Хроники любви провинциальной. Том 3. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь. Книга 2

– Да не собираюсь я кулаками с этим дерьмом биться. Хватит и того, что я ему запястье растянул, может и подломил слегка, на три-четыре недели хватит. Не в этом дело. Кстати, я рапорт Гречу подал за своё неофицерское поведение. Рассмотрят. Дело в другом. Я поподробнее этим капитаном занялся, и выяснилось, что этот тип не имеет права по своим должностным обязанностям сколько угодно долго находиться в периметре и свободно по своему желанию тут передвигаться, где хочет. Ещё предстоит разобраться, кто ему этот пропуск выписал и за какие такие блага. Он очень любит посещать ювелирный отдел в магазине и всегда уходит не с пустыми руками. Он по сути завхоз стройбата, что у нас за периметром. И снабжение всё у них идёт через Кыштым. Он – не спец. Значит, налицо грубейшее нарушение порядка охраны Гостайны. Такие вот дела. Больше ты его тут не увидишь. Так что – не бойся его больше. Ну а мне выговор, наверное, влепят, за унижение офицерской чести и достоинства в общественном месте. Но я апелляцию подам. Я так Гречу и сказал. И свидетели есть. Отобьюсь, – Лео встал на колени около кровати и уронил голову на руки Стаси. Ему так хотелось, чтобы она, как обычно бывало, пошебуршила у него на затылке пальцами, перебирая волосы.

– Стаси, ну погладь ты меня по голове моей дурацкой квадратной, хоть!? – почти взмолился он, тихо рыча.

– Не буду. Пусть тебе разносчицы тарелочки греют и волосёнки твои шебуршат. Ты им очень понравился! Просто очень! Так глазами влажными со слезой и провожали до порога. Разулыбался, там, как кот на сметану заоблизывался, – Стаси фыркнула и сжала руки на груди

– Стаси, а это ты о чём вот сейчас? Что, ты хотела, чтобы я этой ледяной котлетой подавился? Или чтобы я им скомандовал, чтобы они быстро «шагом марш» с тарелками, остывшими по моей же вине, промаршировали? Я тебе сегодня два раза котлетки разогревал, между прочим. Сам. Без команды. А отец с чайником ворковал, всё ждал тебя. Он тебя вообще любит больше, чем меня. Уйду в детдом!

Стаси стало смешно, и Лео, мгновенно уловив этот смешок, который специально вызывал, ввернулся винтом между её рук и, обняв свою любимую Стаси, прижавшись ухом, слушал биение её сердца совсем рядом. Они снова были в своей пещере и все сквозняки и холод исчезали, уступая место теплу быстро и привычно нагревающему стенки их пещеры и ласкающему лепестки чудесного замёрзшего цветка, снова распустившегося во всей своей красоте и неге…

– Лео, я даже представить не могла, что в моём любимом, сильном и взрослом мужчине живёт такой глупенький ревнивый мальчишка…

– А вот живёт! И будет всех лупить за свою Йони! Пусть только попробуют к ней подсаживаться…

– Теперь уж точно никто не подсядет! – Стаси рассмеялась, утопая в его фирменном поцелуе.

Это так классно – прощать любимого!

С утра Сергей Дмитриевич с удовольствием выпил пару чашек какао, которое Стаси очень любила пить по утрам вместо кофе. Руки Лео всё утро постоянно находились где-то на теле жены и губы тоже. В семье воцарился мир прежнего солнечного настроения Стаси и совершенно балдежного состояния Лео, а значит и отца, который усиленно закрывался газетами от их мурлыканья и напрасно пытался погасить довольную улыбку и вникнуть в читаемое.

Незадолго до этого он видел, как сын тихо в одних трусах пробежал в гостиную.

– Наверное аиста поправлять? – добродушно подумал отец, включая чайник. – Опоздал ты, сынок. Она уже поправила.

– Вот же чёрт! И когда она успела всё это поправить, гармонию свою? А ты чего лыбишься тут нагло? И этот твой глаз не умным и задумчивым тебя делает, а просто косым Аистом он тебя делает. Но как же я так уснул-то под утро, как бык? Ничерта не чувствую. Так и жену проспать недолго. Ты мне смотри тут! – и Лео щёлкнул легонько по красному клюву косоглазого Аиста, который скорее всего в другом лагере предпочитает служить по ночам. – Вот уж не думал, что и за три часа можно в принципе выспаться прилично. Хорошо, что Стаси сегодня к обеду только. Выспится ещё моя Йони любимая.

Это была первая размолвка молодых, которая нанесла тому и другому серьёзный урон и одновременно преподала урок. Стаси несколько дней казалось, что тот день унёс у неё несколько лет жизни, так плохо она себя чувствовала, как потерявшая надёжную опору, пока Лео не оказывался совсем рядом с ней, тут же. Постепенно баланс восстановился, но не сразу забылся, как не сразу затягивается временем царапинка на блестящем боку новенького самовара.

Лео вполне осознал и принял упрёки Стаси в недоверии к ней. Ведь, если уж по правде сказать, он многое надумал, ему захотелось быть обиженным, как ребёнку иногда взбредает в голову мысль, что его все не любят, потому что Стаси ему о чём-то возможно не говорит. Она права. Это он, муж её, предал свою жену, допустив вероятность её измены или хотя бы невинного флирта.

– Хотя почему это «хотя бы невинного флирта»? Такого не существует в принципе. Любой флирт – это звонок в чью-то дверь чьей-то пещеры, если таковая вообще имеется. Измена и флирт это вполне сопоставимые между собой явления, – из-за этих мыслей Лео было стыдно и гнусно на душе. И часто всплывал в сознании вопрос: «И я смог бы предать Стаси?! Смог бы флиртовать?»

Некогда он охотно флиртовал с девчонками. Но сейчас, только при мысли об этом, тотчас возникало неприятное чувство, которого раньше не замечал. Правда ещё раньше когда-то, когда был пацаном, иногда возникало нечто похожее – брезгливость вообще ко всем чужим бабам.

Время всё приглушает, даже самые яркие эмоции и переживания. Но на всех дверях крокодильей пещеры отныне повисли невидимые контрольные паутинки. Повисли где-то глубоко в подсознании. И это почти неощутимо, но пакостно, вдруг объединило их, таких нежно любящих и так страстно любимых друг другом, со всеми другими самыми обычными людьми, которые вполне допускают и даже подозревают свои половинки в неверности, подлости, предательстве. И мирятся с этим. И это самый гадкий результат постороннего влияния на первозданные чистоту и преданность двоих.

Из-за публичности произошедшего исчезла необыкновенность и избранность их союза, став достоянием обсуждения посторонними людьми их интимной жизни. Появилась почти незаметная царапинка на сверкающей, ранее всё отражающей от себя, поверхности их общего мироощущения.

И такую царапинку очень видно, пока жёсткая щётка несовершенства устройства жизни и окружающих людей не пройдётся сплошняком по этой поверхности, затушевав ту, самую первую крошечную, но болезненную, и через некоторое время даже ставшую смешной царапушку.

Настоящий не поддающийся ничему, как алмазная грань, блеск абсолютного доверия возникает, когда все эти жестокие щётки не раз и не два пройдутся по жизни и отполируют навсегда то, что осталось, если оно изначально было, конечно, под верхней, нежной и чувствительной кожицей молодости, юной наивности и призрачных мечтаний, постепенно теряющих сияние и лоск от шелушащихся лохматушек обид, разочарований, бед, придуманных несчастий и коросточек мелких предательств.

Впрочем, резкий мужской демарш взбешённого Лео сразу резко исправил ситуацию, внушив уважение к их семье со стороны свидетелей эпизода в столовой, что и расползлось мгновенно по всем волнам сарафанного радио. Капитан исчез. Об этом постепенно забыли. Почти все.

Глава 13. Наконец-то

Наступающая зима катилась, как огромный ком сверкающего, всё подчиняющего себе зимнего хоровода праздников: День Седьмого Ноября – Красный день календаря, прихваченный первыми морозцами, а потом радостный по-детски, нарядный Новый Год, с огромной ёлкой на главной площади Города, горка в парке, лыжи, санки, на которых и взрослые катались в Новый Год, как дети, и повсюду кожура мандаринов в урнах, разноцветные огоньки над катком. Потом наступило 23 февраля с коротким, но торжественным среди рабочего дня поздравлением всех воинов, бывших и настоящих. И в конце, с ещё тающим снегом, эстафету приняли весенние праздники. Открывал весенний парад праздник, посвященный любимым женщинам – Восьмое Марта.

Кстати, неплохо знать, что идеологический, но негосударственный, и всеми почитаемый праздник мам, жён и бабушек, даже и не подозревающих, что впервые этот праздник вообще отмечался не восьмого марта, а шестнадцатого. И только несколько позже, неизвестно каким образом перетащенный неутомимой поборницей свободы в любви, – собственным отцом изгнанной из лона церкви и семьи за разврат – бушующей феминисткой Кларой Цеткин на день 8 марта. В этот день около ста пятидесяти лет назад американские проститутки вышли на демонстрацию в защиту их прав. И впоследствии многие дамы полусвета именно в этот день выходили на демонстрации с различными требованиями к властям. И в других странах тоже.

Так что 8 марта – очень странная дата для поздравления мам и бабушек, хранительниц семейного очага. Но… привыкли мы праздновать праздники, не задумываясь об их истоках. А они, между тем, есть у каждого праздника.

Счастливцы, которым очень повезло, дарили своим любимым в этот день случайно доставшиеся им жёлтые мимозы, привезенные из солнечных республик. Других цветов зимой не было, но и обязательного присутствия цветов никто тогда не требовал, они в огромном количестве обязательно присутствовали на поздравительных открытках, которые почтальоны носили десятками килограммов и рассовывали пачками по почтовым ящикам всей страны. Тогда люди любили поздравлять друг друга письмами и открытками, в которых после поздравления обычно коротенько сообщали о своих новостях.

Эпистолярным жанром владели все.

К слову: какими же, всё-таки, целомудренными и чистыми людьми были Победители, мужчины и женщины, прошедшие пламя войны! Как по-человечески тепло и искренне они отмечали все праздники! Никакой фанаберии, никакого тщеславия и горделивости. Они просто чистосердечно радовались, что могут вот так спокойно и уютно сидеть вместе с близкими за праздничным столом и поднимать первую стопку «За мир. Чтобы не было войны!» Это было главным содержанием тех лет, постепенно ослабляющих смертельную хватку тоски по своим погибшим и потерянным.

Уже двенадцать лет, как прошла война, а тут, в Городе, она так и не закончилась. И люди здесь погибали в войне с невидимым и никому точно не ведомым, коварным и беспощадным врагом всё послевоенное время. И «хозяйство Лысенко», как сначала называли кладбище местные старожилы в честь первого известного по фамилии, упокоенного здесь человека, всё пополнялось и пополнялось. Множество безымянных могил умерших и погибших в первые годы строительства просто высились безвестными невысокими бугорками. Не было времени тогда ставить памятники. Лежащие тут – все герои, отдавшие жизнь за нас. Всем низкий поклон и вечная слава и память отныне и до века.

«Каминная кампания» уже безо всякого приглашения, как в привычную кают-капанию, нарядно одевшись, тщательно побрившись и наодеколонившись, вечером завалилась толпой с подарками виновницам торжества. В день восьмого марта и Стаси, и тётя Таня были окружены вниманием и признательностью всех мужчин. Они обе были одарены подарками со всех сторон, трогательными и приятными. Силычи, как договорились, подарили Стаси больших и мягких медведя и кролика. Сергей Дмитриевич подарил Стаси длинную нитку настоящего жемчуга, а тёте Тане скромные , но крупные янтарные бусы, Силычи подарили своей «субботней кормилице», как они её называли, ажурный пуховый платок и замшевые перчатки на весну, до слёз смутив добрую женщину, не избалованную вниманием и такими дорогими подарками. Подарок Лео Стаси смогла примерить только за дверями спальной, ему теперь доставляло огромное удовольствие видеть свою жену в сногсшибательных аксессуарах для их интимных вечеров.

Весна стучалась в дома свистом скворцов в скворечниках, стремительным полётом ласточек-воронков, занимавших прошлогодние свои гнёзда под стрехами, постоянным гомоном ворон, устраивавших в кронах берёз вороньи «поселения» с их постоянными драками и гвалтом.

Трава стремительно пробивалась, каждый день закрывая всё большие и большие куски прошлогодней пожухшей травы свежим зелёным ковром.

Каменно-ёлочный садик, очищенный от старой травы, выглядел нарядно и выжидательно, заманивая людей воспоминаниями о прошлогодних посиделках вокруг костра и мангала.

Праздник Первого Мая, все выходные и праздник Победы, который тогда официально ещё не отмечался, но ветераны сами его обязательно отмечали, все мужчины, сняв с себя рубахи от быстро наступившей жары, поддавшись уговорам тёти Тани, обещавшей им невиданные ещё субботний ужин и пироги, споро вспахивали лопатами ей огород.

А сама тётя Таня плотоядно и вожделенно рассматривала свои кустики рассады огурцов, помидоров, капусты и рассказывала Стаси, какие она, бывало, собирала кочаны, корзины огурцов, вёдра помидоров и прочей снеди, когда в молодости ещё жила в деревне. Налюбовавшись, она бегом бежала доваривать «мальчикам» солянку и вытаскивать пироги из печи, от запахов которых в доме становилось очень аппетитно, но очень жарко. За одним из таких ужинов решено было сложить летнюю печь на открытом воздухе, чтобы не изнывать от жары в доме.

Решено – сделано!

Какой-то всеобщий дух одной большой семьи заразил их всех, никого ни к чему не принуждая и не обязывая. Всем было просто приятно делать что-то полезное, нужное, красивое и прочное для всех них сразу.

Однажды, когда огород был уже вспахан и обновлён котами дяди Мити, привсенародно и под общий хохот, Силычи вдруг исчезли. Молча и таинственно на два дня, сев в этот раз в большую новенькую «Волгу» Юрия Максимовича.

Обратно два приятеля приехали с загруженными на заднее сиденье многочисленными саженцами. Тут «всякой твари по паре на все наши домы», торжественно изрёк дядя Митя и тут же начал копать, заглядывая в справочник «садовода-любителя», ямы под будущий сад.

Вот тут уж Лео понял, что валуны – это что! А вот эти ямы, которые надо было точно по мерке выкапывать, потом «заправлять», как дядя Митя сказал, всякими удобрениями и компостом из дальних уголков усадьб – это вам не фунт изюму. Через неделю все ладони у мужчин были в мозолях, кроме Сергея Дмитриевича. У того мозоли в принципе никогда не появлялись, «хоть уработайся», как он сказал, как и у его матери – дворянки столбовой.

А у Лео мозоль одна на всю ладонь вскрылась и руку пришлось бинтовать. Зато вокруг особняков по периметру стройными рядами встали деревца, привязанные к длинным колышкам, и несколько рядов разных кустов смородины, крыжовника и малины. Красной и жёлтой. Малину посадили отдельно, куртинкой и подальше, чтобы не затягивала другие кусты.

Высадку рассады огурцов и помидор тётя Таня суеверно отнесла до 10 июня: «Вот распустится шиповник, тогда уж и высажу, тогда уж заморозкам не бывать, как старики ране-то говорили».

Девятого он и распустился, яркий нарядный шиповник по всему лесу выпустил душистые яркие цветы, отдалённо напоминающие нежностью своих лепестков дальних своих родственниц – величественные розы. И чёрные грядки тёти Тани запестрели колышками из сучков, веток и других подручных опор с подвязанными к ним чахлыми ящичными бледными растениями.

– Вот лепота-то какая! Как в деревне ровно! А что же землице-то пропадать? Вырастим, – тётя Таня была очень довольна расширившимся хозяйством.

И никто суеверно не заикался, а для кого это всё тут расти будет многие годы и после того, как заложившие сад уйдут, улетят в пределы неведомые.

А оно, всё посаженное, прекрасно прижилось и росло. Цвело, завязывалось и пухло.

Плети огурцов плотно накрыли гряду, с которой тётя Таня через день собирала по тазику огурчиков, заготавливала их на зиму, любуясь банками с оливковыми от уксуса закусочными огурчиками в палец размером. Щедро крошила свежие огурцы в окрошку, которую все уплетали с удовольствием, отказавшись в жаркие месяцы от солянок и борщей в пользу этой непритязательной русской хмельной похлёбки, освежавшей разгорячённые и нагретые жарой тела.

В июле пошли помидоры, сахаристые на разломе и огромные с кулак .

– Это у меня семена «микадо» от соседки остались, – горделиво говорила тётя Таня, нарезая кружки помидоров поперёк и посыпая их луком, солью и перцем перед ужином. – А вот капусты насолю, кочанами, как раньше делали, вообще пальчики оближете. Ишь, как пухнут. В конце октября уж рубить будем. Ох и сладкие кочерыги тогда станут! Как раз бы скотинку какую кормить. Да где уж…

Коттеджи были собственностью дяди Мити, Юрия Михайловича, Васи с матерью и Воротовых.

Посвящённым известно, что некоторые коттеджи для спецов, построенные по специальным проектам, которые утверждались на самом верху – на кальках до сих пор сохранились подписи Славского и других великих – после выполнения государственного задания по атомному проекту и награждения всех отличившихся высокими государственными наградами и премиями государственного уровня, были отданы в собственность тем, кого тут оставляли или тем, кто сам мог и пожелал тут остаться. Многие вообще уехали, схватив здесь «свою дозу» на полную катушку, как говорится. Самые отличившиеся из первых тысяч первопроходцев-специалистов получили дома и дачи под Москвой и квартиры в самой Москве, или, где хотели, по новому месту работы, кому здесь оставаться было нельзя. Без «дозы» тут практически из старой гвардии никого и не было, но у многих она была в допускаемых в то время пределах. Сегодня такие дозы считаются абсолютно недопустимыми и даже несовместимыми с жизнью.

Сталин тогда сказал, что наша Великая Страна может себе позволить, чтобы самые её достойные и замечательные Герои труда, могли достойно жить и отдыхать, иметь машины, уважение и благодарность соотечественников за проявленные мужество и героизм. Так и сделали.

Многие, кто оставался на объектах Города, жили, лечились и работали где-нибудь в спокойном месте Города, где «пыли» не было. Такими были и Греч, и дядя Митя. Одним из таких был Сергей Дмитриевич, но говорить об этом он не любил.

А наследника всё не было.

Лео и Стаси, выдумав себе трудную задачу, рыскали в свободное время по окрестностям и всё искали потерявшегося истуканчика, проевшего плешь на голове соседа-истукана примерно миллион лет назад. И этот вытертый до трещины бедолага печально стонал из-за щели в его голове – это потом Лео нашёл причину его еле слышных стонов во время сильного ветра.

И однажды Лео услыхал торжествующий крик Стаси:

– Лео, я кажется нашла. Иди скорее. Он небольшой. Увезём!

Истукан лежал «лицом» кверху и в его «глазницах» скопились неровные лужицы недавнего дождя.

– И почему ты решила, что это – именно то, что нам надо, вернее, то, что ты меня заставляешь искать второй год уже? – Лео не понимал логики жены.

– Потому, что я так чувствую. Видишь, у него тоже есть лицо, и он плачет горько и безутешно. Вот тут у него тёмное пятно, как раз на месте плеши у того. И он похож на того и плечами и размером. Только крупнее. Это «он». Ты, что ли, не видишь?

– Я – не вижу. Но если ты уверена, я рад. Завтра привезём. Ты чего, Стаси?

– Мне плохо, Лео… – Стаси медленно оседала на землю, закрыв глаза на мертвенно-бледном лице.

– Стаси, стой! Ты куда? Что с тобой, Стаси? – Лео, подхватив оседающую на землю жену, растерялся совершенно, она молчала, не реагируя ни на что.

Очнулась она, когда он уже бегом нёс её к машине. Там хоть вода у них была.

– Ну вот, и хорошо. Что с тобой, малыш? Ты глаза не закрывай только, сейчас дома будем, в больнице будем, маленькая моя, – в машине Лео положил её на заднее сиденье и выжал газ до отказа, всю недолгую дорогу он, оглядываясь на жену, нёсся, как угорелый, нажимая на сигнал и распугивая прохожих. Так он ещё ни разу в жизни не пугался и не гнал машину.

В больнице, запустив Лео в приёмный покой с женой на руках, врачи сразу положили Стаси на каталку и увезли, закрыв дверь перед носом испуганного до дрожи в руках Лео. Он метался по этому коридорчику, представляя то одно ужасное предположение, то другое, пока Стаси сама не вышла, с совершенно обескураженным выражением лица:

– Лео, он нас выбрал, понимаешь?

– Кто выбрал? Куда?

– Наш малыш, Лео. Дочка или сын, понимаешь?

– Почему именно дочка или сын?

– А потому, Леончик, что других детей просто не бывает, – засмеялся Вася, провожавший Стаси бережно под руку до приёмного покоя.

– Других детей?

– Лео, мы будем родителями через восемь месяцев примерно! Понимаешь?!

– Стаська! Солнышко ты моё. Лапочка ты моя, – Лео, подняв жену на руки, кружился и хохотал, как безумный.

– Лео! Ты давай поосторожней. У неё и так головокружение. Это пройдёт понемногу. Так что бережно и нежно, и спокойно, никаких волнений. Вечером зайду. Если что, Лену вызывайте. А будущей маме покой и внимание. Витамины и любовь. Всё. Поздравляю! Ну, наконец-то! – суеверно перекрестившись, Вася скрылся за дверью.

Трудно сказать, кто был самым счастливым в этот вечер.

Сергей Дмитриевич ловил каждое движение Стаси, чтобы хоть что-нибудь ей подать, принести. Силычи сидели на скамеечках вокруг мангала торжественные и теперь, прежде чем им войти в дом, тётя Таня выносила им кружку с водой, чтобы они рот после курения полоскали, так как ей показалось, что Стаси сморщилась от табачного дыма возле мангала. У Лео по спине всё время бегали восторженные мурашки и его распирала гордость, что вот теперь он перейдёт из разряда сыновей в разряд отцов и случится это всего через каких-то восемь месяцев.

– Значит, этот малыш запищит тут …

– Да в марте запищит, в марте, сосчитали уже, – рассмеялись Силычи. В аккурат на весну. Это хорошо, тепло уже будет, не простудить бы, всю осень витамины есть будет натуральные, ишь на грядках-то чего напухло у Тани. Всё, Таня, бабкой станешь! – втайне души Силычи мистически были уверены, что это они своими игрушками «младенчика приманили» сюда.

– И чо? Мы давно уж готовы. Козу бы надо завести, чтобы молоко своё было, не магазинное. Вон в сарайке стены утеплить – и вот тебе овчарня. Доить умею. Будем заводить, или как? Или магазинным дитё травить будем? А то в Нахаловке вон козочку молодую продают, огулянную.

Нет, «травить дитё» никто не хотел, разумеется. И скоро в загончике появилась козочка, на что Лео смотрел совершенно изумлёнными глазами, хотя и видал, конечно их, коз этих, в деревне у соседей своей бабушки Александры Фёдоровны, которая молоко для него самого всегда покупала.

Дед не разрешал Сашеньке, как он бабушку называл, ничего поднимать тяжелее кастрюльки с супом. Бабушка и в деревенском доме всегда ходила строго и по старинному одетая в платья, затянутые широким поясом, как и в городе. Зарплаты деда, большого начальника, вполне хватало на скромные нужды их городской, а летом деревенской, дачной жизни с привлечением помощницы по дому.

Дядя Митя легко снял «козье изумление» Лео, сказав, что он сам накосит и насушит сена за оставшийся летний месяц.

– Эх и-и-и! Я на двух коров накашивал, и то ничего. А на эту-то тваринку маленькую – делать нечего!

Вскоре всё вокруг домов было обкошено и смётано в небольшой стожок.

– Этого заглаза хватит! – уверенно сказал дядя Митя, повесив в сараечке, невесть откуда взявшуюся литовку. К сентябрю и сарай оббили досками и кошмой изнутри, чтобы сухо и тепло было животине.

Если вдуматься, то станет очевидным, что это извечное стремление русского человека к своему хозяйству надёжно защищало наш народ в самые лихие годы. Оно жило и живёт в крови тех, чьи предки жили своей землёй, своей скотинкой. И когда приходилось или приходится что-то такое делать, в руках мужиков, откуда ни возьмись, появляется умная ловкая рачительная сила прирождённого хозяина.

Дед, как помнилось Лео, тоже иногда брался за что-нибудь в доме отвлекаясь от рабочих забот. Сам, утопая в куче душистых стружек, мастерил скамейки, табуретки, ставил красивый, по эскизу Сашеньки своей, заборчик, который Лео потом специально «восхитительно вкусно» красил, и за удовольствие тоже «вкусно» махнуть кистью несколько раз, нагло обирал восхищённых пацанов на всякие безделушки, ровно так же, как оборотистый Том Сойер.

В конце концов, все успокоились, что и ребёнка, и мать будет чем «натуральным и настоящим», кормить и поить, а тётя Таня стала вынашивать коварный план завести курочек, или даже…

Но смех мужчин её прыть остановил.

Они были уже не крестьяне, это в них оставалось только, как ностальгия по временам, давно минувшим. Генералами уже они были с тысячами людей под началом, если всё сосчитать.

На козе решили остановиться.

Счастливую и сакральную новость все решили особо не разглашать и ничем не выдавать до поры до времени. На этом строго настаивала тётя Таня: «Не дай бог сглазите! Тьфу-тьфу! Молчок, рот на замок! Они в тишине-то лучше растут, без лишних-то глаз до поры. И ничего мне тут чтобы не покупали заранее! Вот родится – всё в один день купите!»