скачать книгу бесплатно
– А может вы поможете мне определить мою проблему?
– Думаю это будет несложно. Пойдемте по классическому пути. Расскажите воспоминание из глубокого детства.
– Э-э, какое? У меня их много.
– Мультфильм, к примеру, который запал вам в душу, что у вас всплывает в памяти?
– Прям всплывает?
– В голову что пришло – прямо сейчас!
И Аквилла рассказал ему такой эпизод.
Бородатый полуголый качок прикован к скале, его допрашивает орел, и орел спрашивает:
– А теперь – признайся, какие тайные причины побудили тебя это сделать?
И закованный бородач сурово отвечает:
– Я хотел помочь людям.
Глаза орла наливаются кровью, он рвет печень прикованного своим клювом и, всматриваясь в искаженное лицо допрашиваемого, орел кричит на него:
– Говори правду! Скажешь?
Бородач набирает в грудь воздуха и громовым голосом оглашает окрестности:
– Я хотел помочь людям!!!
И его голос слышен в долине и какой-то там пастух у костра кричит в горы:
– Боги, вы не справедливы!
А тут другой качок с молотом и в рабочей робе, падает на колени и молит прикованного:
– Признайся. Одно только слово и тебя пощадят!
Но скованный цедит сквозь зубы:
– Все равно не поймете.
И орел, полагая что бородач вот-вот расколется, вкрадчиво шепчет:
– Почему же? Ведь это так просто. Скажи – виноват, хотел власти, силы, могущества… Всякий тебя поймет.
Усмешка скривила лицо узника, и он глумливым тоном отвечает:
– Я хотел помочь людям. Неужели вы не понимаете – ведь это так просто. Ха-ха-ха. Ха-ха-ха-ха-ха! АХАХАХАХАХХАХХАХАХАХАХАХХАХАХАХ!
Орел пораженно шепчет:
– Он смеется над нами, – и орел взлетает вверх, насколько высоко он взлетел неясно, но определенно он долетел до огромного и брутального старика, закутанного в тогу, видимо, собираясь донести ему.
Однако в этом не было необходимости – смех заключенного гремел громом до самых небес и явно злил старика. Наконец тот дошел до определенной точки и произнес свой приговор, и голос его пробирал до костей:
– Тебе мало твоих мук? Так получай самую страшную кару – забвение.
И из глаз старика ударили молнии: цепь молний окутала скалу с прикованным, и от этих ударов скала стала проваливаться в появившуюся бездну, но и это не остановило смех. И среди своего торжествующего смеха узник, рушась в пропасть, выкрикнул:
– Я хотел помочь людям – и я помог им.
И смех его звучал, пока земная твердь не сомкнулась над головой мятежника.
И только тогда старик закончил свой приговор:
– Все – нет больше Прометея – и не было его никогда!
Конец.
– Занятный эпизод. А с каким энтузиазмом, с каким жаром вы о нем рассказывали. Почему это вольное изложение древнегреческого мифа так важно для вас?
– В нынешнее время, когда наше молодое поколение узнает о содержании преданий и легенд из компьютерных игр и богомерзких блокбастеров, во всей массе которых не найдется и трех стоящих идей, очень важно сохранить в памяти подлинный смысл древнего мифа, прошедший через десятки веков.
– Но какие именно смыслы вы усмотрели в этом моменте мифа?
– Ну разве это не очевидно? Во-первых, это логика власти: за проступки наказывают, да, но за неповиновение – уничтожают, хотя для власти – даже божественной вполне достаточно и одного, пусть и неискреннего, но слова покорности. Видимо это лежит в самой сущности любого господства –достаточно внешней покорности, чтобы твоя власть была крепка. Во-вторых, и это вопрос мироустройства: боги не справедливы. За добрые дела они воздают злом, за подвиги карают. И если ты жаждешь добиться правосудия на земле – ты должен пойти против богов. В-третьих, касательно самого страшного для личности – это не смерть, но забвение. Такое уничтожение самой памяти о жившем, как будто бы его никогда и не существовало. И, наконец, в-четвертых, и об этом все же не стоило проговариваться детям: действительно, нет Прометея, и не было его никогда… альтруистические поступки и те, кто их совершает… таких не бывает, есть только такие, о которых говорил орел, которые ценят и добиваются лишь силы и власти, просто напоказ выставлять этого нельзя, ведь без благолепных белил и румян морали, красивых слов о чести и правде можно собрать лишь шайку, но не тот прочный режим власти, который называют – государством.
– Но отчего вы упустили концовку мультфильма, ту в которой последствия подвига титана пережили его?
– Потому что последствия, дела, поступки – это всего лишь последствия, дела, поступки. Но личность – не важно человека ли, титана или даже бога – это нечто совсем иное. Именно поэтому Прометей несмотря ни на что потерпел поражение. И это в своем роде предостережение – ты можешь быть великим героем и совершать грандиозные деяния, но если ты потерпишь поражение… тебя ничто не спасет.
– А вы видно с детства были мыслитель. Правда с несколько бедной эмоциональной сферой.
– Ну да. Я – свободный художник и холодный философ, и в сердце моем нет жалости, – вставил Аквилла цитату из классики.
Но аналитик то ли не сообразил откуда она, то ли вдруг задумался о чем-то постороннем, в любом случае он сказал:
– Интересно… пойдемте дальше. Что вам снится? Какой сон всплывает у вас в памяти в первую очередь?
Аквилла пристально посмотрел на Медянцева (прикинул о своем последнем сне о Неведомом и смерти своего друга), затем прикрыл веки, откинулся на спинку стула и стал рассказывать ему сон из какого далекого-далекого периода своей жизни:
– Это весьма странный сон, если конечно к снам в принципе может относится понятие нормальности. Был теплый июльский день. Летнее небо с небольшими облаками. Светит яркое солнце. Передо мной залив – вижу другой берег. Иду по мосту. Мост построен кустарно. На некоторых участках есть рабочие. Не то чтобы они мне не нравятся, но я не хочу чтобы они меня заметили. Я иду вперед, но кажется они меня замечают. Периодически оглядываюсь. В один из моментов вижу, что все таки меня заметили и что рабочие бегут ко мне. Бегу от них. Мост, который сначала был выше уровня воды постепенно приближается к ней и, наконец, перестает быть мостом, а становится какой-то переправой – рядом плотов, соединенных вместе веревкой-канатом. Перепрыгиваю с одного плота на другой, они раскачиваются как льдины. Один край спускается, другой поднимается, но я все перепрыгиваю и бегу дальше. Чем дальше, тем плоты становятся хуже. Наконец, один из них буквально рассыпается от того, что я наступил на него, и я оказываюсь в воде. Всплываю, но по непонятной причине не могу удержаться на плаву, вновь погружаюсь, барахтаюсь, наконец, замечаю рядом небольшую палочку – прутик. Опираюсь на нее, вдавливаю ее в воду и обретаю равновесие, могу плыть. Плыву обратно мимо плотов, доплываю до места, где мост выше уровня воды, понимаю что тут уже мелко, дотрагиваюсь ногой до ила, встаю: я по пояс в воде, передо мной камыши. Рабочие на мосту возвращаются на свои места, чтобы продолжить работу, говорят друг другу что-то вроде «Недалеко ушел то, и стоило из-за него беспокоиться». После этого я просыпаюсь.
Аквилла открыл глаза и увидел горящие глаза Медянцева (наверное, тому и правда нравилась его работа – а что день-деньской сидеть чужие байки слушать, кому ж надоест?). Барон спросил:
– Что скажете, док?
– Давайте разберем ваш сон по косточкам. Какие у вас ассоциации с тем днем?
– Это определенно прекрасный день. Он напоминает мне о глубоком детстве, из летних каникул ранних классов, возможно начальной школы.
– Хорошо, продолжайте, что с тем местом?
– Оно напоминает берег рядом с дачей одних моих родственников, у которых мы часто гостили в июле.
– Так, мы определили пространственно-временной континуум, имеющий значение для толкования.
Аквилла подумал: «Неужели, добавляя в свою речь заумные слова, психолог понимает больше, нежели он понял в начале? Или это нужно чтобы навести научный шарм для суеверного гадания по снам?»
А магнетизер тем временем продолжал:
– Но давайте перейдем к действиям, происходившим в ваших снах. Почему вы оборачивались на ремонтников, почему вам было важно их мнение?
– Возможно, потому, что мне казалось, что эти ремонтники-строители являются как бы хозяевами этого места и по-хорошему, по правилам, мне нужно их разрешение чтобы пройти, но каким то образом я понимаю, что разрешения они дают только своим людям. Поэтому прохожу самовольно, увидев это – они побежали за мной, чтоб возвернуть меня силой.
– Дальше. С чего это взялись льдины? И почему чем дальше, тем мост становится хуже?
– Возможно, мост символизирует мой жизненный путь. Если раньше – в детстве он был крепок, возвышался над уровнем житейских проблем, то чем дальше, тем больше он соприкасается с мутной водицей, с этим постоянно текущим потоком, размывающем размочаливающим разлагающим опоры, по которым идет человек, проживая свою жизнь, лишает человека твердой почвы под ногами. Лишает его надежной опоры… Может я боюсь, не уверен в будущем, боюсь что опорные точки, с которыми я иду по жизни однажды разрушатся, и я низвергнусь в пучину?
– Но причем здесь лед? Мост же был деревянным?
– Да, деревянным. Но послушайте – переходить реку по мосту это одно. Переходить реку без моста это совсем другое. Перейти ее, не замочив ног, можно по льду. А это опасное дело, лед может треснуть и похоронить тебя под ледяным надгробием.
– А пучина? Смесь воды и пузырей, в которой невозможно плыть?
– Думаю это олицетворение моего страха перед тем, что однажды опоры, которых я держусь, будут размыты рекой жизни и я провалюсь, и это меня сломит и я вернусь назад. Но соломинка? Какого черта соломинка?
– Заметьте, вы смогли опереться на соломинку, только когда перестали двигаться дальше. Только тогда вы обрели устойчивость на плаву. И что вы сделали? Поплыли назад, к тому берегу, с которого пришли, а не к тому, к которому стремились сначала. Вы сами считаете, что еще не готовы перейти на тот берег, вы сами предпочитаете отступить. И еще заметьте, когда вы шли по мосту, вы постоянно оглядывались, то есть вы сами надеялись, что вас заметят и силой вернут, вы надеялись на это, потому что тогда это сняло бы с вас ответственность за то, что вы не можете продвинуться вперед.
– Так значит, моя проблема в том, что мне недостает решимости, уверенности в себе перед будущим? Что я еще недостаточно повзрослел, чтобы идти дальше?
– Ну что ж вы сами определили свою проблему, истолковав свой сон.
– И как мне решить эту проблему? Как обрести твердую опору, которую не размоет потоком? Это можно сделать в рамках психоанализа?
– Думаю с этим не будет особых сложностей. В моей клинике их решают на раз-два в рамках стандартного курса. Но у меня нет достаточно времени принимать вас лично каждый раз. Лучше вам пройти курс дистанционно, как остальные. Вам не о чем беспокоится, эта техника одобрена Палатой магнетизеров Срединного Союза.
– Думаю – вы правы. А как долго длится курс, как часто нужно посещать сеансы?
– Сеансы дважды в неделю. Курс в пять недель. Стандартный курс.
– Если позволите, я посещу вас еще один раз лично и тогда окончательно приму решение.
– Как пожелаете, сударь, еще один, но только один личный сеанс. Скажите спасибо, что за вас попросила Лизочка – моя дочь.
Что-то заскребло на душе у Аквиллы, когда Медянцев напомнил ему о своей дочери, что же в ней было такое, что же беспокоило его? Но додумать этот вопрос он не успел – Медянцев широко улыбнулся, и тут барон заметил, что на шее у магнетизера на цепочке висела пробитая монетка. Точнее не монетка, а – жетон.
– Игральный жетон, – задумчивым голосом сказал сыскарь.
– Вы об этой безделушке, – бросил доктор и, сняв с шеи, протянул жетон барону, и прибавил, – Сувенир одного клиента. Подарок на память.
В голове Аквиллы мелькнуло: «Сокровищница, не иначе. Но какая у нее связь с Медянцевым? Да, точно Сокровищница, в Союзе уже два года как игральные заведения вне закона. Что не мешает действовать тайным казино. Немного, но для досуга хватает. На всю Первопрестольную – два или три». И он спросил прямо:
– Это ведь из тайного казино?
– Да, – без обиняков признался магнетизер, и продолжил, – А знаете почему оно действует, а я этого не скрываю? По той же причине, по которой я получил заказ на предоставление психоаналитических услуг всем госслужащим Второпрестольной. Вы поняли, что я хочу сказать? – и при этих словах выражение лица Медянцева стало высокомерным и пренебрежительным.
– Понял. Но не думайте, что коррупционные связи это панацея от всех невзгод.
– Знаю. Но меня также защищает и закон о психоанализе, магнетизме и парапсихологии, предоставляющий достаточные гарантии и иммунитет нашему сертифицированному брату от бюрократов, вроде вас, любящих совать нос не в свои дела.
Глаза сыскаря сверкнули холодным огнем, он бросил краткое «До встречи» и вышел из кабинета.
Перед тем как Аквилла ушел, дочь аналитика заставила его заполнить краткую анкету-квитанцию госслужащего, получившего сеанс психоанализа, и мимоходом подивился свободным порядкам в здешней бухгалтерии – даже удостоверение предъявить не пришлось. А напоследок милашка на ресепшене попросила его:
– Пожалуйста, выйдя во двор, пригласи всех тех, кто там курит.
– Что? – сперва несколько растерялся Аквилла.
– Когда вы пришли на сеанс к отцу, он объявил перерыв во всех смотровых и выставил их во двор – курить. Думаю, они все еще там. Все таки отец не Юлий Цезарь, он может концентрироваться только на том, что прямо перед ним, или живой человек, или шесть десятков мониторов. Думаю он уже вернулся в свой основной кабинет, выпил чашку кофе и неспешно потягивает сигару, которые просто необходимы ему после личного приема пациентов, так что пока вся эта публика снова расположится в смотровых, отец как раз будет готов перейти к дистанционному приему.
– А у твоего отца неплохая деловая хватка с этим дистанционным психоанализом… До встречи.
– До свидания, – ответила девушка, улыбнувшись.
Аквилла вышел во двор и увидел добрых две дюжины человек, сидевших, стоявших и дружно дымивших, несмотря на знак с перечеркнутой сигаретой. Барон на миг задержался, размышляя о том, что помимо знака, есть же и закон, запрещающий курить рядом с учреждениями здравоохранения, к коим несомненно относится и шарашкина контора господина Медянцева, а также о том, что все эти представители органов власти должны бы блюсти закон, а не плевать на него, но затем и сам достал сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся полной грудью и громко заявил:
– Можете проходить, товарищи пациенты, сеансы сейчас будут продолжены.
Некоторые взглянули на него с неприязнью, другие с завистью, а с интересом, пожалуй, только Веселенький, который, подойдя к нему, отозвал его в сторонку, а клиенты-пациенты тем временем, докуривая, один за другим исчезали в дверях психоаналитической клиники.
И опер спросил:
– Что скажешь, друг сыскарь?
– Думаю ты сам понимаешь, что доктору пора присваивать псевдоним Змей, а его подельнику из Сокровищницы – псевдоним Дракон, и вести единое уголовное дело и на них, и на арестанта № 34. Похоже всплывут трупы, похищения, изнасилования и коррупция, если копнуть чуть глубже.
– Как всегда, безапелляционно. И, как обычно, бездоказательно. Не всем очевидны твои выводы и умозаключения. Чтоб прижать того же Медянцева придется и попотеть, и покумекать, – Веселенький приуныл даже больше, чем обычно. Опер был отнюдь не глупый малый, но вкладывать ум и рвение в службу не любил категорически, наверное, поэтому его оперативные разработки и прозвали «резиновыми».
– Полуторагодичный срок поджимает, да? Не реализуешь разработку, прокурор три шкуры спустит, верно? А с кого спустит? С того, у кого дело сейчас в производстве, и не важно, что получил ты его не далее как вчера? Поэтому такая активность, да? – понимающе спросил Аквилла.
– Да уж, – мрачно ответил опер, – Результат нужен как воздух, работать придется, не откладывая.
– Ну это мне только на руку. По паре дел только заскочить сперва надо в свою контору.
– Тогда жду тебя в три часа в кафе Саманчо напротив Сокровищницы.
– Жди, – ответил барон и, не прощаясь, потопал на трамвайную остановку. Времени у него было немного, а посмотреть одну вещь было необходимо.
