Хроники любви провинциальной. Том 3. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь. Книга 2

В следующем «гамачке» и вправду лежали привязанные новые щётки. И все его вещички были подробно и нежно «обцелованы» бумажными алыми губами. «Я в восторге от такого ракурса. Надо же! По-моему, даже «очень даже». А тебе как?» – его рубашка засунутая почему-то под отцов халат в душе и её платье там же обнимали друг друга

Лео снял с верёвки и со всех крючков Стаськины бюзики, свои рубашки и платье и, тоже уже хохоча, понёс их в гостиную, откуда вывалились эти черти, сидевшие на полу и ржущие в голос до слёз. Мишка только безвольно мяукнул и махнул Лео рукой в сторону гостиной.

«Чёрт! Как же я туда-то не догадался заглянуть?! Вот лопух! И когда только она это всё успела наворотить?»

Везде, где обычно Лео, не задумываясь, оставлял свои вещички, их теперь лежало по две, и каждая пара сопровождалась записочкой: «Любимый, я и не знала, что тут так удобно валяться» – его майка и её комбинашка; «Милый, это же просто здорово, что ты так придумал. Учту. Целую.» – его носки и её пояс для чулков под диванными подушками; «Не правда ли? Мы очень подходим друг другу?» – его шляпа и её шляпка на часах с боем в углу; «В конце концов, кому какое дело? Да ведь? Мне тут тоже нравится!» – в ручке двери были просунуты его два галстука и её косынки на шею;

На диване гостиной расположились двое: «Он» был сделан из его серых брюк и клетчатой сорочки, в которой он совсем недавно ходил дома, но где-то её оставил, забыл и взял другую, а «она» была сделана из её старенькой комбинации, набитого чем-то бюзика, чулочков, свесившихся с дивана мягкими полосками и обвивших «его» такими же полосками чулок, как руками, головы из махровых полотенец были нежно прислонены друг к другу и «целовались» бумажными губами. И как бы отвечая ему на его вопрос, когда и как это она всё успела, на одной их «фигур» была записка: «О! Как же я устала, любимый, целую неделю делать то, что у тебя так легко получается между делом! Лео, ты безумно изобретателен! Обожаю!» И ещё одна записочка была: «Как жаль, что никто не увидит такой шедевральной красоты, любимый. Но главное, чтобы ты был доволен. Я всегда думаю только о тебе. Но представь, и этот твой двойник такой же шалунишка, как и ты! Хочу – не могу! Как дожить до вечера?! И знаешь, ты можешь теперь смело засовывать под ванну всё, что угодно. Я там всё чисто вымыла специально для тебя, мой любимый? Очень скучаю».

Лео внимательно рассмотрел «скульптуру», «его рука» лежала между её «чулочков-ног». Лео тут же почувствовал, что и он будет с большим нетерпением ждать вечера: «Ну, Стаська, держись теперь. Живой не выпущу! А насчёт «не увидит» ты ошиблась, моя Йони. Думаю весь город об этом сегодня же узнает», – все вещицы Лео, нещадно укалываясь иголками, поскольку весь «он» и все его вещички были облеплены страстными поцелуями алых губ, торопливо засунул в шкаф и, незлобно попинав хохочущих приятелей, потащил их в столовую.

– Вот только попробуй ляпни где-нибудь о том, что видел тут! Я тебе язык твой двойной в ж*пу тебе засуну! – Лео погрозил кулаком Мишке, известному всем своим языком, который у того был «совсем без костей и без мозга».

– Да ты что, Леон? Чтоб мне тут подавиться! – и случайно или нет, но Мишка тотчас и подавился. Глеб со всей дури стукнул ему по спине: «Да нет, Лео. Мы – могила! Но Стаси у тебя… Слов нет. Огонь девчонка!»

– Всё! Больше ни слова! Чёрт меня дёрнул вас, трепачей, на солянку звать! Давайте чай пить уже, пироги вот жрите, это вам, паразитам, свалившимся на мою голову, осталось случайно. Глеб, достань сахарницу с полочки. – Глеб достал сахарницу из буфета, Мишка, открыв её, сунулся туда ложкой и замер с надутыми щеками, забыв выдохнуть воздух: из-под крышечки пружинно встали столбиком кончики чулочных резинок от дамского пояса, застегнутых на кончики мужских носочных подтяжек, и на одной паре был приколот «поцелуйчик» с запиской: «Приветик! Ой, прости, любимый! Им так хорошо вместе. Я забылась совсем! А что? Удобно! Неожиданно, да?»

Это был последний приветик от Стаси, который Лео извлёк из блестевшей и улыбающейся сахарницы. Сахарные кубики в бумажном пакетике синего цвета лежали рядом на полочке. Приятели пили чай, давясь хохотом так, что чай у них лился из носа. Оба клятвенно пообещали, что они: «Ни-ни!»

Может оно так и было, и взгляды, которые Лео тотчас ловил на себе, как только выходил из их с Глебом кабинета, были случайны, но почему-то ему слышалось вдогонку: «Ох и шалунишка!»

– Это ты мне про эти игрища-то рассказывал, Серёга? – дядя Митя, ухмыляясь, хлопал приятеля по спине, когда они встретились, чтобы ехать домой.

– А ты откуда знаешь?

– Сорока на хвосте принесла. Ну и Стаси! Не поленилась. Молодец! Юрка рассказывал, что Леончик наш и раньше вечно один ботинок терял. Только задумается о чём – всё, капец. Нет ботинка!

– А у каждого есть свои особенности. Нехорошо завидовать, Митя. У тебя, что ли, нет чего-то такого?

– Есть. Почему это нет? Недавно очки в холодильнике насилу отыскал.

– В холодильнике – это что! Я их на голове у себя носил и весь вечер искал. Ну, может этот «шалунишка» ему и поможет порядок в мозгах навести? Парни остановиться от ржача не могут, говорят. Юрка мне тоже уже сообщил, что Стаси сорвала у них нормальный рабочий день, курить все в два раза чаще выходят, чем положено. Они-то успели те записочки прочитать, это я ретировался моментом, но и нескольких хватило. Молодец доченька.

Мы с ней иной раз просто ухахатываемся. Тут на днях сидим, ужинаем, он с книгой в руках – никак Стаси его от этой привычки отучить не может. И не засушенный он сухарь, ведь? Но если что-то увлекло – полный пи*дец! Стаси его спрашивает:

– Борщ будешь?

– Мм.

– А картошку жареную будешь?

– Мм.

– А кисель будешь?

–Мм.

– Вчерашние пирожки будешь?

– Мм.

Сергей Дмитриевич с удовольствием рассказывал: «Мычит и всё лопает, только за ушами трещит. Глотает эти пирожки и читает, и читает… По пустой тарелке вилкой скребёт. Стаси ему опять: « А тушеных кузнечиков будешь?»

– Мм.

– А запечных тараканов будешь?

– Давай, давай.

– А фаршированных лягушек будешь?

– Фаршированных? Угу. Конечно.

– А глазированных?

– Мм. давай, всё буду. Не обедал сегодня.

Сергей Дмитриевич весело гыгыкнул: «Она уже руки в боки, и мы с ней от смеху давимся, а он только тогда оторвался и на нас взглянул, когда я уже в голос заржал. Но она потихоньку его от этой привычки отучает. Да я и сам раньше любил в газету уткнуться и глотать, а теперь мы беседы ведём светские на самые разные темы, кроме здоровья. Это ещё моя матушка строго запрещала о своём здоровье говорить за столом. Не достойно, говорит, образованного человека. И Стаси такая же. Так что сплетничаем о чём угодно и весело хохочем. У неё всегда смешинка во рту живёт. Славная у нас с тобой доченька образовалась, да ведь? Она же и вас с Юркой за отцов считает. Бокалы ваши на особой полочке рядом с моим стоят рядочком. Лео пьёт из чего попало. Не смотрит.

– Славная. Не поспоришь – друзья не торопясь и молча ехали по самой дальней от дома дороге, они любили так молча объехать иногда вечером Город и полюбоваться тем, что выросло на их глазах на этих некогда лесных взгорках, ископанных вдоль и поперёк канавами и траншеями для коммуникаций.

Сергей, как и отец, был щёголем и любил светлые шляпы

Лео встретил Стаси на крыльце поликлиники с улыбкой, не помещающейся на лице. Его улыбка и уши, казалось, захватывала. Он быстро «засунул» Стаси в машину.

– Ты доволен? Я думала, что ты рассвирепеешь. Наклонись ко мне, я попрошу у тебя прощения. Надо быстрее домой ехать, папа позвонил, что к восьми дома будет, убрать всё надо успеть.

– А я уже убрал. Я же у тебя быстрый? Правда всё в шкафу лежит горой, да руки исколол, но это пофигу. Главное, что ты мне сегодня каждый бумажный поцелуй в обычный превратишь. То есть не в обычный дежурный, а в самый настоящий. И во все обозначенные места. Прямо по проложенной тобой карте. Тогда прощу!

– Только не в один день, Лео! Я же без губёшек останусь. И куда это ты меня вообще ведёшь?

– Как куда? В магазин, – Лео крепко прижал руку Стаси, поднимаясь по ступенькам «Дома одежды», чтобы не вырвалась.

– Зачем? Ты что-то себе купить хочешь?

–Да. Очень-очень хочу! – такой напор в словах мужа прозвучал угрожающе, Стаси внимательно посмотрела на Лео, но он так улыбался!

В магазине Лео, не тормозя ни минуты, потащил Стаси в отдел нижнего дамского белья сразу к прилавку.

– Лео, ты чего? – Стаси попыталась его затормозить, но не тут-то было. Её мокрые от снега ботиночки скользили по мокрому же от снега, стаявшего с ног посетителей, мраморному полированному полу, тащимые её целеустремлённым мужем с большой скоростью.

Лео ещё днём позвонил кому надо и выяснил, что интересного в этом отделе присутствует, и есть ли ему смысл приходить? К его несказанному восторгу только вчера отдел пополнился новой предпраздничной коллекцией подарочного белья для особо торжественных случаев. Самое то, что ему надо было.

Реванш – так реванш!

За спинами продавщиц на полках горками и по размерам стояли шёлковые атласные разноцветные бюстгальтеры, которые назывались «корсетными изделиями», строчёные и величественно жёсткие, делающие даже из крошечной девичьей груди весьма соблазнительные экспонаты. Чуть ниже располагались такие же атласные пояса для поддержки чулок, и они тоже лежали сияющими атласными стопками с игриво болтающимися резиночками. Потом, совсем за спиной, чтобы быть «под рукой» продавцов, располагались стопки недорогого «хэбэшного» нижнего трикотажа: плавочки маленькие, плавочки средние, панталоны тонкие с резинками, панталоны с трикотажной «резинкой», панталоны с начёсом толстые на зиму и тоже с разными резинками. Для бабушек подходили панталоны с простой жёсткой резинкой, чтобы «чулки как-никак, а придерживать», и для девушек, которые уже строго заботились о фигуре и носили для чулок пояса, тёплые панталоны были только с трикотажной слабо облегающей резинкой, не травмирующей ногу – и всё это самых разных цветов. Менялись нравы, менялось бельё, расширялся ассортимент и возможности для кого-то радовать кого-то.

Обычно дамы без мужей посещали этот отдел. А мужчины вообще крайне редко. Только в какие-то очень уж особые моменты. Лео и представить себе не мог до этого дня, сколько сортов и видов чулок, например, производится нашей доблестной лёгкой промышленностью. Тонкие капроновые от бесцветных до почти чёрных (но чёрных в те оптимистические годы практически не было), дорогие чулки со стрелкой, которые носили особо следившие за собой дамы и находившиеся «в поиске» девицы; дешёвые чулки без стрелок, которыми довольствовались вечно торопящиеся «молодые мамочки» и простые девчонки, ибо стрелки на чулках совершенно не выносили спешки и некрасиво сбивались на сторону, уродуя даже стройные ноги; изящные чулки с тщательно вывязанной «ступеньками» более плотной пяточкой и стрелкой– это был особый шик, требующий наличия «всего-всего в полном ажуре» в гардеробе дамы; более плотные фильдеперсовые шелковистые чулки и плотные шёлковые матовые со стрелкой ( их шили из трикотажного особого полотна); тёплые в разный рубчик хлопчатобумажные чулки от светло-телесного до тёмно-коричневого цвета; толстыми, пухлыми парами, пушащиеся волосками, лежали только недавно появившиеся шерстяные чулки для зимы; и в центре в целлофановых пакетиках лежали безразмерные чулки-эластик, о которых только-только стало известно. Это была мечта каждой женщины страны – иметь несносимые чудо-чулки-эластик, которые были очень прочными и безразмерными в разумных пределах. Именно их привезли для женщин этого Города к празднику – порадовать самоотверженных работниц, рискующих каждый день своим здоровьем в этом отдельно взятом, ярко освещённом уголке цивилизации, затерянном глубоко в тайге суровых Уральских гор. Город снабжался так же, как и Москва.

На следующей полке витрины, которую любопытные и пристрастные глаза Лео быстро выцепили и тщательно, и подробно теперь рассматривали, лежали упаковки с импортными комплектами нижнего ажурного белья из тонкого шелковистого шерстяного трикотажа. А дальше на плечиках и перекладинках, как цветы на клумбе, стройными рядами висели шёлковые, отделанные кружевом, так называемые комбинации – обязательная для любого наряда в то время нижняя тонкая рубашка с трусиками в гарнитурном наборе.

Но изюминкой нового поступления товара были впервые поступившие в продажу ночные шёлковые рубашки и пижамы, отделанные широким шифоновым кружевом, расшитым шёлком. Нежно-лимонные комплекты ночных рубашек и пеньюаров, контрастировали с чёрными изысканными комплектами, больше похожими на вечерние туалеты дам из зарубежных кинофильмов, чем на ежедневные постельные аксессуары работающих женщин. Кроме них тут же висели в добавление к невиданным ночным рубашкам невиданные нашими неизбалованными женщинами пеньюары для вечернего туалета или интимного завтрака и ужина. Они были голубого, нежно-салатового, розового, чёрного и белого цветов – на любой вкус любого мужа. У женщин глаза разбегались при виде такой заграничной польско-чешско-болгарской роскоши, которую им привезли к ноябрьским праздникам.

Товар недавно выставили на витрины и вывесили в отделе, и около витрин собралась целая толпа молоденьких женщин. Мужья некоторых из них со скучающим видом, боясь насмешек, околачивались где-нибудь рядом.

Лео торжествовал! Всё получалось даже лучше, чем он мог себе представить. Тут сегодня были все, или почти все, кому он хотел бы утереть нос и отомстить за невольно допущенное им же самим нарушение границ их со Стаси крепости. Мелькнули знакомые, слишком уж дружески улыбающиеся лица Лены и Глеба, девушек из бывшего окружения Лео. Парни с его работы, успевшие обзавестись подругами, толпились недалеко у лестницы, коротко приветствуя Лео с молоденькой женой, отворачивались и о чём-то весело ржали. Потом развернулись фронтом и стали наблюдать.

Лео, потерев под шляпой уши, слегка прихваченные морозцем, занял широко расставленными руками весь прилавок: «Ну что, девушки-красавицы, будем закупаться?»

– Так конечно надо! Смотрите, какую красоту нам привезли. Дорого, конечно, но красиво же?

– Красиво? Как ты, Стаси, думаешь? По мне – так ничего, сойдёт, – видя, что Стаси уже приготовилась «смыться» отсюда, Лео обнял её за талию и прижал к себе.

– Лео, ты чего творишь? Люди же смотрят? Мне ничего не надо. У меня всё есть, даже кое-что лишнее.

– Это что у тебя лишнего? – тихо шепча, с любопытством уставился Лео на свою жену. Он вообще ничего похожего, не то что лишнего, у неё в гардеробе не увидел.

– Пижама например, – едва слышно шепнула ему Стаси прямо в ухо.

– Ну, ты сказала! Зачем замужней женщине эти детские пижамы вообще? Глупость раздражающая – и больше ничего, – так же тихо, но сердито сказал Лео. – И теперь у тебя вообще ничего не осталось. Вообще! Ноль!

– Как это? – Стаси видела, что сейчас её муж точно не шутит.

– А так. Выбросил я всё то, чего коснулись руки моих приятелей. Осквернили они мой дом, Стаси! Чужие руки! Пусть все знают, город же у нас считай – все родня, что моя жена никогда не наденет белья, которого коснулась чужие мужские руки. Я очень щепетилен. Ты не знала этого, любимая? Знай, теперь и впредь навсегда…

– Лео, целая толпа уже тут собралась. Кто осквернил? Какие чужие?! И что ты несёшь? – панически шептала Стаси.

– Это не я. Это приятели мои. Это Мишка несёт. Всё разнёс уже, я думаю. Теперь я, да и ты тоже – местные знаменитости. На недельку так, я думаю, хватит восторгов.

– Ты что такое говоришь? Ты о чём, Лео?! Какие приятели ещё? – беспомощно шипела Стаси, оглядываясь и ловя на себе восхищённые взгляды мужчин и оценивающие взгляды женщин.

– А вон оба стоят. Глеб и Мишка. Я же их на солянку сегодня пригласил. Мишка услышал, что я хвастаюсь твоей соляночкой, ну и напросился в гости. И Глеб заодно. Я же не знал о твоём коварстве?

– И что?!

–А что – «что»? Да ничего. Солянки мне что ли жалко для вечно голодающего холостяка Мишки? Отлично ты у меня готовишь, моя любимая Йони, пусть знает, какая у меня женушка золотая хозяйка, – совсем тихо шепнул он ей.

– Какой ужас, Лео!

– Да нет у нас с тобой никакого ужаса. Это у Мишки ужас, что он, как последний идиот жену себе найти не может. Причём, этот наглец успевал первым везде зайти. Ну пока я всё собранное и вырванное из их рук в спальню заносил, значит.

– И в гостиную – он тоже первый?!

– Нет. В гостиную мы вместе зашли, моя любимая, – Лео пощадил трогательную в своём детском ужасе свою девочку-жену. – Да что ты так переживаешь-то? Ты посмотри, с какой завистью все на меня смотрят? Прикинь? Зато пол можно завтра не мыть.

– А пол-то тут при чём, Лео? – упавшим до самого слабого шёпота голосом спросила Стаси, испуганно оглянувшись на парней, которые с нескрываемым интересом и наглыми улыбками почтительно раскланялись с ней, и тут же отвернулась.

– Ну, как при чём? Они же от хохота валялись по всему коридору, любимая. Вытерли его до блеска своими задницами и спинами. И зубами скрипели от зависти, читая твои записочки. Они мне тоже очень понравились. Особенно последняя. Всё в силе? – Лео участливо склонился к ней, а в глазах у него сверкали недобрые огоньки, как показалось Стаси.

– Лео, пойдём лучше отсюда, а? Я всё просто постираю – и всё, – Стаси потянула его за рукав. Но он вместо ответа крепко прижал её к себе и продолжил общаться с продавщицами, деликатно дававшими ему поговорить шёпотом с женой.

– Так, девушки, всё самое лучшее, что есть тут у вас для моей жены, кладите на стол, я сам выберу, что нам подойдёт, – и Лео постучал рукой по прилавку, он и здесь себя вёл, как в кабинете Василия Петровича, и все это принимали спокойно. Сарафанное радио в Городе никогда не сбивалось с правильной волны.

– Лео, ты с ума сошёл! На нас все смотрят в упор. Господи, сейчас сквозь пол этот провалюсь!

–Да нет же, Йони моя любимая, я тебя удержу. А эти – пусть посмотрят, как я честь свою восстанавливаю, рожи мерзопакостные! Пусть сдохнут от зависти! И нам же ещё сейчас в ресторан идти! – и Лео, повернувшись в сторону двоих торжествующих приятелей, показал им за спиной кулак. На что оба заржали и довольно громко. И мелко-завистливо.

– В какой ещё ресторан, Лео?! Я домой хочу, папа же приехать обещал?

– В обычный. В парке. Суббота же, Стаси! Мы просто обязаны с тобой «окультуриться» и отдохнуть после таких стрессов! – ожидая, пока продавщицы выложат всё на прилавок и начнут упаковывать отобранное им, Лео крепко прижал к себе свою жену и поцеловал её самым невинным и самым интимным в мире поцелуем – в волосы – и затянулся их запахом. Больше он не отрывал своих восхищённых глаз от жены, невозмутимо что-то ей ворковал в ухо и однажды даже слегка прикусил его, шутя. Пусть все видят, какой он счастливый, раз так беззастенчиво на них глазеют.

Парни отвернулись.

Эти Воротовы просто транжирили деньги по мнению вездесущих продавщиц! Уж кто-кто, а они-то знали, кто и на что тратит деньги в этом городе, в этом самом большом универмаге. Что тот, что другой Воротовы, как с катушек съехали и тратили не оглядываясь, а эта их Стаси ведёт себя, как последняя деревенская идиотка, вечно краснеет и заикается, вместо того, чтобы пользоваться тем, что само в руки идёт.

И теперь, одетая «с иголочки» Стаси, невзирая на её жалобный шёпот, на глазах всего Города снова обрастала коробками, упаковками и свёртками, которые громоздились уже кучей около счётов, на которых одна из продавщиц весело щёлкала костяшками, записывая для проверки цены на бумажке.

– Ты с ума сошёл, Лео, мне это сто лет не износить! – возмущённо шептала красная от смущения Стаси, глядя, как муж, не торопясь, рассматривал каждый предмет и что-то браковал, а что-то откладывал в уже необъятную, сваливающуюся со стола кучу переливающегося в лучах люстр шелкового белья.

– Так мы это всё вдвоём же будем носить? Ты надевать, а я снимать. В четыре руки, как на пианино, – ёрничал весело Лео.

Лео выбирал быстро. По одному комплекту каждого цвета. Только одна заминка вышла: «Стаси, а какой у тебя размер лифчика-то? – Лео неуверенно взглянул в свою согнутую ладонь. – Как он меряется-то? Ты мерила? А я и не ума, что и тут всё по размерам?»

– Так какой будем брать? – внимательно спросила продавщица, наклонившись к Стаси.

– Второй, – еле слышно ответила Стаси, у которой по ногам маршировали нервными вспышками толпы нервных мурашек, – как же я ненавижу эти магазины!

– Что вы сказали? – продавщица, набиравшая из стопок «изделия» разного цвета, обернулась к Стаси.

– Да это мы между собой разговариваем. Вы кладите, кладите. И упакуйте, пожалуйста, красиво. А то тут так красиво всё висит. Ленточки есть?– Лео, как ни в чём ни бывало, с интересом рассматривал строчку на « корсетных изделиях»

– Найдём, Леонард Сергеевич, вы нам тут такой пример другим показываете, что завтра будем новый заказ оформлять, как мне кажется.

Пример другим они тут действительно показали. Стаси ещё раз попыталась оглянуться и тотчас, не замечая довольной ухмылки Лео, уткнулась ему в плечо.

– Лео, они все на нас смотрят. И, по-моему, смеются. И сколько же это всё будет стоить, Лео!? Это же целая брешь в бюджете!?

– Брешь? В бюджете? Ты думаешь? А по-моему так это совсем не брешь в нашем бюджете, а, наоборот, плешь у них на их наглючих башках образуется. Расцапались тут, понимаешь! Но нет худа без добра, Йони моя сладенькая. Я просто заранее млею, представляя, как буду всё это с тебя стаскивать и рвать в клочья от страсти!!! – Лео, прижавшись к красному и горячему ушку жены, шёпотом весело шутил и смеялся.

– Ты смеёшься?! Как и они?! Ты с ними заодно подвергаешь меня этим вашим фокусам!

– Они уже не смеются. Посмотри, – Лео обернулся на приятелей и снова прижался к ушку своей смешной зардевшейся от смущения Стаси. – Они стали задумчивыми и мрачными. Уже думают. Пусть думают. Стаська, да улыбнись ты, держи носик свой вверх, ты же им незабываемый день подарила! Мужики просто в эротическом шоке от тебя, любимая. А бабам так ещё и орудие массового поражения ты дала. Думаешь, это я один носки разбрасываю по всем комнатам? Они сами признались, что у них всё то же самое дома, – и Лео прижался губами к волосам своей чудненькой Йони. – Вот пусть теперь и они за свои грешки попробуют своих жён умилостивить. А я тебя умилостивил, а, Йони моя ненаглядная? Как же я хочу дома побыстрее оказаться наедине с этими штучками!

В ресторан идти, и ещё и «окультуриваться» там, Стаси не захотела ни за какие коврижки.

А в отделе женского белья и около него ещё долго не стихали разговоры, страсти и переживания, и пережёвывание чужой жизни.

Лео тоже долго думал после того, как отец почти с ног до головы одел Стаси. И потом, забегая в магазин, прежде, чем вести её в эти ненавистные ей магазины, Лео придирчиво отыскивал и оценивал для жены меховую муфту или фетровую шляпку, подходящие по цвету к пальто, к шубке, кожаные перчатки, валеночки и бурки – тёплую зимнюю мечту всех женщин и даже мужчин того времени.

У мужчин сходу, именно по буркам, тогда определялся ранг мужика. Бурки были дорогой элитной зимней обувью больших руководителей.

Белые женские войлочные бурки на кожаном коричневом подборе с кожаной, узорной в дырочку, обсоюзкой стоили дорого, целых четыреста с лишним рублей, по тем стандартам красоты они были очень тёплыми, нарядными с высоким каблучком, и позволить их себе могли далеко не все.

Но только не Воротовы для своей Стаси. Эти могли себе позволить купить для неё всё, и позволяли. Им нравилось баловать её, видеть её искреннее, как у маленькой девочки, смущение и восхищение красивыми вещицами. Она ими восхищалась, но не более того. В ней начисто отсутствовало женское тщеславие. Она легко бы обошлась и своим стареньким плащом и ботиками, ни на гран не теряя восхищения и восторга от окружающей её жизни, детской непосредственности восприятия чего угодно и заразительной весёлости.

Но мужчинам Воротовым приходилось дважды напрягать свои извилины, если им хотелось подарить ей достойный её, как они считали, предмет гардероба и бесцеремонно грубо не нарушить при этом её принципы жизни, естественные и простые. Можно сказать, что оба они, и отец, и Лео, «играли» в свою любимую куклу и «носили её на руках». А она просто стряпала им пироги, собирала вокруг них любимых друзей и устраивала, как могла, уютный быт, независимо от вида её платьев и пальто.

Но в этот раз Лео грубо нарушил всё, что только мог. Весь город мог теперь лицезреть, во что будет одета его любимая вечером перед сном и утром после. Немногие могли себе такое позволить. Но Лео был на сто процентов уверен в поддержке отца, который, конечно, прикроет весьма значительную, но такую необходимую, «брешь в бюджете» молодых.