скачать книгу бесплатно
– Гаврилов уволился?
– Уволился.
– Слава богу, теперь тебе станет легче дышать.
– Это точно.
Не позволяя ему задать вопрос снова, Елена радостно сообщила:
– А мама приготовила твою любимую уху. Специально для тебя. Ты помнишь, какой сегодня день?
– Помню. – В голосе Алексея чувствовалось напряжение.
Елена поняла, что он снова спросит:
– Так ты одна?
– Да… То есть нет, – замялась она.
– Так «да» или «нет»?
– Нет, – сказала она и увидела Аслана, который стоял в дверях и показывал ей, что нужно сказать: «Да».
Но было поздно.
– Он? – спросил Алексей.
– Кто? Ты скоро будешь? – спросила она.
Трубка ответила прерывистыми гудками.
Елена растерянно посмотрела на Аслана.
– Я пойду. – Он направился к двери.
Но даже не успел открыть ее. Снова раздался непрошеный звонок.
– Что делать? – испуганно прошептала Елена и посмотрела на Аслана, а потом тревожно спросила: – Кто там?
– Открывай, – раздалось с лестничной площадки.
– Кто? – повторила вопрос Елена.
– ОМОН! – После чего раздался глухой удар, заставивший дверь содрогнуться.
Она щелкнула замком. Десяток омоновцев ворвались в коридор…
– Где он? – крикнул плечистый мужик в шлеме и с автоматом в руках.
– Кто? – Елена сделала вид, что ничего не понимает. Омоновцы, не тратя времени, разбежались по квартире… Но, к удивлению Елены, никого не нашли.
…Аслан лежал, затаившись между шпалерой невысокого подстриженного кустарника и почти вплотную припаркованного к этой зелени «мерседеса», и боялся шевельнуться. У него затекла нога. Но двинуться он не мог.
Из соседнего подъезда вышла бабушка с пушистой глупой болонкой, чуб которой был завязан красным бантиком.
– Тюня, Тюня, ко мне! – противным голосом позвала бабушка собачку, но та, не привыкшая к повиновению, отправилась гулять сама по себе.
– Тюня, фу! Я тебя только что помыла!
«Вот еще на мою голову». – Аслан затаил дыхание… Он понимал, что если болонка обнаружит его, то тогда действительно конец…
Тюня обнюхивала все кругом и всюду оставляла свои отметины.
– Я кому сказала! – не унималась бабушка, возмущенная Тюниным поведением.
Тюня не обращала на нее никакого внимания. Она понюхала дерево, кустарник, потом – колесо «мерседеса», подняла заднюю лапу и…
Залаяла во всю силу своей собачьей глупости.
«Мерседес» в ответ издал пронзительный звук, призывающий своего хозяина. Омоновцы, выбежавшие из подъезда, сразу бросились к машине.
Все это время Елена не находила себе места, она бросалась то к одному окну, то к другому, понимая, что Аслан где-то рядом и что каждую секунду его могут найти.
За годы жизни с Алексеем она только и делала, что всеми силами старалась полюбить его. Все кругом в один голос, включая маму, твердили, что лучшего мужа ей не найти.
«Кроме Аслана, – с грустью думала Елена, но наталкивалась при каждом редком его звонке на необъяснимую сдержанность любимого человека и уверяла сама себя: – Но он меня больше не любит, я ему не нужна».
Страх остаться одной, боязнь безденежья да уговоры мамы – вот что заставило ее в конце концов принять предложение Алексея и выйти за него замуж. А потом… Он уходил на работу, она растила сына, проблемы, из которых состояла ее жизнь, постепенно вытесняли из ее души боль и тоску по Аслану, вроде бы все как-то утряслось, образовалось… Как любила говорить ее мама: «Стерпится-слюбится».
Стерпелось. Можно сказать, почти что слюбилось.
Мысленно она уже вычеркнула Аслана из своей жизни, но этот его сегодняшний визит возродил, оживил все ее годами спрятанные от самой себя тайные желания. Оказывается, она и боится его, и рада ему… Ждет.
«Я сама виновата во всем, – думала Елена, стоя у окна, – и в том, что не дождалась, и в том, что вышла замуж, поддавшись на уговоры мамы, и в том, что назвала сына не так, как хотела, в честь его отца – Асланом…»
Она видела из окна, как сновали омоновцы по двору, заглядывая во все закоулки, обследуя все подвалы, видела она и то, как вышла бабушка с собачкой, как собачка облаяла «мерседес»…
Елена вскрикнула, она уже поняла, что будет дальше.
Аслана вытащили на проезжую часть, ловко скрутили, бросили на асфальт и врезали по почкам. Земля поплыла… Аслан вскрикнул, и удар повторился. Теперь они градом сыпались на него.
«Только бы этого не видела она», – мелькнула в голове Аслана мысль, и он поднял глаза на окна ее квартиры.
Елена стояла у окна…
Один из бивших его, тот, что врезал первым, заметил его взгляд, тоже увидел Елену и, спохватившись, приказал остальным:
– Хватит. В машину его…
Заломив ему руки за спину, двое поволокли Аслана за угол, и последнее, что увидел Аслан, был «газик», в который его с силой втолкнули, ударив головой о железный борт.
Аслан потерял сознание.
Он пришел в себя только в какой-то незнакомой ему квартире. Его попытались поставить на ноги, но он падал: ноги его совсем не держали, в голове стоял сплошной туман. Тогда его поставили на колени, придерживая с боков.
– За что? – силился спросить Аслан, но не мог, из его рта раздавалось лишь шипение, текла кровь…
Его били до тех пор, пока его глаза не превратились в две узенькие щелочки. Зубов во рту почти не осталось… Боли он уже не чувствовал. Он падал, его поднимали, обливали холодной водой, приводя в чувство, и снова били.
Наконец сказали:
– Можешь сам решить, жить тебе дальше или нет. Ты должен признаться, что являешься боевиком, что приехал сюда из Грозного совершать террористические акты, что собирался свою бывшую жену завербовать в отряд снайперов, а сына воспитать воином Аллаха…
Они включили камеру, очевидно рассчитывая, что после таких побоев человек не сможет сказать им «нет». Но Аслан, собрав все свои силы, прямо в камеру произнес:
– Я не боевик. Я не хочу вербовать жену. А сына не собираюсь делать воином Аллаха…
И упал от очередного удара.
– Мы заставим тебя это сказать!
Его душили, потом отпускали, давая отдышаться, и снова включили камеру. И он сказал:
– Можете застрелить меня, но я все равно этого не скажу.
Его били долго – до самого вечера. Методично и скрупулезно, по очереди, отдыхая от тяжелого физического труда. Все это время молчаливый человек с камерой сидел на стуле и ждал. Несколько раз он включал камеру, но Аслан снова отказывался говорить…
…За окнами уже темнело. Люди, которые вытрясали из Аслана душу, переговаривались между собой:
– Сколько еще? Неужели так и не признается?
Аслан молчал. У него не было сил даже говорить им, что ничего не скажет. Потом он сквозь затекшие веки видел, как они принесли бутылку с водой, насыпали туда что-то из маленького пакетика, который затем сунули Аслану в карман.
«Наркотики», – догадался Аслан.
Аслану широко открыли рот, вставили что-то в рот, чтобы не мог его закрыть, и опустили глубоко-глубоко горлышко бутылки, чтобы он не мог выплюнуть. Аслана рвало, они снова заливали в него жидкость. Потом на время прекратили процедуру, опять велели во всем «сознаваться». И в десятый, сотый раз ему диктовали текст для камеры:
– Я приехал завербовать жену в снайперы и забрать сына, чтобы воспитать его воином Аллаха…
А он только отрицательно мотал головой.
Наконец привели понятых, которых ничуть не удивил истерзанный вид задержанного. На глазах у них из кармана Аслана вытащили гранату РГД-5, взрыватель к ней, надорванный пакетик с героином, газовый пистолет, восемьсот долларов.
– Имей в виду, – сказали ему, – доллары фальшивые – это для тебя еще одна статья.
Составили протокол, когда уже совсем стемнело.
Аслана приволокли в какое-то казенное помещение и там продолжали избивать, только теперь это были другие люди.
Эти, новые, били с какой-то непонятной Аслану звериной радостью, словно душу отводили…
Били его и приговаривали:
– Это тебе за Минутку, теперь за Витька, – за всех наших братьев, которые там погибли, за наш район, это – за Заводской, а это – за Старопромысловский…
Он провалился в черную пустоту…
Очнулся от новых побоев.
– Что теперь с ним делать? – переговаривались они.
– Может, перевезти в ИВС?
– Куда? – не расслышал от ударов голоса своего «коллеги» один из палачей.
– Баран, – ответил первый, – в изолятор временного содержания.
– Далеко?
– Рядом, в Химках, – бодро ответил третий, успевший отдохнуть от изнурительного избиения чеченского «врага».
– Давай вставай! – Это уже было обращено к Аслану.
Но Аслан не мог держаться на ногах. Его челюсть была выбита. Он не мог вздохнуть – так резко болели грудь, спина, почки, бока.
Дежурные в ИВС отказались принимать его в таком виде.
Тогда у них возникла новая идея:
– Отвезем его на Восьмого Марта…
– Он же все слышит! – Второй заметил, что Аслан шевельнулся.
– Сейчас забудет, – ответил первый.
После чего его снова «погрузили» в тьму беспамятства. Аслан пришел в себя все в том же «газике». Он уже не понимал, утро сейчас или вечер, в глазах было темно, он думал только об одном: «Быстрей бы убили…»
Но, судя по всему, это в намерения палачей не входило. Везли его долго, часа два, по крайней мере, так казалось Аслану. Наконец «газик» остановился у больших железных ворот. Это оказалась больница.
Его бросили в коридоре, а сами палачи пошли в кабинет, из которого врач так и не вышел, чтобы взглянуть на больного.
– Господи, – склонилась над Асланом проходящая мимо санитарка-старушка, – кто же это тебя так?
Аслан не смог ответить. Открылась дверь кабинета, палачи вышли со справкой, очевидно, той, которая была им нужна.
– Может, помочь чем, сынок? – Старушка пыталась вытереть кровь на лице лежащего на полу Аслана.
– Иди, мамаша, по своим делам! – грубо скомандовал один из палачей и оттолкнул старушку. – Нечего наркоманов жалеть!
