Добро. Вторая часть

Я проходил мимо пустого места. Видимо, песок заигрался со своим новым другом. Он иногда отрывался от дел, и погружался в нашу традицию, веселиться. И мне захотелось погрустить. Я состряпал печальный взор. Пустил невидимую слезу, из своих невидимых глаз. Наверно даже, присел. И склонил ту часть восприятия, которую можно было назвать головой.

Я посмотрел вдаль, на бескрайнюю равнину, где ничего не было. В меня попал поток земной информации. Земной печали.

– Значит, где-то рядом дом. – Праздно сказал, при этом, погружаясь в печаль.

Видя перед собой пустоту, я думал о земле, о новом мире. О том, что все случается так, как этого кто-то, или что-то хочет. Я вспоминал, как на земле исполнялись мои желания, они срабатывали из ниоткуда, и лишь земной разум объяснял процесс появления. Я проводил аналогию с новым миром. Где все творилось волшебными силами, изнутри. И что этот мир, как и любой другой, был похож на землю. Здешняя пустыня – это милая печаль. Изобилие необычных лесов – это радостное творчество. Я понимал, что никуда не деться от разума. Той страстной сущности, которая любит счет времени, раскладывая в каждую секунду, как в ячейки, разные цвета жизни. Я смотрел на свое прозрачное тело, которое воспринималось, как целый мир. И понимал, что на земле, тело человека – это целый мир. Просто-напросто, земля, уже более взрослое детище ума. И она легко принимает любые твердые обличия, иногда, убегая от волшебного состояния души. Той невидимой капли, что живет в море. Мне так было интересно грустить. Я был рад, что в новом мире появились оттенки счастья. Они помогали идти дальше. Творить, созидать, жить! Я видел, как новый мир, так же, как и мое тело, иногда исчезало, становясь душой, а иногда появлялось, принимая разные диковинные обличия. Здесь все становилось более мудрым и рассудительным.

– Как хорошо, что новый мир совсем еще юн! – Шептал я. – Я смогу насладиться волшебством. Обычным и простым дуновением ветра миров. Наступит миг, когда это волшебство превратиться в пояснения. А потом зациклится в своем процессе мироощущений, даруя восприятие реальности. Но пока, я просто похожу, поброжу, поищу, разожгу огонек глазами, полетаю…

Грусть прошла, как перемена в начальных классах. Она была необычайно страстной. Вроде тоска по дому, а то ли безбашенное веселье со сверстниками.

Я поднялся, не касаясь поверхности, и взмыл вверх. Как ураган, я начал крутиться в разные стороны, поднимая столбы пустынной пыли. Я кружился и кружился. Поднимаясь выше, и опускаясь до самого пустынного песка. Во мне разыгралась вспышка вдохновения. Я получил переход восприятия. Как искорка счастья после грусти. Я начал воссоздавать фигуры, которые любил лепить на земле из пластилина. Большие, маленькие, объемные, тоненькие. Причудливой формы, и до боли знакомые силуэты.

Местами, я смеялся, вдыхая в них юмор, иногда плакал, отрывая им конечности. Я наслаждался эмоциями, которые сквозили из дома с окнами.

Мне пришла идея заполнить это пространство, оставляя свой отпечаток чувств. На время я убрал фигуры, и наполнил песок пустыни жизнью. Окрасил его в фиолетовый цвет, и заполнил его плавучими буковками разных народов земли. Получилось необычно. Это было море нового мира. Оно постоянно разговаривало, пело и шепталось, меняя местами буквы. Его волны создавались, как клавишные пунктиры и пробелы, они разгоняли одни буквы, слагая другие. Из густой буквенной воды торчали огромные возвышения. Я не стал делать острова, а воткнул маленькие города прямо в вязкую воду. Заходя в каждый город, я создавал жителей. Они напоминали межгалактические народы фантастических фильмов. Там была такая солянка, что я сам поражался своей находчивостью. Фантазия била из меня ключом.

В какой-то момент я остановился. Города могли жить самостоятельно. Я передал им свою фантазию. Теперь они соединялись, порождая новых существ, превращая их в целые народы. Между городами не было дорог. Все существа умели перемещаться одинаково, по-разному. Им были доступны все мыслимые и немыслимые движения. Там не было вопросов болезни и здоровья, их тела, как и новый мир могли исчезать, а потом появляться. Их занимала лишь переменчивая хандра, что через меня тянулась из дома с окнами.

– Как пчелиный улей со стороны, – думал я, – летают, падают, ползают, бегают по буквам нового моря. Прикольно!

Города разрастались, расширяя море. Это видно было воочию. Они не загоняли себя в рамки, не строили мыслительных границ в виде сферы нового мира. Они жили и наслаждались, убегая куда-то вдаль.

– Ну вот, – сказал я, – хоть эта саранча раскрасила это место.

– Привет! – Заговорило со мной волшебное море. – Я очень рад тебя видеть.

– Здравствуй, – ответил я, и мне радостно видеть тебя, – обменялся я любезностью.

– Давай дружить? – Спросило меня буквенное море.

– Я согласен. – Ответил я счастливый. – Только не говори волшебному песку, он таким чудиком стал. Не поймешь, где он грустит, а где шутит.

– Так я и знал! – Поменялся голос у моря. – Стоило мне отвлечься, как ты завел новых друзей, забыв обо мне.

У моря появились причудливые глаза, похожие на меня. Я вначале стоял в замешательстве. Кто это? Я, новый мир, мои иллюзии, или волшебный песок?

Конечно же со мной говорило абсолютно все, исходя из волшебных способностей нового мира. Но все, переборол волшебный песок. В конце концов, он принял последнюю форму, в которой он находился, когда мы попрощались. И этот его новый друг, мистер подражало, сидел у него на плечах морских волн. А уж, когда из буквенной воды пошла золотая пыль, похожая на мельчайший песок, я тут же завопил:

– Ага! Меня не проведешь. Шутник блин! Я везде узнаю твою манеру пучить глаза, хотя у тебя их нет, по существу.

Тот засмеялся. Хихикала и букашка.

– Куда направляешься? – Спросил меня видоизмененный песок.

– Странно это слышать в месте, где нет дня и ночи. – Сказал я улыбаясь. – Ты хоть понимаешь, что мы и не расходились с тобой. Я вижу тебя вечно. К чему эти вопросы?

И мы расхохотались, волнуя новый мир. Тот тоже трясся, делая массаж новым городам в буквенном море. А букашка, так вообще потеряла стыд, превратившись обратно в бабочку с ножками ежика. Упала на буквы, и стала хрюкать, изображая смех.

– Если кто-нибудь из окна земного мира, хотя бы в щелочку посмотрит на все это, он захочет выпить водички, смазывая пот со лба, – думал я, не переставая смеяться.

– Это уж точно! – Поддакивал мне песок, словно он житель земли.

– Что нового? – Поддержал я наш легкомысленный диалог. – Чем занимаетесь.

– Да вот, строим новый мир, – ответил песок, – пока кто-то прохлаждается.

– Неправда, я творю! – Ответил я, изображая обиду, при этом, расплываясь в улыбке.

– Правда, правда. – Противился буквенный вода-песок. – Я тут все устроил, создал города, населил их народами. А он, тут такой, просто покружился, и присвоил все лавры себе!

Букашка мотала головой, то в мою сторону, когда я говорил, то в сторону своего дружка. Открывая при этом ротик с интересом.

– Ага! – Сказал я. – Вот значит как! А кто тебя придумал?

– Ничего не знаю. – Ответил песок. – Это был твой папа. А вообще, это новый мир дал нам всем жизнь.

– Как мы неумело все коверкаем. – Изобразил я злость, при этом разбрызгивая довольные слюни.

– Ничего подобного! – Отвернулся песок, и засмеялся, пряча смех в корявый плач.

После этого сценического диалога двух актеров погорелого театра, букашка стала аплодировать. Путаясь в своих ручках-проводах. Потом плюнула, как это делает букашка этого мира, и стала хлопать ножками ежика.

Мы с песком посмотрели на нее, и начали истерично смеяться. Переворачивая все на своем пути. Буквенное море всколыхнулось, и вышло за свои бескрайние берега, удлинив вечность.

– Ну мы пошли тогда. – Крикнул песок. – Раз мы тут никому не нужны. Будем и дальше творить мир.

– Давайте, давайте! – Бросил я вслед уползающим медузам.

– Больше не зови нас! – Дразнился песок. – Не придем.

Букашка оборачивалась, и что-то вторила песку на своем языке.

– Иди, иди, малявка, – крикнул я букашке, ты еще мне. Будешь тут поддакивать. Смотри ка, научилась у большого зазнайки.

Песок повернулся, и с огромной любовью посмотрел на меня.

Я помахал им рукой.

– Дом! – Сказал я, направляясь отсюда прочь.

Буквы быстро перенесли меня в ту часть мира, где еще оставались островки пустыни. Я словно искал их, когда заканчивались мои дружеские беседы.

Грязная пыль пустыни въедалась в мое восприятие, заставляя меня мыслить. Сквозил странный поток чего-то. Я не хотел думать, что это был ветер земных перемен, долетавший от дома ко мне.

Мне казалось, что я даже слышал, как хлопают ставни окон этого здания. В мою несуществующую голову лезли звуки земли. Шум, грохот, плескание, треск, голоса, мелодии. Было приятно слышать, но у меня была иная цель. Я понимал, что земля манила меня к себе, не меньше, чем я ее. Но мой путь был непоколебим. Тем более, мысль о безвременном перемещении, всегда согревала мой, иногда возвращающийся мозг земли.

Вдалеке показался дом. Он, как одинокое дерево, стоял посреди пустыни. Над ним даже кружили макаронные облака, чем-то похожие на воздушные и земные. Это была моя роспись, в моих неумелых попытках творить. Хотя, когда я их снова увидел, то они показались мне очень даже симпатичными. Я бы даже сказал, великолепными.

– Так всегда. – Подумал я. – Даже самая истинная и глубинная красота, становится блеклой. Когда на нее долго смотришь. А самое обычное и простое, может в этот момент стать шедевром.

Я увидел точку вверху, с которой все началось. Она уже не выглядела, как картина изобилия. Это творение перешло в новый мир. Оставляя ее тут в одиночестве. Новый мир ждал, когда она оголодает по созиданию, и вновь вспыхнет плодородием.

Мне нравилась эта кисть моего разума. С нее все начиналось. И как бы я не убегал от себя, я всегда к себе возвращался. К своим мыслям, чувствам, желаниям. Я лишь только менял местами осознание волшебства и реальности.

– Да, ну и громадина! – Сказал я, глядя на дом. – Какая-то неотесанная скала. Хорошо я хоть, облил ее палитрой своего настроения. Да.

Я вспомнил, как не мог разукрасить дом, стараясь это сделать против своей воли. Ради того, что просто так нужно. Якобы дом, не вписывался в общую картину нового мира. Но теперь я понимал, что этот пустынный уголок, являлся моим местом воспоминаний. Это был портал чувств и желаний. Только вот теперь, он смотрелся нелепо, сверкая то ли красным, то ли розовым цветом. Стоя посреди пустыни печали.

– Ну и ладно! – Рассмеялся я. – Иногда пятна больше, чем холст.

Я имел в виду, что печаль тоже радуется.

По мере приближения к дому, менялось все внутри и вокруг. Что в новом мире было одно и то же. Но все-таки разнилось с этим местом. Будто восприятие начинало расслаиваться на части.

Если сравнивать с земными ощущениями, то можно взять за внимание книгу, или лучше ее информационный смысл. Чтобы земля, исходя из своего разума не описывала бы, она всегда дает информацию множественности. Даже, если книга, будет говорить о тишине и единстве, она все равно несет в себе следы, напоминающие разность. Разжевывая по полочкам тишину и единство, а книга – это именно болтовня тысяч слов, исходящих из одного, книга вначале будет рассказывать из чего состоит единство. Ну например: «из каждого, из вас». В общем, земной бред. Не суть.

Прочитав эту книгу, ум захочет себя назвать разумом, душой, сознанием, полетом, ничем, разграничивая все несуществующим забором.

Также происходило с домом. Он словно выкорчевывал из восприятия новый мир – единую тишину. Даруя шум земли – делил тебя на тело, ум, сознание, душу.

– Ого! – Сказал я удивленно, когда увидел, как появляются человеческие руки. – Как в моих воспоминаниях фантастики земли.

Я говорил о фильмах, с таинственным названием «человек невидимка», или что-то вроде того.

Подходя ближе, можно было заметить слабые островки некоторых участков человеческого тела. Они проявлялись сильнее и больше, в зависимости от расстояния до здания с окнами. Иногда тело становилось похожим на Сахару земли. В эти моменты я забывал про философию миров, и крутился, как супергерой. Издавая странные звуки, вроде: «пиу-пиу».

– Вот это круто! – Кричал я довольный. – Вот настоящее волшебство. А то фигуры тут лепят по всему пространству. Скульпторы, блин.

Я не пытался ущемить чье-то творчество, ведь в мире единства, весь мир был моим. Просто так на меня действовал дом. Я не шутил, я серьезно иногда проваливался в забытье. И оно мне говорило, что кто-то, а не я это сделал, или сказал.

Дом являлся не только островом печали, или порталом между мирами, он еще сквозил сумасшествием. Он разбавлял концентрацию посторонним шумом. – Заливал в глотку вина. И при этом врал, что это не он. А якобы я это сделал сам. Смешно.

– Значит дом, мой новый собутыльник в новом мире. – Говорил я сам себе, не то всерьез, не то в шутку, когда приходил в себя. – «Возвращался в новый мир». – Что ж, неплохо. Без этого видать никуда не деться.

Я рассуждал, как взрослый землянин. Рядом с домом все путалось во мне. Миры, тела, умы, картинки, мысли, действия. Я становился реальной галлюцинацией.

– Забавляешься? – Спросил меня новый мир, когда понял, что нужно вмешаться.

– Да! – Ответил я так холодно, что сам бы холод замерз.

– Не рад мне? – Спросил он.

– Только я начинаю веселиться, тут же ты со своими серьезными вопросами. – Ответил я нервно.

– Что с тобой происходит? – С теплом в голосе, спросил новый мир.

– Ничего! – Шепнул я. – Все, как было, так и осталось.

В этот самый момент я даже видел, воочию, как новый мир смотрел на меня, и разговаривал со мной, на иной стороне существования.

– Испытываешь разные эмоции? – Спросил мир. – Разные чувства? Видишь себя по-разному?

– Да все, как обычно! – Буркнул я, забывая о том, что существует улыбка.

– Просто недавно, ты веселился вместе со всеми, а теперь сам с собой разговариваешь. – Сказал серьезно новый мир.

– Да ничего, не сам с собой. – Нервничал я.

– Когда я подошел к тебе, ты разговаривал сам с собой, и испытывал от этого счастье. – Продолжил донимать меня новый мир. – Как на земле, в одиночестве, когда все остальные раздражают. И единственный друг становишься, только ты сам. Ты даже немного подпрыгнул, когда я подошел к тебе. А сейчас нервничаешь, из-за общения со мной.

Мое человеческое тело практически проявилось, и оно было красным от злости.

– Ты достал меня! – Крикнул я, основательно подключившись к серьезности беседы. – Происходящего.

– Как скажешь! – Засмеялся новый мир, и удалился.

Мое восприятие начало искажаться. Я видел две разные картинки. Будто человеческие глаза проявились, стали материальными. И каждый глаз начал видеть по отдельности. Один видел, как я ругался сам с собой, не понимая, что новый мир и есть я. Другой наблюдал за тем, как на меня словесно нападал какой-то там чувак. А разозлив меня окончательно, удалился. Без причины. Просто так.

– Какая чушь! – Рассмеялся я одним глазом, понимая абсурд.

– Урод! – Сказал я сурово вторым.

Восприятие противоречий стало набирать обороты.

Одна моя часть молила новый мир вернуться, чтобы я не сошел с ума. Другая нервно «курила» в сторонке, наблюдая за всем. Третья ругалась со всеми частями сразу, и по отдельности. Четвертая, и все последующие, как лесенки одной ступени, поднимались к той, которая молчала, и являлась новым миром. Тем мной, что в ладах с собой.

– Ох. – Передернулся я, когда все закончилось, и дрожащая картинка восприятия вернулась в одно ровное видение.

– С возвращением! – Сказал новый мир.

– И тебе привет! – Улыбнулся я.

– Отпустил жар? – Спросил новый мир. – Все, как прежде?

– Конечно! – Сказал я, улыбаясь. – Есть только одно «но».

– Какое?

– Пока я с тобой разговариваю, – рассмеялся я, – жар до конца не спадет.

– Это уж точно! – рассмеялся в ответ новый мир.

Мы оба хохотали. Новый мир тряс пространство. Я держался одной видимой, другой невидимой, руками, за полупрозрачный живот, и катался, на половину восприятия, по полу, наполовину мироощущения, по пустыне нового мира.

Даже песок пришел со своим мелким другом, чтобы посмотреть на все это.

В месте, где находился портал с окнами, новый мир разделился на разные сущности. И каждая из них, смотрела на остальные с интересом.

Спектакль продолжался.

Нам всем хотелось одновременно быть одной частью, и в тоже время, прийти в себя, чтобы продолжить путешествие.

Дом тоже менял свое обличие. Его лепестки иногда расслаивались визуально. То сползали по стене, то вползали, иногда крутились, ерзали, въедались, исчезая.

Окна меняли свое состояние. Разнилась их прозрачность. Иногда казалось, что они открыты, порой, что приоткрыты. А временами, и вовсе, это не казалось, а так и было.

– Интересно получается! – Думал я, какой-то из всего множества. – Рядом с домом, все миры хотят себя проявить, извергая шум. Все происходит волнами, из одной общей звуковой волны. То они входят в один такт, издавая общий шум, то расходятся, постоянно пересекаясь, оглашая невыносимый зуд в зуде, и так до бесконечности.

Эти слова я слышал от себя, от нового мира, от волшебного песка, и от всех тех, кто только мог быть мной, во всех существующих мирах.

На земле, обычно такое состояние, я испытывал, когда ничего не ел целый день, играя своими мечтами, а потом мне в руки попадалась целая плитка шоколада. И я, незаметно даже для себя, съедал ее целиком. Вот тут-то все начиналось. Множественная эйфория, выходящая из одной, и слагающая множество картинок, кружилась в моей голове. При этом я сидел, или лежал, а возможно стоял, или прыгал, и испытывал наслаждение.

– Так, все, хватит! – Сказал я громко, пытаясь это произнести, именно тем мной, который являлся новым миром.

– Вот именно, хватит. – Произнес я, который был получеловеком.

– Так и я говорю. – Сказал я, что волшебный песок. – Пора замолчать, и двигаться дальше.

– Да, тссс. – Произнес один, из множества я, от нового мира, до меня, вне этого мира. – А то стою у стены, которую постоянно вижу. То крашу ее, то разговариваю с ней. А что дальше? Нужно идти, двигаться. Как еще искать папу, когда сам себя не могу найти?

И опять зуд. Снова болтовня.

Ко мне подбежала букашка, которую я подарил волшебному песку. Она широко улыбнулась, растягивая ротик из шали. И протянула ко мне ручки из проводов. Получилось забавно, когда мы попытались обняться. Этим жестом, она попыталась все исправить. Но, как назло, я увидел еще, и ее глазами, и мыслями.

– Ты забавная! – Сказал я, который я человек.

– Очень милая! – Произнес я – новый мир.

– Букаха. – С любовью в голосе прошептал я – песок.

– Медузка, с разными лапками, – крикнул я, что находился в одном из окон, другого мира, того самого дома, где меня, то расслаивало, то соединяло.

– Ты похожа на бабочку! – Недоумевал тот я, который затерялся в множестве меня, где-то на своем, а может и нет, месте.

– Спасибо тебе! – Поблагодарил я, в обличье уныния этой пустыни. – Ты пытаешься мне помочь выбраться из этого болота. Я вроде застрял, и не могу двинуться дальше. Хотя понимаю, что меня ничего не держит.

– А может тебе сейчас интересно так? – Спросил я, который был маленькой медузой.

– Возможно надоело махать волшебным восприятием, и строить одно и тоже? – Спросил тот я, что покоился в осознании букашки, с лапками ежа.

– Или тебе хочется поговорить со своими созданиями? – Сказала точная копия песка, но в уменьшенном виде. – Всегда строить, рисовать, сочинять, также надоедает. Захочется посмотреть, поговорить, послушать.

Я умилялся, с одной стороны. И поддерживал, с другой стороны. С третьей, пытался все это понять. С четвертой, благодарил…

Зуд продолжился.

– Странно, – подумал я, – кто-то же слышит этот зуд, из множества я. Иначе бы его не было.

Я думал только об одном в этот миг, в миг рождения того я, который слышит зуд. В миг осознания. Я думал, почему я слышу этот зуд? Что изменилось? Почему я оказался вахлаком, который, одновременно, надел на себя весь гардероб? Почему так происходит?

– Может быть реальность состоит из осколков зеркала, которое постоянно разбивается, и собирается вновь? Без начала и конца. Как зацикленная анимация.

Кто спросил последний вопрос, я не знал. Мое восприятие превратилось в густую массу вопросов. Практически без ответов. И даже, если ответы прорывались в эту гущу, то они тут же ее заполняли. Превращаясь в то же самое. В густую массу, но уже из ответов.

– Реальность – это осколки реальности? – Прозвучал вопрос. А за ним ответ. – Да, осколки – это реальность.

Теперь пространство, а именно восприятие, наполнилось хаотично-разрозненной массой из вопросов и ответов.

Затем, буквы перемешались, как и все собеседники, какого-то там я.

Новый мир стал похож на буквенное море, только больше, на океан. Или еще больше, на космос.

Что за резина? – Подумал я, когда увидел стену здания с окнами.

Я не стал спрашивать себя, откуда возник этот вопрос. Я замолчал, даже не отвечая на него.

Подойдя поближе, я оглянулся. Рядом была пустыня. За ней море. За ним прекрасная природа. Где-то там вдалеке возился песок, со своей букашкой. Небо, изображая глаза нового мира, бродило туда-сюда, меняя оттенки цветов. А возле дома с окнами гулял сквозняк мыслей из окон.

Я вернулся. Шум пропал.

– Тоже интересно, – сказал новый мир, исходя из нового опыта общения. – необычно.

– Да, подумал я, не отвечая ему.

Я подошел к дому вплотную. Наверно, в первый раз. Исходя из нынешнего меня. Я прикоснулся к нему, больше не допуская визуальных искажений. Зная, что они приведут к зуду. Мне очень хотелось познать этот портал. Возможно, даже, переместиться куда-нибудь. Отправиться путешествовать. И наконец, найти папу.

Я также знал, что потом все продолжится. Что мы также начнем общаться. Дойдем до определенного зуда. Начнем расслаиваться, и соединяться. А потом, опять потеряем друг друга.

– Злая бесконечность! – Подумал я. – Но ничего не поделаешь, либо двигаться, не замечая повторности. Либо, исчезнуть навсегда. Хотя, кого я обманываю? Как исчезнуть? Если, через все это множество я, через весь зуд, опять придешь к себе. И круг замкнется.

Я остановил болтовню, и полез на дом. Это первое, что пришло моей земной голове. Около дома я больше мыслил, чем делал (создавал).

Я карабкался, срываясь и падая. Взлетал, и скатывался. Пытался зацепиться, проникнуть внутрь. Но это здание было похоже на объект в игре, которому не присвоили программу действия.

– Гроб с костями! – Подумал я, отходя от этой затеи.

Я присел на песок, уставившись только в ту часть нового мира, где была пустыня.

– Опять хандра? – Спросил кто-то.

Я не ответил. И даже, не стал задаваться вопросом, кто это был.

Смотря на постоянную пыль песка, как внутри, так и снаружи, лишь меняя ее местами. Я думал, что все также, как и в месте, где пыль бывает только от ветра. Здесь, в новом мире, пыль пылилась независимо ни от чего. И выглядела пыльно и в пыльном состоянии, и в осевшем.

Как в принципе, и на земле. – Даже, если пыль оседает, перестает дуть ветер. Она все равно, спускаясь вниз, не меняет своего предназначения. Она лишь меняет идиотское объяснение ума, выдавая его за разумную истину. Также, как мысли читателя сейчас, что все меняется, когда пыль вытирают. Да нет. Глазки свои прилепите к пыли, на тряпку, а потом дальше, по пути следования пыли. Исчезла? Тогда тсссс.

– Идея! – Воскликнул я.

Что-то пришло в голову. Да, именно в голову. Рядом с домом я совсем стал терять волшебные свойства восприятия. И мне приходилось, сначала думать, потом обсуждать. Соглашаться, и наконец испытывать. В общем, все то, что можно было сделать одним молчанием и созерцанием, в глубине нового мира, подальше от дома.

– Раз пыль пыльная, в любом случае, – сказал я, – но есть место, где она, якобы становится другой. То можно воспринимать все, стоя только в том месте.

Своим земным философским умом, который опять превращался в детский, я хотел сказать, что нужно воспринимать тем миром, который видит изменения в неизменном.

Иными словами, я хотел обмануть эту околодомную сквозящую реальность, и внести изменения в программу неподвижного предмета. Внести некие коррективы, чтобы, хотя бы одно окно открылось.

– Сейчас бы все программисты земли перевернулись! – Подумал я, пуская слюни на свою гениальность.

Я подошел к дому. Эта зараза шумела и зудела, хотя оставалась неподвижной, и изолированной. Словно картонная коробка, плотно смазанная со всех сторон герметиком, которая скрывала внутри портативную колонку. А снаружи был рисунок мертвого дома, ну или нереального.