скачать книгу бесплатно
Пусть жизнь себя споет за полчаса —
пройдет передо мной зерно, помада,
гостиница, фабричная громада…
А может быть, июльская роса?
Перемелю, осилю эту кость
сомнительных вопросов и ответов,
ведь жизнь – в собачьем виденье предметов —
есть верность, выполнение и злость.
Я, понедельник начиная с драки, —
в житейском толковании собаки —
несу свой крест у Бога на виду.
Наверное, приятней в светлой лени
парить над суетою поколений,
сформировав за пазухой звезду.
5
Сформировав за пазухой звезду,
как пенсию – печатью и распиской:
«Сим подтверждается, что небо близко», —
я в дом суровый песенку введу.
А ну-ка потеснитесь, Голоса,
вам – барственным, почти что порционным,
вам – телефонным, полупокоренным,
отставки выпадает полоса.
Садитесь ближе, беглое дитя,
вернувшееся столько лет спустя,
и мебелишку не судите строго…
А в этот миг, особенно нужна —
как менестрелю долга и рожна, —
мне повторится дальняя дорога.
6
Мне повторится дальняя дорога
от праотцев до некоего дня,
пока сдирала песенка с меня
три шкуры подоходного налога.
Я временем платил и удивленьем —
бесценная валюта юных лет,
в итоге чтобы мне – физкультпривет! —
махнула правда хвостиком оленьим.
Но вскоре ветер зрелости моей
прошелся, словно древний суховей,
как засуху, вручил мне резкость слога
и, песенку оставив на земле,
меня вознес, как будто бы в седле,
пониже червяка, повыше Бога.
7
Пониже червяка, повыше Бога —
простецкий человеческий удел,
которым в совершенстве я владел
и думаю владеть еще немного —
настолько, чтоб сказать тебе, эпоха:
спасибо, что под солнцем и луной
есть расстоянье в песенку длиной
меж временами выдоха и вдоха!
Лишь песенка да скверная погода
останутся как продолженье рода
в нечаянно случившемся году,
когда в той высоте, где – против правил —
архангел сник и дьявол след оставил,
я с маршевою выкладкой пройду.
8
Я с маршевою выкладкой пройду —
задиристый кузнечик голосистый,
исчезнувший под скаткою ворсистой,
доверившийся Страшному Суду.
Но вещий сон мне снится иногда —
как Страшный Суд на одуванчик дунул
за то, что ничего тот не придумал
в свою защиту, кроме «да» и «да».
И я, лишенный как бы оперенья,
прозрачен стану до самозабвенья,
среди имущих душу сир и наг…
Я просыпаюсь, Голосам подвержен,
и понимаю – в сущности отвержен —
все будет так. Но будет все не так.
9
Все будет так. Но будет все не так.
Пол отскребут и вымоют посуду,
когда вне расписания отбуду
я в те пространства, где приспущен флаг.
Какой бы горн ни требовал меня,
какая бы заварка ни кипела,
не предложу я ни души, ни тела,
воистину спокойствие храня.
И так пойдет привычно служба эта,
как солнце отоваривает лето,
как дрозд поет и расцветает мак…
Но час придет, и Голос за стеною
напомнит все, не сделанное мною,
как молнию подчеркивает мрак.
10
Как молнию подчеркивает мрак,
являя в ней абстрактную возможность,
так некто, позабыв про осторожность,
откликнется на мой масонский знак.
Он, оценив судьбу мою – в уме —
и просчитав эпоху – больше телом,
отмерит горькое зерно: «Он сделал!» —
и сорок бочек дыма: «Он умел!»
О чем ты раньше думал, счетовод,
под вечер просвещающий народ?
Зачем ты утром не пришел за мною?..
«С эпохою кто был накоротке,
всегда потом – в дурацком колпаке!» —
сорвется Голос лопнувшей струною.
11
Сорвется Голос лопнувшей струною.
Багряный лист погаснет в ноябре.
И может быть, взаправду – на заре
я распадусь на облачко льняное.
Поэтому ответственному гену
позвольте заявление всучить:
«Прошу моей горчинкой огорчить —
как вылепить – очередную смену!»
У жизни есть замашки бюрократа,
а может быть – медведя иль солдата:
просителя не пустит на порог.
Бессмертия не сыщешь и в помине:
и в дереве, и в подвиге, и в сыне
лишь есть чередование тревог.
12
Лишь есть чередование тревог
добра и зла, как солнышка и снега,
и эта повторяемость набега —
бессмертия единственный залог.
Так что же вы хотите, Голоса?
Давайте рассчитаемся по кругу:
я – первый – брошу солнцепек и вьюгу,
а ты – последний – веру в чудеса!
Какой он есть – печальный и безгрешный,
живущий в общежитье и скворечне,
искомый идол, аленький цветок?
Не он ли часто прячется меж нами —
дитя природы с длинными ногами,
привычное, как пол и потолок.
13
Привычное, как пол и потолок,
сожительство тревоги и восторга,
вне запада звучащий и востока
навеет Голос – вечный ветерок.
Мой пасынок, любовный Голос мой,
для вечного мала моя арена —
так вечным клочьям полиэтилена
сегодня тесен бедный шар земной.
Статистик я – впервые на коне.
Зачем-то сверху поручили мне
все мерять бухгалтерией двойною:
внизу – пустыни, наверху – дожди…
Век двадцать первый пляшет впереди,
и тень любви – уловлена спиною.
14
И тень любви – уловлена спиною —
скользнет теплом и холодом по мне,
отчетливая, словно на Луне,
согнувшаяся, как бы под виною.
Но я по праву гения мороки
не повернусь, не отклоню лица,
чтоб взгляда осужденного стрельца
не оторвать от виденья дороги…
