Истории забытого города. Роман-мозаика

К тому времени небо полностью заволокли тучи. Мелкий дождь смешивался с брызгами волн, подхваченными ветром, и песок на побережье стал темнеть. Очень скоро гостиница вместе со всей окраиной исчезла в тумане, хотя Лизе уже не удавалось отделаться от ощущения на себе томного взора.

Дома её никто не встретил. В прихожей девушка наткнулась на оставленный матерью список поручений и решила не откладывать с ними. Листок лежал под флаконом лавандовых духов. Лиза капнула их себе на запястье и с наслаждением перевела внимание на там же стоящую фотографию: мать держит её (двухгодовалую) на руках, отец при параде показывает им из терминала свой авиалайнер, а взлётную полосу заметает снег.

Фото автора

К семнадцати часам Лиза подвела под графой домашних хлопот черту. Она погладила вещи, приняла у разносчика морепродуктов не первой свежести деликатесы для кошек, поставила тесто. А ещё она вверх дном подняла семейные архивы, найдя-таки среди документов ответ на свой вопрос. Это была та же статья, что и в подвале гостиницы. За чтением Лиза потеряла счёт времени. Она задремала, и вернувшаяся с работы мать не оставила её без выговора.

– Что за ураган, сударыня, здесь пронёсся и откуда у тебя эта газета? – наведя порядок в кудрях и сняв пальто, женщина нежным прикосновением оторвала дочь от подушки. – Дорогуша, мне повторить?!

– Мам, а кто этот человек из газеты? Вы знакомы? Почему ты о нём не рассказывала? – девушка наигранно зевнула и принялась за уборку. Она наблюдала за матерью, пока вертелась возле зеркала шифоньера, чем выдавала своё возбуждение.

Её родительница не тянула интригу:

– Рассказывала, дорогуша. Много раз, когда ты была маленькой. Но отчего-то лишь тогда…

«Это случилось в день твоего рождения. Я не ждала тебя так скоро, твой отец тоже. Он тогда брал наперёд рейсы, а на город обрушился снегопад. Да такой, что линии электропередач и связи его не выдержали. Было раннее утро. От боли и страха я вышла на улицу, надеясь отыскать помощь, но у калитки мои ноги подкосились. Десять секунд, минута или час – не знаю, сколько прошло времени, прежде чем в лицо мне ударил свет фар. Это был фургон. Он останавливался у соседних домов; водитель выскакивал из кабины и вскоре запрыгивал обратно, продираясь всё ближе ко мне. Наконец, его неравнодушие перекричало рёв бурана. К появлению того человека я уже мало что понимала, но тепло от печки и запах чернил в салоне привели меня в чувства, боль утихла. Незнакомец пообещал обо всём позаботиться – произнёс это твёрдо, не утратив достоинства даже тогда, когда на полпути в больницу наш фургон увяз.

Около километра парень пронёс меня на руках. В какой-то момент я потеряла сознание, а когда после родов вспомнила о своём спасителе, было поздно. Он ушёл на рассвете, тотчас, как утихла метель, никому не назвав имя. Однако и после выхода статьи я не отыскала его – перестала болеть этим долгом. Ситуация-то щепетильная, кому о таком расскажешь, кого спросишь? Помимо всего, наша семья переехала, и здесь о почтальоне знать не знали. Случившееся осталось между нами, и всё та же мысль устыжает меня – мы оба этого хотели, и, выходит, я больше, чем он…»

Глава четвёртая

В тот июньский вечер стемнело рано. Проливной дождь сменился редким, моросящим, но тучи по-прежнему закрывали собой солнце. Лиза лежала рядом с ласкающей кошек матерью, смотрела в окно; их дом наполняли запахи свежеиспечённых булочек. Жизнь по другую сторону стекла шла своим чередом, а девушка всё лежала и думала о почтальоне, представляла, как он ёжится на крыше, щурит глаза от измороси, и птицы гурьбой слетаются к нему, веря, что их ждут. Они летят к гостинице с той же надеждой, с какой служащий смотрит за горизонт, где будущее кажется ему светлым. Он понимает, что следующим утром снова будет колесить по городу, а бродячие псы опять примутся изводить его, и от этих мыслей на лице мужчины застывает улыбка.

Лиза всё обдумала тем вечером, всё решила. Она так и не сказала матери правду насчёт котелка почтальона – отбрехалась чем смогла, лишь бы получить разрешение ещё на одну утреннюю вылазку.

В назначенный час одноклассники не встретили её у калитки, да и не должны были. Лиза увидела их на остановке, обессиленных после гулянок, и отдёрнулась от окошка автобуса. Она не хотела попадаться ребятам на глаза, правда, одна девушка из той компании всё же подсела к ней. Причёсывая шелковистые волосы, красавица сразу взяла слово. Она болтала взахлёб, говорила о соблазне, какой овладел её компанией, когда часом ранее на светофоре им встретился почтальон. Чудак, как девчонка его всё время называла, шёл, катя перед собой велосипед. Чуть отставая, за ним следом двигался его приятель-блондин. У перекрёстка мужчины разговорились. Они были раскованными, друг над другом подтрунивали, и там их дороги разошлись. Блондин уехал в центр города, а почтальон – на окраину. Его путь окончился у маленького частного дома, куда мужчина прошмыгнул по-хозяйски. Подростки изнывали от любопытства. Они неутомимо рыскали вдоль изгороди, улыбались косящимся на них ещё редким прохожим и своего добились – спустя время к воротам того дома подъехал автомобиль.

Почтальон при первом же гудке выскочил на улицу; в свою очередь из машины, деловито натягивая на руки санитарные перчатки, вылез представительный пожилой мужчина. Эти двое недолго любезничали друг с другом. Почтальон передал гостю нечто, обёрнутое холстом, взамен получил деньги да радушный оскал, на чём их свидание окончилось. Служащий вернулся в дом, с задором распахнул окна, и в глаза школьникам ударили все оттенки синевы. Море, чайки, бескрайнее небо – там висели десятки картин. Увиденное озадачило выпускников в большей мере, чем изумило. Немо переглянувшись, они пожали плечами и ушли своей дорогой… А Лиза шла своей (она с восторгом покинула автобус после рассказа одноклассницы и дальше отправилась пешком). Девушка добралась до гостиницы, по пожарной лестнице залезла на крышу; почтальон стоял к ней спиной, мечтательно уставившись на мольберт.

Глава пятая

Облака быстро уплывали за город, касаясь вдалеке морской глади. Стая птиц устремлялась из той дали к берегу, и, выпятив грудь, Лиза не без смущения опрокинула голову на ласкающий её бриз. Она поняла, что чувствовал в тот момент чудак с лысиной, воодушевивший её на такое ребячество. Хлебные крошки горсть за горстью взмывали из его ладони к небу, но на сей раз чайки не поддались гостеприимству. Разражаясь ором, они кружили над крышей, и Лиза, найдя в том свою вину, растерянно сложила на груди руки. Сквозь шелест крыльев девушка поймала на себе встречный взор – он не смутил её. Напряжение в теле почтальона быстро прошло, его глаза остекленели от умиления. Когда он протянул Лизе выпавший у неё из-за пазухи котелок из своей коллекции, с ней случилось то же самое. И только чайки услышали тогда, что эти двое друг другу сказали.

Фото автора

На море вновь начиналась качка. Тучи стремительно заполняли синие проплешины на небе, однако дождь не пошёл до обеда. К тому времени крыша заброшенной гостиницы опустела… А спустя месяц на витрине городского универмага появилась новая картина. Она недолго радовала глаз прохожих, однако, прежде чем представительный пожилой мужчина в перчатках купил её, у магазина то и дело появлялись двое. Они смущённо переглядывались на восторги прохожих, но тотчас уходили, как только в толпе начинали угадывать художника или его кормящую чаек натурщицу. И всякий раз автобус с другого конца города разделял пару, девушка уезжала, а бывший с ней мужчина ещё немного простаивал у витрины, после чего незаметно растворялся в суматохе.

Никем не узнанный, но счастливый.

5. ЗАВЕЩАНИЕ СТАРОГО ЦВЕТОЧНИКА

Глава первая

У многих людей есть такие родственники, которых они видели всего несколько раз в жизни. Из-за этого весточки от них округляют адресатам глаза.

Павлу Никонову было под тридцать, и поезд уносил его всё дальше от городка, где последний раз видели живым и просто видели его дядю. Куча безделушек и ежедневник – младшая сестра Павла ворочалась на соседней койке, изучая наследство; парень же не разделял её озабоченности. Ещё яркое солнце пробивалось в окна, заставляя пассажиров отворачиваться от них, и взгляд Никонова падал на фотографию дядьки. Он подолгу вертел её по столу, но никак не мог запомнить лицо старика. Парень заново узнавал его всякий раз, как возвращался из коридора, прокуренный табаком, и один раз сестра не возмутилась по этому поводу – она спала; из-под ладони у девушки выглядывал дядин ежедневник, вот-вот готовый рухнуть на пол и в итоге свалившийся на голову её брата.

Павел пролистывал ту записную книжку с безразличием, пока бухгалтерские пометки не сменились в ней заголовком «Мои мемуары». Парень машинально пролистал ещё несколько страниц, дойдя до главы, обозначенной там, как «последняя». В тот самый момент койка его сестры заскрипела. Девушка что-то пробубнила себе под нос, и, спровадив вошедшую к ним в купе проводницу, Никонов возбуждённо придвинулся к окну. Он смочил горло чаем, после чего, схватив дядин дневник, провалился в закоулки чужой жизни…

Глава вторая

«Одним сентябрьским вечером меня угораздило вернуться домой раньше обычного. После прибытия в порт (я в ту пору промышлял грузоперевозками) мы с приятелями по обыкновению ломанулись в бар, но всё тогда пошло кувырком. Сначала подвёл диктор на радио, озвучив неугодный нам итог футбольного матча, потом товарищи вогнали меня в карточный долг, и, наконец, по этому поводу у нас случилась потасовка с экипажем траулера. В общем, бар я покинул слишком трезвым, чтобы стерпеть выходку своей жены… Кто бы ни подсунул ей то объявление о продаже цветочного магазина, мне пришлось забыть про мечту заняться яхтенным круизом. Катер да двое оборванцев в помощниках – вот и всё, на что хватило сбережений, после того как Наталья уговорила меня заняться цветами. Пожалел ли я об этом? Ну, по крайней мере, капитанская фуражка досталась мне с катером в подарок.

К собственному удивлению, не совру, сказав, что наше дело пошло в гору с первых месяцев. Магазин пользовался успехом, и этому способствовала хитрость: поставщиком была родня супруги с окраины Литвы. Мы единственные в городе перевозили такого рода товар по морю. Реклама какая-никакая! Цветы попадали на прилавки свежими, а затраты на топливо большей частью оплачивались третьей стороной: восемь лет я катал по Прибалтике одного профессора-богатея. Он был хорошим попутчиком, никогда не путался под ногами, не болтал лишнего. Профессор жил в своём мирке – человек цифр, неприкасаемый и скучный. Наверное, просто наш с ним статус сильно разнился. Когда он получил признание в физике и при событиях осени шестьдесят первого года уехал за границу, это стало очевидным.

Много бед свалилось на Балтинск после усиления властями мер в отношении тунеядства. Желая повысить занятость, они расширили нашу фабрику обуви, и в редкие ночи горожан тогда не будили сирены, запах гари и звон разбитого стекла. «Борцы за безработицу», как шутили газетчики, насолили многим, прежде чем шайку арестовали. Нам с Натальей от них тоже досталось: люди переезжали семьями, закрываться приходилось засветло, а товар часто залёживался до порчи. С какой стороны ни посмотреть, доход падал. Возможно, мне стоило брать подработки, как настаивала жена? Может, имело смысл свернуть цветочную мороку и последовать примеру профессора, но… Наверное, на шестом десятке лет я возомнил себя чересчур старым, чтобы меняться. Мы, корабельщики, ставили на удачу и шулерство. Картёжные посиделки пахли деньгами, правда, нередко среди нас появлялись чужаки с сомнительной репутацией. Иногда они играли, чаще просто отсиживались на складах, никому не доставляя хлопот, а я потом узнавал их на розыскных листовках. Однажды мне выпал куш на таких проходимцах. Ничего особенного для человека в достатке, и всё же досадно было узнать в мерзавцах, спаливших наш магазин, собственных должников.

Тем утром Наталья покинула отделение милиции до окончания разбирательства. Чемоданы с моими вещами стояли у порога, когда я вернулся домой.

У нас бывали ссоры и прежде, но вот плату за снятую мной комнатку в местной гостинице хозяева потребовали во второй раз. Два месяца я пытался наладить с супругой отношения, а её осведомлённость моими азартными забавами всё росла; наш сын перестал отвечать на звонки. Я не сомневался, что рано или поздно это закончится, и попадись мне молодец, убедивший Наталью начать новую жизнь… Без моего в ней присутствия, разумеется. Она как-то зашла в гости, на удивление смирная и сдержанная. Сказала, что всё кончено, что хочет разойтись мирно, и, говорят, когда её теплоход отчаливал, Наталья оглядывалась на город в объятиях какого-то морячка.

Восемь лет супруга посвятила своему цветочному магазину. Совсем ничтожный срок на самом деле, если вспомнить, сколько времени и сил она отдала мне. Юридическая макулатура да один-единственный уцелевший в пожаре бутон белой розы – вот и всё, что осталось у меня от её дела, и мысли об этом не дают заснуть по ночам. Наверное, Наталья всё же перевоспитала меня.

Я не брошу попыток найти и вернуть жену, а потому считаю уместным прекратить эту писанину. Чем бы всё ни закончилось, дорогие племянники, надеюсь, развязку моей истории вы узнаете при лучших обстоятельствах. Надеюсь, правда не будет горькой, и всё это вас чему-то научит. Подвожу черту. С наилучшими пожеланиями, ваш дядя».

Фото автора

Глава третья

Закатное солнце уже не обжигало глаза, когда точка в дядиных мемуарах переключила внимание Павла на окно. Он не обиделся от того, с какой колкостью сестра выхватила у него дневник; исполнил прихоть вояки, заглянувшего в их купе за огоньком, и тут же забыл о нём. Поезд замедлял ход. Огни конечного пункта уже мерцали на горизонте и, лихорадочно расстегнув на рубашке верхние пуговицы, Никонов ринулся в коридор. Холодная вода вернула его лицу краски жизни. Похаживая от одного края вагона к другому, с неприкуренной сигаретой в зубах, парень рассеянно смотрел, как на занавесках играют блики станционных фонарей, а в его мыслях бушевало смятение.

Дядьку Павла долго искали. Весной шестьдесят второго года старик отчалил на своём катере в неизвестном направлении, и выловленная в Балтике оснастка судна решила судьбу цветочника, его признали погибшим. Открытки на дни рождения, желтеющие в шкафу письма, призрачные образы из детства – Павел пытался вспомнить всё о родственнике, но вот колёса поезда заскрежетали, и, теснимый пассажирами, он наткнулся на сестру. Девушка была расстроена. Дневник их дядьки лежал закрытым на постели, и Никонов не сумел вытянуть из себя ни слова в ту минуту. Вздохнув, он с грустью пожал плечами… А спустя несколько недель Павел нянчился с детьми, как вдруг в его квартире запищал дверной звонок. За порогом горбился почтальон; в его руках была бандероль с маркой, какую видеть раньше Павлу не доводилось. Он распаковал посылку и, с недоумением открыв пестрящую в ней зеленовато-бежевую коробочку, улыбнулся.

Там лежал засохший бутон белой розы.

6. СЕРДЦЕ МЯСНИКА

Глава первая

Стояла августовская заря тысяча девятьсот шестьдесят третьего года. По оживающему балтинскому рынку с рёвом нёсся фургон. Он въехал во двор мясной лавки, и супруги-зеленщики, чей магазин стоял напротив, ухмыльнулись, когда из фургона, в спешке надевая фартук, вылез упитанный огненно-рыжий мужчина.

Мясник был не в духе тем утром. На самом деле он был не в духе во многие утра, дни и, как минимум, вечера, чтобы кого-то этим удивить. Шпана растащила колёса с его фургона, заждавшийся поставщик начал привередничать – зеленщиков не волновало, почему сосед так и не починил их скамью, на которую в потёмках наехал. Радио мясника громыхало вовсю, пока тот занимался разгрузкой. Кто-то мог подумать, что в этом не было злого умысла, но от бессилия супругов докричаться до него по лицу торговца скользила ухмылка.

Геннадию было пятьдесят два, и беспардонность давно стала его вторым именем. Заворачивал товар, разговаривал, даже копошился в кассе он так небрежно, как не подобает человеку за прилавком. Но всё же, любил ли мужчина своё дело или дело любило его, он выглядел по-настоящему живым в своей лавке: всегда с красным и запотевшим от суматохи лицом, охочий до болтовни. По другую же сторону витрины пыл в глазах торговца угасал. Такой шумный и грандиозный, он сливался с округой, где только голодные коты да кошки преследовали его любящими взглядами. После работы Геннадия частенько видели в пивной, одиноко сидящего за одним и тем же столиком у выхода и уходящего после первой кружки. По дороге домой он замедлял шаг перед каждой телефонной будкой. Обычно так и не решался набрать заветный номер, однако и в ином случае вешал трубку сразу после встречного «алё!» Говорят, мучимый совестью мясник звонил домой…

Он не на такую жизнь надеялся, уезжая из родительской деревушки. С отцом и братьями Геннадий держал там кузницу, к которой никогда не питал привязанности, и однажды после очередной производственной травмы его осенило, что два развода за спиной – не приговор. Мужчина уже представлял, чему посвятит жизнь. Мясной деятельностью он увлёкся ещё во втором браке. Как ни удивительно, благодаря тестю, бывшему уважаемым в деревне мясником. Тогда, на пятом десятке лет, Геннадий и нашёл своё призвание. Его домочадцы такой перемене не обрадовались, но мужчины в той семье стоили друг друга.