скачать книгу бесплатно
Темно-зеленые мундиры русских гренадер, перетянутые крест-накрест белыми лямками, почти сливались по цвету с высокой травой. Казалось, само поле поднялось и двинулось навстречу французским гренадерам. Неприятельские полки перестали стрелять и тоже двинулись навстречу…
Узенькая полоска поля между противниками все уменьшалась. Генерал крепче сжал руку младшего сына. Оставалось сорок шагов, двадцать…
В едином порыве, без команды солдаты Раевского с оглушительным криком «Ура-а-а-а!!!» ударили в штыки. Не отвернули и французы. Поле обагрилось кровью, но никто не отступил. «Нашла коса на камень»…
Слава о великом подвиге отца и его юнцов-сыновей облетела всю страну. Даже Наполеон говорил о нем: «Этот русский генерал сделан из материала, из которого делаются маршалы…»…
Правда, потом выяснилось, что все было совсем не так!
Так порой бывает: славное деяние обрастает… небывальщиной или виньеткой славы!
Имя Николая Николаевича Раевского славно и без этого эпического штриха…
Один из самых «раскрученных» героев Отечественной войны 1812 года, генерал от кавалерии (8.10.1813), член Государственного совета(c 1826) Николай Николаевич Раевский [14 (25). 9.1771, Петербург, – 16 (28).9.1829, с. Болтышка, ныне Черкасской обл.] был из старинного дворянского рода, по семейной легенде происходящего от выходца из Дании Петра Дунина, поселившегося в 1124 в Польше. Представители этого рода служили русским государям еще со времён Василия III, т.е. с начала XVI века. Раевские были стольниками и воеводами.
Прасковья Ивановна Раевская приходилась бабкой царице Наталье Кирилловне Нарышкиной – матери Петра I. Дед Николая Николаевича, Семён Артемьевич Раевский, в 19-летнем возрасте участвовал в Полтавской битве. Позднее служил прокурором Святейшего Синода, был воеводой в Курске. В отставку вышел в чине бригадира.
Отец, Николай Семёнович, служил в гвардейском Измайловском полку. В 1769 году он обвенчался с Екатериной Николаевной Самойловой (племянницей знаменитого екатерининского фаворита Г. А. Потемкина), которая вскоре родила ему первенца Александра. В 1770 году молодой полковник добровольно отправился в действующую армию на русско-турецкую войну – в Азовский пехотный полк. При взятии Журжи он был ранен и в апреле 1771 года скончался в Яссах, несколько месяцев не дожив до рождения второго сына.
Гибель мужа тяжело отразилась на состоянии Екатерины Николаевны, что в свою очередь сказалось и на здоровье ребёнка: в детстве Николаша был болезненным мальчиком. Некоторое время спустя его матушка вышла замуж за генерала Льва Денисовича Давыдова – брата, между прочим, отца будущего гусара, поэта и легендарного партизана Дениса Давыдова. Жили они в мире, согласии и большом достатке. Рассказывали, что как-то раз, в шутку Лев Денисович из одних только начальных букв принадлежавших им поместий сумел составить такую доходчивую и милую женскому сердцу фразу: «Лев любит Екатерину». От этого брака у неё было ещё трое сыновей и дочь.
Николай рос преимущественно в семье деда по матери – известного и богатого сановника Николая Борисовича Самойлова, где получил домашнее воспитание и образование во французском духе (русским и французским языками он владел одинаково хорошо). Настоящим другом мальчика, фактически заменившим ему отца, стал брат матери граф Александр Николаевич Самойлов – еще один видный екатерининский вельможа.
По обычаю того времени, Николая рано, в три года, зачислили рядовым на военную службу в лейб-гвардии Преображенский полк.
30.04.1777 его производят в сержанты.
01.08.1779 переведен в лейб-гвардии Семеновский полк.
Действительную службу он начал в 1.1.1786 году, в 14 лет. Юный гвардейский прапорщик был определён в армию генерал-фельдмаршала Григория Александровича Потёмкина – своего двоюродного деда по материнской линии. Светлейший князь так наставлял подопечного: «Старайся испытать, не трус ли ты; если нет, то укрепляй врожденную смелость частым обхождением с неприятелем».
В 1787 г. началась очередная русско-турецкая война.
01.01.1788 г. 17-летний Николай Раевский производится в гвардейские подпоручики.
01.01.1789 Раевский, уже поручик, волонтёром отправился в действующую армию, и был прикомандирован к казачьему отряду полковника В. П. Орлова с приказом от Потёмкина: «… употреблять в службу как простого казака, а потом уже по чину поручика гвардии.»
…Между прочим, казачьи отряды выполняли главным образом разведывательные и сторожевые задачи, участвуя лишь в небольших стычках. Потёмкин видел в казаках прирождённых воинов и считал, что «казачья наука» станет для племянника хорошей школой. И действительно, «служба в казацком полку оказалась полезной для молодого офицера, приучив его смолоду разделять с простыми солдатами все трудности походной жизни»…
23.02. (28.2.?) 1789 г. его переводят премьер-майором в Нижегородский драгунский полк.
Девятнадцатилетний Раевский участвовал в переходе через Молдавию, во взятии Аккермана и штурме Бендер.
За проявленные в эту кампанию смелость, твёрдость и находчивость в сентябре 1790 г. Потёмкин поручил своему родственнику командование полтавским казачьим полком Булавы Великого Гетмана.
24 декабря 1790 года во время штурма Измаила героически погиб его старший брат Александр Николаевич – 20-летний подполковник Нижегородского драгунского полка. Теперь Николай должен был в одиночку отстаивать честь своих славных предков.
И он не подкачал, вернувшись с турецкой войны в 19 лет… подполковником (09.10.1790)!
Понятно, что не обошлось без протекции двоюродного деда Г. А. Потемкина!
Естественно, что красавец и храбрец Николай Николаевич Раевский пользовался огромным успехом у барышень всех возрастов и сословий, причем, не только столичных!
Спустя два года (31.1.1792 г.) Раевский стал полковником и, участвует в польской кампании 1792 г.
За отличия при Городище и Дарагостах заслужил свои первые боевые награды – ор. Св. Георгия IV-го кл. и ор. Св. Владимира 4-й ст. и золотую шпагой с надписью «За храбрость».
Скорее всего, уже тогда сложились основы полководческого мастерства будущего героя России в кровопролитных войнах с Наполеоном Бонапартом.
…Между прочим, среди российских генералов-героев войн с Наполеоном у Раевского был один из наиболее богатых наградных «иконостасов»! Ордена Св. Георгия: II-го кл. (19.03.1814) – за отличие при взятии Парижа; III-го кл. (15.02.1813) – за отличие при Малоярославце; IV-го кл. (28.06.1792) – за отличие при Городище; Ордена Св. Владимира: 1-й ст. (19.08.1813) – за отличие при Кульме; 2-й ст. (28.01.1809) – за отличие в кампании 1808 г.; 3-й ст. (01.12.1807) – за отличие при Гутштадте и Анкендорфе; 4-й ст. (02.09.1793) – за экспедицию в Могилёв-Подольский; Орден Св. Александра Невского (26.08.1812) – за отличие при Бородине; Орден Св. Анны 1-й ст. (20.05.1808) – за отличие в сражениях июня 1807 г.; Австрийский военный орден Марии-Терезии 3-й ст (1813) – за отличие под Лейпцигом и Прусский орден Красного орла (1813). А так же, золотые шпаги «За храбрость» с алмазами (1792) и (1810) – за отличие при взятии Силистрии и; серебряная медаль в память Отечественной войны 1812 г. (1814)…
В 1794 г. Раевский вступил в командование Нижегородским драгунским полком, дислоцировавшимся в южной крепости Георгиевск. Это был период временного затишья на Кавказе.
Раевский, взяв отпуск, отбыл в Санкт-Петербург для предстоящей женитьбы на Софье Алексеевне Константиновой (1769—1844). Её родителями были библиотекарь Екатерины II Алексей Алексеевич Константинов, грек по национальности и Елена Михайловна, единственная дочь знаменитого русского учёного Михаила Васильевича Ломоносова. Один из современников так отзывался о Софье Алексеевне: «Она дама весьма вежливая, приятной беседы и самого превосходного воспитания; обращение ее уловляет каждого, […] разговор ее так занимателен, что ни на какую красавицу большого света ее не променяешь; […] она обогащает полезными сведениями ум жизни светской, проста в обращении, со всеми ласкова в обхождении, […] разговор ее кроток, занимателен, приветствия отборны, […] слушает охотно чужой разговор, не стараясь одна болтать без умолку; природа отказала ей в пригожести, но взамен обогатила такими дарованиями, при которых забывается наружный вид лица». Николай Николаевич и Софья Алексеевна любили друг друга и, несмотря на случавшиеся размолвки, оставались верными супругами до конца жизни. И это несмотря на то, что (повторимся!) красавец и храбрец Николай Николаевич пользовался огромным успехом – особенно после всех его геройств в войнах с Наполеоном – у барышень всех возрастов и сословий, причем, не только столичных! Летом 1795 года молодожёны вернулись в Георгиевск, где у них родился первый сын Александр (1795—1868) – будущий полковник и камергер.
К этому времени обстановка на Кавказе накалилась. Персидская армия вторглась на территорию Грузии, и, выполняя свои обязательства перед ней, русское правительство объявило агрессору войну.
В марте 1796 года Нижегородский полк в составе корпуса брата последнего екатерининского фаворита Валериана Зубова отправился в 16-месячный поход к Дербенту. В мае, после десяти дней осады, он был взят. Полк Раевского отвечал за охрану путей сообщения и движения провиантского магазина. Вместе с главными силами он дошёл до реки Куры. В тяжёлых горных условиях солдаты Николая Николаевича проявили свои лучшие качества – полный боевой порядок и строгую воинскую дисциплину. В конце года вступивший на престол Павел I отдал приказ о прекращении войны: «бодание» за Кавказ с персидским шахов не входило в его внешнеполитические планы. Войска должны были вернуться в Россию. Одновременно с этим многие екатерининские «орлы и соколы» -военачальники были отстранены от командования. Коснулась тяжелая императорская длань и армейских офицеров среднего звена, хотя кое-кого из опальных он все же поразмыслив возвращал на службу.
10 мая 1797 года по высочайшему повелению без указания какой-либо причины (оклеветанный перед непредсказуемым императором?) был исключён из службы и образцовый боевой офицер Н. Н. Раевский, чья блестяще начатая карьера неожиданно прервалась. В полковой казне обнаружилась большая недостача и лишь с помощью денег деда Николаю Николаевичу удалось-таки «выйти из воды сухим». Если бы не старик Н. Б. Самойлов, то плохи были бы дела Раевского: Павел был крут на расправу, особливо, если дело касалось… казнокрадства. Впрочем, все детали той запутанной истории нам доподлинно не известны.
…Кстати сказать, именно при императоре Павле Петровиче из 550 русских генералов – участников войн России с Наполеоном в 1812—1815 гг., 117 стали генералами. Среди них такие безусловные знаменитости как Барклай-де-Толли, Багратион, Милорадович, Витгенштейн, Дохтуров, Коновницын, Остерман-Толстой и др. Впрочем, при нем же те же Дохтуров и Коновницын, а также, такие выдающиеся военачальники, как Ермолов, Багговут и Тормасов исключались из армии по надуманным причинам. Воля государя была непредсказуема, как впрочем, и он сам – человек и правитель, весьма неоднозначно оцененный историками…
Всё время правления Павла отставной полковник жил в провинции. Он занимался обустройством обширных имений своей матери, читал военную литературу, разбирал прошлые войны.
Только в 1801 году, с приходом во власть обожаемого внука Екатерины II Александра I, 15.3.1801 новый император предложил Раевскому вернуться на службу с чином генерал-майора лейб-гвардии Конного полка. Однако всего через полгода 19 дек. Николай Николаевич снова оставил службу, на этот раз по собственному желанию (сославшись на расстроенные дела), вернувшись к сельскому уединению и радостям семейной жизни.
…Кстати, на рубеже веков супруга Николая Николаевича плодовитая Софья Алексеевна подарила ему второго сына и пять дочерей (!): Екатерину (1797—1885) – фрейлина, вышла замуж за декабриста М. Ф. Орлова; Николая (1801—1843) – генерал-лейтенант, участник Кавказских войн, основатель Новороссийска; Софью – умерла во младенчестве; Елену (1803—1852) – фрейлина; Марию (1805—1863) – вышла замуж за декабриста С. Г. Волконского и Софью (1806—1883) – фрейлина…
Первую войну России с Наполеоном в 1805 г. Раевский, хоть и состоял по армии (это такой термин!), но пропустил «по семейным обстоятельствам». Россия тяжело переживала Аустерлицкую катастрофу и когда в 1806 году началась новая война с французами, патриотически настроенные русские офицеры снова устремились на войну с Буонапартией. Не стал исключением и генерал Николай Николаевич Раевский: в феврале 1807 года он, состоявший по армии (причисленный к свите Его Императорского Величества), подал прошение о зачислении в действующую армию. Его назначили командиром егерской бригады, которой было поручено прикрывать авангард генерала П. И. Багратиона – между прочим, близкого друга Раевского. Николай Николаевич успешно справился с поставленной задачей.
В июне 1807 г. Раевский участвовал во всех крупных сражениях с наполеоновскими войсками, практически беспрерывно идущих один за другим: 5 июня – при Гуттштадте, 6 июня – при Ионкендорфе, 7—8 июня при Деппене, 9 июня снова при Гуттштадте.
Особенно важным для Раевского был первый бой под Гуттштадтом. После десяти лет вне армии он вновь показал всем, что он по-прежнему, «на коне» – все так же храбро и умело руководит войсками. «Действуя с тремя егерскими полками на левом фланге неприятеля, где происходили основные события, Раевский сломил упорное сопротивление французов… и заставил их продолжить отступление».
10 июня в сражении при Гейльсберге он получил ранение пулей в колено, но остался в строю.
14 июня в роковой битве под Фридландом командовал всеми передовыми егерскими полками, а при отступлении армии к Тильзиту сменил признанного аса арьергардного боя Багратиона в руководстве арьергардом.
За особую доблесть в этих боевых операциях Раевский был награждён орденами Св. Владимира 3-й ст. и Св. Анны 1-й ст.
Вскоре был заключён Тильзитский мир, положивший конец очередной неудачной войне с Францией, но практически сразу же начались новые войны: со Швецией (1808—1809) и Турцией (1810—1812). Раевский принимал участие в обеих. И всюду его «визитной карточкой» становится беспредельная храбрость.
В войне со шведами ему, как, впрочем и некоторым другим боевым генералам (Кульневу, Тучкову 1-му) не всегда везло. Порой, главнокомандующий генерал от инфантерии Ф. Ф. Буксгевден требовал от него невозможного: сильно численно уступая, побеждать опытного и стойкого врага под началом опытнейшего шведского полководца, ставшего на той войне фельдмаршалом Вильгельма-Морица Клингспора (1742—1820) малыми силами. Ситуация изменилась в лучшую сторону, когда сменилось командование и Николай Николаевич смог проявить себя во всем блеске своего героического дарования. За отличия в боях со шведами в Финляндии (сражение при Кумо, занятие Бьёрнеборга, Нормарка, Кристинестада, Ваасы) 12.4.1808 Раевский произведён в генерал-лейтенанты. С 14.4.1808 он – командир 21-й пехотной дивизии.
С 1809 Раевский командир 11-й пехотной дивизии и сражается на берегах Дуная против турок в составе Молдавской армии графа Н. М. Каменского-младшего (или 2-го), особенно отличившись при взятии крепости Силистрия. Осада её началась 23 мая 1810 года. Раевский со своим корпусом ночью, под прикрытием темноты, подтянул к крепостным стенам русские батареи. На другой день был предпринят энергичный обстрел города. 30 мая крепость сдалась. За участие в этой операции Раевский был награждён своей второй золотой шпагой «За храбрость» с бриллиантами. Потом он ссорится с Каменским из-за неудачного штурма Шумлы и «высылается из армии» (Подобные «реприманды» были весьма часты в российской армии – вояки – люди горячие и чуть – что либо хватались за эфес шпаги либо… сводили счеты по «административной линии». )
Известно, что Николай Николаевич Раевский сам был человеком отнюдь непростым (можно даже сказать «непрозрачным») и случалось «братья по оружию» страдали от его весьма желчного характера, поскольку слишком многие из них были для него всего лишь «коллегами по цеху».
Ходили слухи, что причиной его ссоры с Николаем Михайловичем – военачальником сколь талантливым, столь и необоснованно резким и (как и его знаменитый отец Михаил Федорович – екатерининский генерал и павловский фельдмаршал) даже грубым – было ироничное высказывание Раевского, что Каменский 2-й «трус и не мог хладнокровно слышать ядра».
Будучи на короткой ноге с Петром Ивановичем Багратионом, Николай Николаевич вскоре оказывается под началом последнего в качестве командира 26-й пехотной дивизии, перешедшую вскоре по начало генерал-майора Ивана Федоровича Паскевича.
24 июня 1812 года Великая армия Наполеона вторглась на территорию России.
Раевский на этот момент возглавлял во 2-й Западной армии генерала П. И. Багратиона 7-й пехотный корпус, который на тот момент состоял из 26-й и 12-й (генерал-майора П. М. Колюбакина) пехотных дивизий, Ахтырского гусарского полка с конноартиллерийской ротой и 84 орудий.
Из-под Гродно 39-48-тысячная (данные о численности сильно колеблются) армия Багратиона начала отступление на восток для последующего соединения с 1-й Западной армией М. Б. Барклая-де-Толли.
В ту пору Раевский слыл одним из самых горячих сторонников пылкого грузинского князя Багратиона, который по своему складу воинского характера был совершенно убежден в том, что «лучший способ закрыть себя от неприятеля есть разбить его». И, все же, пришлось Николаю Николаевичу познать тогда все тяготы отступления 2-й Западной армии от самой границы до Москвы.
С целью не допустить соединения двух русских армий, Наполеон послал наперерез Багратиону мощный (от 45 до 64 тыс.) корпус «железного маршала» Даву, а вдогонку бросил войска своего младшего брата Жерома Бонапарта, который смог занять Минск.
Даву первым оказался в Могилёве на Днепре.
Таким образом, неприятель опередил Багратиона и оказался к северо-востоку от 2-й русской армии. Обе стороны не имели точных сведений о силах противника, и Багратион, подойдя к Днепру 60 км южнее Могилёва, снарядил 7-й пехотный корпус Раевского, чтобы попытаться «прощупать противника», если получиться отбросить его от города и расчистить прямую дорогу на Витебск для основных частей 2-й армии, либо переправляться через Днепр ниже Могилева.
Утром 11 (23) июля произошел встречный 10-ти часовой бой (Багратион образно назвал его – «усиленной рекогносцировкой») между противниками под деревнями Салтановкой и Дашковкой (11 км вниз по Днепру от Могилёва). Со стороны Даву было порядка 20—21,5 тыс. чел. и 55—60 пушек, тогда как у противостоявшего ему 7-го пехотного корпуса Раевского (26-я и 12-я пехотные дивизии и Ахтырский гусарский полк), подкрепленного Киевским, Харьковским и Черниговским драгунскими и тремя казачьими полками, сил было несколько меньше – от 11 до 16,5 тыс. чел., но при 84 (108?) орудиях. Преимущество у Даву было, но – для «рекогносцировочного мероприятия» не столь опасное.
Природные условия (глубокий овраг, по дну которого протекал ручей) не позволяли противникам применять кавалерию в полной мере и в основном друг с другом сходилась «царица полей».
Враг укрепился на выгодных позициях, перекрыв русским дорогу к Могилеву.
Еще в 7 утра авангард корпуса Раевского (6-й и 42-й егерские полки генерала-адъютанта И. В. Васильчикова 1-го) предпринял попытку потеснить противника. Даву принял ответные меры и тогда по приказу командующего 7-м пехотным корпусом Раевского 26-я пехотная дивизия генерал—майора И. Ф. Паскевича – очень крепкого профессионала без заметно слабых мест – пошла в обход правого фланга неприятеля. Сам он с 12-й пехотной дивизией генерала—майора П. М. Колюбакина двинулся на Даву в лоб. Раевский написал тогда Багратиону: «Неприятель остановился за речкой. Мы отошли 6 верст, у них место крепкое, я послал Паскевича их обойти, а сам, с Богом, грудью».
По началу у напористого и мастеровитого Паскевича все складывалось удачно и его дивизия взяла д. Фатово, но Даву очень во время ввел в дело резервы (часть 108-го и 61-го линейных полков) и отбил врага, хотя перейти в наступление его пехоте, все же, не удалось.
Правда, и лобовая атака Смоленского пехотного полка с самим Раевским во главе со словами: «Солдаты! Я и мои дети откроем вам путь к славе! Вперед за царя и отечество!» на плотину возле Салтановки тоже не принесла успеха.
А кое-кто и вовсе полагает ее неудачной.
…Между прочим, сугубо по легенде, рядом с Николаем Николаевичем в этот момент шли сыновья: 16-летний юнец Александр и совсем еще мальчишка – 10-летний Николаша. Якобы в момент решительной атаки на французские батареи бесстрашный отец повел их во главе колонны Смоленского полка. Если меньшого он держал за руку, то старший, схватив знамя, лежавшее подле убитого в одной из предыдущих атак русского подпрапорщика, сам кинулся впереди строя на врага. Беспримерный героизм командира и его детей сделал русскую атаку неотразимой. Так своей жене он писал: «Вы, верно, слышали о страшном деле, бывшем у меня с маршалом Даву… Сын мой Александр выказал себя молодцом, а Николай даже во время самого сильного огня беспрестанно шутил. Этому пуля порвала брюки; оба сына повышены чином, а я получил контузию в грудь, по-видимому, не опасную». Однако позднее сам Раевский отрицал, что его сыновья, в частности, младший Николай, ходили с ним в штыковую контратаку. И, тем не менее, после сражения под Салтановкой имя Раевского, готового ради Отечеств пожертвовать своими единственными сыновьями, стало известно абсолютно всей армии. Именно после Салатановки Николай Николаевич стал одним из самых любимых солдатами и всем народом генералов той поры, богатой на храбрецов и умельцев в ратном деле…
Восхищённый геройством генерала, знаменитый русский поэт В. А. Жуковский посвятил ему такие строчки:
Раевский, слава наших дней,
Хвала! Перед рядами
Он первый грудь против мечей
С отважными сынами!
Впрочем, чему тут удивляться?
Так пишется славная история того или иного народа, причем, во все времена…
Сам Раевский был ранен картечью в грудь и в правую ногу, но его геройство (и, предположительно, его сыновей – подростка и отрока?) не привело к победе.
Понеся большие потери (2.504 чел., тогда как противник: по русск. данным – от 3 до 5 тыс., а по франц. – лишь чуть более 1 тыс. чел.) войска Раевского остановились, так и не сбив врага с его выгодных позиций.
В сгущающихся сумерках Даву, полагая, что скоро должны подойти основные силы Багратиона, приказал отложить сражение до следующего дня, когда он сам рассчитывал сосредоточить под Салтановкой весь свой мощный корпус.
Первое серьезное (10-ти часовое!) полевое сражение части 2-й армии Багратиона с противником не принесло ей победы.
…Кстати сказать, считается, что в том памятном для россиян сражении со стороны Багратиона было допущено несколько ошибок. Так, плохо сработала разведка и Раевский был брошен в бой в надежде, что французов всего лишь 6 тыс. человек! К тому же, позицию Даву выбрал наилучшую из всех тех, что можно было там найти: его генерал-квартирмейстеры знали свое дело крепко и «ели горький солдатский хлеб не зря»! По сути дела она была «почти неприступная». Оказавшийся тогда в войсках Багратиона, человек Барклая, знаменитый разработчик план «скифской войны» с Наполеоном подполковник-квартимейстер П. А. Чуйкевич, писал своему шефу: «… позиция неприятеля была прекрепкая, мы ее упустили накануне». Мало того, что русские недостаточно искусно провели рекогносцировку, так они еще и слишком поспешно пошли в атаку. И, наконец, в решающий момент Багратион не рискнул подкрепить Раевского новыми силами. Он не желал «пирровой победы»: у него была иная задача – прорваться на соединение с Барклаем…
Столь нерадужные последствия «усиленной рекогносцировки» Багратиона убедили его в невозможности успешного прорыва через Могилев и необходимости переправы основных сил 2-й Западной армии через Днепр южнее Могилёва у Нового Быхова. В связи с этим корпусу Раевского было однозначно приказано отойти от Салтановки к Дашковке и «стоять на смерть» весь следующий день, сдерживая неприятеля, пока будет идти переправа.
Именно эти маневры Багратиона вынудили ожидавшего (в течение суток либо даже двух?) повторного сражения Даву стянуть в единый кулак все свои наличные силы. Ведь ему был дан суровый приказ не допустить 2-ю Западную армию к Витебску. Действуя согласно предписанию своего императора, наполеоновский маршал упустил время и переправа у Нового Быхова прошла успешно. Багратион со своей армией двинулся к Смоленску на соединение с армией Барклая. Даву узнал об этом лишь спустя сутки. Наполеона весть о спасении армии Багратиона от, казалось бы, неминуемого разгрома, привела в ярость.
Тем временем Раевский, прикрыв по приказу Багратиона отход последнего у деревни Дашковка, 12 (25) июля в арьергарде 2-й армии тоже начал движение на Смоленск.
Николай Николаевич был не доволен своим командующим, полагая, что если бы его во время поддержали главные силы 2-й Западной армии, то вполне можно было бы рассчитывать на успех. Но царь категорически приказал Багратиону избегать больших столкновений с врагом и, маневрируя, уходить на соединение с Барклаем.
Однако Наполеон, использовав медленное продвижение русской армии, решил зайти в тыл Барклаю, обойдя его левый фланг с юга, для чего форсировал Днепр западнее Смоленска.
Здесь на пути авангарда французской армии оказалась 27-я пехотная дивизия генерала Д. П. Неверовского [от 6 до 7,2 – 7,5 тыс. (данные разнятся) в основном необстрелянных новобранцев, и всего лишь 14 орудий], прикрывающая левый фланг русской армии. На его дивизию (6 полков), драгунский и три казачьих полка (или даже эскадрона; данные разнятся) навалилась многочисленная кавалерия самого Мюрата – то ли более 8 тыс., то ли целых 15 тыс. всадников (сведения очень сильно расходятся).
По свидетельствам очевидцев, причем с обеих сторон, в том бою «сглупил» наполеоновский зять, маршал Мюрат. Вместо того, чтобы позволить пехоте шедшего позади маршала Нея, выйти вперед и разгромить каре пехоты противника с помощью артиллерии, которая застряла в тылах и вот-вот могла прибыть на поле боя, азартный Мюрат бессмысленно кидал в атаку волнами свои кавалерийские эскадроны. Проку от этих лихих наскоков оказалось мало.
Упорное сопротивление, оказанное 2 (14) августа дивизией Неверовского под Красным, на целые сутки задержало наступление французов на Смоленск, и дало время перебросить к городу корпус генерала Раевского. 3 (15) авг. в 6 км западнее Смоленска он соединился с обескровленной дивизией Неверовского, потерявшей по дороге от Красного чуть ли не до трети своего состава. Под началом русских генералов набралось до 15 тыс. регулярных войск при 76 орудиях. В Смоленске к ним присоединились еще ок. 6 тыс. ратников смоленского ополчения.
Положение Раевского было крайне тяжёлым: превосходство врага было подавляющим (правда, данные очень сильно разнятся). Ему предстояло практически в одиночку удержать город хотя бы на один день до подхода основных сил.
Ночью на военном совете было решено сосредоточить главные силы внутри Старой Смоленской крепости, но также организовать оборону и в предместьях. Николай Николаевич выехал за город, намечая расположения войск. Предполагалось, что основной удар неприятель нанесёт на Королевский бастион – центр всей оборонительной линии. Раевский поручил его защиту командиру 26-й пехотной дивизии генералу И. Ф. Паскевичу.
Буквально за несколько часов Раевский сумел организовать оборону города. Здесь в полную силу проявились его организаторские способности и тактическая выучка.
Утром следующего дня под прикрытием артиллерии в атаку устремилась многочисленная кавалерия Мюрата. Она сумела потеснить уступавшую ей численно русскую конницу, но удачно расположенная Раевским русская артиллерия, в свою очередь, остановила наступление врага. Тем временем в атаку пошла пехота корпуса маршала Нея. Тремя мощными колоннами во главе с самим маршалом она двинулась на Королевский бастион. Однако войска Паскевича сумели отбить нападение.
К 9 утра к Смоленску прибыл сам Наполеон.
Он приказал открыть мощный артиллерийский огонь по городу. Страшный шквал огня обрушился на защитников Смоленска. Позднее Ней предпринял ещё одну попытку штурма, но и она не удалась: Паскевич лично водил остатки Ладожского, Нижегородского и Орловского полков в штыковые контратаки.
К вечеру вражеский огонь стал стихать…
Если бы Наполеону удалось быстро овладеть городом, он мог бы, переправившись через Днепр, ударить в тыл разрозненным русским войскам и разгромить их.
Эта угроза была предотвращена благодаря стойкости солдат Раевского.
…Между прочим, потом историки предполагали, почему во второй половине первого дня сражения за Смоленск Наполеона неожиданно остановил все атаки своей армии. Якобы, не наращивая атаки, он пытался дать русским вернуться в Смоленск, в надежде, что подошедшие на подмогу обе русские армии ночью выйдут из города на дорогу к Красному, чтобы дать столь желанное для него генеральное сражение. Но утром 5 августа, когда рассвело, Наполеон понял, что и на этот раз, как раньше под Вильно, и под Свенцянами, и у Дриссы, и под Могилевым, и под Витебском русские не собираются вступать с ним в решающую битву. Только тогда Бонапарт усилил свой натиск. Стало ясно, что в первый день сражения он допустил ошибку, не раздавив тогда сильно уступавшего ему численно войска Раевского. Сам Раевский потом признал, что «если бы неприятель употребил в первый день сражения такой же неослабный напор, какой он употребил на другой день, … то, конечно, было бы существование русской армии и жребий войны решен был невозвратно!»…
Еще утром 4 августа Н. Н. Раевский получил от П. И. Багратиона записку: «Друг мой, я не иду, а бегу. Желал бы иметь крылья, чтобы соединиться с тобою. Держись, Бог тебе помощник!»
Князь Петр так и не пришел на помощь другу…
Дело в том, что Барклай отправил его армию на Московскую дорогу, чтобы не позволить Бонапарту обойти левый фланг русских.
5 (17) августа изнурённый осадой корпус Раевского по приказу Барклая сменили свежие части корпуса Д. С. Дохтурова и дивизии П. П. Коновницына с принцем Е. А. Вюртембергским.
На другой день, когда 7-й корпус Раевского уже начал отступление к Москве, сражение за Смоленск продолжилось, но Наполеон не сумел достичь поставленных целей: ни предотвратить соединение 1-й и 2-й армии, ни разбить их под Смоленском. А 6 (18) августа русские войска оставили город, предварительно взорвав пороховые склады и мосты.