Мир твоими глазами

Лишь когда вечером Эля открыла дверь палаты и поймала взгляд своей родственной души, она поняла, до чего на самом деле волновалась перед новой встречей. Если бы он отвернулся от нее или выглядел встревоженным, даже короткий визит стал бы мучением. Она поздоровалась с незнакомой медсестрой и села у кровати Саши. Его рука немедленно потянулась к ее, и все сразу стало как надо.

– Привет, – улыбнулась она.

– Привет.

– Сегодня Александр попросил принести часы. Чтобы знать, как скоро вы приедете, – заметила медсестра, поправляя накрывавшую его тело простыню.

Эля повернулась и увидела небольшой электронный циферблат на подоконнике, который не заметила раньше.

– Я надеюсь, что буду приезжать в одно и то же время, если только в метро ничего не случится. – Ее голос был ровным, не выдавая вспыхнувших внутри чувств после этой новости. Но пальцы сжали руку Саши немного крепче. – Я смогу позвонить, если задерживаюсь?

– Хорошо. В основном он стал спать днем и к вечеру уже бодрствует. Извините за любопытство, – вдруг добавила медсестра, – у вас есть медицинское образование?

– Нет. Я училась в педагогическом.

– Понимаете, не все люди сохраняют спокойствие, когда находятся в реанимации или больнице вообще. Даже у родственных душ бывают сложности. А у вас, как рассказали мои коллеги, особых трудностей не возникло. И вчера, – добавила другая девушка, словно почувствовала, что Эля готова возразить, – вы хорошо справились. Михаил Леонович вас похвалил.

– Я находилась в реанимации целую ночь после пробуждения связи, – нерешительно ответила Эля. – Думаю, это помогло привыкнуть к обстановке.

– Скорее всего. Десять минут.

Медсестра постучала себя по запястью и вышла из палаты. Как только дверь закрылась, Саша вздохнул с явным облегчением.

– Что-то не так?

– Я не люблю незнакомцев. И к-когда они приходят внезапно. – Он послал ей выразительный взгляд, попросив снять маску. – Часы еще и для этого: хочу быть готовым. Считаю, сколько в-времени проходит между пос-сетителями. Здесь скучно.

Эля сочла это хорошим знаком: раз Саша стал скучать, значит, восстанавливает силы. Еще он говорил более длинными предложениями и делал меньше пауз между словами. Заикание еще сохранялось, однако она делала вид, что не замечает его.

– У меня для тебя кое-что есть. – Она вытащила высокую коробку из пакета, который привезла с собой, и открыла. – Увлажнитель воздуха, про который вчера сказал твой дядя. У него есть рожки, как у оленя, но я надеялась, ты не будешь против. Из всех моделей, которые могли привезти за несколько часов, у этой лучшие отзывы. Хочешь, я сразу включу его? Или ты сделаешь это сам?

– Сам. С-спасибо, – тихо сказал Саша, глядя, как она ставит коробку на тумбочку. На его лице застыла смесь удивления и благодарности, словно это был какой-то необыкновенный подарок.

– Не за что, – улыбнулась Эля. – Если тебе скучно, может, попросишь дядю, чтобы тебе разрешили включать телевизор, пока не спишь?

– Мне запретили напрягать глаза. И приносить сюда к-колонку. Если честно, – подумав, добавил он, – я не помню, когда проводил столько времени, ничего не делая. Наверное, никогда.

– А у меня все как обычно. Много писем и звонков, обед с Зоей. И еще я придумала план, который хочу с тобой обсудить, – сказала Эля, покосившись на часы, отсчитывавшие секунды ее визита. – Раз время наших встреч сократили, я предлагаю провести его, задавая друг другу простые вопросы. Два варианта ответа, можно предложить свой. Ты не против?

– Мне нравится идея с в-вопросами, – помолчав, сказал Саша. – И еще я х-хотел бы снова послушать, как ты играешь.

Эля кивнула, чувствуя немалое облегчение: она не решилась сама заговаривать о музыке, чтобы не ставить его в неловкое положение.

– Начнем? Только отвечаем честно. Несколько лет назад я видела, как ты у кого-то в гостях гладил кошку, а потом гулял с лабрадором. Так что хочу спросить: кошки или собаки?

– То есть д-домашние питомцы? – уточнил Саша. – Робот-пылесос.

– Я же сказала, отвечаем честно!

В ответ на ее возмущение он расплылся в улыбке и стал очень похож на себя из того первого видения.

– Наденешь ч-чехол на пылесос – и он будет кем угодно. Сам поест и все уберет. Идеально. Ну или, – он кивнул в сторону коробки, – увлажнит-тель. А для тебя?

– Кошка. Хозяйка квартиры не разрешает заводить других животных, кроме рыб, но, возможно, когда-нибудь передумает.

– К рыбам собаки относятся лучше кошек. А назовешь Б-бетховеном?

– Отличная мысль. Мороженое шоколадное или ванильное? Ты стоял у прилавка много лет назад.

– Я его не ем.

– А что из сладкого ты ешь?

– П-пицца с ананасами считается? Они сладкие.

– Саша… – с притворной суровостью начала Эля.

– Хорошо, иногда г-горький шоколад, – сдался он. – А твой ответ – круассаны? Я их часто видел.

– Да. Клубничные, вишневые или с миндалем. Я покупаю себе по круассану каждую пятницу с тех пор, как получила первую зарплату, – такова традиция. Исключение было только в день нашей встречи.

– А мороженое?

– Очень редко. Кино или книги?

– Спортзал. Т-там можно и смотреть кино, и слушать к-книгу.

– Я люблю и то и другое. Гюго или Стокер?

– Гюго, – ответил Саша, вдруг посерьезнев. – Я читал его, когда впервые т-тебя увидел. Сперва даже не понял, что происходит. Все было…

Он надолго замолчал, хмурясь, будто снова не мог подобрать нужное слово.

– Как? – спросила Эля, с трудом скрывая нетерпение.

– Невероятно. Как это и описывают.

То, как старательно он отводил взгляд, заставило ее подумать, что он хотел сказать что-то другое. Но зачем сдерживать себя? Она не сразу нашлась, что сказать, и, воспользовавшись паузой, Саша перевел тему:

– Я бы хотел послушать музыку, если ты не п-против. Что еще т-ты играешь?

Эля не стала просить его вернуться к разговору: возможно, он начал уставать и не хотел в этом признаваться.

– Много чего. Будет здорово, если нам нравится одно и то же. Если нет, ничего страшного – я смогу быстро выучить что-то новое, как из «Дракулы».

Саша ответил восхищенным взглядом, который она не заметила, доставая телефон и открывая список записей.

– Скажи, если захочешь что-то послушать. «Интерстеллар». «Время». «Гарри Поттер». «Игра Престолов» – я не смотрела ни одной серии, это был подарок на день рождения… «Властелин колец». «Крестный отец». «Сумерки».

Услышав удивленное фырканье, она прыснула.

– Я должна была убедиться – вдруг ты их тайный поклонник. Я бы не стала тебя осуждать, их страшно недооценивают.

– Я п-просто скажу «нет».

– «Аннетт». «Шерлок». Песня Джона Бон Джови из «Шрека». «Один плюс один». «Поющие в терновнике».

– Вот это.

– Ты смотрел фильм? Читал книгу? – Когда он опять покачал головой, она с улыбкой спросила: – Ты где-то слышал название, и тебе стало интересно?

Саша кивнул.

– Я тоже знаю только название – и то, что там грустный конец. Грусти в жизни всем хватает, но мелодия красивая, и я захотела ее сыграть.

Она положила телефон на колени и коснулась кнопки воспроизведения. Откинувшись на подушку, Саша смотрел на нее из-под прикрытых век. Спустя время она заметила, как его взгляд перебегает с ее руки куда-то выше и обратно. Она нажала на паузу и недоуменно подняла брови; тогда он постучал по ее пальцам, пытаясь повторить такт мелодии, и сказал:

– Ты. Ты вчера… Ты делала т-так.

Эля не знала, куда девать глаза.

– Ты уверен, что мне следует повторять?

– А почему нет? – сухо спросил Саша. Она не могла видеть, как недоумение на его лице сменилось обидой, но затем, когда его взгляд зацепился за коробку салфеток на тумбочке, в глазах появилось осознание.

– Я г-говорил, Эля. Не бойся.

Услышав свое имя, она подняла голову. В противовес тону голоса на его щеках и шее появился румянец. Саша переживал не меньше нее, вынужденно оставаясь в рамках установленных правил. Он тоже был одинок, и прикосновения родственной души должны были значить для него так же много, как для нее. И, если случившееся вчера ничего не изменило… Отказать ему значило причинить боль им обоим.

Саша осторожно накрыл ее руку своей, и Эля едва сдержала вздох, когда он задел чувствительную кожу на запястье. Когда-то на этом месте у нее были синяки, но она не позволила себе углубиться в мрачные воспоминания. Они с Сашей касались друг друга каждый день, и было удивительно, как ярко она чувствовала все сейчас.

В одной книге она прочитала, что каждое новое прикосновение родственной души ощущалось как первое в жизни. Автор сравнивал его с электрическими разрядами, бегущими под кожей от места соприкосновения к сердцу. Сейчас Эля понимала, что это было очень точное сравнение. Как и то, почему пары родственных душ постоянно касались друг друга или держались за руки. Пока они были рядом, все сомнения и тревоги начинали казаться не более реальными, чем дурной сон. Укрепление связи действительно было и физической, и эмоциональной потребностью.

– Скажи, если что-то будет не так, – предупредила она и снова включила музыку. Саша не сводил с нее глаз, но на этот раз его взгляд напоминал еще одно прикосновение, осторожное и ласковое. Она никогда не испытывала подобного. В палате было тепло, но ее кожа покрылась мурашками.

«Ты такой красивый».

Эля едва не произнесла эти слова вслух, вовремя сдержавшись. После аварии Саша выглядел не так, как в ее видениях, но это было неважно. Сидя абсолютно неподвижно, она наблюдала за его лицом, на котором застыло мягкое и в то же время сосредоточенное выражение, и губами, которые то и дело начинали двигаться, словно он пытался описать музыку про себя. И то, что ее рука выглядела такой маленькой по сравнению с его, ничуть не помогало успокоить быстро бившееся сердце.

Медсестра тихо вернулась в палату за несколько секунд до того, как оборвалась мелодия. С лица Саши сразу сползла улыбка, и Эля невольно напряглась. Чужое присутствие, как бы ни хотелось его игнорировать, ощутимо давило на обоих.

– Пульс остается в диапазоне родственных душ, – одобрительно заметила медсестра, приблизившись и взяв Сашу за запястье свободной руки. Она кивнула на телефон Эли. – Это вы играли? Красиво.

– Спасибо. Я постараюсь приехать завтра в это же время, – пообещала Эля. Ей придется поработать из дома и встать на час раньше, чем обычно, чтобы закончить срочные задачи до прихода Софьи, но это стоило тех моментов, которые она делила с Сашей.

– Мой младший брат пишет музыку на компьютере, – продолжала девушка. – У него отлично получается, но с исполнением реальным человеком это все же не сравнить. Не сочтите за оскорбление, Александр, – добавила она, улыбнувшись Саше.

– Я н-не работаю с музыкой, – откликнулся он, не сводя глаз с Эли. – П-пока.

– До завтра.

Эля сжала его ладонь и ушла, помахав на прощание. Медсестра начала протирать его руку холодной спиртовой салфеткой, чтобы сделать укол, а Саша уставился в потолок, прячась от неприятного ощущения в воспоминании о ее взгляде.

«Разработки “Иниго” и Александра Левицкого подняли рынок информационных технологий на небывалую высоту» – слова обозревателя из «РБК», не его. Однако в больнице все были равны, и сейчас он совсем не чувствовал себя гением, способным на подобный подвиг. И все же до сих пор никто не смотрел на него так – словно его статус не имел значения и он мог исполнить заветную мечту одним своим присутствием. Никто еще не заставлял его желать, чтобы это было правдой. И это было невероятно. Прекрасно. Пугающе прекрасно. То, что он увидел в ее глазах сегодня, хотя лишь прикоснулся к ее запястью… Даже интеллект Альды не помог бы подобрать подходящее слово.

Само ее появление было подобно солнцу, чей свет, вспыхнув неожиданно, постепенно рассеивал туман, окутывавший его разум. До пробуждения связи он не подозревал, что где-то в груди все это время была пустота, и к этому чувству нужно было привыкнуть. Отдельная палата была благом, как и право на отказ от разговора с психологом; ему совсем не хотелось делиться своим открытием с посторонними.

Когда его оставили одного, приглушив свет, Саша отвернулся к окну и закрыл глаза. Ничего не значащие слова медсестры о его жизни вне больничной палаты почему-то крепко засели в памяти, усиливая охватившие его противоречивые чувства. Он нуждался в одиночестве и в то же время хотел, чтобы эта девушка, его родственная душа, оставалась рядом. Он должен был постараться принять тот факт, что несколько дней назад его жизнь изменилась и уже никогда не будет прежней. Он должен был касаться ее, смотреть в глаза, носившие его отпечаток, и слышать голос, не приглушенный дурацкой маской. Он должен был заставить свой проклятый разум правильно подбирать слова, а язык – работать. Он лежал неподвижно, еще слишком слабый, и в то же время чувствовал, будто его рвали на части.

Спустя несколько минут из-под его закрытых век потекли слезы, горячие и щекочущие кожу. Тогда она снова вернулась. В тишине зазвенели ноты сыгранной ею музыки, тонкие мягкие пальцы танцевали по его руке, пока в конце концов он не погрузился в сон.

Я – последняя буква

Сеня:

Из-за Эли и моего нового лучшего друга я вчера смотрел “Дракулу”

Зоя:

Уже готовишься заказывать жалкое подобие пиццы на день его выписки?

Сеня:

Разумеется. Но тема реинкарнации и правда очень интересная. Вдруг мы и правда когда-то могли встречать своих родственных душ? Вдруг в это верил сам Стокер? Поищу в его биографии

Эля:

Сеня, у тебя совсем нет работы?

Сеня:

Я ищу повод, чтобы не читать разъяснения налоговой к новому закону.

Зоя:

Напомни еще раз, как тебя занесло в бухгалтерию?

Сеня:

Я люблю хорошо поесть, а тут много платят

Эля тихо фыркнула. Друзья регулярно интересовались самочувствием Саши, и, как она и предсказывала, Сеня пришел в восторг от новости про пиццу с ананасами. Рассказывать о кровотечении она, разумеется, не стала – и оставила при себе историю, как два вечера подряд они повторяли мелодии фортепиано на коже друг друга.

– Эля?

Софья, возвращавшаяся в свой кабинет с утреннего совещания, махнула ей рукой.

– Зайди ко мне. Мы должны кое-что обсудить.

Эля последовала за ней, держа наготове ежедневник и улыбаясь.

Последние пару дней, если не брать в расчет недостаток сна, выдались отличными. На место Эрколаны нашли другую популярную звезду, которая попросила больше денег, зато согласилась и на больший объем работы, чем ее предшественница, к радости Зои и ее коллег. Сеня познакомился с девушкой на форуме для тех, чьи родственные души уже были в отношениях, и с нетерпением ждал встречи в выходные. Приезд Эли вчера вечером разбудил Сашу, но она настояла, чтобы он продолжал спать, вложив свою руку в ее. Пользуясь этим шансом, она без стеснения изучала его лицо: мягкую линию губ, улыбка на которых поразила ее еще много лет назад, бледные из-за недостатка солнца щеки с русой щетиной, ежик волос, отраставших после операции. Его зрачки под веками быстро двигались. Она надеялась, он видел хороший сон.

Софья попросила ее закрыть дверь, села за стол и сложила руки перед собой.

– Это касается моего сына. Когда его выпишут из больницы, ему, вполне возможно, потребуется помощь. Мы наймем сиделку, но, полагаю, ты тоже захочешь проводить с ним больше времени.

– Да, захочу, – честно призналась Эля. – Я знаю, что сейчас Саша в хороших руках, но не могу не волноваться за него.

– Понимаю. Поэтому предлагаю тебе чуть позже подумать о поиске ассистента, который мог бы подхватывать дела в твое отсутствие. Ставку для него мы организуем. Собеседование сможешь провести вместе с отделом кадров.

– Спасибо! – Она не скрывала своего облегчения оттого, что начальница угадала ход ее мыслей. – Вы поедете сегодня в больницу?

– Да. Судя по твоим рассказам, Саша в хорошем настроении, – улыбнулась Софья.

– Да, правда, пока я все еще жду…

Их прервал телефонный звонок. Одного взгляда на экран было достаточно, чтобы с лица Софьи исчезло добродушное выражение, сменившись ледяной маской.

– Он что, подслушивает?

Эля нахмурилась, озадаченная ее реакцией. Голос Софьи, когда она поднесла телефон к уху, был бесстрастным.

– Слушаю… Он еще в больнице… Прогноз благоприятный… Нет, я этого не знаю, я не врач… Вам придется подождать, Никита Егорович.

При звуке имени ее осенило. Так это был начальник Саши. Напрягшись, Эля прижала к груди ежедневник и наблюдала, как на лице Софьи все отчетливее проступает презрение.

– Я не могу сказать, когда мой сын вернется к работе. Даже с учетом того, что отыскал родственную душу… Ему нужно восстановиться… Хорошо.

Нажав на кнопку отбоя, Софья отложила телефон подальше.

– До чего неприятный тип. Я предупредила врачей, чтобы не давали ему никакой информации о Саше на случай, если он захочет прикинуться родственником, – уже мягче объяснила она Эле. – Все, что у него есть, – это свидетельство о вашей регистрации. Но он не привык получать отказы и решил, что я захочу поделиться подробностями. Да я скорее продам «Марион», чем скажу ему хоть одно лишнее слово.

– Неужели он ждет, что Саша, очнувшись, будет сразу готов работать?

– Он робот, помнишь? Для него не существует ничего, кроме Альды, которую придумал Саша. Разумеется, без чуткого руководства Никиты Егоровича он бы и ноутбук не смог включить, – фыркнула Софья. – Ладно, не будем о нем, чтобы не портить себе настроение. Мне нужно, чтобы ты сделала пару звонков…

Михаил Леонович был доволен. Плановая операция прошла успешно, и с возвращением коллег стало немного легче справляться с возросшей нагрузкой. Спустившись на шестой этаж, он заметил в коридоре врача стационара и махнул ей.

– Арина, ты не занята?

– Как тебе сказать, – отозвалась женщина, на ходу вытаскивая из кармана халата телефон и пробегая взглядом экран. – Сегодня у меня было две минуты на обед.

– Я, как обычно, только спросить, – со смехом заверил он. – Как там мой Саша?

– Все вы «только спросить», – передразнила Арина. – А твой Саша – то молчун, то ворчун. Жалуется на анализы, которые приходится сдавать. Зато давление в норме, и сломанные ребра заживают. Ждет не дождется прихода своей девушки.

– Это хорошо. Правда, официально они еще не встречаются.

– Кое-кто из медсестер тут считает иначе.

– Будь это правда, его мать была бы на седьмом небе, – усмехнулся Михаил Леонович. – Пойду проведаю молчуна-ворчуна.

Когда дверь в палату открылась, Саша остался лежать неподвижно, глядя в окно. Рядом с ним на тумбочке горел бледно-желтым светом увлажнитель воздуха. Между золотыми рожками в воздух поднималась струйка пара.

– Можно в гости?

– Т-тут всегда можно.

Михаил Леонович вздохнул про себя. Бывало, что после комы у человека менялся характер, но его племянник успешно этого избежал. С одной стороны, это было огромным облегчением. С другой, немного доброты ему бы не помешало. Он с трудом узнавал мальчика, который когда-то умолял его рассказать о новых операциях и слушал, вытаращив глаза от восторга. Который описывал ему лицо своей родственной души, когда увидел его в первый раз, краснея и подавляя улыбку. Тот мальчик замкнулся в себе и много лет давал понять, что не нуждается в поддержке семьи. Если бы не авария, кто знает, сколько еще они бы так прожили.

– Уж прости, такие правила, – сказал он, придвигая стул к его кровати и садясь. – Зато все проще, чем в реанимации. Может, тебе привезти что-нибудь из дома? Увлажнитель воздуха, вижу, уже есть.

– Мой т-телефон, – ответил Саша, наконец-то поворачивая к нему голову. Видеть в голубой радужке темный цвет до сих пор было непривычно. – Раз уж н-ноутбук под запретом. Я здесь уже вечность, хочу проверить рабочие ч-чаты.

– Я бы посоветовал немного подождать. Мать пообщалась с Колесниковым, и он вошел в твое положение. Отдохни еще немного, спешить некуда. Они справятся без тебя.

Его глаза сузились. Во взгляде появилось подозрение.

– Что она ему сказала?

«Не уволилась за тебя, к сожалению», – подумал Михаил Леонович. Вслух он ответил:

– Правду. Что врачи рекомендуют тебе соблюдать полный покой и избегать стресса. И посвятить себя укреплению связи с Ангелиной.

После недавних слов Арины ему было интересно посмотреть на реакцию Саши. При упоминании имени девушки его лицо ожидаемо смягчилось, но затем на него словно набежала тень. Он сдвинул брови и медленно спросил:

– М-мое состояние было настолько критическим, что вы пошли на пробуждение?

Михаил Леонович замялся. Он ждал этого вопроса, но надеялся, что подобрать слова будет проще. Однако Саша не собирался облегчать ему задачу. Его внешнее спокойствие казалось обманчивым, он был насторожен, словно ожидал удара. Словно было достаточно одного неверного слова, чтобы он вышел из себя, как случалось раньше.

– Кризис миновал, – наконец ответил он. – Но ты был еще слаб, почти не говорил. Мы все волновались за тебя, и, когда приехала Ангелина и стала настаивать на встрече, я не стал возражать. В твоих документах не было отказа от пробуждения в чрезвычайных ситуациях. А я сторонник теории, что оно способно сотворить чудеса и в физическом смысле. Ты стал тому подтверждением.

– Это была един… единственная причина?

– Конечно. По-твоему, я сделал это ради еще одной диссертации?

Его слова повисли в воздухе. Михаил Леонович нахмурился и уточнил:

– Ты ведь на самом деле так не думаешь?

В ответ Саша поджал губы и опустил взгляд, теребя простыню одной рукой.

– Ну, знаешь ли, – начиная сердиться, произнес Михаил Леонович. – Я, конечно, все понимаю, но…

Обидные слова замерли на языке, стоило вспомнить недавние слезы Софьи. Если все они и дальше будут бросаться обвинениями и ссориться, то станут еще более далеки друг от друга. Он сделал глубокий вдох и спокойно сказал:

– Я действовал только ради твоего блага. Таких случаев, как у тебя, один на сотню. Сколько еще ты иначе искал бы ее?

Саша по-прежнему молчал. Михаил Леонович попробовал еще раз.

– Почему ты вдруг решил заговорить об этом? У вас вчера что-то случилось?

– Я не хочу, чтобы у меня снова были пр-проблемы с давлением. Хочу скорее уехать отсюда. Может, вместо встреч п-попробовать принимать лекарства от симптомов?

Он пожевал нижнюю губу, и Михаила Леоновича словно отбросило в прошлое. Похоже, некоторые вещи не менялись даже спустя многие годы.

– Зачем ты мне врешь?

Брови Саши взлетели вверх, но он выглядел скорее удивленным, чем возмущенным.

– Я не пони…

– Саша, ты всегда кусал губы, как сейчас, когда врал родителям о школе. – Его пристыженное выражение лица и румянец подтвердили все подозрения. – Я не верю, что ты хочешь задержаться здесь. Но тогда остается одно. Ты просишь, чтобы я сказал Ангелине, что вам опасно долго находиться рядом, потому что не хочешь выходить за рамки связи родственных душ. По черт знает какой причине, потому что, как мне казалось, у вас все шло неплохо.

В очень редких случаях родственные души действительно расставались. Обычно это происходило, если они жили слишком далеко друг от друга и не могли часто видеться или если один совершал поступок, который не мог простить другой. Чувство привязанности сохранялось до самой смерти, но люди не могли назвать друг друга ни друзьями, ни тем более любовниками.

– Так я прав?

Саша ничего не ответил.

– Я этого делать не стану. Не потому, что не верю в лекарства, и не из вредности, – а потому, что не хочу пользоваться доверием хорошей девушки, которая без колебаний осталась с тобой в реанимации на всю ночь и всегда вела себя тактично. И еще, – продолжил он, игнорируя боль в глазах Саши, – я не собираюсь брать на себя ответственность за твои решения. Ты взрослый человек. Если не хочешь сближаться с ней, так и скажи. По истечении двух недель вам больше не придется видеться. Или она все же чем-то тебя обидела?

– Нет. Она идеальна.

– И почему это плохо? – Не дождавшись ответа, он добавил: – Я не смогу понять тебя, если ты не будешь ничего говорить. Если нужна помощь, объясни, что случилось.

Глаза Саши заметались по лицу Михаила Леоновича, а затем, к изумлению последнего, в них заблестели слезы. Брови сошлись в одну линию над переносицей.

– Я не хотел, чтобы так получилось. В-все опять решили за меня, и ты, и мать, р-рассказывающая какую-то чушь. Я был один и знал, чего хочу. А теперь все будет не так. И я об этом не п-просил! – неожиданно повысил он голос. – Пока ее нет, я собираюсь с с-силами, а в ее присутствии ничего не могу. Я хочу того же, что и в прошлом. Хотя не д-должен, – закончил Саша, тяжело дыша и выглядя абсолютно беспомощным.