скачать книгу бесплатно
– Ты чего? – удивился Левин, на всякий случай обнимая её.
– Всё же было нормально! – отчаянно хлюпала носом Майя. – Вчера же все было нормально… Вы идиоты все, ребята! Вы идио-оты!
Толя добрался наконец до палатки и несколько раз обвел присутствующих глазами. Он, конечно, слышал, что Вадя Марецкий опять с кем-то полаялся. Дело-то житейское, на то он и Вадя Марецкий, чтобы со всеми лаяться. Право же, это пустяк по сравнению с загрязнением родной природы, с духовным вырождением страны, с тем, что никто уже не помнит песню Мурашова «Покров на Нерли»… Так чего же все стоят как на похоронах, чего же все молчат, а у обеих девушек глаза на мокром месте?
– Ребята, – осторожно поинтересовался Толя, – случилось что-нибудь, а?..
…Светлов не врал про убийство в этом лесу двенадцать лет назад. Я здесь жил, я сам слышал про смерть в Муравьином лесу. Может это как-то относиться к нам? Нет. Бред. Даже если девятилетний Витя Светлов встретил на лесной тропинке настоящего маньяка, тот маньяк давно пойман и расстрелян. Хорошо, даже если нет. Даже если в посёлке Верхние Оселки до сих пор обитает престарелый убийца, Сжигатель Муравейников, с чего бы ему случайно возобновить свои преступления именно той ночью, когда «Бригантина» припёрлась поглядеть на страшный лес?..
…С Марецким, пока собирали рюкзаки, не разговаривал вообще никто, а он, в свою очередь, делал вид, что слушает «Наутилус», хотя кассета в плеере давно не крутилась.
Таня Таволгина мужественно вытерла глаза и старалась ни на кого не смотреть. Но когда уложили и стали разбирать рюкзаки, она потребовала себе светловский:
– У меня же всё равно рюкзака не было. А Витин теперь – лишний. Я понесу…
– Куда ты его понесёшь? – ласково осведомился Саша. – Тебе бы самой дойти в этих башмаках. Ты и так в них по лесу идёшь, как Пятачок с перебитыми ногами…
Брославский не смог бы пояснить, откуда он взял красочную метафору, но она сработала. Таня не заплакала снова, не закричала от ужаса и даже не пнула его ботинком по ноге. Она просто отошла к реке и не мешала всем остальным молча, а потому быстро и аккуратно сворачивать лагерь. Заботливый о природе Толя вылил на кострище два котелка воды, послушно подхватил на плечо лишний рюкзак и поинтересовался:
– А куда идём?
– В Чухонские Оселки. Километров шесть по лесной дороге. Там тоже автобус ходит.
Тронулись по хорошо знакомой тропинке к доту. Шли гуськом. Марецкий не желал идти вместе со всеми, не мог идти позади всех, потому что там плелась жёлтая кобыла, и не мог уйти вперёд, потому что понятия не имел, куда сворачивать. Поэтому Вадим пёрся по лесу, утомительно мелькая между соснами. Благо лес тут не густой.
Возле дота Брославский снова пересчитал всех по головам. Майя и Левин, кажется, приняли эту остановку за обряд прощания с заколдованными развалинами и смотрели на куски железобетона как на экспонат в музее.
– Это здесь? – страшным шёпотом спросила Майя.
– Нет, – точно так же ответил ей Левин. – Убили мужика у моста, а мост там.
– Я про ваш муравейник!
– Муравейник погас.
– А он горел?
– Что, не видишь, что ли? Слушай, сколько у нас топоров было всего?
– Твой и Толин. Твой я прицепила к рюкзаку.
Толя уже вытащил из-за пояса топорик с резиновой рукояткой и с доброй улыбкой протянул Левину:
– Надо?
– Мне не надо!
– Помолчите, а? – попросил Саша и прислушался.
Со стороны моста неслась какая-то разноголосица. Там собралось изрядно народу.
– Вот менты и приехали. Так что пойдём отсюда поскорее, – сказал Брославский.
Счастливые дети. Они ещё обдумывают возможность того, что в финском доте живёт древнее зло в виде заскорузлого старичка-почтальона, что Виктор Сергеевич Светлов его странным образом разбудил. Романтики у костра, что с них взять. Каши с ними не сваришь.
Сейчас я уведу их подальше от места преступления.
Я сказал им, что это всё ерунда, что Светлов никого не убивал и сам не помер от рук своего детского кошмара. Я сам-то в этом уверен? Мог я ошибиться там у моста? Убитый одет в брезентовую куртку, джинсы и в светлую рубашку. Примерно того же роста и сложения. Но это не Светлов. Покойному далеко за сорок, волосы с проседью, он живёт не в городе, он пьёт водку. Я редко вижу трупы, я знаком со Светловым один день. Мог я спутать мёртвого барда с мёртвым деревенским хануриком, если пользоваться лексикой того же Светлова? Нет. Бред.
Когда тропа расширилась и влилась в обычный лесной проселок, Марецкий обогнал всех и быстро-быстро зашагал вперед.
– Вадик, ты куда? – крикнул вслед Толя.
– От вас подальше! – рявкнул Вадик, как будто именно Толя чем-то его особенно уел.
– А вдруг пойдёшь не туда? – Толя, чьи запасы доброты казались беспредельными, жалобно оглянулся на Брославского, но тот молчал, снова пересчитывая проходящую мимо «Бригантину». – А если там, впереди, развилка будет?
– Подожду! – пообещал Вадим и, вздымая облака пыли, устремился вперёд. Гитара болталась за его плечами и била по рыжему затылку.
Саша пропустил мимо вздыхающего под тяжестью двух рюкзаков Толю, пропустил Майю с Левиным, обсуждающих что-то на ходу, и худосочного Брюса, снова дымившего как паровоз. По лицу Брюса было заметно, что он попытался снова рассказать Тане про свои подвиги и навыки, а Таня послала его подальше, но мастеру единоборств на такие пустяки наплевать. Таня шла последней и не очень быстро.
– Как твои ноги? – спросил Саша, когда они поравнялись.
– Уйди, пожалуйста, Саша, – попросила Таня, внимательно рассматривая следы на дороге, как будто старалась случайно не наступить на отпечаток ноги Марецкого или Брюса. – Уйди, пожалуйста.
В голосе бедняжки слышалось столько горечи, что, пожалуй, съезди Брославский прошлой ночью в город, чтобы задушить любимую Танину кошку, и тогда не заслужил бы большего. Отлично, подумал Саша, отлично. Девушке больше не нравятся Микки-Маусы.
– Танюша, – как можно мягче и убедительнее сказал Брославский, – ты мне ответь, пожалуйста, на пару вопросов. Виктор ведь застал вас с Брюсом у муравейника, правда? А куда он после этого ушёл?
Таня откинула волосы с лица и посмотрела на Сашу с вызовом. На щеках её остались мокрые дорожки, в глазах – непонимание:
– Да понятия не имею, куда!
– Нет, Танюша, – Саша говорил как можно вежливей и будничнее, – ты меня не поняла. В какую сторону Виктор ушёл сразу после того, как накричал на вас?
– Ну туда и ушёл, – неопределённо мотнула Таня головой. – Вниз.
– Вниз – это куда? – спокойно уточнил Саша.
– Туда, к мосту.
«Ага, – подумал Брославский, – об том и речь. Это и непонятно».
Таня хлюпнула носом и довольно злобно сказала:
– Сначала Витя наорал на меня ночью… Обзывал по-всякому и Брюса, и меня… Но у него хоть повод был… А теперь ещё эта скотина… Этот ваш Вадя…
– Значит, – перебил её Саша, – Виктор после скандала направился прямо к палатке?
Он не валял дурака, а желал удостовериться, что студентка с филологического ничего не путает. И преуспел. Студентка даже тихо зарычала от ярости, что он такой тупой:
– Да почему к палатке? Я же сказала, вниз пошёл, к мосту, в лагерь не возвращался.
– А в руках у Виктора было что-нибудь, когда он на тебя орал?
– Топор? – Таня уже не плакала, даже слабо усмехнулась.
– Да что угодно. Держал он что-нибудь в руках?
– Ничего не было, – Таня красиво пожала плечами, перед тем как снова ссутулиться.
…Главный ужас в чём? Незнакомого мужика у моста пристукнули дубиной, которую кто-то ночью подобрал у костра в нашем лагере. Я плохо знаю Виктора Светлова. Может быть, он псих, который, поругавшись с девушкой, кинется убивать случайного прохожего, попросившего закурить. Мне так не кажется, но чужая душа, конечно, потёмки. Гораздо важнее другое. Светлов, взбешённый изменой любимой девушки, наорал на неё и бросился к шоссе. В руках у него ничего не было – ни топора, ни дубины. В лагерь он не возвращался, про рюкзак и не вспомнил. Да и зачем специально возвращаться? Не настолько Светлов безнадёжный романтик, чтобы суковатую дубину в лесу не найти, если уж очень нужна.
– Танюша, ещё вопрос можно? Светлов одет был нормально? В куртке, в кепке?
– Так он всегда в куртке и в кепке! И по телевизору. И в кино. И когда целуется, тоже в кепке! – голос Тани дрожал, как видно, быть возлюбленной гения нелегко. Но интересно.
– А после всего этого ты куда пошла?
– В лагерь пошла. В палатку. И заснула там.
– А когда в лесу кричать начали? Проснулась?
– Не просыпалась я! И тебя я тоже не будила. Не будила я тебя ночью!
– А заснула быстро?
Саша с Таней шли по дороге рядом. Случись такое вчера, Таня, наверное, умерла бы от счастья. Сейчас она оставалась живой и даже довольно раздражённой:
– Нет, не быстро я заснула. Полчаса в себя приходила после этого скандала.
– Кто-то в лагере ещё не спал?
– Да нет. Тихо было. Я слышала, как шишки с сосны падают.
…Поверим Тане – Светлов в лагерь не возвращался. Поверим Тане ещё раз – он ни за что не бросил бы свою кепку. Этот самовлюблённый гений, этот Виктор Сергеевич, если он кого-то решил убить, но уронил при этом кепку, он кепку сначала поднимет, отряхнёт и наденет, и только потом бросится в смертоносную погоню. Да ещё и на глаза её натянет пониже. Что бы там ни было, но кепка не останется валяться где-то в стороне от тропинки, да ещё заляпанная кровью…
– А не самому Витьке Светлову голову проломили? – помнится, спросил Марецкий.
У моста лежал труп. Но мы не обшаривали всю излучину, берег реки, высокую траву. Этим сейчас займутся приехавшие по вызову сыщики. И если где-то там лежит с проломленным черепом гениальный бард, а я бодро шагаю прочь, запихав окровавленную кепку к себе в рюкзак… Получится неловко…
Впрочем, кепку Светлов мог обронить ещё в одном случае. Нарочно. Если сошёл бы с ума и решил убедить всех, что его дурацкая песенка – больше, чем песенка. Что в нем и правда воскрес давно покинувший этот мир маньяк с почтовой сумкой на плече.
И только так можно объяснить подожжённый муравейник.
А теперь поверим Тане Таволгиной в третий раз. Взволнованная своей запутанной личной жизнью, эта кобыла засыпала добрых полчаса и никаких криков в лесу не слышала. Из чего следует, что разъярённый Виктор Сергеевич Светлов за это время успел бы три или четыре раза выбраться на ночное шоссе и выбыл из любой игры, которая тут игралась. И никто, ни Светлов, ни Сжигатель Муравейников с канистрой бензина на плече, пока не заснула Таня, не мог бесшумно подойти к нашему ночному костру и унести заветную дубину. Единственную улику, связавшую убийство у моста с нашим походом.
Если только Таволгина не врёт, конечно.
– И что он конкретно сказал, когда уходил?
– Я уже говорила тебе, Саша. Что убьёт. Я ничего не преувеличила.
– Он пообещал, что убьёт тебя? И всё?
Таня снова посмотрела на Сашу своими глазами-блюдцами. Блюдца уже высохли.
– Ещё он меня назвал сукой, если тебя именно это интересует, – сообщила она.
– Нет, не это, – вежливо сказал Брославский, – но ты всё равно извини.
…Майя права, – думал Брославский ожесточённо, – мы все идиоты, и я – главный идиот. Мне нужно было ночью посмотреть на часы. Мне нужно было ночью выволочь всех из палатки и пересчитать по головам. Тогда бы я знал, кто спит в палатке, пока в лесу кого-то убивают. Тогда бы я знал точно, кто затеял драку у моста. Там ведь вообще не было драки в обычном понимании слова. Там произошло что-то другое, что-то скверное, странное и настолько простое, что мне вовек не догадаться.
Ну о’кей, мы сбежали с места преступления. Может, мне нужно довести романтиков до автобуса, отправить в город, а самому – вернуться? Дойти до моста и честно рассказать, или как там это называется – дать показания. В конце концов, кроме нас двоих с Виктором Светловым, никто из ребят тут раньше не бывал. И чисто теоретически только у нас со Светловым могут иметься поводы убивать местных жителей…
Я, конечно, не убивал. И Светлов, судя по всему, не убивал. А остальные бригантинцы вообще в этом Муравьином лесу впервые в жизни…
И что подумают бравые сыщики, выслушав меня? Что вчера, когда у костра Витька рассказывал свою байку, его слушал ещё кто-то, кроме нас. Кто-то, живущий в одном из окрестных посёлков? Он, скажем, задумал убийство другого местного жителя. И зачем-то решил подстроить всё так, чтобы сыщики у моста первым делом заподозрили несчастных туристов из «Бригантины» и конкретно Виктора Светлова?
Это вместо того, чтобы просто сбросить труп и дубину в речку?
Да бред это. Я про это не только под протокол, а даже просто вслух никому не скажу. Надо мною после этого мной даже Майя с Левиным смеяться станут.
Потому что если бы кто-то и задумал придать происходящему вид пионерской страшилки из воспоминаний Виктора Светлова, он бы не оставил труп у моста. А оттащил бы и уложил в подожжённый муравейник. Это же очевидно, товарищи!
Брославский догнал Левина и Майю. Левин пытался незаметно поддерживать Майин рюкзак, чтоб слабой девушке полегче было, Майя пихала его локтем. Счастливые они всё-таки люди.
– Товарищи! – окликнул Саша и, словно вёл светскую беседу в городском парке, непринуждённо спросил: – Ваш Виктор Сергеевич, в общем, парень хороший, умный?
Школьникам нельзя задавать прямые вопросы. Школьников нужно удивлять.
– Хороший? – скептично ответил Левин, при каждом шаге издававший шуршание, как заевшая грампластинка. – Смотря что считать хорошим человеком? Толя, например, считает, что хороший человек не должен…
– Не должен эмигрировать в Израиль, – поспешно продолжил Саша, чтобы не вдаваться в подробности межнациональных отношений.
– В том числе, – солидно кивнул Миша. – По-своему Толя прав, по-моему – нет.
– Я же не спрашиваю, кто прав, – напомнил Брославский.
Левин поглядел на идущего далеко впереди Марецкого. Оглянулся на Таню.
– Светлов хороший, – сказал он, как всегда, с циничной ухмылкой. – И умный.
– Если вы, Александр, про этот поход, про то, что зря он нас сюда притащил, – сказала Майя, почёсывая комариные укусы на щеке забинтованными пальцами, – то на мой взгляд, поход получился классный. Будет что вспомнить.
– Человека, правда, убили…
– Так это же не Виктор Сергеевич его убил, правда?
