скачать книгу бесплатно
Я прошел к себе в кабинет и стал разбирать бумаги, относящиеся к только что закрытому делу. Но очень скоро от этого сверхполезного занятия меня оторвал телефонный звонок. Это оказался опять Розанов.
– Зайди ко мне на минутку, как будет время, – попросил он.
Ну что ж, если труба, то есть начальство, зовет – надо идти. Я вышел из кабинета, в коридоре, рядом с окном, стояла хрупкая невысокая женщина в светло-зеленом костюме и плакала. У меня вдруг возникло то странное ощущение, которое называется «дежа вю» – вроде бы и что-то знакомое, а что – не помню. И тут у меня возникло смутное ощущение – я был прав сегодня, когда говорил сбитой мною Юлии, что за этот день еще всякое может случиться. Почему я так подумал – непонятно. Интуиция – штука разуму неподвластная.
Женщина обернулась, видимо почувствовав мой взгляд.
– Здравствуйте, – обратилась она ко мне, промокнув мокрые глаза платком. – Вы Гордеев?
– К вашим услугам, – несколько церемонно ответил я.
– Мне очень нужна помощь. Я пришла сюда, потому что… надо защитить одного человека.
5
Небольшой грузовой темно-фиолетовый автобус без пассажирских окон – автозак, специальный бронированный транспорт для перевозки заключенных, – тяжело прокатился по трамвайным рельсам на Лесной, свернул на широкую Новослободскую, проехал вдоль многоэтажного кирпичного здания мимо плотного строя припаркованных разнокалиберных и разномастных легковушек и, повернув резко налево, остановился у больших железных ворот. Милиционер, сопровождающий водителя, отложив автомат, с кем-то переговорил по рации, ворота автоматически разъехались, и автозак въехал внутрь дома – в пугающую черноту.
Две молодые женщины в милицейской форме строго и придирчиво проверили все необходимые документы у водителя и сопровождающего и только после записи в журнал и звонка по внутреннему телефону пропустили автозак к следующим железным воротам.
Там все действия повторились. Но на этот раз постовыми были не милиционерши, а крепкие солдаты и сержанты под командованием толстого прапорщика. Они не только дотошно проверили документы, обмусолили каждую бумаженцию, но и просмотрели специальными зеркалами на длинных ручках всю машину сверху донизу, оглядели днище и даже моторный отсек. Милиционеры сдали оружие – их пистолеты и автомат уложили в специальные ящики, а взамен выдали контрольные карточки. Вся процедура заняла минут десять.
Проехав третьи ворота, автозак оказался на солнечном внутреннем дворе Бутырского следственного изолятора. У дверей «приемного отделения» автобус остановился, боковая дверь отъехала вдоль борта – и оттуда выскочил на землю третий милиционер с автоматом наперевес.
– Выходи! – крикнул он внутрь автозака. – Не останавливаться! Руки за спину!
Щурясь от яркого солнца, появился измученный Аслан. Спуститься из автобуса, держа руки за спиной, ему было трудно.
Первое, что бросилось Аслану в глаза, – мощные круглые башни старинной Бутырской крепости. Массивные кирпичные стены, крошечные окошки с толстыми черными решетками. И высокая белая стена, окружающая двор, на которой по периметру красовалась повторяющаяся угрожающая надпись: «Ближе 1 метра не приближаться! Открываем огонь без предупреждения!»
Больше ничего разглядеть не успел. Сразу провели в «контору», оформили, проверили, зарегистрировали, провели что положено, выдали что положено и вывели дальше в широкий мрачный коридор. Железные двери камер по обе стороны. Прошли в самый конец, отворили ключом решетчатую перегородку, прошли в замкнутый отсек, закрыли за собой перегородку, открыли следующую…
И так раз за разом, открывая и закрывая решетки спереди и сзади, проходили коридорами, поднимались по лестницам, блуждали по лабиринту переходов. Всюду мрачная сырость, звонкий кафель под ногами. Штукатурка, когда-то в допотопные времена бездарно выкрашенная зеленой масляной краской, отваливается целыми пластами, крошится и слетает кривыми стружками.
Наконец Аслана поставили лицом к стене, звякнули ключи, заскрипели вековые дверные петли, пахнуло спертым воздухом, донесся гул голосов и стих…
– Приехали, – сказал конвойный и подтолкнул Аслана в камеру. – Обживайся!
Будущие сокамерники встретили его без особого интереса и волнения. Взглянули будто мимоходом, приблизительно оценили, сплюнули и снова вернулись к своим прерванным делам.
Аслан, не двигаясь от порога, внимательно осмотрелся. По всей вероятности, тут ему предстояло провести значительную часть ближайшего будущего. И от того, как он сделает первые шаги, во многом зависела его судьба…
Справа от двери за невысокой загородкой располагается умывальник и унитаз. Ясно.
Прямо по курсу – узкий проход между многоярусными нарами. И небольшой стол в конце этого прохода. За ним на торцевой стене еще несколько этажей нар и над ними небольшое мутно-белое зарешеченное окно. Самые козырные места. Авторитеты там… тусуются.
Все нары были плотно заняты, на каждом спальном месте кто-то храпел, кто-то просто свернулся, как собака, калачиком. На нижних нарах сидели небольшими группками, компаниями. Говорили о чем-то, кто-то ел, кто-то читал, кто-то молча и тупо раскачивался из стороны в сторону… Народу было много. И от дыхания десятков людей в камере было невыносимо душно.
Скоро организм привыкнет. И перестанет замечать. Лишь бы туберкулез не подхватить…
Мимо Аслана, чуть отодвинув его плечом, прошмыгнул к унитазу невзрачный человек в драном спортивном трико, на ходу стаскивая штаны. Сел на унитаз, шумно и быстро опростался. Встал, не подтираясь, не спуская воду, натянул штаны и тут же затерялся где-то в темноте под нарами.
– Баклан! – крикнул зычный голос. – Ты опять? Что, я за тебя буду воду спускать?
– Тут свежачок залетел, – пропищал кто-то с верхних нар. – Пусть на коллектив поработает! Спустит, – в разных углах хохотнули, – пару раз. А мы ему потом поможем… Веничком протолкнем. Поглубже!
– Обломитесь, – тихо, но внятно сказал Аслан, проходя вперед.
– Братаны! Да это крутой! – засмеялся писклявый наверху. – На бздюм его! На бздюм!
– Погоди. – Владельцем зычного голоса оказался широкоплечий детина почти двухметрового роста. – Ты, брателла, каких кровей будешь? – обратился он к Аслану.
– Я? – Аслан хотел выиграть время и успеть определиться, как тут могут отнестись к тому, что он не просто «лицо кавказской национальности», но и чеченец?
– Он не ассур, – определил писклявый. – И не армянин!
– Я чечен! – твердо заявил Аслан. Тут ничего не утаишь.
– Ну, – разочарованно протянул писклявый, – тогда иди дальше! Канай, кент!
Аслан сделал еще несколько шагов вперед.
– Еще дальше, – приказал зычный голос.
Когда глаза немного привыкли к полутьме, а горло к духоте, Аслан разглядел прямо перед собой нескольких человек, сидящих рядком на нижних нарах и уставившихся на него в упор:
– Ты действительно чеченец? – спросил один из них на родном языке.
– Наши родовые земли в аиле Старая Сунжа, – так же ответил им Аслан.
– Почему ты тут?
– На то воля Аллаха! – смиренно поклонился Аслан.
– Мы тебя конкретно спрашиваем. Все равно сегодня же все будет известно. Тебя как зовут?
– Аслан Магомадов.
– Знаю я Магомадова! – поднялся один из этой компании и вышел на свет.
Это был высокий и худой мужчина лет пятидесяти. Совершенно седой. С лицом уставшего и разочарованного библейского пророка. Он с брезгливостью оглядел Аслана, поморщил нос, будто обнюхивая, и безапелляционно заявил:
– Но это не он! Не похож… – подумал и добавил: – Или похож?..
– Я не единственный Магомадов на свете. – Аслан, сдерживаясь, опустил глаза.
– Тот служил у Бараева. Я его сам видел!
Они земляки, чеченцы… Вот только какие? Скорее всего, московские уголовники. Аслан промолчал, ожидая продолжения разговора, каких-то слов, по которым можно было бы точнее сориентироваться, куда они клонят, чего допытываются?
Но и собеседники замолчали, рассчитывая услышать комментарии с его стороны.
– Ты служил у Бараева? – напрямик спросил седой.
– Нет, – Аслан будто бы соврал, но сказал правду, – я только выполнял его отдельные поручения.
– Какие?
– Это его тайна. Я не могу чужую тайну открыть.
– А в «конторе» перед следаками ты так же сохраняешь чужие тайны?
– Аллах свидетель! – склонил голову Аслан.
– Что вы там шепчетесь по-собачьи? – прервал их зычный голос. – Говорите понятно! Что это за говно к нам прибило?
– Ты что за говно? – седой спросил по-русски.
– Я учитель. Из Грозного. – Аслан тоже перешел на русский язык.
– Тебя Бараев прислал? – из темноты спросил кто-то из чеченцев.
– Нет. Его отряд был уничтожен. Спаслись только несколько человек. Бараев ушел в горы. А я вернулся к людям.
– Что было потом?
– Чернокозово…
– Кончай базар! – подошел двухметровый амбал. – Тебя Асланом зовут?
Тот согласно кивнул.
– Вы его к себе берете? – спросил здоровяк чеченцев.
– Он же наш.
– Вот и ладушки. – Амбал похлопал Аслана по спине. – Раз побывал в Чернокозове, значит, ты, видать, мужик тертый. Тебя учить не надо.
Аслан молча принял слово «мужик». На местном жаргоне это означало, что он не вор, не уголовник, что попал сюда не по криминальным делам и будет добросовестно выполнять все тюремные законы, все приказания администрации.
– Садись, мужик, – чеченцы подвинулись на нарах.
И снова Аслан не стал спорить. Этот статус его вполне устраивал. Более или менее. Что ни говори, а первый шаг был сделан.
– Ты давно ел? – спросил его кто-то из темноты.
– Два дня назад.
– В отделении сидел?
Аслан молча кивнул.
Ему протянули кусок хлеба, кружку с водой:
– Жуй. Медленно глотай, понемногу. Потом еще дадим. На верхней шконке сейчас спит Мурат. Через два часа он спустится, ты ляжешь на его место.
– А я? – спросил седой.
– Брат мой, ложись рядом, – сказал голос из темноты. – Что я тебе еще могу предложить? Там, в солнечном мире, я мог бы дать тебе даже больше, чем ты мечтаешь… А тут… Только горе свое и муки за грехи… Если ты захочешь разделить со мной.
– Отдай мне боль твою, – седой сложил ладони перед лицом, – брат и учитель.
Аслан тщательно прожевал кусок хлеба, размягчая его водой до состояния жидкой кашицы. На собственном печальном опыте он знал, что будет, если глотать, как хочется, не сдерживаясь, большими кусками – много и сразу! Живот будет крутить и нестерпимо резать!
– Мы неделю сидели в окопах без крошки еды, – сказал голос из темноты. – В окружении. Немцы нас даже не обстреливали. Они знали, что мы сами передохнем. Кто-то не выдержал, застрелился. Кто-то раньше сам собою умер. Когда нас отбили, освободили, вывели к своим, то оказалось, что выжили только двадцать три человека. Из ста… Так вот нас разоружили и окружили колючей проволокой, чтоб никто не мог к нам приблизиться, покормить. Первый раз дали по нескольку глотков воды. Потом, через полчаса, кусочек хлеба, размоченный в воде… Еще через час по столовой ложке жидкой каши. А одному солдатику повезло. На раздаче стоял его земляк, то ли черемис, то ли хант. Какой-то редкой национальности. Ну он ему по-свойски… Побольше каши дал. Потом еще и добавил.
– Заворот кишок? – спросил седой.
– Часа два мучился, – подтвердил голос из темноты. – Орал, крутился по земле. Его пытались промыть, вызвать рвоту или как там еще? Ничего не смогли сделать.
– Да, – вздохнул седой, – за долгую жизнь много испытаний прошли вы, много чужой и своей крови пролить пришлось.
– Простите, – Аслан вежливо спросил учителя, – вы воевали в Отечественную?
– А как же! – С гордостью ответил за него седой. – Воевал! Был сыном полка. И вот видишь, куда занесло под конец жизни…
– Когда я вернулся с фронта, – начал рассказ голос в темноте, – даже не стал в пустой дом заходить. Чтоб сердце злом не наполнить. Сразу сбежал в горы. Пастухам помогал, скот пас. Даже жена у меня была! Я в горах по-прежнему жил. А она – внизу. Иногда приходила. И родные ее ко мне приходили, уговаривали вернуться. Не стал. Зачем беду искать? Мы и так хорошо жили. Только детей редко видел. Они с людьми в ауле жили. В школу ходили. Дочка без меня замуж вышла, сын женился. А тут и внук вырос. Школу закончил. Не выдержал я этого! Спустился к людям! Поверил… Весной девяносто первого года.
– И что дальше?
– Стали из меня легенду антисоветскую делать, всюду пихать в президиум! Всем я стал нужен!
– Разве это плохо?
– Да… Теперь они в горы ушли. А я, старый дурак, смерти жду в камере.
– Вы еще сто лет проживете, – проговорил седой. – Будет еще праздник жизни!
– Буди Мурата, – приказал старик из темноты. – Пусть мальчишка поспит. Через час разбудите его и меня. Мы поедим немножко. И еще часок поспим.
Так и началась бутырская тюремная жизнь Аслана Магомадова.
К вечеру того же дня он немного оклемался. Поел, поспал.
– Ты чему учил детей в школе? – допытывался старик.
– Английскому языку.
– Я же говорил! – обрадовался седой. – Я же вспомнил, что он был у Бараева переводчиком! Там я его и видел.
