скачать книгу бесплатно
Из «Пфулевской мышеловки» (Дрисского укрепленного лагеря) Дохтуров уже «уносил ноги» вместе с Барклаем. После присоединения к армии Багратиона, именно Дохтуров с Ермоловым и Багратионом посчитал возможным воспользовавшись разбросанностью войск Наполеона и дать сражение отдельным корпусам его армии. Собрать их в единый кулак Бонапарт мог лишь за 3—4 дня и указанные русские генералы рассчитывали именно на это и на эффект внезапности, но Барклай предпочел придерживаться генеральной линии ведения войны с агрессором – отступать с сугубо арьергардными боями и ничего более!!!
И хотя у генералитета произошли с ним трения и не все прошло гладко, но «переломить через колено» Барклая им так и не удалось.
5 (17) авг. со своим корпусом (и приданной ему дивизией генерала П. П. Коновницына) Дмитрий Сергеевич заменил оборонявший Смоленск истощенный корпус ген. Н. Н. Раевского. Затем его усилили дивизии генерала Н. Д. Неверовского и принца Евгения Вюртембергского. Всего силы Дохтурова составляли ок. 20 тыс. чел. (к концу дня – до 30 тыс. чел.) при 180 орудиях. Он отбил все атаки французских войск.
В ночь на 6 (18) авг. Дмитрий Сергеевич получил приказ Барклая-де-Толли оставить уже горевший и разрушенный город. Оборона Смоленска стоила дохтуровцам более чем 3.900 бойцов (из них – 86 офицеров)! Впрочем, вскоре они были восполнены за счет 2.670 вчерашних рекрутов. Российский император по достоинству оценил подвиг Дохтурова, наградив его 125.000 рублями – громадными по тем временам деньгами!
После сражения войска Дохтурова прикрывали отход 1-й армии по Московской дороге.
…Между прочим, еще до начала сражения под Смоленском Дмитрий Сергеевич заболел лихорадкой, но не сдал командования; а выполнил свой солдатский долг до конца. «Смоленск излечил меня от болезни», – шутил Дохтуров. Этот скромный и мужественный Солдат был незаменим, когда требовалось совершить Подвиг! «Стоять и умирать!» – это то, что он умел выполнять так, как мало кто в русской армии той поры, столь богатой на военные дарования. Никогда более среди отечественного генералитета не было такого количества замечательных ратоборцев в широком понимании этого слова! Впрочем, это было «Время незабвенное, время славы и восторга!»
Оно случается раз в 100 лет…
А затем случилось еще одно весьма любопытное событие: во главе объединенной русской армии царь поставил Михаила Илларионовича Кутузова.
Отношение Дохтурова, как впрочем, и ряда видных боевых генералов (Багратиона, Раевского, Милорадовича и др.), к назначению главнокомандующим Кутузова было крайне негативным. Хорошо известно, что Багратион еще в сентябре 1811 писал военному министру, что Кутузов «имеет особенный талант драться неудачно». Вскоре после назначения последнего главнокомандующим самолюбивый сын гор и вовсе расставил все точки над «i» в своем письме Ф. В. Ростопчину: «…Хорош сей гусь, который назван и князем, и вождем! … теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги.» Очень похожее мнение высказывали и Дохтуров, которому интриги Кутузова «внушали отвращение», и Милорадович, считавший нового главнокомандующего «низким царедворцем», и весьма желчный Раевский, и уже покойный в ту пору А. А. Прозоровский, находивший в нем один недостаток «… паче в сопряжении с дворскими делами», не говоря уж о Беннигсене и прочих «петербургских генералах».
В Бородинском сражении корпус Дохтурова находился в центре боевых порядков русских войск – между батареей Раевского и деревней Горки. Сменив смертельно раненного командующего 2-й армией Багратиона, Дохтурова сдерживал сильнейшее давление рвавшихся вперед французов, долго оставаясь в критическом положении. В самый разгар сражения за Багратионовы флеши он получил от главнокомандующего записку. По рассказам очевидцев, очень доходчивого содержания: «Дмитрий Сергеевич, держаться надо до последней крайности!» («Стоять и умирать!» – по-военному лаконично приказывал Кутузов всем генералам в тот кровавый день!) Кутузов знал, кому поручать столь опасное и ответственное место в позиции. Посылая через адъютанта со словами «Дохтурова туда поскорее, голубчик!» этот банальный приказ «всем лечь, но врага задержать…» Понимал Илларионыч, кому поручать столь опасное и ответственное задание, когда левый фланг прогнулся, а центр зашатался!
Ответная команда Дохтурова солдатам была предельно лаконична: «За нами Москва, ребята! Умирать всем!! Ни шагу назад!!!»
Когда Дмитрий Сергеевич прибыл на позицию, то выяснилось, что ситуация действительно была крайне опасная!
Посланный туда сразу после новости о тяжелом ранении Багратиона принц А. Вюртембергский, сам только-только добрался и не мог ничего толком доложить Дохтурову, да еще чуть не «закруглил» битву своим преждевременным решением начать ретираду! Начальник штаба 2-й армии граф Сен-При был тяжело контужен и не в состоянии сообщить о состоянии дел!
Лишь временно взявший на себя командование Петр Петрович Коновницын смог по-военному лаконично и четко отрапортовать о «проделанной им работе» по устроению попятившихся было назад потрепанных полков. Испытывая недостаток сил для контратак, Коновницын предпочел отвести войска на новую линию обороны за Семеновский овраг.
Между тем под Дохтуровым пока он разбирался в обстановке на развороченном левом фланге русской армии убило двух лошадей, ранило третью! А он спокойненько разъезжал по позициям, отдавая указания, руководя огнем, ободряя израненных, почерневших от пороховой гари солдат. Конечно, он никогда не был в армии той харизматической личности, которой, несомненно, являлся смертельно раненный Багратион, за ним не вился шлейф замечательных суворовских походов в Италии и через Альпы!
Он ничем не удивлял Европу!
Если Багратион командовал с генеральской категоричностью, то Дохтуров руководил с отеческой заботливостью…
И все же, главную задачу в тот по истине критический момент сражения, поставленную ему Кутузовым Дмитрий Сергеевич выполнил с честью: привел в порядок расстроенные войска и закрепился на рубеже в 1 км за деревней Семеновской. Или, как он сам все потом описал: «в то время наши войска немного отступили. Я устроил их по возможности. В четыре пополудни я весьма мало подался назад и занял позицию, в которой держался до самого вечера».
Дмитрий Сергеевич Дохтуров не был Генерал-Вперед, Генерал-Победа! Он был Генерал-«Стоять и Умирать!!!», а это – самая тяжелая и неблагодарная солдатская работа!
По некоторым данным, уже в самом конце сражения, когда Бонапарт на противоположной стороне Бородинского поля весьма напряженно думал «пускать ему в мясорубку свой „НЗ“ – Гвардию – или нет!?», Дохтурову, с его стороны, показалось, что Наполеон замышляет-таки бросить против него свою нетронутую элиту – обе Гвардии, Молодую и Старую, а это почти что 19 тыс. отборных бойцов, готовых смести всё и вся, но принести своему императору столь желанную победу! Отдавая себе отчет, что ему с его истрезанными войсками (6-й корпус уже потерял почти 6 тыс. человек!) не устоять перед этим «гранитным, ощетинившимся сталью штыков, палашей и сабель катком», Дмитрий Сергеевич срочно попросил у Кутузова подкреплений. Посланный им адъютант поручик И. Липранди стал в Горках свидетелем занимательного разговора между главнокомандующим и оказавшимся там Н. Н. Раевским. «Ради Бога, соберите, что у вас только осталось, и летите туда!» – обратился Михаил Илларионович к Николаю Николаевичу. Раевский попытался было возразить, что «у него ничего не осталось в массе и все перебиты», что было сущей правдой: после категоричного кутузовского приказа отданного войскам перед битвой «Всем стоять и Умирать!» иного и быть не могло. И все же, Кутузов настоял на своем и Раевский сел на лошадь, послал своих оставшихся в живых офицеров собирать кучки, оставшиеся от полков, с целью направить их Дохтурову. Липранди он просил передать Дохтурову, что приведет сколько сможет, но сомневается, послужит ли это к чему. Когда адъютант вернулся к своему генералу, то выяснилось, что надобность в подмоге уже отпала: враг что-то остановился… И действительно гвардия Наполеона в массе своей так и не тронулась с места…
Вечером, когда сражение стихло, в своем рапорте Кутузову Дохтуров особо отметил стойкость гвардейских полков: «… Полки гвардейские – Литовский, Измайловский и Финляндский – во все время сражения оказали достойную русскую храбрость и были первыми, которые необыкновенным своим мужеством, удерживая стремление неприятеля, поражали оного повсюду штыками. Прочие полки гвардейские – Преображенский и Семеновский – также способствовали к отражению неприятеля неустрашимостью…» Главнокомандующий встретил Дмитрия Сергеевича словами: «Позволь мне обнять тебя, герой!»
Царь отклонил представление Кутузовым к награждению Дохтурова за Бородино ор. Св. Георгия II-го кл.: кесарю – виднее!? Александр I ограничился награждением Дмитрия Сергеввича – одного из генералов-героев Бородина – лишь ор. Св. Александра Невского с алмазами.
…Кстати, назначив после ранения Багратиона именно Дохтурова командовать 2-й армией, Кутузов по большому счету совершил ошибку, за которую ему потом пришлось извиняться: надлежало назначать Милорадовича, которому «должен был армию как старшему препоручить». Михаил Андреевич был «старше чином» полного генерала, чем Дмитрий Сергеевич: 29.09.1809 г. против 19.04.1810…
Принято считать, что на военном совете в Филях 1 (13) сент. Дохтуров вместе с генералами Беннигсеном, Коновницыным и Ермоловым высказался за новый бой под Москвой. Дохтуров, конечно, видел, что позиция, предложенная Толем, весьма напоминает ту, что была при Фридлянде, когда по вине Леонтия Леонтьевича русская армия потерпела «ОЧЕРЕДНОЙ АУСТЕРЛИЦ», но как патриот он не мог оставить Москву без боя – пусть даже последнего боя!
Ермолов потом так прокомментировал поступок Дмитрия Сергеевича: «Генерал Дохтуров говорил, что хорошо было бы идти навстречу неприятелю, но что в Бородинском сражении мы потеряли многих честных начальников, а возлагая атаку на занимающих их чиновников, мало известных, нельзя было быть вполне уверенным в успехе». Главный зачинщик «бузы» по поводу нового сражения под стенами Москвы, Беннигсен, в записке, составленной им для императора, указывал, что Дохтуров во время обсуждения сделал ему «знак рукою, что волосы у него встают дыбом, слыша, что предложение сдать Москву будет принято».
…Скажем сразу, что Михаил Илларионович Кутузов очень трезво оценивал последствия Бородинского сражения и, соответственно, необходимость сдачи Москвы без боя тоже! О причине своего отхода с поля боя он написал следующее: «Но чрезвычайная потеря, и с нашей стороны сделанная, особливо тем, что переранены самые нужные генералы, (выделено Я. Н. Нерсесов) принудили меня отступить по Московской дороге». Примечательно, что, говоря о своих потерях, он употребляет выражение «чрезвычайной», не указывает ее в количественном выражении на том же приблизительном уровне, как он это проделал о неприятеле – «по сведениям пленных, составляет 40 тыс. чел». В общем, и в целом, Кутузов не стремился разбить Наполеона и отбросить его армию от Москвы. Еще раз скажем, что он дал врагу сражение, поскольку не дать его не мог, сопроводив его смертельным приказом по войскам – «Всем стоять и Умирать!» Что, собственно говоря, и произошло…
Принятое Кутузовым решение оставить Москву, он горячо переживал. «Какой ужас! – писал он своим близким. – Мы уже по сею сторону столицы. Я прилагаю все старания, чтобы убедить идти врагу навстречу. Какой стыд для русских: покинуть Отчизну, без малейшего ружейного выстрела и без боя». Правда, поостыв, Дохтуров признал, что рассчитывать на успех в новой битве с Наполеоном, сохранившим в неприкосновенности свой «НЗ» – Гвардию – русским не приходилось: «… нет возможности провести артиллерию по причине обрывистых берегов и крутой горы» – делился потом Дмитрий Сергеевич в разговоре с генерал-губернатором Москвы Ф. Ф. Ростопчиным по поводу отсутствия приемлемой позиции для сражения под стенами Москвы.
…Между прочим, в своем письме жене Марии Павловне Оболенской после Бородина и оставления Москвы Дохтуров, написал несколько любопытных строчек, характеризующих некоторые стороны весьма «непрозрачной» (неоднозначной) личности Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова – этой по определению Бонапарта одноглазой «старой лисицы севера»! «…Кутузов со мною весьма ласков, – пишет Дохтуров, – но зная его очень хорошо, немного надеюсь на его дружбу. Впрочем, Бог с ним… (…) Ты знаешь, душа моя, что я во время последнего сражения командовал 2-ю армиею на место князя Багратиона, как он был ранен; после же сражения, когда Кутузов узнал, что я моложе Милорадовича (имеется ввиду старшинство в генеральстве: Милорадович стал полным генералом на полгода раньше – 29.09.1809 г. против 19.04.1810 у Дохтурова – Я.Н), то очень передо мною извинялся, что должен армию, как старшему, перепоручить ему…». Впрочем, в который уже раз повторимся, что в армейской касте всех времен и народов вопросы славы, чинов и наград всегда были больной темой… Не так ли…
Потом была очень темная история с поджогом Москвы, который Дмитрий Сергеевич переживал очень сильно.
Некоторые историки прямо указывают, что это было сделано по приказу Ф. Ф. Ростопчина и с… ведома М. И. Кутузова. Но на последнем – хитроумном «Ларивоныче» – эта «вина» лежит несколько опосредованно: прикрывшись в прямом и переносном смысле грандиозным пожаром, «старая лисица севера», очень умело запутала следы (и Мюрат, и Бессьер, и Понятновский долго не могли разобраться куда же ушли русские!?) и благополучно завершила Тарутинский маневр на перекрытие южных регионов России. Много знавший нюансов той войны Алексей Петрович Ермолов так охарактеризовал поджог столицы: «Собственными нашими руками разнесен пожирающий ее пламень. Напрасно возлагать вину на неприятеля и оправдываться в том, что возвышает честь народа».
Царь был очень недоволен потерей своей древней столицы и тем, что она сгорела и отправил спецгонца П. М. Волконского с секретным приказом разузнать у Ермолова «как так случилось, что Москву сдали… без единого выстрела!?» Ермолов сумел каким-то образом узнал истинную цель приезда «дознавателя» и мастерски исчез на какое-то время, «оказавшись вне зоны доступа». Знал Алексей Петрович, когда лучше «выйти из игры»…
По возобновлении боевых действий, Дохтуров как всегда твердо и уверенно командовал войсками.
Исключительной была роль Дохтурова в сражении под Малоярославцем 12 октября.
Получив сведения о движении крупных частей противника к с. Фоминскому по Старой Калужской дороге, Кутузов направил туда 15-тысячный 6-й корпус Д. С. Дохтурова, усиленный 1-м кавкорпусом генерал-адъютанта, барона Е. И. Меллер-Закомельского, 6 полками казаков М. И. Платова и одним егерским полком. Остановившись на отдых у с. Аристово, Дохтуров получил разведывательные сведения сначала от командира «диверсионного» отряда И. С. Дорохова, а затем от еще одного руководителя подобного соединения А. Н. Сеславина, который лично провел разведку, увидел колонну гвардии Наполеона, и взял нескольких пленных, это подтвердивших. Так была получена важнейшая информация о том, что Великая армия двинулась из Москвы в сторону Малоярославца.
Поэтому Дохтуров остановился и отправил срочное донесение Кутузову. В час ночи утомленный посыльный прибыл в Главную квартиру и разбудил главнокомандующего. Узнав о движении Наполеона и об оставлении Москвы, Кутузов якобы прослезился и произнес приписываемую ему историческую фразу: «С этой минуты Россия спасена».
Немедленно был отдан приказ о перемещении к Малоярославцу частей Дохтурова, уже находившихся в походе, и казаков Платова.
…Впрочем, ходили слухи, что Дмитрий Сергеевич, мягко говоря, весьма скептически относившийся к Михаилу Илларионовичу и его полководческой манере, не стал дожидаться от него конкретного приказа на выдвижение на перерез Бонапарту, и самочинно пошел на авангардные французские части. «Наполеон хочет пробиться, – сказал Дмитрий Сергеевич, – но не успеет или пройдет по моему трупу». И приказ Кутузова – подтверждающий решение Дохтурова – вроде бы настиг его уже на марше!? «На войне – как на войне»!?.
Чуть позднее, получив сообщение от калужского губернатора о взятии французами Боровска и сведения Милорадовича об отходе войск Мюрата из—под Воронова, вся русская армия снялась с тарутинских позиций и двинулась к Малоярославцу, наперерез Наполеону. Решено было не пустить французского императора в богатые южные российские губернии и вынудить к отступлению по разоренным землям вдоль дороги на Смоленск.
Опасаясь удара во фланг своей идущей походным маршем Великой армии в районе Фоминского или Боровска, Наполеон через командующего авангардом Богарнэ приказал командиру 13—й пехотной дивизии генералу А. Ж. Дельзону, пойти со своими силами на звуки боя со стороны Боровска. Во многом из-за этого наполеоновские солдаты тогда не успели прочно закрепиться в Малоярославце, оставив там лишь ограниченный контингент сил.
Правда, по другой версии развития событий вокруг Малоярославца все обстояло несколько иначе.
Вроде бы командир авангарда наполеоновского пасынка генерал Дельзон со своей дивизией оказался в предместьях Малоярославца еще вечером предыдущего дня, но не решился его занять на ночь, хотя по городу шныряли лишь казачьи патрули. Оставшись на ночь в пригороде Малоярославца, Дельзон лишил своего патрона возможности первым занять стратегически важный город для броска на Калугу и не разграбленную Калужскую область.
Так или иначе, но «промашка» с захватом Малоярославца дорого обойдется «генералу Бонапарту» и всей его «Великой армии»…
Рано утром 12 (24) октября дохтуровский корпус вместе с кавалерией Меллер-Закомельского, донцами Платова и партизанскими отрядами Дорохова с Сеславиным, шедший в авангарде русской армии, начал входить в Малоярославец, расположенный в 120 км к югу от столицы на крутом правом берегу реки с поэтичным названием – Лужа. Полдня ему пришлось потратить на срочное сооружение переправы через реку Протву: все мосты заранее уничтожили крестьяне, прослышавшие о движении Великой армии. После вынужденной задержки солдаты Дохтурова бежали к месту назначения под проливным дождем.
Через Малоярославец шла дорога на Калугу и далее через Медынь и Юхнов на Ельню и Смоленск. Отходя из России именно поэтому пути, Наполеон рассчитывал показать всей Европе, что он просто на просто совершает марш-маневр на… запланированные зимние квартиры. А об отступлении не идет и речи.
Но для этого следовало обязательно взять Малоярославец!
Русский генерал понимал, что сдержать его силами всю французскую армию будет почти невозможно – те выложат все свое умение и всю ярость обреченного, но еще имеющего надежду вырваться из России все еще боеспособного войска. Действительно, с другой стороны, перейдя реку Лужу по мельничной плотине (мост был разобран горожанами), в город уже вступали передовые части IV корпуса под началом экс-пасынка Наполеона Эжена де Богарнэ.
Внезапное возникновение крупных сил русских регулярных войск под стенами Малоярославца стало для них полной неожиданностью, но уже около 5 часов утра начался встречный бой. Это два русских егерских полка (33-й и 6-й) при поддержке конной артиллерии сходу атаковали неприятеля и отбросили его к разрушенному мосту через р. Лужу. Дельзон ответил – Дохтуров «парировал» и на улицах Малоярославца завязался жаркий бой.
По мере того, как противники вводили в дело все новые и новые части (русские – 13-й егерский, Вильманстандский пехотный, а затем и 11-й егерский полки; французы – 2-ю пехотную бригаду) полем сражения стали все городские кварталы. Это затрудняло действия войск и делало битву особенно кровопролитной. Коннице не было места, картечь била в упор, солдаты шли в штыки, врукопашную.
К 10 часам утра, когда весь корпус Эжена де Богарнэ сосредоточился перед Малоярославцем, остатки дивизии Дельзона поддержала подошедшая 1-я бригада 14-й пехотной дивизии генерала Жана-Батиста Бруссье (1766—1814). В результате превосходящие силы неприятеля выбили корпус Дохтурова из Малоярославца, но на помощь последнему уже спешил 7-й пехотный корпус Н.Н.Раевского.
Русские, усиленные 1-й бригадой генерала-майора Ф. И. Талызина, под общим началом генерала А. П. Ермолова неоднократно контратаковали и им несколько раз удавалось выбивать противника, за исключением Черноостровского Николаевского монастыря, в котором весь день оставались французские стрелки.
Богарнэ кидает в пекло сражения 2-ю бригаду дивизии Бруссье и снова возвращает себе город. Тогда Дохтуров подкрепляет Ермолова сразу тремя пехотными полками – Софийским, Томским и Полоцким и опять берет Малоярославец. Экс-пасынок Бонапарта упорствует и вводит в дело свежую 15-ю пехотную дивизию генерала Д. Пино, которая в ходе похода на Москву еще не разу не участвовала в боевых действиях и город в очередной переходит в руки наполеоновских войск.
После полудня к Малоярославцу наконец подошел запыхавшийся Раевский, который сразу повел в атаку всю свою наличную силу (12-ю и 26-ю дивизии) и выбил противника из предместья и верхней части города. Дивизия Дельзона была почти полностью истреблена (сам генерал и его брат-полковник погибли) и ее пришлось вывести из боя. Неуступчивый Богарнэ ходит с «козырной карты», кидая в пекло бригаду итальянской гвардии, которая вновь «отнимает» город у русских.
К 16 часам дня прибыли основные силы Кутузова. Они заменили обескровленные части Дохтурова полками 8-го пехотного корпуса генерала М. М. Бороздина.
Но и главные силы Великой армии уже тоже подошли к Малоярославцу и Наполеон около 17 часов приказал бросить в бой 5-ю пехотную дивизию генерала Ж. Д. Компана, а затем и 3-ю пехотную дивизию генерала М. Э. Жерара из корпуса Даву. И противнику удалось выбить русских из города.
Тогда Кутузов отвечает вводом в дело 3-й пехотной и 2-й гренадерской дивизий.
В общем, в зависимости от того, кто получал свежие подкрепления, противники то теряли город, то отбирали обратно: картечь и штыки опрокидывали то тех, то других! Историки до сих пор спорят, сколько же раз Малоярославец переходил из рук в руки!? Обычно сходятся на восьми…
Лишь ночной мрак в 22 часа остановил артиллерийскую пальбу, а в 23 часа и ружейную стрельбу.
И все же, город остался за Наполеоном, под рукой у которого было порядка 70 тыс. чел.
И это при том, что русские батареи занимали очень выгодные позиции и действовали очень удачно. В результате русские части остались за пределами Малоярославца, охватив его с юга полукольцом, или, как порой, предпочитают многозначительно уточнять отечественные историки – на южной окраине города, на столь выгодных позициях на высотах и за Немцовским оврагом, что Наполеон не решился атаковать его по утру.
Более того, почти вся армия Кутузова (примерно 90 тыс. чел.) оказалась сосредоточена на дороге в Калугу.
У русских в боях за город приняло участие свыше 30 тыс. солдат, у французов около 25 тыс. человек.
Картина потерь обеих сторон крайне пестра: то ли – и те, и другие лишились до 7 тыс. чел., то ли русские – более 6 тыс. чел., а французы – менее 5 тыс., либо русские – ок. 3 тысяч, тогда как французы – 5 тысяч.
У французов были убиты дивизионный генерал А. Ж. Дельзон и бригадный генерал Ж. М. Левье, у русских тоже были потери в командном составе: тяжелое ранение в пятку получил генерал—лейтенант И. С. Дорохов, скончавшийся от этого в 1815 г.
Об ожесточенности схваток в городе свидетельствует тот факт, что из 200 домов после боя несгоревшими осталось только 20 зданий. Направление улиц обозначалось только трупами, которыми они были усеяны. Везде валялись истерзанные тела, раздавленные проехавшими орудиями. Множество раненых, укрывшихся в горящих домах, вместо спасения погибли в пламени. Если верить рассказам – жители Малоярославца еще очень долго топили свои печи деревянными… ружейными прикладами.
В общем, французы так и не смогли прорваться к Калуге, а оттуда в богатые южные провинции России и были вынуждены свернуть на разоренную Смоленскую дорогу, что предопределило печальную участь армии Наполеона. Стратегический успех марш-маневра Дохтурова (кое-кто из историков настаивает на его самостоятельности!) безусловен: ожесточенное сражение за Малоярославец стал решающим событием в военных действиях осенью 1812 г.
За это потом (13.1.1813) Дмитрий Сергеевич Дохтуров был награжден своим вторым по счету Св. Георгием – II-го класса, наградой полководческого уровня!
…Между прочим, парадоксальный факт, но у такого первоклассного генерала как Дохтуров с его четверть вековым боевым стажем было не так уж и много наград: Св. Александра Невского (21.12.1807) с алмазами (1812), всего лишь два «Егория»(!) – Св. Георгия II-го класса. (13.01.1813) и III-го кл. – (12.01.1806), Св. Владимира 1-й степ. (1814; 2-й степ. – 28.02.1806), Св. Анны 1-й степ. (09.04.1807), Прусский орден Красного Орла 1-й степ., золотая шпага «За храбрость» (09.08.1789) и золотая шпага «За храбрость» с алмазами (07.04.1807). Такое тоже бывает – порой, награды обходят подлинных героев стороной зато «паркетные шаркуны» блестят как «новогодняя елка». Понятно и другое: иностранные ордена обычно доставались тем полководцам, что оказывались в ближайшем окружении российского государя, а Дмитрий Сергеевич в него не входил, поскольку всю жизнь «пахал на поле боя», а не «полировал паркет в императорском дворце»…
После Малоярославца Великая Армия уже не отступала, а бежала.
Заметно поредевший после малоярославецкого побоища 6-й пехотный корпус Дмитрия Сергеевича Дохтурова в меру своих возможностей участвовал в контрнаступлении русских войск.
На следующий день после трехдневного сражения под Красным – последнего на той войне для Дохтурова – Дмитрий Сергеевич удовлетворенно писал жене: «Мы преследуем неприятеля, который бежит как заяц. (…) Великий Наполеон бежит, как никто еще не бежал. (…) Мы надеемся, что скоро он будет совершенно истреблен».
В конце декабря 1812 герой сражений под Смоленском, Бородино, Малоярославцем и Красным был назначен командиром колонны (2 пехотных корпуса), наступавшей в направлении Вильно.
С марта 1813 Дохтуров – командующий войсками в Великом герцогстве Варшавском, оставленном французами. С июля 1813 г. он командовал 7-м пехотным корпусом (4 дивизии) в составе Польской армии Беннигсена, а при вступлении армии в Богемию возглавил ее левое крыло.
…Кстати сказать, как уже говорилось выше, Дмитрий Сергеевич, как и очень многие в русской армии, не очень-то жаловал Барклая-де-Толли. Так после того, как выпестованная им так называемая Польская армия оказалась по воле Александра I под началом Беннигсена, Дохтуров написал жене следующее: «Я чрезмерно рад, что я имею начальником сего достойного и почтенного человека и что освободился от Барклая…» Более того, к военным способностям «немца» Барклая русак Дохтуров относился более чем скептически, считая его «не сродным к командованию никакой части, а уж и более армиею». Правда, прямо этого Дохтуров никогда не говорил, но Михаил Богданович об этом, конечно, догадывался по мимике лица и жестам Дмитрия Сергеевича. Такое бывает сплошь и рядом! «Слава – самая ревнивая из страстей!», а у военных это всегда приобретало гипертрофированную форму, замешанная у них на крови и смертях «бес числа» она никогда не делится пополам…
Дохтуров достойно участвовал в целой череде боев и сражений Саксонской кампании или как принято говорить в отечественной литературе Заграничном походе русской армии в 1813 г.: Гросс-Зедлиц, Клайн-Зедлиц, Плауэн и, наконец, в четырехдневной «мясорубке» под Лейпцигом. К месту последнего сражения ему пришлось гнать свой корпус марш-бросками под проливным дождем пять промозглых октябрьских дней. Он поспел во время и, отразив утром 6 октября натиск врага, сумел-таки выйти к предместьям Лейпцига.
А ведь ему противостояла кавалерия его старого «визави» по бородинскому сражению генерала Нансути и бригада прославленной Старой Гвардии, ведомая самим маршалом Неем!
В ту пору генерал Бонапарт ее уже не берег, а постоянно бросал в самое пекло боя!
Вот она и сгорала в огне!
На следующий день дивизии Дохтурова ворвались в город.
В октябре – ноябре 1813 г. Дмитрий Сергеевич руководил осадой Магдебурга, но оттуда его перебросили к Гамбургу и Магдебург уже брали другие военачальники.
Любопытно, но именно под Гамбургом в январе – мае 1814 г., он окончательно прозрел относительно человеческих качеств Беннигсена. Оборонявший Гамбург Даву стоял насмерть и даже после отречения Бонапарта от престола не хотел сдаваться. Беннигсен уже после общей победы не хотел рисковать, но в тоже время жаждал фельдмаршальства. Для этого надо было взять Гамбург! Если при назначении Беннигсена начальником над Дохтуровым, последний этому даже радовался: как никак избавился от постыдного «отступальщика» Барклая, то теперь он наконец увидел подлинного Леонтия Леонтьевича: «кондотьера и еще раз – кондотьера». Но все «ходы и подходы» ганноверского барона к французского полководцу по «решению» поставленной задачи оказались блокированы неуступчивым «железным маршалом». Даву сдался лишь 19 мая 1814 г. после личного распоряжения вернувшегося на трон Бурбонов короля Людовика XVIII Желанного и приказа маршала Бертье, привезенного генералом Фуше из Парижа.
Больше Дмитрий Сергеевич Дохтуров участия в боевых операциях уже не принимал.
После капитуляции Гамбурга 19 мая 1814 г. он взял отпуск для поправки здоровья на Богемских минеральных водах (ныне Карловы Вары) и в Вене. К этому его подтолкнуло и недовольство бюрократическими порядками, возрождаемыми в армии из-за деятельности сановников в мундирах.
Еще раз Дмитрий Сергеевич вернулся к командованию корпусом в период «Ста дней» Наполеона, бежавшего с Эльбы: его 6-й корпус в составе армии Барклая-де-Толли двинулся к Рейну, но европейские союзники России успели самостоятельно разбить Наполеона под Ватерлоо.
На памятном смотре русской армии в Вертю Дохтуров в последний раз командует войсками, в частности, 3-м пехотным корпусом.
Насмотревшись войны с изнанки, а на том памятном параде еще и экзерциций в духе павловско-гатчинской муштры, Дохтуров твердо решил, больше в армии не служить. Он подает императору-«победителю» «корсиканского выскочки» прошение об отставке.
Славный боевой путь генерала от инфантерии Дмитрия Сергеевича Дохтурова закончился с возвращением русских войск из-за границы.
1.1.1816 весь израненный и уже тяжело больной он вышел в отставку с пожалованным ему государем «мундиром и пенсионом полного жалованья».
Последний год жизни Дохтуров провел в Москве, в своем доме на Пречистенке, где и умер в общем-то еще не очень старым человеком – всего лишь 57 лет от роду 14.11. 1816 г.
Похоронен герой Отечественной войны 1812 г. в монастыре Давыдова Пустынь Серпуховского уезда Московской губернии.
…Кстати, Дохтуров был женат на племяннице известного поэта П.А.Вяземского княжне Марии Петровне Оболенской, от которой имел детей – Екатерину, а затем и сына Петра…
Незадолго до кончины Дмитрий Сергеевич получил драгоценный дар, в котором выразились любовь и уважение его бывших сослуживцев, – богатую табакерку с изображением битвы за Малоярославец и письмо генерала-лейтенанта П. М. Капцевича от всего 6-го «дохтуровского» корпуса.
P.S. Невысокий и тучный выходец из небогатой дворянской семьи, Дмитрий Сергеевич Дохтуров, безусловно, не обладал столь выдающимся военным талантом, как у порывисто-бесстрашного Багратиона либо методично-планомерного Барклая-де-Толли. Он просто был честным, бескорыстным и скромным человеком, горячо любившим Россию и все русское, даже недостатки русского народа казались ему выше достоинств иностранцев. Все, кто знал Дмитрия Сергеевича, высоко почитали, в первую очередь, его редкую силу духа и душевную щедрость. По свидетельству современников «все его любили за его кротость и доброту. Воодушевляя войска, Дохтуров, человек невероятно храбрый и исключительно хладнокровный, лично водил их в атаку. А то, как он на пару с Петром Петровичем Коновницыным мастерски «обустроил» начавший было разваливаться левый фланг русских войск на Бородинском поле после смертельного ранения Багратиона не может не вызывать восхищения. Дмитрий Сергеевич – фаталист по натуре – не боялся ничего, трезво полагая, что на каждой пуле написано имя того, кому она предназначена, – «она виноватого найдет». Певец «Грозы 1812 года», Жуковский писал: «… И Дохтуров, гроза врагов, К победе вождь надежный». Мало кому из его сослуживцев выпадет такая высокая честь и колоссальная нагрузка: столь часто в период с 1805 по 1814 гг. участвовать во всех крупных сражениях русской армии с наполеоновской армией – лучшей армией Европы начала XIX века. От Аустерлица до Лейпцига (!) будет он сражаться с французами, получать ранения, но никогда не покинул поле боя. Порой под ним убивали лошадь, причем ни одну за бой, но ни это, ни даже ранения никак не влияло на его боевой дух. Глядя на своего несгибаемого командира, прошедшего очень долгий боевой путь, его солдаты стремились демонстрировать чудеса храбрости, ни в чем, не уступая врагу…
«Вперед! За царя и отечество!», или Николай Николаевич Раевский
…В жарком бою под Салтановкой французские солдаты Даву сполна изведали русского штыка!
Именно здесь русский генерал Николай Николаевич Раевский совершил славный подвиг, более похожий на легенду!
В критический момент, когда в ожесточенной схватке за плотину его гренадеры дрогнули и попятились под напором численно превосходящего неприятеля, генерал решился на отчаянный поступок…
…Юный барабанщик забил атаку. Генерал взял своего младшего 10-летнего сына Николашу за руку и со шпагой в правой руке двинулся навстречу неприятелю. Другой его сын шестнадцатилетний Алексаша пошел рядом, подле знаменосца.
Вздрогнули бывалые солдаты. Многое видывали они еще при Суворове, да и в походах 1805, 1806—1807 гг. Но чтобы генерал шел впереди со своими детьми – никогда…
Без единого выстрела все солдаты двинулись в решающую атаку…
Все ближе и ближе идущие им навстречу французы. Вот они остановились. Зарядили ружья. Прицелились. Дали залп. Град пуль просвистел над головами Раевских. Остановился как вкопанный молоденький знаменосец. Руки его разжались и знамя стало медленно падать. Сраженный пулей наповал, он упал, но знамя полка Алексаша успел подхватить и тонким юношеским голосом крикнул: «Братцы! Поднимем француза на штыки! Вперед! За мной!»
