Мир твоими глазами

В сопровождении двух санитаров они направились к шестьсот первой палате. Медсестра, забравшая у нее подарок, не сводила с врача прищуренных глаз.

– Изменений не было? – спросил он.

– С тех пор, как мы мерили температуру в последний раз, прошло минут десять. Нет. Решил опять проверить свою гипотезу?

– Положительными эмоциями никого не вылечить, но это не значит, что они не могут помочь. Ты же видела статистику из реанимации в Склифе.

– Видела и знаю, кем он тебе приходится. Только ты же понимаешь, как сложно оценить степень влияния душевной близости на фоне медикаментозного лечения. Или ты все еще не отошел после новости из Мурманска? – Пару дней назад к парализованной после аварии девушке вернулась чувствительность в ногах, потому что новый врач оказался ее родственной душой. Эля читала, что, пока одни хвалили талант хирургов, давших ей шанс на выздоровление, другие настаивали, что главной причиной стал мощный выброс эндорфинов после пробуждения связи. – Такие чудеса не каждый день случаются. Сентиментальный ты стал на старости лет.

– Я всегда таким был, Надежда Ильинична. За это меня тут и любят.

– Повезло, что никакую заразу сюда до сих пор не принесли, – последовал ответ, и Эля ощутила на себе подозрительный взгляд. – А то ведь некоторые считают, что никого заразить не могут. И не умеют закрывать рот, когда кашляют или чихают.

– Я умею, – на всякий случай сообщила она. Михаил Леонович фыркнул.

– Видишь? Не с теми людьми ты ездишь в метро.

Они остановились перед закрытой дверью, за которой виднелся край кровати и монитор. Сердце Эли дернулось так, что перехватило дыхание, и она машинально прижала руку к груди. Врач и медсестра повернулись к ней.

– Значит, так, Ангелина. Напомню, какой документ вы только что подписали внизу. В палате смотрим под ноги. Маску не снимать, обнимать, будить, сдвинуть с места или целовать пациента не пытаться. Прикасаться только к его руке, ни в коем случае не трогая катетеры или простыни. Вообще больше ничего не трогая. Слушаться нас, иначе вы больше не переступите порог палаты, а нам придется лечить симптомы сепарации у Саши. Все понятно? – спросил Михаил Леонович. – И, пожалуйста, ради его благополучия воздержитесь пока от публикаций в социальных сетях. Мы бы не хотели привлекать лишнее внимание к тому, что с ним случилось.

Эля кивнула, и санитар открыл дверь. В погруженной в полумрак маленькой палате, пахнувшей йодом и чем-то терпким, была всего одна кровать. Ее взгляд метнулся от прямоугольных мониторов и стойки с капельницами к бледным рукам с длинными тонкими пальцами, лежавшим поверх простыней, и выше, к плотно сжатым губам и острой линии челюсти. Там, где врачам нужен был доступ к мозгу, виднелся шрам, обработанный чем-то темным.

Этот мужчина, с обритой головой и лишенным эмоций лицом, был ее родственной душой.

– Он поранил шею? – спросила Эля, заметив повязку под его подбородком. Ее рука сама потянулась ощупать горло.

– Мы сделали трахеостомию, потому что у него были проблемы с дыханием. Но сейчас он дышит сам, так что одной проблемой меньше, – ответил Михаил Леонович. – Вы боитесь? Голова не кружится?

– Нет.

Хотя ее голос был твердым, тело прошиб озноб. Эле еще не приходилось бывать в реанимации. Она осторожно пошла вперед, пока не остановилась рядом с кроватью. В мягком свете лампы над головой Саши были заметны бороздки морщин на его лбу и между бровями, а еще затягивавшиеся царапины на локтях и плечах, оставшиеся после аварии. Ключицы выпирали сквозь кожу, такую тонкую, что она могла разглядеть линии вен. Несмотря на широкие плечи, мужчина перед ней выглядел хрупким и уязвимым.

– Вы сказали, что ситуация непростая, – напомнила она, не оборачиваясь.

– На последнем осмотре он совсем ненадолго открывал глаза и говорил не совсем связно. Движения, к сожалению, тоже затруднены. Сознание еще не ясное. Если вы ожидали, что уже в понедельник выйдете отсюда вместе, держась за руки, боюсь, так скоро этого не случится.

Краем глаза Эля заметила, как в ногах кровати блеснула стеклянная стена, делившая комнату на палату для пациента и бокс для родственной души. Расстояние было не таким большим, чтобы чувствовать симптомы сепарации, и в то же время новообразованная пара могла оставаться вместе, не мешая врачам делать свою работу.

Это был последний шанс, когда она могла уйти, отложив пробуждение связи до того момента, как, выражаясь словами Михаила Леоновича, его сознание прояснится. Их видения совпали, и связь была очевидна. Но в ее присутствии шансы на то, что он пойдет на поправку быстрее, были выше – это доказывали многолетние медицинские исследования. Эля никогда не простила бы себя, если бы оставила родственную душу в таком положении.

Чувствуя на себе нетерпеливые взгляды всех присутствующих в палате, слыша только шум крови в ушах, она протянула руку и коснулась его пальцев.

Кожа Саши была сухой и прохладной, и тем удивительнее была волна тепла, прокатившаяся по ее телу мощным потоком и наполнившая каждую клеточку. Простое прикосновение заставило ее почувствовать себя легче воздуха и в то же время живой как никогда. Но это ощущение было удивительно знакомым, словно когда-то, очень давно, этот самый человек уже прикасался к ней, обещая безопасность, покой и любовь. И доверять ему было сродни инстинкту.

Все это называли пробуждением связи. Разум наполнялся воспоминаниями о том, что будет, обретал знание того, что только предстоит открыть после жизни в окружении непредсказуемых видений друг о друге. Эля не сдержала вздоха, позволив пробуждению захватить себя целиком, боясь и одновременно желая большего, и крепче сжала пальцы Саши.

Между ними мелькнула вспышка, заставив ее зажмуриться. Перед закрытыми глазами запылало, словно прежде она смотрела на солнце. Боли Эля не почувствовала, хотя в некоторых любовных романах этот момент сравнивался с сильными физическими ощущениями. В отличие от того момента в машине, когда она увидела лицо Саши, сейчас ее дыхание было легким, словно их не окружали стены больничной палаты, а он вот-вот позвал бы ее по имени. Она очень хотела услышать, как он его произносит.

– У него участился пульс, – удовлетворенно заметили рядом, и она вздрогнула. Забыть о том, что в комнате был кто-то еще, пока их руки были соединены, оказалось совсем нетрудно.

Сбоку раздались шаги, и Эля открыла глаза, опасаясь, что их хотят прервать, хотя это стало бы грубым нарушением закона. Саша нахмурился и плотно сжал губы, повернув голову в ее сторону, но так и не открыл глаза.

– Итак, – сказал Михаил Леонович, – позвоню-ка я его родителям. Нужно вас зарегистрировать, а право подписи за Сашу пока у Сони. О, и добро пожаловать в семью.

– Что?

Он посмотрел ей в глаза и мягко улыбнулся.

– Я его дядя по отцу. Приятно познакомиться. Знаете, Ангелина, я должен вам признаться. Я начал догадываться, что вы пришли именно к Саше, там, внизу, как только заметил ваши глаза. Он рассказывал мне, что когда-то давно смог увидеть вас – кудрявую девочку с большими черными глазами.

Эля не сдержала слез. Она отслеживала описания всех видений, где описывалась внешность похожих на нее девушек, но всякий раз это оказывался кто-то другой. Неужели она что-то пропустила? Или он по какой-то причине не стал публиковать информацию об этом видении? Будь они хоть немного удачливее…

– А вот этого не надо! – резко, но без злости прикрикнул на нее врач, эффективно приводя в чувство. – Я знаю, о чем вы думаете. Все уже в прошлом – и каналы поиска, и списки, и эта чертова статистика, из-за которой люди так переживают. Честное слово, лучше бы никто ее не публиковал… Успокойтесь. Позже сможете лично отругать моего племянника за езду по ночам.

Подержав Сашу за руку еще какое-то время, Эля решилась на пару минут отойти в коридор. Медсестре было дано распоряжение подготовить ей спальное место в боксе, и она отправилась за раскладушкой и бельем. Эля, может, и справилась бы с симптомами сепарации, но никто не знал, как это отразится на Саше. Ее питомцы могли прожить какое-то время без присмотра, и на выходные планов у нее не было. Зато в сумке были салфетки для снятия макияжа, флакон духов и бутылка воды.

Она пролистала чат с Зоей и Сеней и запоздало сообщила, что Софья отправила ее по делам и разрешила не возвращаться в офис, чтобы друзья не беспокоились. Слова «Я встретила родственную душу, и это оказался ее сын» уже были напечатаны, но в последний момент она их стерла. Такую новость будет лучше сообщить лично, когда они заметят, что ее глаза изменили цвет. Так происходило у всех, чьи поиски заканчивались удачно. Глаза Зои теперь были серо-зелеными, Сени – желтыми с карим.

Эля вытащила из сумки пудреницу и долго смотрела на свое заплаканное отражение в круглом зеркальце. Радужка, прежде бывшая темно-карей, почти черной, как отмечал Саша, изменила цвет: вокруг зрачка появились хаотичные небесно-голубые отпечатки. Если бы его глаза были открыты, то она увидела бы в них аналогичное изменение. Возможно, это получится сделать уже скоро. Перед уходом Михаил Леонович подтвердил, что теперь рассчитывать на его скорое выздоровление намного легче.

В груди появилось болезненное тянущее чувство: как и описывали в официальных бюллетенях, хрупкая связь требовала близости, и Эле пора было возвращаться. Она захлопнула крышку пудреницы и решительно качнула головой, отгоняя предательскую мысль, что все это могло быть напрасно. Неважно, сколько придется ждать, какие сложности могут последовать после его пробуждения. Они с Сашей справятся с чем угодно, потому что наконец-то были вместе. Это все, что имело значение.

Эля начинала жалеть, что безоговорочно согласилась на условия Михаила Леоновича и подписала тот бланк в регистратуре. Когда Саша был так близко, а посторонние ушли, ей стоило больших усилий сдерживаться и не прикасаться к его лицу или груди, чтобы почувствовать стук сердца. Но что-то подсказывало, что тогда удержаться от запретных объятий и поцелуев будет еще сложнее. А Эля слишком сильно боялась, что случайно навредит ему. Поэтому она сидела рядом, пока не задремала и едва не свалилась со стула, все еще удерживая его за руку, а потом ушла на свою половину палаты, прикрыв за собой стеклянную дверь. За все время он ни разу не открыл глаза.

Офисные блузку и брюки ей позволили снять, дав вместо этого чистую форму медсестры, а обувь принесли из запасов для пациентов с другого этажа. Постелью ей служила низкая скрипучая раскладушка с тонкой подушкой. В боксе было так узко, что она с трудом могла пройти вдоль стеклянной стены, рискуя в полумраке споткнуться об изогнутые железные ножки. Михаил Леонович не врал: в сериалах все действительно выглядело куда удобнее.

О том, чтобы заснуть, не было и речи, и дело было не только в том, что Эле было сложно засыпать на новом месте. Хотя ее душа знала, что поиски были окончены, разуму же пока требовалось подтверждение. Свернувшись калачиком поверх простыней, она не сводила глаз с неподвижного тела Саши, вспоминая видения, сопровождавшие ее в течение жизни. Занятия плаванием. Горы книг. Страницы тетрадей, исписанных длинными и запутанными формулами, чашки кофе в любое время дня. Заснеженные горы и большие окна, за которыми виднелось лиловое рассветное небо.

Два раза приходили санитары, чтобы поменять положение его тела и не допустить пролежней, заодно делая положенные гигиенические процедуры. Всякий раз она поспешно отворачивалась, чтобы обеспечить ему приватность и побороть желание проследить, что ему не причиняют вреда, – инстинкт защищать друг друга у родственных душ в это время был особенно силен. Она надеялась услышать, что санитары отметят, что он открыл глаза или что-то сказал, но в палате стояла тишина.

Незадолго до рассвета, когда их снова оставили одних, она подтащила стул к его кровати и села, морщась от боли в спине. Прикосновение к его руке сразу сделало дискомфорт более терпимым, будто он придавал ей сил даже сквозь сон.

– Доброе утро, Саша, – зевнув, поздоровалась Эля и погладила неподвижные пальцы.

Вчера вечером она была слишком растеряна, пытаясь осмыслить все произошедшее за столь короткий срок. Но ночью прочитала несколько статей об исследованиях комы и родственных душах и поняла, что имел в виду Михаил Леонович. Лишь в сказке о Спящей Красавице поцелуй родственной души смог сразу же пробудить принцессу от заколдованного сна и вернуть способность говорить и даже танцевать. В реальности влияние ее близости на человека в подобной ситуации было невозможно предсказать точно. Учитывая травмы и возникшее осложнение, могли пройти часы или дни, прежде чем Саше станет лучше. В пяти из ста случаев, если ситуация была совсем безнадежной, даже в присутствии родственной души человек считался потерянным. Хотя у них дела обстояли иначе, Эля узнала, что позже первоначальная эйфория от встречи ослабнет и ей, как и всем, кто пошел на пробуждение связи в больнице, придется столкнуться со страхом. «Что, если жизнь в очередной раз решит отнять что-то дорогое, даже не дав насладиться этим в полной мере? – задавал вопрос один из авторов статьи. – В стенах здания, где каждый день кто-то умирает, невозможно не думать об этом». Но пока, слушая размеренный писк мониторов у его кровати и вспоминая заверения Михаила Леоновича, Эля отгоняла от себя мрачные мысли.

Она поправила давившую на нос маску и сделала глубокий вдох. Среди правил посещения реанимации ей запомнилось требование соблюдать тишину, но, к счастью, это не значило, что оставшееся время она должна была молча смотреть на Сашу. Вчера перед уходом из палаты грозная медсестра Надежда Ильинична, заметив растерянность девушки, смягчилась и посоветовала говорить на приятные, не связанные с работой темы. Звуки знакомых голосов, по мнению многих врачей, положительно влияли на мозговую деятельность пациентов – как и голос родственной души, даже если прежде они его не слышали.

– Вчера я забыла назвать тебе свое имя. Меня зовут Эля, сокращенно от Ангелины. Знаешь, – она тихо размышляла вслух, разглядывая знакомое лицо, – я очень долго ждала нашей встречи и часто гадала, где она произойдет. В метро, на улице или в магазине, как у Зои. Это моя лучшая подруга, тебе еще предстоит познакомиться с ней. И с Сеней – мы трое дружим почти десять лет. А может, ты бы написал мне, прочитав описание одного из моих видений, и мы бы встретились в тот же день, уже неслучайно. Я бы отвела тебя в свое любимое место, на Арбатской, где очень вкусные круассаны. Или ты бы отвел меня туда, где сам любишь бывать, чтобы мы отпраздновали твой день рождения. Это абсолютно неважно. А потом, если бы это был вечер, мы бы думали, куда пойти дальше, к тебе или ко мне домой, чтобы не страдать от сепарации. Хотя я не люблю, когда в моем доме посторонние, на тебя, конечно, это бы не распространялось. Не знаю, как ты живешь, но у меня всего одна комната. Зато есть цифровое пианино и аквариум. Пока твоего дяди нет, скажу, что раскладушки тут просто отвратительные, а вместо кресел, как в сериалах, жесткие стулья. Хотя главное, чтобы все эти мониторы вокруг тебя отлично работали, да?

Эля улыбнулась уголками губ. Ей очень хотелось знать, что видел из ее жизни Саша, но это должно было подождать.

Неожиданно его веки затрепетали, и, боясь пошевелиться, она наблюдала, как он медленно открыл глаза и повернул к ней голову. Взгляд Саши был рассеянным, но доказательство пробуждения связи было неоспоримо. Темно-карий цвет в его радужках незаметно перетекал в голубой, и Эля поймала себя на мысли, что это было все равно что смотреть в глубь драгоценного камня. Это было самым прекрасным, что она видела за всю жизнь.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и она думала о том, как всего двадцать четыре часа назад боялась, что уже не найдет его. А теперь держала за руку.

– Саша? – Она погладила тыльную сторону его ладони большим пальцем. – Это я, Эля. У тебя…

Она запнулась, пытаясь перевести дух. Сердце колотилось о ребра так быстро, будто вот-вот вырвется наружу. Следующие слова она мечтала произнести с момента своего первого видения.

– У тебя теперь мои глаза. А у меня твои. Мы родственные души. Я поняла это на пути сюда и уже не могла уйти.

– Уйти, – хрипло повторил он после длительной паузы. Его голос был низким, лишенным выражения, но в глазах появилось узнавание. – Г-глаза. Эля.

Он не стал высвобождать свою руку, и это придало Эле уверенности. Не всегда первая встреча родственных душ проходила гладко, даже если один из них не лежал в отделении реанимации.

– Так вот, – продолжала она, цепляясь за заготовленные фразы. – Когда у меня перед глазами впервые появилась темнота, я запретила себе паниковать. Как раз накануне в новостях рассказывали о девушке, с которой случилось то же самое. Потом выяснилось, что ее родственная душа была под наркозом во время операции, и они встретились спустя пару дней. Но для меня ничего не изменилось ни спустя два дня, ни неделю. Тогда я решила, что попробую найти тебя, подав заявление и приложив к нему твои портреты. Реклама Департамента поиска при Центре статистики и изучения связей была очень убедительна – он ведь должен собирать данные со всех больниц и отделений полиций как раз в подобных ситуациях. Но мое заявление так и зависло на стадии рассмотрения. А создать новое по тому же запросу, оказывается, невозможно. Нужно было сперва почитать отзывы об их работе.

Саша приоткрыл губы, но молчал, не сводя с нее глаз.

– Жаль, что нам не повезло и видения не помогли нам встретиться раньше, при других обстоятельствах. К одной моей однокласснице парень приехал на выпускной из другого города. Все было как в кино: они бежали друг к другу на глазах у всех, потом поцеловались под общие аплодисменты, и в итоге он поехал с нами. Ее родители были в восторге, но тетя сказала мне, что так везет одному человеку из десяти.

Тут она запнулась, ощутив, как, несмотря на присутствие Саши, внутри что-то неприятно сжалось. Это был последний год, когда они жили вместе, и все пошло наперекосяк за несколько месяцев до выпускного. Но говорить об этом вслух сейчас она не хотела. Ни к чему было портить их первый разговор.

– В общем, тогда я лишний раз убедилась, что найти тебя будет сложно. Но, несмотря ни на что, рада, что это наконец получилось. Я так долго была одна. Я бы очень хотела обнять тебя, но мне запретили, – мягко добавила она. Взгляд Саши пробежал по ее халату и вернулся к глазам. – Придется немного подождать. Есть ли что-нибудь, о чем ты хотел бы спросить, пока не придут санитары?

Саша молчал так долго, что она начала думать, что он ничего не понял. Возможно, запоздало подумала Эля, зря она наговорила так много, когда он только-только начал просыпаться. Четких инструкций на этот счет ей не оставили, а искать помощи в Интернете уже было поздно.

– Рыбы.

– Что? – сперва она не поверила своим ушам.

– Рыбы, – медленно повторил Саша, словно тоже боялся, что его не поймут. – Я в-видел их. У тебя. Они… – он нахмурился и, не придумав ничего лучше, добавил: – …яркие.

Он молчал не потому, что не понял ее, с облегчением осознала Эля. Он вспоминал свои видения и выбирал, с чего начать. Почему-то все это время она была уверена, что прежде всего он захочет узнать о ее занятиях музыкой.

– Да, это правда. Вообще-то аквариум у меня появился, когда я еще училась в школе…

– Б-без маски, – хрипло перебил Саша. Настойчивый взгляд остановился на нижней части ее лица.

– Мне нельзя ее снимать. Меня могут выгнать из палаты, – предупредила Эля, не решаясь нарушить запрет, хотя ее решимость слабела с каждой секундой. Он насупился и произнес, делая долгие паузы между словами:

– Я не дам. С-сними ее.

– Думаешь, твой дядя меня простит?

– Сними, – упрямо повторил он.

Ее взгляд скользнул к закрытой двери. Несколько секунд ничего не изменят, правильно? Она не выходила из бокса всю ночь. И желание Саши увидеть ее лицо полностью было абсолютно понятно.

Она опустила маску под подбородок, боясь и одновременно с нетерпением ожидая его реакции. Саша шумно втянул ртом воздух, но не произнес ни слова. Расширившиеся глаза заметались по ее лицу, будто он старался соединить видения о ней с тем, что видел сейчас. В его взгляде не было разочарования, но не было и радости. Он напоминал Эле саму себя много лет назад, когда она впервые поехала на школьную экскурсию в Третьяковскую галерею и увидела там огромные, в несколько раз выше ее роста картины, поражавшие воображение. Саша казался таким же завороженным, какой она чувствовала себя в тот день. Даже годы мечтаний об их встрече не смогли подготовить ее к этому. Как и к тому, что она была способна лишить другого человека дара речи.

Лицо Эли запылало, и она переключила свое внимание на монитор над его кроватью. Его пульс был выше, чем раньше, ладонь стала влажной. Ее собственное сердце все еще билось с такой силой, что, казалось, могло сломать грудную клетку.

– Я все же должна надеть маску, – мягко сказала она. Сделать это оказалось сложнее, чем могло показаться: Саша смотрел на нее с таким напряжением, будто надеялся удержать силой мысли. Когда ее лицо снова было наполовину скрыто, он откинулся на подушку и кивнул, прося вернуться к разговору.

– Ты спрашивал про моих рыб. Некоторые думают, что как питомцы они абсолютно бесполезны по сравнению с кошками или собаками, которых можно обнимать и гладить. Но мне они все равно нравятся. Они способны запоминать и узнавать тебя. Они играют друг с другом, и иногда после тяжелого рабочего дня наблюдать за ними все равно что медитировать. И хлопот с ними не так много, что меня полностью устраивает. Я никогда не была на море, поэтому создала свое в их аквариуме – купила им ракушки и кораллы.

Тут она сделала паузу, спохватившись, что слишком увлеклась, но на лице Саши оставалось все то же внимательное выражение.

– Я люблю музыку, поэтому всегда называла рыб в честь музыкантов. В школе у меня была собрана группа ABBA, потом «Могучая кучка». Те попугаи, которые живут сейчас, получили имена в честь тех, чьи песни я люблю уже много лет. И еще у меня есть сом, Андромеда. Ее окрас похож на звездное небо, и это имя было первым, что пришло в голову. В детстве я, как и многие другие, увлекалась греческой мифологией. Она социофоб, все время прячется, так что мне видно только ее хвост. Вот и все, – закончила Эля. – Моя жизнь не такая увлекательная, как у владельцев других питомцев. А у тебя они есть?

– Нет, – ответил Саша и пояснил, немного заикаясь на длинном слове: – Только Эс… Эсме… Эсмеральда.

– Кто это?

– Я ее создал.

– Ты про голосового помощника? – переспросила Эля, вспоминая, что успела прочитать о его работе во время визитов санитаров. «Иниго» первой в стране запустила подобную технологию, и с каждым годом область ее применения должна была становиться все шире – от «умных» колонок и домов до сочинения целых литературных произведений. СМИ рассказывали об этом достаточно часто, чтобы название Альда знали даже не погруженные в тему люди вроде нее самой. Имя Саши, что странно, упоминалось всего в паре статей много лет назад. – Ты настоящий гений. Не знала, что у него есть полное имя.

– Т-только для меня, – ответил он и заметно покраснел. – Ты п-пользуешься им?

– Сейчас нет. – Она не стала говорить, что не могла позволить себе большие лишние траты, и перевела разговор на другую тему. – «Эсмеральда» звучит мило. Значит, ты поклонник Гюго? Ты бывал в Париже?

– Мне не понр-равилось.

– Почему?

Он поморщился.

– Мусор. Г-грязь. И устрицы.

«Проблемы богачей», – насмешливо подумала Эля.

– Как же собор Парижской Богоматери? Или ты его уже не увидел из-за пожара?

– Нет.

– Эйфелева башня? Лувр? Может, ты ездил в «Диснейленд»?

Он фыркнул и покачал головой.

– А круассаны? Они правда самые вкусные именно во Франции?

– Я их не ем.

Она в притворном возмущении приложила к груди руку.

– Саша, будем считать, что я этого от тебя не слышала. Это лучшее изобретение человечества.

– Мое л-лучше, – тут же возразил он, но в глазах мелькнуло веселье.

– Тебе долго придется меня переубеждать.

Дверь в палату открылась, и она вздрогнула, забыв, что их уединение могли нарушить в любой момент.

– Доброе утро. Отлично, уже проснулись, – заметил один из санитаров, приходивших к Саше ночью. – Нам пора поработать.

Оба мужчины посмотрели на Элю: один выжидающе, другой – смущенно.

– Вы провели рядом достаточно времени, чтобы его состояние не ухудшилось, – продолжил он, видя, что девушка не спешила покинуть палату. – Можете пока пойти перекусить.

– Я скоро вернусь, – пообещала Эля Саше, сжав его руку перед тем, как подняться на ноги.

– Да не съем я его, не переживайте, – насмешливо закатил глаза другой мужчина.