скачать книгу бесплатно
Лорды Протектората: Барон Аквилла
Никита Машуков
XXIII век – Землю захлестнула волна правой реакции и тоталитаризма. Большую часть территории Евразии контролирует режим Протектората. По поручению Верховного Совета глава военного ведомства барон Аквилла ведет подготовку тайного проекта «Люцифер», который должен разрешить острый геополитический спор с соседним государством – Индостан-Полисом. В ходе работы Аквилла встречается с Лордами-Протекторами, которые обсуждают с ним события трехсотлетней давности, в ходе которых тайное оккультное общество (Орден Срединного Союза) осуществило государственный переворот и пришло к власти, установив жесткую технократическую диктатуру. Среди обсуждаемых событий – расследования преступлений, покушения, заговоры, предательства, мистические происшествия, колдовские ритуалы, толкования сновидений, угрозы, шантаж, перестрелки, рукопашные бои, применение военной техники и многое другое.
Никита Машуков
Лорды Протектората: Барон Аквилла
Часть первая, рассказанная коллегой по работе.
Пролог
Последние лучи заходящего солнца освещали серые и достаточно унылые равномерно-квадратные кварталы промзоны 101001 Второпрестольной, или Города-10 как его было принято называть на младоимперском слэнге. Впрочем приставка «младо» не очень соответствует положению вещей, думал юный гвардеец Сережа Брусницын, проносясь на реактивном ранце мимо корпусов производственных цехов, в конце концов, этому слэнгу не меньше двухсот лет и возник он после смутной эпохи гражданской войны за возвращение к Союзным порядкам. Что не мешало Сереже иногда думать на нем или о нем – вообще подобные пустопорожние размышления возникали у него достаточно часто во время вечерних и ночных нарядов на патрулирование, даже когда, как сейчас, от диспетчерской приходила заявка разобраться с несанкционированным проникновением в промзону. Диверсии, промышленный шпионаж, хищение продукции и расходных материалов – все это как магнитом притягивалось к производственным мощностям Города-10. И не было в этом ничего удивительного, учитывая, что на всех этих предприятия полностью автоматизированных станков, конвейеров, податчиков-погрузчиков максимум находилось по одному технику-смотрителю. Но вот почему диверсанты, шпионы и расхитители так упорно не желали понять, что гвардейские патрули тем не менее всегда пресекают их гнусные дела – вот это было удивительно.
Может тут дело в том, что они так и не смогли расколоть систему автоматической идентификации «свой-чужой» (в рапортах – АИ СЧ, на младоимперском – просто аисочка), используемую в промзонах Срединного Империума? Может они так и не осилили книгу сэра Второго Лорда-Протектора барона Аквиллы «Боевые действия в городском ландшафте» и не поняли, что гвардия и не с такой напастью (как они) может справиться на своей (и не только) территории? А может (но эта мысль у Брусницына была крайне редка) их толкали отчаяние и безысходность? Ведь, чего греха таить, почти все «проникающие элементы» были выходцами из концентрационных поселений, густо раскинутых по территории Империума. И чем они там занимаются – живут своей аграрной жизнью уже три века, с самой Реставрации: покинуть поселение – нельзя, смертная казнь без выдачи тела родственникам, организовать свое производство или бизнес – нельзя, смертная казнь без выдачи тела родственникам, даже вступить во второй брак или завести любовницу – нельзя, смертная казнь без выдачи тела родственникам, ну в общем очень много нельзя, включая алкоголь, азартные игры и книги. Только паши землю, паси скот, да прочей физкультурой на свежем воздухе занимайся. Есть, короче, от чего в тоску впасть, бунт поднять или еще какую гадость устроить. И начал уже Сережа думать, как бы все упростилось, включи Совет Лордов-Протекторов чужаков из концентрационных поселений в гражданское население Срединного Империума, однако, либеральные размышления были прерваны пулями, забарабанившими по броне экзоскелета.
В соответствии с Регламентом Патрулирования юный гвардеец установил ожидающий режим на реактивном ранце и открыл подавляющий огонь из ручного АК-477, одновременно оценивая ситуацию: нападающий стрелял мелким калибром, короткими очередями, дистанция около 60 метров. Хорошие новости – ручного гранатомета или фаустпатрона у него нет, иначе Брусницыну бы сейчас полагалось только приходить в себя от оглушения (экзоскелеты рассчитаны на взрывы подобной мощности, но попасть во взрывную волну для пилота все равно приятного мало), однако, гранаты у чужака вполне быть могут, раз у него при себе есть пистолет-пулемет, следовательно, медленно продвигаться вперед смысла нет – опасно. Ждать напарника по патрулю тоже опасно, вдруг у гада есть туз в рукаве – проработанный маршрут отступления? Как то же он смог обойти АИ СЧ, раз оказался не на том конце квартала, где по идее должен быть. Или это вообще не тот «проникший элемент»? А черт с ним! Надо действовать! Как поется в марше «неудержимым натиском гвардейским» – вперед!
И патрульный, сняв режим ожидания, коротким реактивным прыжком, минуя поток пуль, пролетел мимо угла цеха, из-за которого велся огонь, включив тормозное сопло, резко сбросил скорость и завис на мгновенье в воздухе в трех шагах от чужака. От мгновенной перегрузки перед глазами Брусницына начал сгущаться туман, но прежде чем его голову окончательно закружило, один точный выстрел прямо в смуглый лоб чужака решил исход боя. Так подумал Сережа, опускаясь на асфальт магистрали, намереваясь немного передохнуть и прийти в себя от перегрузки.
Но внезапный раскат грома в шлемофоне помешал ему выполнить задуманное. А следующий – раскат грома, совмещенный с толчком самосвала в левую сторону груди, опрокинул гвардейца навзничь. «Вот дерьмо! Это бронебойные что ли?» – думал Брусницын, барахтаясь и пытаясь встать. А еще один чужак тем временем, держа в руках револьвер какого-то слоновьего калибра, приближался и пускал в патрульного одну пулю за другой. Брусницын уже было попрощался с жизнью после пятого выстрела, долбанувшего его словно какой-то средневековый таран, ожидая, что за ад случится, когда шестой заряд будет выстрелен ему в упор в лицевой экран шлемофона, но тут точным реактивным прыжком рядом с чужаком приземлился его напарник Иван.
Одной закованной в броню рукой он выбил у чужака револьвер, а второй, точнее – бронированным кулаком – с размаху ударил того в солнечное сплетение: чужака отбросило на пару метров. Затем Ваня протянул руку и помог гвардейцу встать. Сережа медитативно, приходя в себя, наблюдал как на проезжей части корчится, отхаркивая кровь, второй чужак, как Иван поднял выбитый револьвер, с интересом осмотрел его, голос напарника в шлемофоне прокомментировал Сереже «О! Смит-Вессон, круто, раритет», после чего засунул дуло револьвера в рот поверженного противника, надавил на спусковой крючок и из коротко стриженной черноволосой головы чужака по асфальту разлетелись мозги.
Затем Иван присел на поребрик, жестом пригласил Сергея присоединиться к нему и на длинных частотах запросил серверный центр проверить АИ СЧ. Умники из серверной попросили 5-7 минут на то, чтобы установить причину сбоя и устранить ее. Тем временем, Иван приподнял защитный экран так, что стало видно его поросшую седой щетиной челюсть, закурил папиросу и протянул вторую напарнику. Сережа не стал отказываться – в голове у него все еще шумело.
Прошло по две или три затяжки грубого табака через бумажные мундштуки без фильтра, прежде чем Иван сказал:
– Никогда нельзя терять бдительность, парень, надеюсь, этому ты сегодня научился. Особенно, если думаешь, что бой закончен. Особенно, если думаешь, что закончен твоей победой.
– У тебя было что-то подобное, Иван?
– Было. Я тогда чуть свое первое трансплантированное легкое не потерял.
– Понимаю.
– Не понимаешь. Тогда банк трансплантации плохо пополнялся, только от добровольцев, завещавших медицине свои тела.
– Неужели было и такое в Протекторате?
– Было. Но тогда не было системы концентрационных поселений и не было наказания в виде смертной казни без выдачи тела родственникам.
– Сколько же тогда люди жили? В дефиците заменяемых органов то?
– Правильно рассуждаешь, мало жили, лет 80-90 в лучшем случае. И каждое десятилетие, как правило, зарабатывали какое-нибудь хроническое заболевание, так что под конец их жизнь была сущим мучением.
– Кошмар какой. Очень мало и очень тяжело, слов нет.
Тут в разговор вмешалась серверная:
– Все в норме, сбой устранен, исходный код вирусной программы выделили – отправили в исследовательский отдел, спасибо, бойцы, это что-то новое, над этим покумекать надо. А сейчас свободны, аисочка говорит в зоне 101001 все чисто, только свои.
– Принял, ребята. Давайте копайтесь в своем двоичном дерьме. Отбой, – ответил Иван, затем связался с диспетчерской, к счастью, заявок пока больше не было, в две затяжки дотянул папиросу и сказал Брусницыну, – Ну ладно, давай грузить этих. Знаю я один бар на границе с промзоной – туда их и сдадим.
И патрульные стали засовывать останки чужаков в мешки. Смутное чувство после этого разговора было у Сережи, чувство какой-то неправильности, порочности устройства, порядка и уклада Империума, но развивать эту мысль у себя в голове он пока не стал.
***
В имперский бар вошли двое гвардейцев. Местные завсегдатаи с интересом обернулись на металлический звук шагов закованных в экзоскелеты по полной выкладке стражников, зашедших с боевого дежурства пропустить по пиву. Впрочем интереса завсегдатаев хватило всего на минуту, их не привлекло ни то, что гвардейцы засунули в приемный люк два длинных полиэтиленовых мешка с чем то подозрительно напоминающим человеческие тела, ни то, что в гвардейской гардеробной они оставили легкие механическо-электронные доспехи предпоследней модели. Единственное, что они сказали относительно новых посетителей:
–Эти чертовы чужаки пробираются в город все чаще… Почему не удвоить Гвардию? Моего сына/брата/племянника/другого оболтуса пристроить бы к делу получилось…
После чего они вернулись к обсуждению более важных и насущных вопросов: о решении Совета повысить пенсионный возраст для простых подданных до 100 лет, а для аристократии и вовсе до 200, о колебаниях протекторских трудоденег относительно марки Технофа и доллара Соединенных Штатов Земли, да и о предстоящих зимних отпусках и накрывшихся поездках к пирамидам, наконец.
Оставив броню в гардеробе, служаки расположились у стойки. Бармен глянул на одетого в зимний бушлат младшего лейтенанта, затем на его напарника и решил, что лучше обратиться к нему. Причиной решения очевидно был тот факт, что человек был одет в очень старомодную «аляску» с меховой оторочкой воротника, таких не выпускали уже лет полтораста, что могло значить, что перед ним важный дворянин.
–Чего изволят, господа гвардейцы? – спросил бармен и добавил, смотря на «аляску», – Хороша вещь, старинная… как же она сохранилась?
Мрачноватый офицер усмехнулся:
– Да, вещь хорошая, ей сносу нет… Если заплаты ставить и починять время от времени.
–Тоже можно сказать и о нас самих, старых аристократах… – с горечью сказал бармен.
Старший офицер вздохнул и произнес:
– Ты хороший парень, и я обязательно загляну к тебе как-нибудь, и мы потолкуем о старых временах, цене за бессмертие и еще много о чем. А пока будь другом, нацеди двум уставшим за рейд воякам по кружке темного…
– Не вопрос, – изрек бармен и принялся за дело.
Но его – на посту задающего вопросы тут же сменил молодой напарник:
– А ведь и правда! А я и внимания не обратил, думал в рейды только молодежь отправляют. Но выглядишь ты на удивление хорошо сохранившимся… Ой!
Гвардеец улыбался все шире, слушая юнца, видимо ему вспоминалась его собственная молодость… и когда его напарник осекся, он сказал:
– Эту привилегию – ходить в рейды по своему желанию – я получил лично от Его Светлости барона Аквиллы. Очень давно. Лет триста назад.
– О-о-о, а можешь рассказать подробнее?
– Но это долгая история.
– Так почему бы не занять ей это тягостное ноябрьское ночное дежурство? От диспетчера заявок все равно нет…
– Не по уставу, конечно. Но пиво бармену сегодня особо удалось, так что слушай…
Глава 1. В изоляторе.
Темно-коричневые стены и бордовая мебель не очень гармонировали с общей серой и тусклой гаммой сыскного изолятора. Барон Аквилла сидел за столом и буравил затылок арестанта № 34 в глубокой надо полагать задумчивости. «Как же это он так невероятно врет? Или не врет? А иные доказательства? А первичные показания?» – размышлял сыскарь и не находил ответов. Арестант тоже о чем-то размышлял, переминаясь с ноги на ногу, стоя лицом к стене, но о чем именно: может о том – убедил ли он сыскаря в своей правоте, а может об уставших ногах, на которых он стоял уже добрых два часа, смотря в одну точку на стене. Адвокат 34-го сидел все это время и скрипел зубами, но он не первый раз работал с Аквиллой и знал, что протестовать и спорить с сыскарем бесполезно. Он был немолод, дико устал от допроса, это было видно по его лицу, и вообще ждал-недождался обеденного перерыва.
– Да, кстати, Ефимович, – обратился сыскарь к адвокату, – Ко мне знакомый недавно заезжал, винца привез кавказского, а я, как ты знаешь, не пью, подшился месяц назад, краля моя все спиртное дома вылила, так что возьмешь фляжку?
Адвокат улыбнулся краешком рта, но сурово сказал:
– Возьму, но не думай, что между нами мир. Пройдет час, обед кончится, допрос будет продолжен, и я буду задавать вопросы клиенту. И камня на камень не останется от твоих гнусных инсинуаций при получении показаний… – наверняка, Ефимович собирался и дальше продолжать свою тираду в том же роде, но его прервал вошедший конвой, который, недолго думая, потребовал тишины, не мешать уводить арестанта и вообще покинуть допросный кабинет, а лучше и вовсе изолятор, поскольку в учреждении обед, лишние люди здесь не нужны, не положено это, конечно, если господин сыскарь хочет еще покопаться в своих бумагах, то это – пожалуйста, но все-таки не совсем по уставу и так далее, и так далее. В общем Аквилла старательно делал вид, что вчитывается и разбирает какие-то документы, пока пожилой прапорщик не увел 34-го, не прекращая что-то бурчать себе под нос. Благо что и Ефимович ушел вместе с ними, что-то ободрительно шепча своему клиенту, но при этом держа руку в кармане на полученной шляге.
Оставшись один в кабинете, Аквилла подошел к участку стены, напротив которого стоял допрашиваемый, немного расшатал и отвел в сторону дощечку и выудил из небольшой ниши мини-камеру, после чего, вернув дощечку обратно, со всем своим скарбом направился в оперативную часть изолятора к своему знакомому Веселенькому. Ему надо было посмотреть, подумать, да и посоветоваться с товарищем.
***
Аквилла никогда не любил оперативные части ни в Ополчении, ни в изоляторах, ни в таможне, ни в приставских управах. В оперчасти госбезопасности он никогда не бывал, но чувствовал, что и там его душе уютно не будет. В них всегда низкие потолки, железная дверь на входе, затхлый воздух, скрип проржавевших сейфов, шелест пожелтевшей бумаги доносов и хруст нынешних «тридцати серебряников» для агентов. Это если еще не говорить о повсеместном нахождении на их столах чугунных пресс-папье на аккуратненьких льняных салфетках (видимо, чтоб кровавых следов на столешнице не оставлять).
К счастью, кислую мину, с которой сыскарь вошел в часть, удостоился видеть только опер Веселенький, давний знакомый Аквиллы. А он уже, во-первых, к ней привык да и потом редко кто мог посоперничать с самим Веселеньким в кислых, мрачных и унылых физиономиях.
– Кого я вижу, какими судьбами, – попытался выдавить из себя подобие улыбки опер.
– Тоже рад тебя видеть, старик, – с этими словами сыскарь бесцеремонно расположился за свободным компьютером, благо тот работал.
Затем Аквилла подключил к флеш-разъему портативную камеру и активировал видеозапись, вырубил звук (содержание и ход допроса были свежи в памяти, Аквилла маразмом не страдал), включил ускоренную перемотку и стал всматриваться в лицо 34-го. Вот он бегает глазами, привыкая к даче показаний стоя спиной к сыскарю, вот он расслабляется, понимая, что на его физиономию никто не смотрит и нет надобности играть мимикой перед собеседником (чем все мы, грубо говоря, грешим в разговорах), и вот по нему уже можно читать правдивые эмоции: непонимание за что его держат в клетке, стремление донести правду до сыскаря (о том, что 12 июня 20** года он просто задержался в баре при подпольном казино «Сокровищница», а затем приехал домой и лег спать), праведный гнев искреннего отрицания показаний сторожа, видевшего как он закуривает в машине у Богосвятского кладбища, также уверенность в ошибочности данных видеокамер с лестничной площадки, согласно которых он пришел домой в одежде, перепачканной землей, и в более позднее время (нежели сам показал), жалость к тому факту, что под кулачными аргументами местных ополченцев ему пришлось оговорить себя и подписать соответствующее признание, движение глаз вверх и влево – показатель реальных пространственных воспоминаний – при ответах на уточняющие вопросы по обстановке в квартире, когда он вернулся домой, словом, сыскарь не видел в мимике и жестикуляции 34-го арестанта признаков лжи.
– Ты еще не устал искать истину на лицах допрашиваемых? И чему только в нынешних Сыскных Академиях учат?
– Да уж не тому же, чему в Школах Ополченцев. А истина в наших делах…
– Не нужна. Нужна доказанность. По Шамалину есть признание, есть косвенные улики.
– Вот только косвенные – они не прямые. Признание на суде 34-ый не подтвердит. И, между нами говоря, признание то из него выбили: можешь сказать почему?
– Могу только сказать: очень странный почерк у преступника – похитить, вывести на кладбище, износиловать, закопать заживо. Это ж явная психическая патология в сексуальной части мозга. Опера, которые по делу работали, донос получили от консьержа в доме пострадавшей, проверили, подтвердилось Шамалин – ее сосед был лишен родительских прав за домогательства. Ну а где одно психо-сексуальное нарушение, там и другое, это еще дедушка Фрейд доказал. Ну опера зашли, да и расспросили Шамалина по существу.
– И он стал с ними об этом говорить?
– А его порасспросили…
Сыскарь сверлил опера взглядом несколько минут. Тот молчал. А в это время в голове Аквиллы проносился целый поток данных о делах, нынешних и минувших лет, про которые он узнал, побывав в аналитическом отделе первопрестольной в недавней командировке. И тут он решил поделиться своей версией с оперативником.
– На днях был в Столице, смотрел в архиве ряд дел. Во всех этих делах: доказанность сводилась к косвенным уликам и первичному признанию, от которого все эти злодеи отказывались в суде, а в итоге – 4 расстрела, 7 пожизненных приговоров.
– И что?!
– В этом деле – двенадцатое преступление с одним почерком. Двенадцать преступлений за двенадцать лет с идентичным почерком. Ты должен знать –они были громкими: Хортицкий маньяк, Столичный душитель, Малосельский насильник, Тверской могильщик, ну и менее громкие – Саватов, Карасов, Марьев…
– Это же абсолютно не связанные друг с другом дела! Ни жертвы, ни фигуранты никак не пересекаются!
– А может и пересекаются. Просто мы пока не знаем как. Но почерк то не врет, почерк то один.
– То есть ты хочешь сказать, что у нас во Второпрестольной дюжину лет назад выросло тайное общество насильников-убийц? Это бред.
– Вот поэтому то и нужна правда от 34-го.
– Ты ж ее видел на лице Шамалина.
– Я видел то, что он считает правдой. Или то, что ему позволили считать правдой.
– Вам в Сыскных Академиях теперь и ясновидение преподают? И умение строить необоснованные гипотезы?
– Не – гипотезы это моя фишка. А в Академиях нам гипноз преподают, но об этом тссс! – сыскарь бросил взгляд на часы, врезанные прямо в его деревянный протез его левой кисти: времени прошло достаточно, чтобы арестанта вернули в комнату для допроса… и чтобы снотворное в вине, врученном адвокату, подействовало. Аквилла ухмыльнулся, взглянув на опера, одел темные очки, надел вместо служебного кителя гражданский пиджак, прилепил накладные усы и, не прощаясь, ушел из части.
***
Сыскарь зашел в комнату для допроса. Как он и ожидал – адвокат мирно спал на столе, рядом с ним сидел 34-ый. Тот взглянул на Аквиллу, не узнав в нем человека, который недавно его допрашивал (не зря его лицом к стене ставили). Шамалин спросил:
– Кто вы?
На что сыскарь уверенным солидным голосом ответил:
– Я специалист по психологии, которого вызвал сыскарь для продолжения допроса. Позвольте поздороваться с вами.
И Аквилла снял и положил в карман очки, сделал несколько твердых шагов к арестанту, начав тянуть к нему руку за пару шагов до нужной дистанции, при этом он громко назвал первое пришедшее ему на ум имя:
– Искандер Акопян.
Арестант автоматически встал со стула и потянулся в ответ пожать руку, но Аквилла внезапно сделал еще шаг и оказался слева от Шамалина, правой рукой он схватил его правое предплечье и рявкнул на него:
– Спите!
От удивления и неожиданности арестант попытался отпрянуть назад, но его руку крепко держал сыскарь, растерянный взгляд Шамалина обратился в глаза Аквиллы, именно это ему и было надо. Холодный немигающий взгляд прекрасно дополнился потоком внушений:
– Вы скованы, вы теряете волю, ваше тело наливается свинцом, веки тяжелеют, все тело цепенеет, веки слипаются, дыхание замедляется, дремота накатывает, глаза закрываются, вы устали, вы устали бороться, вы вверяетесь мне, вы сдаетесь, вы цепенеете, вы спите, спите, спите… Сейчас я досчитаю до трех, щелкну пальцами и вы впадете в транс. Раз, два, три.
Щелчок пальцами – кисть сыскаря отпустила предплечье арестанта, но его рука осталась висеть в воздухе, да и сам он как будто застыл в позе отстраняющегося.
«Больно легко впал в транс, – подумал Аквилла, – Да, еще какой глубокий. И так сразу. Не иначе, его уже не раз гипнотизировали. Интересно».
Сыскарь не спеша продолжил:
– Вы в трансе, вы подчиняетесь только моей воле, своей воли вы лишены, также как вы лишены свободы. Сейчас вы откроете глаза, но продолжите находиться в трансе.
Арестант открыл глаза, но жизни в них не было, взгляд его был абсолютно пустой, вовсе не тот эмоциональный взгляд, который Аквилла видел на записи.
– Сейчас вы садитесь на табурет, но не на простой табурет – с его помощью можно путешествовать во времени, садитесь я проведу вас сквозь время.
34-ый сел на табурет у стола, и Аквилла продолжил:
– Вы сели и едете на табурете как на лифте, спускаетесь вниз – в прошлое. Я отмеряю расстояние, на которое вы погружаетесь, вы говорите, что видите. Раз, вы прошли назад на полтора часа, что вы видите?
– Темно-коричневую стену комнаты.
– Хорошо. Два, вы вернулись на 1 день назад, что вы видите?
