Хроники любви провинциальной. Том 3. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь. Книга 2

Во-вторых, дуры конченные – этих было абсолютное большинство. Они хотели замуж. Очень хотели, напуганные тягостными историями матерей-вдов и матерей-одиночек. Настолько хотели, что не видели совершенно не скрываемую им цель попробовать, так сказать, вначале блюдо, прежде, чем купить его. Он и пробовал. И если оно ему не нравилось, а пока он не нашёл, то, что ему бы понравилось, – сама виновата, дура.

К третьему, самому желанному для себя, классу он отнёс тех, кого сегодня называют Умные Стервы. Этих издали он тоже видел, но пока не был «удостоен», так сказать. Эти стоили, наверное, всех денег, что у него было накоплено немеряными стараниями над усовершенствованиями отчётов.

И ещё бы и не хватило.

Но эти королевы жизни мужей своих обычно продвигали весьма энергично, используя неизвестные ему механизмы. Это он не раз имел случай наблюдать, изредка вращаясь в толпе своих начальников и начальников их начальников.

Эти женщины были везде шахматными королевами. Они все давно и безнадёжно были за кем-то замужем. Но взгляды некоторых из них он на себе ловил. Это давало надежду.

К этому времени старший лейтенант интендантской службы, наблюдая из скромного угла для младших подчинённых за своими начальниками, что были более-менее молодыми, освоил, не только теоретически, но и практически, несколько полезных, безотказно действующих на всех «подчинителей». Тщательность в одежде, атрибутика в виде часов, сорта папирос, заколки для галстука, всегда блестевшая обувь и главное манеру значительно и редко говорить, вовремя молчать и смотреть на женщин «умным» взглядом. Они ж сами просят: «Глазами умными в глаза мне посмотри…»

Он с успехом пробовал это на «дурах конченных». Женщины, когда они без нижних сорочек, все, ведь, в основном одинаковы. Это он тоже усвоил.

Вета и её кампания с удовольствием приняли новенького, вносившего некоторое разнообразие в их кружок, давным-давно сросшийся всеми корнями общей истории их жизни в этом городе. И именно оживлённое шушуканье и раздраженные взгляды новых приятелей обратили впервые внимание капитана на Стаси и её мужа.

Счастливое сияние Стаси тоже бросилось ему в глаза, как и многим до него бросалось. Но все остальные были местными и давно понимали, с чем встретились. Лучистая, бьющая фонтаном, радость Стаси снисходительно оберегалась всеми, кто знал её и семью Воротовых. Но, как истый и наивный невежда, уже уверенный до болезненности в своей неотразимости, и «уже капитан», Скопичев решил, что это только ему так «свезло», и он первым увидел золотник в пыли серой скуки этого городишки.

Эта «штучка» точно была из породы многообещающих стерв. Однажды он слышал о какой-то давней истории, в которой она чуть ли не генерала поставила держать чуть ли не судно под больным, или что-то в этом роде, он не расслышал точно. Она никогда не опускала глаз при разговоре, не смущалась и не стеснялась переспрашивать, если не понимала чего-то.

Разглядев Стаси на вечеринке у Лены и Глеба и получив вполне понятный ему резкий отпор её мужа, Скопичев сразу решил начать осаду по всем правилам пижонства и донжуанства. Он рассмотрел расписание Стаси в поликлинике и при любом удобном случае пытался оказаться поблизости. Столовая была идеальным местом для невинного знакомства и даже лёгкого, ни к чему не обязывающего флирта.

К великому сожалению капитана, Стаси не так часто появлялась в столовой, а если появлялась, то вскоре тут же появлялся её муж или приятели, с которыми она охотно заводила разговоры, практически не замечая капитана, с которым её никто не знакомил, а на той вечеринке она его и не видела, и не запомнила. Её тогда больше интересовало, как Вета себя поведёт, встретившись за одним столом с ними. Поэтому Стаси была искренне рада, что у той, оказывается, есть кто-то, кто за ней ухаживал и всячески её обхаживал, и «её танцевал». Стаси совершенно расслабилась на этот счёт, и ей не было никакого дела ни до кого, когда рядом с ней был её Лео.

Но уже несколько раз с невинной улыбкой капитан просил разрешения приземлиться за её столиком и во время обеда пытался вести весёлые разговоры, спрашивал на положении новичка о местных магазинах, развлечениях, заодно интересовался её пристрастиями, отметив про себя, что эта бабёнка – крепкий орешек, раз он так ничего про неё и не узнал до сих пор. Она очень внимательно смотрела на него, и ему становилось не по себе.

«Ничего! И не таких обламывали. Тем интереснее будет приз! – щурил свои маслянисто чёрные глаза, которые почти все женщины считали очень красивыми, пытаясь гипнотизировать эту докторшу-недотрогу через стекло столовой. – Видал я таких недотрог. Потом готовы сапоги лизать. И эта будет. Смешной у неё мужик. Даже обручальное кольцо ей не купил. Не так уж и дорого оно стоит. Ходит в каких-то свитерах, резкий, как понос, вечно лохматый, как артист. А говорили, что тоже из офицеров. Какой он, нахрен, офицер? Стрижки нормальной нет – капитан пригладил и без того прилизанные и набриолиненные волосы, разделённые чётким, как директриса полигона, пробором. Чёрные усики над губой делали его похожим на какого-то брутального и загадочно-неподражаемого офицера царской армии, как втайне надеялся про себя капитан. – Побольше напору и твёрдости – и дело в шляпе. Они любят жёсткую руку, сучки. Они же все настоящего мужика вечно ищут. Будет тебе настоящий. Ещё поваляешься у меня в ногах. Все валялись, и последняя тоже свалилась, как почувствовала, что конец её дури приходит. Так и завыла. А нечего было отказываться ехать. И с ней, и без неё старуха бы померла. Да и к лучшему всё. Хорошо, что не поехала», – капитан задумчиво курил папиросу, глядя с крыльца столовой на воркующих за столом голубков, Стаси и её мужа

Они его раздражали. Изредка докторша бросала на него взгляд, внимательный и короткий.

– Ничего, ничего, Анастасия Павловна, ещё потанцуем, Стаси, надо же имя придумала! Оригиналкой хочет слыть. Прослывёшь ещё. Мне бы только полковником стать. А там рукой подать и до… Какие твои годы, стервочка! А уже генералами крутить пробуешь. Молодец! – на мгновение ему вспомнилась другая тоже с оригинальным именем, то ли своим, то ли придуманным для пущей оригинальности – Стэлла. И ему, как всегда, становилось её даже немного жалко. Она так орала, что пришлось даже слегка придушить дуру, чтобы соседи не испугались. Обошлось. Пришлось до полусмерти напоить, правда. Он даже на такси довёз её до дома. – Но как же она смешно ковыляла к своей мамашке на крылечке у подъезда. Ножонки-то в разные стороны вихлялись. Ну, что ночью с пьяной идиотки возьмёшь? Нечего орать было. Сама виновата, дура! – капитан докурил папиросу и сошёл с крыльца, бросив напоследок в сторону докторши свой масляный взгляд, и та явно вздрогнула вдруг, отведя глаза, она следила за ним. – Ну-ну! – насмешливо скривился в улыбке капитан напоследок.

Стаси, если была одна в столовой, обычно старалась быстрее закончить обед и уйти от непрошенного соседа. Но в следующий раз, когда ему это удавалось, капитан подсаживался к ней уже на правах знакомого, не особо спрашивая её согласия. Во-первых, тут не ресторан, места не куплены. А во-вторых, капитан точно знал, что женщины любят настойчивых, немного нагловатых и твёрдых мужчин. Его последняя всегда говорила ему, что именно эта черта в нём покоряет баб.

И в этот день капитан приземлился за Стасиным столиком и уже успел проглотить первое и второе, наговорив при этом несколько двусмысленных комплиментов.

Правда, в этот день она была не в духе, и когда он очень живописал ей, насколько она выделяется из толпы этих серых женщин абсолютно всем, и начал перечислять, чем именно, говоря, что она является мечтой каждого тут нормального мужика, включая и его, она вдруг неожиданно хладнокровно и смело гладя ему в глаза сказала: «Да, да, я очень хороша, все мне об этом говорят. И это всё? А что же Вы, капитан, не упомянули, что я – сам Бог от медицины? И не упали ниц? И что Вам от меня надо за все эти Ваши пошлые комплименты?»

Этого Скопичев никак не ожидал от неё. Обычно она просто усмехалась на его потуги и уводила разговор в сторону, подальше от личностей, если ей приходилось ещё невольно оставаться тут.

Именно в этот момент в дверях столовой, как всегда, появился её муженёк, на минуту задержавшийся у раздевалки и стремительно прошедший в зал.

– Привет, – Лео, садясь за стол, сказал это почти сухо, обратившись к Стаси.

–Добрый день, Лео. Вот, я уже принесла для тебя, – Стаси, улыбаясь, пододвинула ему поднос, накрытый чистой салфеткой.

– Я вам не помешал? – безразличным голосом осведомился Лео, снимая салфетку и оглядывая содержимое подноса.

– Ты о чём? – Стаси по-прежнему вся была «вытянута» навстречу мужу.

– Да вот, смотрю, вы тут так мило беседуете о чём-то. Не помешал?

– А как ты можешь помешать? – вдруг задал ему встречный вопрос сосед по столику.

– Как? Это зависит от того, о чём вы беседу ведёте. Если о футболе, – просто послушаю, мешать не буду…

– А если не о футболе? – капитан явно нарывался.

Стаси отчётливо поняла, что ещё слово – и в капитана полетит тарелка с котлетой, которую Лео молча и задумчиво поворачивал вокруг оси.

– Лео, просто я рассказывала товарищу капитану…– капитан с усмешкой перебил её:

– Ты, Стаси, рассказывала твоему другу Виктору…

– И о чём же ты рассказывала твоему другу, Стаси? – Лео заметно побледнел.

– Зачем Вы всё искажаете, товарищ капитан? Это Вы просили меня считать Вас другом. Но это совсем не так. И я не помню, чтобы я Вам разрешала говорить мне «ты».

– Какие мелочи, Стаси. Так вот, она рассказывала мне о вашем театре, – обратился капитан к Лео. – Я большой любитель театра. А у вас тут замечательная труппа, оказывается, работает, и Стаси обещала мне познакомить …

– А ещё ты любитель чего? Или кого? – Лео бледнел всё больше.

– Лео, он всё переиначивает. Я уже спросила Вас, зачем Вы это делаете, капитан? Я ничего Вам не рассказывала и, тем более, не обещала. Уходите, прошу Вас. И больше никогда, слышите, никогда, не садитесь за мой столик! – Стаси негодовала и возмущалась, а капитан с насмешкой наблюдал за ней, как она почти оправдывается перед мужем.

Публика в обеденном зале столовой уже давно обратила на них внимание, привлечённая явно повышенными тонами мужских голосов.

– Да ладно, ладно. Я уйду. Пока, Стаси. До завтра, – капитан встал и медленно выпил стакан компота, глядя в упор на Стаси. Леона он, как будто, и не замечал.

А Лео смотрел на жену, которая едва сдерживала слёзы и растеряно теребила в руках платочек, стараясь унять бешено колотившееся сердечко.

– Лео, он всё врёт и нарочно всё так говорит. Я не знаю, зачем он это делает, – тихо сказала Стаси, понимая, что сама спровоцировала эту ситуацию, позволив этому капитану присаживаться за её столик. – Он параноик. Ненормальный.

Капитан не торопясь накидывал на себя шинель, внимательно смотрясь в зеркало, в котором за спиной ему были прекрасно видны Стаси и Лео.

– Хорошо. Я сейчас выясню, зачем он это делает. Только ты мне скажи, а давно он это делает?

– Лео! Ну как ты можешь? Это впервые такое вообще. Он просто иногда садился рядом есть. И всё. Я ему даже имени своего не называла.

– Хорошо. Жди меня здесь. Я скоро, – Лео, не одеваясь, выскочил за вышедшим из столовой капитаном, который торжествующе удалялся с поля стычки, считая, что он выиграл первый раунд и достиг главного: теперь она уже не забудет ни его имени, ни его самого. Пусть вздрагивает и краснеет.

– Эй, друг Виктор, или как там тебя? Подожди. Ты же со мной не попрощался? А это – невежливо так себя вести, – Лео легонько и как-то весело, немного небрежно «загребая» ногами, бежал в одном свитере за уходившим капитаном.

Все, кто был в столовой, кроме Стаси, прильнули к окнам. А Стаси ни жива, ни мертва сидела, сжав лоб руками. Такого позорища она ещё не испытывала. Этот напомаженный хлыщ, конечно, нарочно опозорил её перед всеми. Но зачем он это сделал, она не понимала. И смотреть на улицу она просто боялась, пока не услышала взрыв смеха от окон. Когда она подошла туда, то увидела нелепейшую картину: капитан, стоя на коленях и без фуражки, которая валялась в стороне, о чём-то говорил Лео, а Лео с готовностью быстро и согласно кивал головой и что-то коротенько спрашивал, держа того за руку, как бы помогая встать, и даже аккуратно и тщательно поправлял серый офицерский шарфик на шее капитана. Но капитан не вставал, мотая головой, пока Лео не перестал ему «помогать вставать» И только тогда, когда Лео опять легонько побежал обратно в столовую, поёживаясь от морозца, капитан начал, неловко скользя сапогами по укатанной дороге, подниматься с колен.

– Сейчас я. Руки с мылом только помою, – всё ещё поёживаясь, весело крикнул Лео жене, заворачивая к умывальнику в фойе столовой.

– Ну вот. Всё остыло, гадство. Девчонки, вы мне обед не подогреете по-быстрому? Замёрз я что-то, – задорно крикнул Лео раздатчицам, которые охотно взяли у него тарелки с остывшей едой и поставили их в духовой шкаф.

Стаси молчала. А Лео только мягко погладил её по голове и уткнулся в волосы: «Всё нормально, малыш. Больше он сюда ездить на обед не будет. У них там хорошо кормят. Ну, что ты молчишь?»

– Лео, я тоже больше сюда ходить не буду. Мне очень стыдно за всё это. Спектакль дурного тона.

– А разве я задал тон этому спектаклю? И разве я не должен был сделать то, что сделал? Я должен был просто так отпустить негодяя, который нагло положил глаз на мою жену? А жена молчала и ничего мне говорила об этом петухе набриолиненом. И что я должен был думать, когда уже раз в пятый вижу его тут, восседающим рядом с тобой? Правда, раньше он сразу сматывался, увидев меня. А тут нате-ка вам! Совсем оборзел, скотина. Ну, а со скотами – по-скотски. Как иначе-то, Стаси?

– Со скотами – да. А со мной?

– А что «с тобой»? Всё нормально. Я просто отстоял твою и свою честь.

– Лео, для начала ты сумел скомпрометировать меня своим глупейшим вопросом, не помешал ли ты нам? Ты сразу поставил меня на одну доску с ним, а себя на другую. И этот тип мгновенно этим воспользовался. Это человек с больной психикой скорее всего. А ты повёлся. Он назойливо уже несколько раз предлагал мне дружбу. И каждый раз я спокойно возвращала его в его скотское стойло. А сегодня он спровоцировал скандал на всю Европу, воспользовавшись твоим изначальным раздражением. Вот и всё.

– Несколько раз?! И ты мне ничего не говорила? – в этот момент услужливые работницы, восхищённые действиями Леона Воротова, принесли ему подогретые тарелки. – Спасибо девушки. Спасли мою котлету, – Лео ласково и расслабленно улыбнулся двум раскрасневшимся девахам из раздаточной команды.

– А почему ты им так улыбаешься, как будто бы меня тут совсем нет? – вдруг тихо спросила его Стаси.

– Как улыбаюсь? Нормально я улыбаюсь. И про театры с незнакомыми мне девушками разговоры не веду. И ничего не обещаю, между прочим, никому.

– Лео… Нет, я лучше промолчу. Ешь, пока горячее. А то снова придётся просить этих милых девушек подогреть тебе тарелки.

Остатки обеда прошли в гробовой тишине. При расставании около крыльца поликлиники Стаси случайно или не случайно, но уклонилась от его обычного поцелуя и не исправилась, как обычно, смеясь и наклоняя мужа к себе.

– Хм. Я же ещё и виноват. Надо было этому козлу ваще руку сломать. Не будет он «больше»… Конечно не будет. Второй раз я его совсем придушу, и уже не шутя. Но почему она мне ничего не сказала, если чувствовала в нём опасность? Я для неё не защита? Может, я уже и не совсем муж? Измена не только та, которая происходит в постели, главная измена всегда происходит в мозгу, – и чем дольше так рассуждал Лео, тем больше он себя накручивал, не желая признавать, что Стаси была права, что он первым задал тон общения с этим мерзавцем в столовой.

Стаси запаздывала к ужину. Отец уже раза три смотрел на часы: «Что-то Стаси сегодня задерживается? Ничего не говорила? Дежурство, может, какое?»

Лео в ответ только неопределённо пожимал плечами. Он и сам уже беспокоился отсутствием жены. За окном падал снег крупными хлопьями, кружившимися в волшебном танце на тёмно-синем фоне неба под яркими уличным фонарями.

–Я уже звонил в поликлинику, давно оттуда ушла. Что за идиотская привычка не предупреждать о своих посиделках за рюмкой чая? Наверняка где-нибудь в кафе сидят, отмечая чей-нибудь праздник. А на меня ей наплевать, получается.

– Лео, может быть, другие дела просто?

– Какие ещё дела могут быть в одиннадцатом часу ночи? И куда идти её встречать? Я уже замёрз ходить тут от дома и до парка.

– Лео, ну чего ты кипятишься? Тут город-то? Фиг да ничего. Это в Москве страшно в этих проходных дворах. Может, внезапное дежурство какое? Васе звонил?

– Нет у неё никакого дежурства. Звонил. Васи дома нет. Тётя Таня говорила, что у него там дело какое-то срочное, просил не беспокоить.

– Лео? Уж не ревнуешь ли ты её?

– И что?

– Ничего. Оскорбительно это для Стаси. Только и всего.

– Ха! Вон, полюбуйся!

Под фонарями на КПП появилась фигурка Стаси, котору под руку поддерживал военный в высокой папахе, несший в руке авоську с продуктами. Под фонарём они остановились, военный поднёс руку Стаси к губам, за снегом это было видно лишь смутно, а потом отдал ей сетку в руки, отдал честь и удалился.

– И кто это, хотел бы я знать? – и Лео почти удовлетворённо подумал, что правильно он этого красноклювого косоглазого Аиста повернул, и совсем не случайно она от него отвернулась на крыльце!

– Это? – отец внимательно пригляделся к фигурам под фонарём. Это генерал Васюков, судя по машине. Беда у него. Жена болеет.

– Васюков? Пётр Данилович? Похож. Пойду, котлеты разогрею по-быстрому.

Стаси вошла в дом вся запорошённая снегом. Так выглядят люди, которые долго гуляли под мягким снегопадом.

– Ты где была, Стаси? – стряхивая с воротника её шубки прилипший снег, спросил Лео.

– Прогулялась немного по улице. Надо было с мужем пациентки поговорить. Операцию мы сегодня делали. Я была вторым ассистентом у Василия Петровича. Давно хотела посмотреть такую операцию. Голова что-то разболелась, – тихо и как-то опустошённо отвечала она, стягивая бурки с ног, упираясь носком в пятки.

– Удачно операция прошла? Генерал сам не свой ходит, – Сергей Дмитриевич аккуратно отставил бурки ближе к батарее.

– Скорее всего – удачно. Опухоль похожа на доброкачественную, так Василий Петрович говорит. Нужен анализ.

– У меня цитрамон от головы есть, дочка. Сейчас принесу. А давление ты меряла? – заботливо спрашивал отец, третий раз ставя греться электрический чайник. – Видишь, какая метель расходится. У меня тоже голова побаливает, как и всегда на снег.

– Нормально всё, папа. Просто день трудный выдался. Ты разбери там, пожалуйста, авоську, пап? Отоварилась в магазине, вкусняшками всякими для настроения, а тут на операцию пригласили, – Стаси обеими руками держала бокал с чаем, уперевшись в него взглядом и согревая ледяные пальцы.

– Есть будешь? Мы тут котлеты твои разогрели, – неуверенно спросил Лео.

– Нет. Спасибо. И я в обед уже съела котлеты. До сих пор есть не хочется. Мне бы лечь поспать, – полу утвердительно сказала Стаси, допивая чай.– Мёрзну что-то.

– Ты не заболела случаем, доченька?

– Да нет, па. Просто надо этот день переспать, – Стаси на мгновение прислонилась к отцу и тут же, как бы боясь его потревожить, отшатнулась. – Спокойной ночи, папа.

– Лео, что случилось, сын? – отец, прислонясь лбом к холодному стеклу, вперился в летящую за окном метель, которая стремительными чертами пролетавшего снега чертила за окном сплошное снежное неистовство.

– Ничего, просто устала, наверное, – Лео медленно и тщательно мыл посуду у раковины, не поворачиваясь к отцу.

– Сын, ты себя-то слышишь? Не надо мне врать. Я же не лезу в ваши дела? Просто помни, что у Стаси тут, кроме тебя, да меня немного, и нет никого. Никого. Понимаешь? Ты один за неё в ответе за всё. Один. Я её такой ни разу ещё не видел. Глаза безжизненные, подведённые. И руки, как лёд. Очень ей плохо. Совсем.

– Не волнуйся, па. Мы разберёмся, – Лео остервенелыми рывками вытер руки и вышел из кухни.

Стаси лежала в постели, закутавшись в старый пуховый мамин шарф, привезённый ею ещё из дома, как бы прижимаясь к домашнему надежному и верному теплу матери. Лео сел рядом. Сегодняшний инцидент рвал его на части тоже, но зачем устраивать трагедию и испытывать почти полуобморок, он не понимал.

– Стаси, может, тебя ещё одним одеялом укрыть? – рука Стаси, к которой он слегка прикоснулся была действительно ледяной.

– Ничего не надо. Просто мне надо уснуть, и я согреюсь. Спокойной ночи.

– Стаси, но нельзя же засыпать с такой тяжестью на сердце. Давай поговорим? – в Лео боролись несколько чувств. Его бесило и это тяжёлое и безучастное молчание жены, и это тягостное понимание, что отец всё почувствовал, а может и осведомлён обо всём, осведомителей тут всегда хватало. И чувство уязвлённого самолюбия, что жена даже не посчитала нужным сказать ему про этого козла, и жалость к своей любимой Стаське, которая лежит вот тут и леденеет от непонятного ему горя, от сквозняка угрожающе носившегося по их пещере.

– У меня голова болит, Лео. Я не хочу сейчас разговаривать.

– Стаси, нет, ты мне просто объясни, и я всё приму: ты не хочешь со мной разговаривать, и поэтому у тебя голова болит, или наоборот?

– Лео, ну какая разница. Я хочу спать. Этого достаточно?

– Не достаточно. Я хочу, чтобы ты хотя бы выслушала меня. Я так не могу. Молча и молча. Ну да, ты права. Я не сдержался. Был раздражен. Ну, а что мне было делать, если я уже который раз подряд вижу этого козла рядом с тобой, и ты мне ничего не объясняешь? Если ты мне, твоему мужу, который тебя любит больше всего на свете, который готов любому пасть порвать за тебя, а не только что руку заломить и придушить чуток этого поганца, запавшего на мою жену, да ещё клевету на неё и ложь всякую готов взвалить, ничего не говоришь? Да правильно я всё сделал, и что запястье ему вывихнул и придушил. Правильно!

– А ты уверен сам, что это – клевета и ложь? – вдруг спросила Стаси.

– То есть?! – опешил Лео,

– А то и есть, Лео, что ты с порога столовой был уверен, что я тебя предала. Зашёл – и сразу был уверен. Допустим, что по отношению к нему ты поступил справедливо.

– А почему допустим-то, Стаси?! Я защитил честь свою и честь моей жены.

– Да нет, Лео. Сначала ты принародно уничтожил честь своей жены твоим дурацким вопросом, не помешаешь ли ты нам. Понимаешь? На одну доску ты поставил этого негодяя и меня, а себя на противоположную. Изначально! Сразу! Ты сразу допустил, что я могу предать тебя. Я! Тебя! Значит и ты меня можешь так же предать?! Человек не может допустить чего-то такого, что ему самому неведомо в принципе. То есть, ты вполне это в принципе допускаешь? Правильно? Я логично рассуждаю?

– Стаси, да я так вообще вопрос не рассматривал…

– А как ты его рассматривал, муж мой? Ты же сразу дал ему шанс вести себя по- хамски, задав по-хамски и в отношении меня свой вопрос. Ты ему позволил меня тоже унизить! Но на самом деле меня унизил не он. Такой мерзавец не может никого унизить в принципе, если сам не захочешь быть униженным им. Это ты меня унизил. Ты, Лео. Я же сказала тебе, что несколько раз спокойно ставила этого скота на место в его стойло, где ему и положено быть. А тут мы сравнялись с ним. Ты видел его взгляд? Я, если честно, боюсь. Это взгляд не нормального человека. Он параноик или маньяк. Я на практике по психиатрии встречалась с такими экземплярами. С виду адекватные, нормальные, юморные и даже начитанные люди. Невнимательного и неискушенного человека такие легко обманут. Я не сразу поняла, из-за чего они сидят за двойной решёткой, пока не почитала их дела. Оба под следствием. Один маньяк-убийца, а другой… другой каннибал. И это не лечится. Это психофизиологическое отклонение. Это конец личности. Сверху оболочка человека, а внутри – зверь.

И этот из них. Я несколько раз общалась с ним очень мельком. Два-три слова. Но как он настойчив, как болезненно самоуверен и почти маниакально упорен в повторении одних и тех же приёмов и попыток? Но, решись я на него подать заявление за попытку приставать ко мне, никто не поверил бы мне и не посадил его за решётку. А он – точно ненормальный. И я это чётко увидела, когда он сегодня сорвался с катушек, случайно в ярости выплеснул то, что сформировал у себя в голове в отношении меня. Понимаешь? Он – страшный человек. Я боюсь. Поэтому и не говорила тебе ничего, ты же сразу бы взвился и только усугубил ситуацию.

– Стаси, если бы ты мне раньше сказала об этом, вопрос с ним уже давно бы был решён, нормальный он или ненормальный – мне пофигу…

– Как решён, Лео? Кулаками? Ты понимаешь, что ты говоришь? Это какая же у тебя жена тут завелась, что её кулаками отбивать надо от проходимцев и сумасшедших? Это же позор, Лео? Я думала обойтись менее травматичными действиями. Иногда таких удаётся отвлечь на другой предмет интереса, на искусство, например, на книги. На что-нибудь ещё. Но теперь и я вижу, что это была напрасная и абсолютно глупая мысль.