сменился приглушенным, рассеянным сиянием, проходящим сквозь цветные грани. Все вокруг окрасилось в фантастические тона: земля под ногами была фиолетовой, его собственные руки казались синими, а тени – густо-изумрудными. Воздух стал плотным, насыщенным озоном и едва уловимым ароматом нагретого камня. А музыка… здесь, внутри, она перестала быть фоном. Она стала всем. Симфония, исполняемая самим лесом, обрушилась на него, окружая со всех сторон. Высокие ноты звенели, низкие – гудели, создавая сложную, гипнотическую гармонию.

Элиан тряхнул головой, отгоняя наваждение. Работа. Нужно сосредоточиться на работе. Он снял с плеча сумку, достал компас и положил его на плоский камень. И замер в недоумении. Стрелка не указывала на север. Она бешено вращалась вокруг своей оси, словно сошла с ума. Он потряс прибор, постучал по нему пальцем. Никакого эффекта. Стрелка продолжала свой безумный танец.

Первый укол настоящей паники пронзил его. Компас был основой основ. Без него любой картограф был слеп. Видимо, кристаллы создавали какое-то магнитное поле, искажающее показания.

– Ничего, – пробормотал он сам себе, и его голос прозвучал глухо и чужеродно в этой звенящей тишине. – У меня есть карта. И я могу ориентироваться по солнцу.

Он посмотрел вверх. Но солнца не было видно. Лишь калейдоскоп цветных бликов, пробивающихся сквозь сплетение кристальных ветвей. Определить, где восток, а где запад, было невозможно.

Его логичный, упорядоченный разум, привыкший к точности и расчетам, бился о реальность, как птица о стекло. Он развернул карту Сильвестра. Вот она, «Тропа Шепота», тонкая линия, извивающаяся между условными обозначениями кристаллов. Он огляделся. Никакой тропы не было. Вокруг был лишь хаос гигантских цветных осколков, растущих под немыслимыми углами. Между ними виднелись десятки проходов, и все они выглядели одинаково.

Он попытался применить свои знания. Сличить ландшафт с картой. Но как можно было сличить реальность с условным рисунком, когда сама реальность постоянно менялась? Каждый шаг изменял игру света и тени. Каждый поворот головы заставлял отражения в тысячах граней плясать, создавая иллюзию движения там, где его не было. Ему казалось, что за одним из кристаллов кто-то стоит, но стоило присмотреться – и это было лишь его собственное искаженное отражение, вытянутое и расплывшееся.

Дыхание стало частым и поверхностным. Он снова был тем мальчиком, который прятался в кустах у дороги. Но теперь бежать было некуда. Он был внутри ловушки.

И тут музыка изменилась.

До этого она была просто красивым, хотя и тревожным, фоном. Теперь же в ней появились… голоса. Не слова, а намеки на них, вплетенные в мелодию. Ему послышался шепот, зовущий его по имени. Он замер, вслушиваясь. Шепот повторился, и в его интонациях Элиан узнал… Мастера Сильвестра.

«Элиан… ты идешь не туда, мальчик…»

Он обернулся. Никого. Это была лишь игра звука, обман слуха. Он знал это. Но голос был таким реальным.

«Зачем ты пошел сюда? Здесь опасно… Возвращайся в мастерскую… Я заждался…»

– Мастер мертв, – прошептал Элиан, вцепившись в лямку сумки. – Этого не может быть.

«Глупости… Разве я могу умереть и оставить тебя одного? Иди на мой голос… Здесь тепло… и бумага ждет…»

Голос, казалось, шел откуда-то слева, из-за рощи тонких, как копья, аметистовых кристаллов. Элиан знал, что это иллюзия. Знал! Но тоска по Мастеру, по прошлой жизни, по безопасности была настолько сильной, что ноги сами понесли его в ту сторону. Он шел, спотыкаясь о мелкие осколки, которыми была усыпана земля, и резался о них сквозь тонкую кожу сапог. Он не обращал на это внимания. Он шел на голос.

Мелодия леса вела его, обвивая, убаюкивая. Она показывала ему образы: вот он сидит за своим столом, и ровная линия ложится под пером; вот Мастер кладет ему на плечо свою тяжелую руку и одобрительно крякает; вот госпожа Элара приносит корзинку с горячим хлебом… Все эти картины, сотканные из звука и обманчивого света, были такими желанными, такими реальными.

Он брел все глубже и глубже в лес, совершенно потеряв счет времени и направление. Он уже не пытался ориентироваться. Он просто шел на призрачный зов, обещавший покой и возвращение домой.

Но постепенно голос Мастера стал искажаться. В нем появились неприятные, скрипучие ноты. Утешение сменилось упреком.

«Слабак… Ты всегда был слабаком… Прятался за моими картами…»

– Нет… – прошептал Элиан, зажимая уши руками. Но это не помогало. Музыка была не снаружи, она была уже внутри его черепа.

«Ты не справишься… Ты уронишь Астролябию… Ты разобьешь ее… Ты погубишь всех…»

Прекрасная симфония превращалась в какофонию. Нежный звон стал резким, режущим визгом. Низкий гул – скрежетом. Лес больше не пел. Он кричал. Он смеялся над ним, издевался, вскрывая все его самые потаенные страхи и вытаскивая их наружу. Элиану казалось, что тысячи злобных голосов шепчут ему на ухо, перечисляя все его неудачи, все его слабости.

Он побежал. Бежал бесцельно, куда глаза глядят, лишь бы убраться от этого ментального истязания. Он падал, поднимался и снова бежал. Ветки-кристаллы хлестали его по лицу, оставляя кровоточащие царапины. Один раз он сильно ударился плечом о массивный сапфировый столб и рухнул на землю, выронив сумку.

Она откатилась на пару метров. И в тот же миг Элиан увидел, как из щели в клапане, там, где лежала Астролябия, пробился тусклый голубоватый свет. Но он не был ровным. Он пульсировал, то разгораясь, то почти угасая, словно прибор боролся с оглушительной музыкой леса, словно ему тоже было больно.

Эта картина отрезвила его на мгновение. Он ползком добрался до сумки, прижал ее к груди, как ребенка. Он должен был ее защитить. Это было единственное, что имело значение.

Он поднялся на ноги. Голова кружилась, перед глазами плясали цветные пятна. Звуковой шторм достиг своего пика. Это был уже не просто звук, а физическое давление, от которого, казалось, вот-вот треснут кости. Он сделал несколько шагов, пошатываясь, и наткнулся на небольшую нишу, образованную двумя сросшимися кристаллами. Он забился в нее, свернулся калачиком, закрыв голову руками, и зажмурился.

Но от этого мира нельзя было спрятаться. Даже с закрытыми глазами он видел слепящие вспышки света, проникающие сквозь веки. Даже зажав уши, он слышал этот невыносимый, сводящий с ума визг.

Его воля, закаленная первой ночью в пути, начала крошиться. Он больше не мог бороться. Лес был сильнее. Он хотел только одного – чтобы все это прекратилось. Чтобы наступила тишина. Любой ценой.

Мысли путались, распадались на бессвязные обрывки. Карта… клятва… Безмолвный Пик… Все это теряло смысл, растворяясь в оглушительном вое реальности. Он почувствовал, как что-то теплое течет по руке. Он посмотрел и увидел, что ладонь, которой он опирался о землю, распорота острым осколком. Кровь, темно-красная в этом призрачном свете, капала на кристальную крошку, и та впитывала ее без следа.

Он смотрел на свою рану с полным безразличием. Боль была ничем по сравнению с той болью, что разрывала его разум. Он проиграл. Мастер ошибся в нем. Голоса были правы. Он – слабак.

Силы оставляли его. Веки налились свинцом. Сознание начало меркнуть, уступая место вязкой, спасительной темноте. Он закрыл глаза, позволяя оглушительному визгу кристаллов стать последним, что он слышит. Последней мыслью, промелькнувшей в угасающем разуме, была мысль о доме. Не о мастерской. А о каком-то другом, забытом доме, которого у него никогда не было.

Глава 5

Сознание возвращалось не как свет, а как тепло. Сначала это было далекое, едва ощутимое чувство, будто он, замерзший до самых костей, лежал у далекого костра. Потом тепло стало ближе, оно коснулось его щеки, разлилось по груди, прогнало ледяные иглы, что впивались в его мышцы. Вместе с теплом пришел запах – дым, но не едкий городской, а пряный, с нотками смолы и сушеных трав. И еще – тишина.

Настоящая, глубокая, бархатная тишина. Оглушительный визг кристаллов, разрывавший его мозг, исчез. Осталось лишь потрескивание огня и какое-то мерное, успокаивающее капанье.

Элиан с усилием разлепил веки. Мир был размытым, оранжевым пятном. Он моргнул раз, другой, и фокус медленно навелся. Он лежал на чем-то мягком – на ворохе шкур, – в небольшой, сухой пещере. В центре ее горел маленький, почти бездымный костер, отбрасывая на каменные стены пляшущие тени. Напротив него, спиной к выходу, сидела фигура.

Это была девушка.

Он видел лишь ее силуэт на фоне серого света, проникавшего в пещеру. Она была занята делом: что-то перетирала в каменной ступке. Движения ее были плавными, уверенными, лишенными суеты. Она двигалась с беззвучной грацией хищника, который находится на своей территории.

Первая мысль Элиана была не о спасении. Это была вспышка животного ужаса. Разбойница? Людоедка из тех, что, по слухам, жили в диких землях? Он дернулся, пытаясь сесть, и тут же застонал от острой боли в плече и десятке мелких порезов по всему телу.

Девушка обернулась на звук.

Их взгляды встретились. Она была молода, может быть, чуть младше его. Лицо – резкое, с высокими скулами и упрямым подбородком, кожа смуглая, обветренная. Длинные темные волосы были заплетены в сложную косу, в которую были вплетены перья и какие-то мелкие, тускло поблескивающие камушки. Но поражали глаза. Большие, чуть раскосые, цвета влажного мха после дождя. В них не было ни угрозы, ни сочувствия. Лишь спокойное, внимательное любопытство, с каким смотрят на диковинного жука, перевернувшегося на спину.

Она молча наблюдала, как он, превозмогая боль, пытается сесть и лихорадочно шарит рядом с собой.

– Сумка… где моя сумка? – прохрипел он. Голос был чужим, сорванным.

Девушка кивнула в сторону, вглубь пещеры. Элиан проследил за ее взглядом. Его сумка, целая и невредимая, лежала у стены, прислоненная к большому валуну. Он с облегчением выдохнул.

– Кто ты? – спросил он, все еще не доверяя ей.

Она отставила ступку и поднялась. На ней была одежда из мягкой, потертой кожи, плотно облегающая фигуру, и высокие мокасины, не издававшие ни звука при ходьбе. Она подошла и присела на корточки рядом с его импровизированной постелью. От нее пахло лесом, дымом и чем-то терпким, как кора дерева.

– Я – Ния, – сказала она. Голос у нее был низкий, с легкой хрипотцой. Она говорила на всеобщем наречии, но с непривычным акцентом, растягивая гласные. – А ты – городской. Глупый городской, что решил послушать Песню Безумия.

– Песню… – эхом повторил Элиан, вспоминая невыносимый звук. – Что… что это было?

– Лес поет. Всегда, – она пожала плечами, словно это было само собой разумеющимся. – Но когда чужой идет без спроса, без уважения, лес начинает кричать. Прогоняет. Твоя голова слишком слабая. Почти лопнула.

Она протянула ему деревянную миску, от которой шел пар. Внутри была густая похлебка, пахнущая мясом и кореньями.

– Ешь. Силы нужны.

Элиан недоверчиво посмотрел на еду, потом на нее.

– Ты… ты меня спасла? Зачем?

Ния усмехнулась, впервые показав ровные белые зубы.

– Ты лежал и выл, как раненый щенок. Мешал мне охотиться. Я не могла тебя там бросить. Звери бы пришли на шум. А мне не нужны лишние гости.

Логика была убийственно простой. Не сострадание, а практичность. Это почему-то успокаивало больше, чем любые заверения в добрых намерениях. Он осторожно взял миску. Руки дрожали, но голод был сильнее подозрительности. Он сделал первый глоток. Горячая, соленая жидкость обожгла горло и пролилась в желудок живительным теплом. Это была самая вкусная еда, которую он когда-либо пробовал.

Он ел жадно, не отрываясь, пока не выскреб миску дочиста. Ния молча наблюдала за ним, а потом забрала пустую посуду.

– Ты проспал день и ночь, – сообщила она. – Раны твои я промыла отваром лунного мха. Царапины заживут. Но голова будет гудеть еще долго.

Она вернулась к своей ступке и снова принялась за работу. Элиан смотрел на ее уверенные, размеренные движения. Он был в полной ее власти. Она могла убить его во сне, забрать сумку и исчезнуть. Но она накормила его и обработала его раны. Почему?

– Моя карта… и компас… они были в сумке? – спросил он, боясь услышать ответ.

Ния фыркнула, не оборачиваясь.

– Твоя бумажка с линиями там. И кричащее железо тоже. Бесполезные вещи.

– Они не бесполезные! – возмутился Элиан. – Это инструменты! Наука! С их помощью можно проложить любой путь!

Она наконец повернулась к нему. В ее глазах промелькнуло что-то похожее на жалость.

– Городской, ты все еще ничего не понял. Твоя бумага здесь не поет в унисон с лесом. Она мертва. А твое железо кричит от боли, потому что не может найти сердце мира, которое здесь бьется слишком сильно. Ты пытался идти по линиям, а нужно было идти по звуку.

– По какому звуку? По этому ужасному крику?

– Нет. Под криком всегда есть шепот. Тихий. Настоящий. Путеводный. Но чтобы его услышать, нужно замолчать внутри. А твоя голова слишком громкая. Она полна цифр, линий и страха.

Элиан замолчал, ошеломленный. Ее слова были странными, дикими, но в них была пугающая правда. «Только для тех, кто умеет слушать», – было написано на карте Мастера. Сильвестр знал. Он знал, что обычные методы здесь не сработают. Он пытался его предупредить.

Ния закончила растирать травы, смешала их с каким-то жиром, и в пещере запахло еще острее. Она подошла к нему, держа в руках эту темную, пахучую мазь.

– Снимай рубашку. Плечо нужно перевязать.

Элиан инстинктивно попятился. Позволить этой дикарке прикасаться к себе… Но боль в плече была слишком сильной. Нехотя, морщась, он стащил с себя остатки изодранной рубахи. Кожа на плече была багрово-синей, с глубокой ссадиной в центре.

Пальцы Нии были мозолистыми и сильными, но прикосновение ее было на удивление легким. Она без малейшего отвращения очистила рану влажной тряпкой, а затем наложила холодную, приятно пахнущую мазь. Элиан шипел от боли, но терпел. Пока она обматывала его плечо чистой полоской ткани, он разглядывал ее вблизи. На ее предплечье была татуировка – сложный узор из переплетенных линий, напоминающий одновременно и дерево, и речную дельту.

– Мне… мне нужно идти, – сказал он, когда она закончила. – У меня мало времени. Мне нужно на Безмолвный Пик.

Ния замерла, и ее глаза расширились. Впервые он увидел в них не любопытство, а изумление.

– На Пик, где молчат духи? Зачем? Туда не ходит никто из живых. Это место для конца пути, а не для его начала.

– У меня поручение, – твердо сказал Элиан. – Я должен доставить… вещь.

Он кивнул на сумку. Взгляд Нии тоже переместился на нее.

– Вещь, которая светится синим, когда лесу больно? – спросила она тихо.

Элиан похолодел. Она видела.

– Я нашла тебя по этому свету. Он бился, как второе сердце. Слабое, но живое. Что это?

– Я не могу сказать.

Ния долго смотрела на него, потом на сумку. В ее глазах цвета мха шло какое-то сложное размышление. Она обошла костер и села напротив него, скрестив ноги.

– Этот лес не отпустит тебя, городской. Ты не выйдешь из него живым. Ты снова услышишь Песню Безумия и будешь бежать, пока твое сердце не остановится. Или пока не упадешь в Расщелину Теней, откуда никто не возвращался.

Каждое ее слово было холодным, как камень. И Элиан знал, что она права. Он почувствовал, как по спине пробежал липкий пот. Все его знания, вся его наука, вся его вера в точность и логику превратились в пыль перед лицом этого поющего, живого, сводящего с ума леса.

– Что же мне делать? – спросил он, и в его голосе прозвучало отчаяние, которое он не смог скрыть.

Ния молчала еще несколько мгновений, взвешивая что-то на невидимых весах.

– Твой путь глупый и, скорее всего, смертельный, – наконец произнесла она. – Но свет в твоей сумке… он ответил на крик леса. Я никогда такого не видела. Это интересно.

Она подалась вперед, и отблески огня заплясали в ее зрачках.

– Я выведу тебя из леса. Проведу через тропы, которые не нарисованы на твоих мертвых бумажках. Но взамен ты возьмешь меня с собой. До подножия Пика.

Элиан опешил.

– С собой? Зачем тебе это?

– Мой народ говорит, что Пик – это место, где мир засыпает. Я хочу увидеть это своими глазами. А еще, – она снова усмехнулась своей дикой, чуть хищной усмешкой, – мне надоело охотиться на кроликов. Твой путь обещает быть интереснее.

Он смотрел на нее, пытаясь осознать предложение. Союз с этой дикаркой? Довериться ей, ее чутью, ее странным верованиям в шепот леса и кричащее железо? Это противоречило всему, чему его учили. Это был полный отказ от контроля, от логики, от всего, что составляло его суть.

Но какой у него был выбор? Умереть здесь, в двух шагах от начала пути, сведенный с ума невидимой музыкой?

Он вспомнил свою клятву, тяжесть Астролябии в сумке, лицо Мастера. Путь был важнее, чем его методы. Важнее, чем его страхи и предубеждения.

– Хорошо, – медленно произнес он, и это слово показалось ему самым тяжелым из всех, что он когда-либо говорил. – Я согласен.

Ния кивнула, словно другого ответа и не ждала.

– Тогда отдыхай. Завтра на рассвете мы выступаем. И постарайся идти тихо, городской. Твои новые сапоги топают так, что будят сонных ящериц за три холма.

Она отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Элиан откинулся на шкуры, чувствуя, как по всему телу разливается странная смесь облегчения и глубочайшей тревоги. Он был спасен. И он никогда в жизни не чувствовал себя более потерянным. Его путешествие, которое он представлял себе как одинокую борьбу с миром, теперь предстояло разделить с этой непредсказуемой лесной дикаркой. Его карта, его единственный друг и поводырь, была объявлена бесполезной. Он больше не был картографом, прокладывающим путь. Он стал ведомым.

ГЛАВА 6

Сон Элиана был неглубоким и тревожным, полным отголосков безумной музыки и беззвучных криков. Он проснулся оттого, что кто-то легко коснулся его здорового плеча. Он резко сел, инстинктивно хватаясь за сумку. Над ним стояла Ния. Утренний свет, серый и мягкий, проникал в пещеру, и в его лучах она казалась вырезанной из камня и дерева. В ее руках не было оружия, лишь две фляги, наполненные водой.

– Солнце встает. Пора, – сказала она так же просто, как сказала бы, что камень – это камень.

Элиан поднялся, разминая затекшие мышцы. Боль в плече превратилась из острой в тупую, ноющую. Все тело ломило. Он чувствовал себя старым, разбитым механизмом. Ния же выглядела так, словно спала на мягкой перине – свежая, полная энергии, каждый ее мускул был на своем месте. Она протянула ему кусок вяленого мяса, жесткого и соленого, и он принялся жевать его, стараясь не смотреть ей в глаза. Чувство унизительной зависимости было ему незнакомо и неприятно.

Когда они собрались, Ния бросила в угасающий костер горсть каких-то сухих листьев. Они вспыхнули, окутав пещеру густым ароматным дымом.

– Благодарим духа пещеры за приют и тепло, – пробормотала она себе под нос.

Элиан смотрел на это с плохо скрываемым скепсисом. Дух пещеры. Он привык иметь дело с азимутами, долготой и широтой. Вера в духов казалась ему детской сказкой, пережитком темных времен.

– Это просто углубление в породе, – не удержался он. – Результат водной эрозии.

Ния медленно повернулась к нему. В ее глазах цвета мха не было гнева, лишь легкое удивление, смешанное с презрением.

– Ты благодаришь свою бумагу, когда она показывает тебе путь?

– Нет, конечно, – смутился Элиан. – Это неодушевленный предмет. Инструмент.

– Все живое, городской. Камень, вода, ветер. Просто они говорят медленнее, чем мы. Эта пещера укрыла нас. Мы говорим ей «спасибо». Это не наука. Это вежливость. А теперь идем. И постарайся не шуметь.

Первые же шаги за пределами пещеры стали для Элиана пыткой. Ния скользила между кристаллическими стволами, как тень. Ее мокасины не издавали ни звука на усыпанной осколками земле. Она двигалась плавно, ее тело было расслаблено, но каждый шаг выверен. Элиан же, наоборот, был напряжен, как натянутая струна. Он постоянно спотыкался, его новые сапоги громко скрипели, а сумка цеплялась за острые грани. Каждый раз, когда он издавал очередной громкий звук – треск ветки под ногой или скрежет металла пряжки о кристалл, – Ния останавливалась и бросала на него укоризненный взгляд.

– Ты идешь так, будто хочешь разбудить весь лес, – прошипела она после особенно громкого падения Элиана.

– Я не привык к… этому, – пробормотал он, поднимаясь и отряхиваясь. – Как ты это делаешь? Здесь же нет тропы.

– Тропа есть. Просто твои глаза ее не видят.

Она повела его за собой. Элиан пытался понять ее логику. Он достал свою карту, пытаясь сопоставить их маршрут с пунктирной линией Мастера. Ничего не сходилось. Они шли не на восток, а делали странные петли, то забирая на север, то возвращаясь почти на юг. Он пытался следить за светом, пробивающимся сверху, но он был настолько рассеянным и преломленным, что не давал никакого представления о положении солнца. Он чувствовал себя абсолютно слепым.

– Мы идем кругами, – наконец не выдержал он, остановившись. – Моя карта…

– Спрячь свою бумагу, – оборвала его Ния. – Она здесь лжет. Смотри.

Она указала на землю. Элиан увидел лишь россыпь мелких кристаллических осколков.

– Что я должен увидеть?

– Не глазами. Ногами. Почувствуй.

Она сделала шаг в одну сторону.

– Здесь земля твердая, мертвая. Кристаллы под ней спят. Их песня глухая. – Она сделала шаг в другую. – А здесь… слышишь?

Она провела носком мокасина по земле, и в ответ раздался едва уловимый, тонкий звон, словно кто-то коснулся крошечного колокольчика.

– Земля отзывается. Она живая. Здесь есть ток. Течение. Это и есть тропа. Мы идем вдоль течения.

Элиан недоверчиво нахмурился. Течение? Ток? Это были научные термины, но она использовала их как… метафоры. Он попробовал повторить ее движение. Его тяжелый сапог лишь скрежетнул по осколкам. Никакого звона он не услышал.

– Я ничего не слышу, – признался он с досадой.

– Потому что ты пытаешься услышать ушами, – терпеливо, как маленькому ребенку, объяснила Ния. – А надо слушать всем телом. Костями. Кожей. Закрой глаза, городской.

Элиан колебался. Закрыть глаза в этом враждебном, дезориентирующем месте? Это было безумием.