КАЗАЧЬЯ ДОЛЯ. Первый чеченский след. Часть1

– Так точно!

– Я пошел в аул, через два часа построишь всех и приведешь ко мне, я буду вон в том доме с железной крышей. Понятно?

– Понятно, вашбродь.

Он дал мне бинокль и ушел. Я подошел к солдатам. С серьезным видом подал команду:

– К стрельбе лежа – готовсь, заряжай, пли!

Посмотрел в бинокль: не попали в мишень ровно половина.

– Кто не попал, взяли по два мешка с патронами и бегом к мишеням!

– Почему по два? Мы с Павловым с одним бегали, – спросил рыжий.

– Я вам не Павлов, я с вас три шкуры буду драть.

Богдан понимал, что я шучу, но не показывал вида. Улыбка его выдавала, и он решил отойти в сторону и отвернуться.

– Я повторяю последний раз: кто не попал, взяли по два мешка и бегом к мишеням.

Все с большой злостью в глазах стали брать по два мешка.

– Браты, вы че? Я же шучу.

Здесь Богдан не выдержал – он смеялся до слез.

– Ну, Никола, тебе в театр надо, мы и вправду подумали, что ты сбрендил.

Один спросил у Богдана:

– Ты нам говори, когда он шутит, а когда нет.

– Да это легко понять: если он просто говорит, то скорее всего – правду, а если очень правдиво – значит, врет. Скорее всего.

– Ладно, командуй, – сказал рыжий.

– Стреляйте,– сказал я, – только цельтесь лучше.

– А бегать?

– Не надо.

Мы расстреляли все патроны, что нам дали, посидели, отдохнули.

– Пошли домой, – сказал я.

– Куда?

– В казарму!

Мы построились и пошли; я шел рядом, как командир, и мне это нравилось. В ауле я увидел, что навстречу шла девушка, и так мне захотелось, чтобы это была та девушка. Я, изображая из себя командира, подавал команды. Девушка подошла ближе, и я понял – это она.

– Здравствуйте! – закричал я.

– Здравствуйте, нам не надо с вами здесь говорить.

– Почему?

– Здесь такие обычаи.

– Скажите, как вас зовут?

– Даша.

– Это русское имя.

– Я русская.

– Где я вас могу найти?

– Не надо. Вам же лучше будет.

Даша ускорила шаг, а я стоял и смотрел, в какой дом она войдет. Девушка вошла в большой дом на краю аула, недалеко от нашего гарнизона.

Мы тронулись в путь. Дом с железной крышей был один в ауле, и мы без труда его нашли. Штабс-капитан, уже изрядно выпивший, сидел за столом. На столе стояла кружка с пивом. Увидев нас, он допил, что было в кружке и, шатаясь, вышел на улицу. Вдохнув свежего воздуха, громко крикнул:

– Абрамов, веди их сам, я остаюсь здесь!

– Слушаю, вашбродь.

Мы пошли. Как же мне хотелось зайти в дом к Даше! Но как? Какой предлог найти? Поравнявшись с ее домом, я дал команду стоять. Перед домом был высокий забор. Я тронул дверь – она открылась. Зашел внутрь. С улицы кричал Богдан: -Куда ты? Нельзя!

Я шел дальше, перед домом был сад, в основном, из невысоких деревьев. Я пробирался между этими деревьями. Богдан уже не кричал, и я догадывался, что он идет где-то рядом. Деревья кончились, и передо мной предстала Даша. Она вешала белье и меня не видела. Такой женской красоты я ещё не видел, мое тело не слушалось. Я просто стоял и любовался ею, пока кто-то сзади не отвлек меня. Я оглянулся – это был Богдан. Не обращая на меня внимания, он смотрел на Дашу, да так нагло!

– Кум, позволю себе напомнить, что ты женатый человек, а женатым так смотреть нельзя. Тем более, это моя девушка.

Даша услышала.

– Быстрее уходите, вы меня погубите, – на ее глазах выступили слезы. Богдан тут же ушел. Я остался с ней один. Даша твердила только одно: чтобы я ушел, и что я ее почему-то погублю.

– Я уйду, если просишь, но сначала ответь мне на два вопроса.

Она посмотрела мне в глаза.

– Ты замужем?

– Нет.

– Когда мы встретимся?

– Это опасно.

– Тебе кто-то угрожает?

– Это для тебя опасно, пожалуйста, уходи.

В ее глазах я видел мольбу,

– Как стемнеет, я тебя буду ждать за последним домом. Придешь?

– Приду, если смогу, – ответила она и густо покраснела.

Я прошел через сад, вышел на дорогу. Меня уже заждались. Подходя к своим, я крикнул:

– Шагом марш!

На душе у меня было светло и радостно. Я еще не думал о том, как смогу выбраться вечером, но уже точно знал – я приду. Зайдя в казарму, я лег на кровать и вспоминал каждую

Секунду, проведенную рядом с Дашей. Почувствовав на себе чей-то взгляд, я поднялся. На меня смотрел Богдан и хитро улыбался. Я встал, подошел к нему и спросил:

– А что это ты, куманек, так смотрел на мою девушку? Влюбился?

– Зачем? У меня Аленка есть, скоро сына мне родит, просто красоты такой никогда не видел.

– Я договорился с ней о свидании.

– Когда?

– Сегодня, как стемнеет.

– Опасно!

– Все равно пойду.

– Я пойду с тобой.

Вечером мы с Богданом с помощью веревки и крюка перепрыгнули забор, так как он был очень высокий. В назначенном месте мы просидели до утра, но Даша так и не пришла. Богдан меня еле удержал, мне так хотелось пойти к ней домой. Я для себя решил: если завтра ночью не придет, то пойду к ней сам, и будь что будет. На тот момент мне казалось, что я без нее жить не смогу. Наверное, это и есть то большое чувство, которое все любовью зовут.

Весь следующий день мы опять стреляли и бегали, бегали и стреляли, и, казалась, конца и края этому нет. Как только у нас получалось и мы попадали в цель, Павлов еще дальше отодвигал мишень. Плечо сильно болело от тяжести сумки и кровило от острых краёв патронов. Сил тащить сумку уже не было, а ноги волочить по земле нельзя. И если кто так делал, из-за него одного Павлов возвращал всех.

Наш начальник всегда улыбался, наверное, получал удовольствие, видя на сумках нашу кровь, и всегда добавлял: «Чем больше крови, тем больше умений». Мы все утешали себя: «Скорее бы война. Первая пуля будет его. На войне все спишут, никто не будет расследовать: кто его убил, свой или чужой». Эти слова немного успокаивали, но ненадолго. Я боялся, что Богдан не стерпит. Но сорвался первый Генка Пономарев. На вид спокойный, он отличался от всех, был постарше нас всех и живот у него был большой. С его весом очень трудно приходилось. Подбегая на исходную, он вдруг споткнулся и упал лицом прямо в сумку с патронами. А когда поднялся, мы увидели, что на его правой щеке почти не было кожи. Кровь вместе с песком и пылью стекала на одежду. По мне прошла дрожь. Я никогда не видел столь отчаявшегося человека, казалось, в нем не было на тот момент ничего человеческого, душевная доброта его, доселе прибывавшая в нем, куда-то делась. Он заорал как дикий зверь, схватил винтовку и выстрелил в Павлова. Кузьмин стоял рядом и вовремя успел поднять ствол винтовки, пуля просвистела над головой Павлова. Я ждал от Павлова испуга смерти, но, на удивление, Павлов был очень спокоен. И также спокойно достал свой револьвер.

– Ну что, солдат, по правилам дуэли, ваш выстрел сделан, теперь выстрел за мной.

Пономарь был еще спокойнее, на тот момент ему действительно было все равно: жить или умереть.

– Стреляй гнида, пей кровь солдатскую.

Я встал между ними, чтобы помешать Павлову выстрелить.

– Отойди, сейчас мой выход, – сказал он раздражённо.

Кузьмин спокойно перезарядил винтовку, загнал в ствол патрон, не направляя на офицера, встал рядом со мной. Все сразу поняли: если что – Богдан выстрелит. Понял это и Павлов. И тут я услышал голос командира:

– Абрамов, веди это стадо в гарнизон. У Пономарева винтовку отобрать, его самого взять под охрану.

– Слушаю, вашбродь, – сказал я и попытался с ним заговорить, чтобы он Генку не шибко наказывал. Но он на меня заорал:

– Веди, я с ним сам разберусь!

Я повел. Мы еще надеялись на то, что он зайдет в дом с железной крышей и там напьется. Но нет – он прошел мимо. В гарнизоне Павлов сразу пошел в штаб. Через несколько минут перед казармой встали казаки. Как и в том случае с Богданом. Ну все, хана Генке, забьют до смерти, сволочи. Ближе к ночи в казарму вошел мой земляк Андрюха, вызвал меня на разговор. Мы отошли подальше.

– Я слышал, что у вас завтра представление намечается?

– Да, если это здесь так называется, нигде нет мужику покоя: ни дома, ни в солдатах. Везде пытаются унизить, живьем в землю и душу, и честь закопать.

– У солдата чести нет, она только у офицеров, это дворянская привилегия. Ладно, слушай, что солдат этот крепкий сдюжить.

– Не знаю,– сказал я, – вроде крепкий.

– Я с тобой поговорить хотел, это разговор секретный, между нами. В трех днях пути отсюда начинаются леса, там атаман воюет за простой народ. У богатых добро отнимает и бедных подкармливает. Встречался я с ним. Широков его фамилия.

– А это кто?

– Потом расскажу, всех восставших здесь перебили давно, а его не могут поймать, потому-то все войско у него из казаков состоит. И когда мы встречаемся с ними, то винтовки им даем, патроны. Они нам деньги, если есть. Но вот что я тебе хочу сказать: ты поговори со своим солдатом, может ему к атаману, а? Но говори аккуратно, это опасно, за такие разговоры могут и в кандалы упрятать.

– Хорошо, Андрей, спасибо тебе.

– Ладно, не кашляй, – хлопнув меня по плечу, сказал он, – и смотри сам, чтобы он тебя не сдал, ежели его поймают. Если решится – пусть бежит через окно, чтобы моих казаков не подставить. Всё, пока.

Зайдя в казарму, я увидел, что все стояли вокруг Генки. Его кто успокаивал, кто пытался обработать раны. Но он говорил: «Не надо, все равно завтра мне хана», и держался молодцом. Мне понравилось, что все ругали Павлова и не боялись, что эти слова могут дойти до него, и тогда на дыбе можно оказаться с Генкой. Я крикнул: -Всем отбой!

Все быстро разошлись.

– Обработать ему раны.

Тот стал отказываться.

– Это приказ, приказы не обсуждать.

– Зачем мне это?

– Чтоб на завтрашней дыбе хорошо смотрелся, будешь знать как в Андрея Ильича стрелять. Все с большим презрением посмотрели на меня, аж мне стало не по себе. Я подождал, пока ему обработали лицо и плечо. На себе я со всех сторон чувствовал сверлящие взгляды товарищей, и мне от этого было не по себе.

Я взглянул на Богдана, но тот на меня смотрел тоже таким же взглядом, и мне стало очень обидно, что и он меня принял за сволочь. Я посмотрел на него таким же взглядом презрения. Богдан отвернулся. Я еще раз громко сказал:

– Отбой всем.

Я подождал, пока все уснут, подошел к Генке и рассказал все, что мне сказал Андрюха. Пономарь как-то оживился и согласился бежать. Я дал ему веревку с крюком, и мы тихо вылезли в окно. Подойдя к забору, мы обнялись.

– Спасибо тебе, ты настоящий друг, может и ты со мной, а?

– Скоро война, кто врага будет бить, если все уйдут?

– Ну, прощай, может свидимся .

Я помог ему взобраться на забор, забрал веревку и ушел. Я жалел лишь о том, что из-за этого не смогу увидеться с Дашей. Вдруг она меня ждет?

Утро началось с созыва всех на плац, солдаты просыпались и смотрели на пустую кровать. Рыжий спросил у меня очень ехидно:

– Вашбродь, а что, Пономаря уже увели?

– Увели наверно, а что ты у меня спрашиваешь? Я спал, как и ты.

В казарму зашли казаки.

– Где ваш арестант?

Все посмотрели на меня. Я ответил:

– Не знаю, я думал – вы увели.

Они ушли. Через минуту пришли майор Семкин, капитан Павлов, есаул Русаков. Начал майор:

– Где он?

Мы молчали. Есаул прошел в конец казармы, просмотрел все окна и остановился у одного, там виднелись следы свежего взлома.

– Вашбродь, посмотрите: вот сюда он ушел.

– Солдаты, кто найдет беглеца, получит золотой на водку, – сказал майор.

– Капитан, командуйте.

Нас выстроили в цепь и мы пошли прочесывать всю близлежащую местность. Я заметил, что солдаты что-то говорили между собой и не так злобно уже смотрели на меня. Наверно, они понимали, что я помог Генке. Ко мне подошел Богдан и, пряча глаза, сказал:

– Ты прости, что я о тебе плохо вчера подумал, но ты должен был мне все рассказать.

– Чтобы разделить на троих дыбу?

– Да хоть и так!

– Нет, я поступил правильно, и мне легче самому на дыбу, чем с тобой, одному не так больно будет.

– К вечеру все усталые, но довольные, что не нашли Пономарева, пришли в гарнизон. Павлов по очереди со всеми разговаривал, допрашивал, угрожал. Но, видимо, все ему говорили, что я с Пономарем круто разговаривал. Поэтому меня он не допрашивал, а предложил:

– Слушай, Абрамов, скоро вас всех будут распределять: кого – куда, может ты в казаки не пойдешь, а здесь со мной останешься?

– Вашбродь, я казаком хочу стать, да и полковник мне лично казацкую форму приказал дать.

– Ладно, ступай, скажи своим, что ваша учеба закончена. Завтра воскресенье, у вас свободный день, можете идти в город. Ты старший, смотри и объясни каждому, чтоб дошло, армяне еще относятся нормально, но в городе полно турок. Те люто нас ненавидят и много наших солдат сгубили. Здесь рядом, в ауле почти все – армяне, а дальше лучше не ходить.

Он налил в стакан водки и протянул мне. Я залпом выпил.

– Благодарствуйте, вашбродь.

Он налил себе и залпом выпил, хотя уже был изрядно пьян.

– Слушай дальше. Я не хочу сам говорить, солдаты меня не любят, да?

– Ну, если мягко сказать, то да.

– Это сейчас, зато в первом бою спасибо скажут. Мой метод обучения жестокий, но самый верный. Вы на сто шагов в маленькую мишень попадаете. Никто из наших врагов так не умеет, и это многим из вас жизнь спасет.

Я молчал; как-то и злость к нему уже прошла, жалко было Генку. Но кто знает, может у восставших ему будет лучше.

– Ладно, Абрамов, ступай, скажи пусть в город лучше не ходят, в ауле водка еще дешевле. Я собрался выходить, но он меня остановил.

– Мне доложили, что ты вчера сильные речи говорил, и что тебя солдаты почти так же как меня не любят. Но хочу тебе сказать, что Пономарев не смог бы перепрыгнуть забор один, и кажется мне, что это ты ему помог. Он смотрел прямо мне в глаза.

– Почему вы так думаете?

– Хитрый ты очень, поэтому и хочу к себе взять – люблю таких.

Он налил себе еще, выпил.

– Переборщил я с ним, и когда мы его не нашли, я даже рад был.

– Но ты ответь мне, помог или нет?

Он был пьян, еле стоял на ногах, но его глаза сверлили меня насквозь.

– Ну, отвечай мне , помог иль нет? Только не ври мне.

– Разрешите идти?

– Иди.

От капитана я вернулся, когда уже все, кроме Богдана, спали. Он стал приставать с вопросами: что да как. Я не мог ему внятно все объяснить, потому как в голове у меня на тот момент была только Даша. Я пообещал, что утром все расскажу и уговорил его со мной не ходить, сказал, что ничего опасного в этом нет. Я взял веревку, крюк, легко перепрыгнул забор и пошел к тому заветному дому, где договаривался о встрече. Подходя к дому, я всматривался в темноту улицы и молил Бога, чтобы она пришла. Ночь была очень светлая; на небе было много звезд, и мне показалась, что они были как на нашем небе, но все равно что-то их отличало. Я пытался понять – что. Вдруг я услышал позади себя треск ветки. Оглянулся: держа ветку в руках, стояла Даша. При свете луны она была еще красивее, я не мог быстро сообразить, мой язык как онемел. Я просто стоял и смотрел. Видимо, не дождавшись меня, она начала первой.

– Тебя как зовут?

– Николай.

– Я тебя ждала вчера.

– Я не смог.

– Ты, пожалуйста, не подумай ничего плохого обо мне, но мне не с кем поговорить, я так скучаю по русской речи.

Я немного стал приходить в себя. – Скажи, а как ты здесь?

– Это длинная история, она давно началась, когда меня еще не было на свете. Она повернулась и тихо пошла вниз к ручью, который течет с гор. Даша была в том же черном платье, оно было до самых пяток. Девушка шла так бесшумно, что казалось, она летит по воздуху. Мы дошли до ручья, где стояла скамья, сели и я слушал ее такой приятный и нежный голос. Она рассказывала свою историю, и мне казалось, что с ней давно никто не говорил. Я ни о чем не спрашивал, не перебивал, мне даже как-то не верилось, что я сижу с ней рядом. Я боялся ее перебить, потревожить, мне казалось, что она сразу уйдет. Вдруг Даша спросила:

– Коля, ты меня слушаешь?

– Я тебя очень внимательно слушаю, только не все понимаю.

– Что ты не понял?

–Ты сказала, что твой отец декабрист. Извини, но я не понял.

Даша на меня посмотрела таким взглядом, что мне стало неловко за свой вопрос. И зачем я только спросил. Но она так ласково продолжала:

– Николай, извини, ты ведь из деревни?

– Да, – ответил я и почему-то опустил глаза. Мне первый раз стало стыдно, что я из деревни. До сей поры я чувствовал себя большим грамотеем среди тех, кто вовсе не умеет читать. Дядя Наум нас с Богданом научил писать, читать, разговаривать не так, как деревенские, а по культуре, но с образованным человеком я так и был деревенщиной. Она заметила, что мне стало неловко.

– Ты стесняешься, что из деревни?

– Нет, мне стыдно, что не все слова для меня понятны, я прочитал все книги, что были у нас в деревне. Меня всегда тянуло к знаниям. Но деревня есть деревня, – сказал я и опустил глаза.

– Коля, не стесняйся, что ты из деревни, я вот графиня, и что из этого? Я нахожусь вместе с тобой.

При этих словах позади нас треснула ветка, и чья-то тень побежала в сторону гарнизона. Даша сильно испугалась, она хотела уходить, но я ей объяснил, что это мой друг. Он волнуется за меня и поэтому охраняет. – Хорошо, когда есть хороший, надежный друг, который всегда поможет в трудную минуту. А я одна на весь белый свет, вокруг меня одно зло.

На ее глазах появились слезы.

– Дашенька, ты только пожелай, и у тебя будет друг, который жизни не пожалеет за тебя.

Я прижал ее к себе и обнял. Она смотрела на меня доверчивыми глазами. И я увидел близко ее лицо; она еще совсем была молода.

– Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

«Она совсем еще ребенок», – подумал я про себя.

– Даша, расскажи мне пожалуйста, декабристы – кто это?

– Тебе в деревне хорошо жилось? Барин мучил тебя, твоих родных?

– Да уж пришлось хлебнуть горюшка!

– Но не думай, есть на Руси люди, которым не безразлична судьба простых людей. В Петрограде в 1825 году вспыхнуло восстание из разных слоев сословий, там были и князья, и генералы. Все они хотели отмену крепостного права, что так угнетало простых людей. Но их не поддержал сам народ, и предали; восстание было потоплено в крови. Мой отец смог убежать, спрятаться здесь, у своего друга – турка. Через год, оставив светскую жизнь, к нему приехала мама, ей очень трудно было привыкнуть к новой жизни, но она очень любила папу и переносила все трудности. Со здоровьем у нее было худо. Врачи ей запретили рожать, но ей так хотелось меня, что она решилась. Папа привез из Ростова доктора на мамины роды, но и он не помог: мама при родах умерла. Меня воспитывал папа. Поначалу все было хорошо, он отдал меня в гимназию, в Ростов. Часто ко мне приезжал погостить, но по окончании гимназии я приехала сюда. От старых ран папа сильно болел и этой весной умер. Я осталась одна. Хозяин Мустафа паша хочет меня взять восьмой женой, но я сказала: «Если так, то я убью себя.»

За разговором я не заметил, как стало светать.

– Мне пора, Даша!

Она будто проснулась:

– Ой, мне тоже.

Мы быстро расстались, но договорились, что как стемнеет – встретимся. Я перелез забор, незаметно прошел в казарму. Богдан спал. Его сапоги были в песке, а мы вечером обувь вместе чистили. Друг охранял меня, пока я ходил на свидание.

Спать оставалось один час.

Глава 4

– Подъем! – крикнул дежурный.

Я взглянул на Богдана, тот уже заправлял кровать.

– Ну что, рассказывай, Дашу встретил?

– А то ты не знаешь!?

– Нет!

– Ты что, не ходил за мной?

– Сам же сказал: не надо.

Я задумался. Если был он, то я его легко расколю, а вот если не он, то кто?

– Ну, свидание было у вас?

– Было.

В казарме остались только мы, все ушли на завтрак.

– Представляешь, у нее отец декабрист!

– А это кто?

Я посмотрел на него, как учитель смотрит на плохого ученика:

– Ой, деревенщина! Как это можно не знать?

– Ну, вам то милейший граф, должно быть все известно.

– Так все-таки это ты ветками трещал?

– Нет, не я.

Он встал с кровати и вышел. Я смотрел ему вслед и думал: «Он же из-за меня тоже всю ночь не спал».

Я шел за другом, и на душе у меня было радостно. Может, судьба специально меня сюда забросила, чтобы я здесь, вдали от родины, нашел свою любовь и спас ее от ненавистного турка. Так, размышляя, я подошел к кухне. Богдан сидел в стороне и ел кашу. Рядом стояла полная тарелка. Богдан, протягивая мне кашу, сказал:

– Прошу прощения, граф, но здесь кроме каши ничего нет, вашему сиятельству, наверное не понравится такая еда?

– Да нет, отчего же, по утрам я могу себе позволить кашу.

Богдан молчал, ждал, когда я сам заговорю про Дашу. Мне тоже очень хотелось рассказать другу про мое свидание, и я спросил:

– Ты не все слышал, да?

– Я до графини слышал.

– Ее замуж хотят выдать насильно, восьмой женой.

– Какой?

– Восьмой.

– Ну, живут же здесь эти султаны. Николай, ее надо вытаскивать из этого гарема, пока не поздно.

– Ночью опять пойду. Только не ходи за мной. Мне неудобно, что ты не спишь из-за меня.

– Ты думаешь, что я забыл из-за кого ты здесь, – сказал он обиженно, – если бы ты со мной не пошел к барину, то сидел бы сейчас дома.

– Да… и не встретил бы Дашу.

– О, кум, да ты влюбился?

– Да, Богдан, мне тоже так кажется.

– Стройся! – крикнул дежурный.

Мы встали в строй; первый к нам подошел майор Семкин.

– Равняйсь, смирно! Тех, кого отобрали в канониры, выйти из строя!

Вышло человек двадцать, майор подал команду:

– Направо шагом марш!

Артиллерия ушла. Пехоту забрал капитан Мишин – двадцать три человека. На плацу осталось стоять восемнадцать тех, кого отобрали в казаки.

– Ну, что стоим? Не маленькие, дорогу к казакам сами найдем, пошли, – сказал Богдан.

Мы построились, пошли к казакам. Увидев их издали, я сразу почуял неладное. Видно было, что они нас ждали, но почему не пришли за нами на плац, как все офицеры. Я видел, как есаул нас заметил и зашел в палатку. Это меня еще сильнее насторожило. Казаки жили в четырех палатках. По неубранной территории было видно, что дисциплина у них хромает: вокруг палаток валялись какие-то коробки, мусор, прямо на мусоре стояли казаки, все в полном составе, и приготовились к представлению. Глядя на их одежду, казалось, что они похожи на бандитов: красивая форма висела на них, как на корове, сапоги, похоже никогда не чистили, кинжал, который должен висеть на поясе у каждого казака, висел не у всех – у некоторых были только ножны. Впереди всех стоял вахмистр Дениска Шунько, такого же неприглядного вида. В его глазах улавливалось какое-то презрение. Я узнал его: это был тот казак, которого сбил на землю своим конем Богдан. Вахмистр не сводил глаз с Богдана:

– Почему задержались? Сколько вас можно ждать?

– Мы ждали офицера! – ответил Богдан.

– Вас надо за ручку приводить, да?

Он стаял вплотную к нему и, размахивая кулаками перед лицом, орал, оскорбляя Богдана. Казаки все смеялись. Им это нравилось. Их смех еще больше подзадоривал вахмистра. У Богдана от злости выступил пот на лбу, и кум мой не выдержал:

– Руками не маши!

– Что?– продолжал орать вахмистр, краснея от злости, – что ты сказал?

Я подошел ближе и сказал:

– Он сказал: руками не маши, а то получишь, как давиче на экзаменах.

Драку остановил крик есаула:

– Стоять! Вы что, салаги, страх потеряли?

– А у меня его нет!– ответил Богдан.

– Кого нет?

– Страха!

– Всем разойдись, проверка закончена,– он злобно посмотрел на нас, – за мной пошли.

Мы зашли за есаулом в палатку. Я начал первым:

– Андрюх, но он первый начал, нам что молчать, когда он кулаками машет?

– Он – вахмистр, в званиях научился разбираться. Я скоро уеду домой, а он вместо меня есаулом будет; он если захочет, вас до ручки доведет.

– Меня нельзя довести,– Богдан посмотрел на меня и добавил:

– Нас нельзя до ручки довести.

– Герои, мать вашу, казаки не таких обламывали.

Мы промолчали.

– Ладно, пошли коней вам дам.

Мы вышли из палатки. Наши товарищи делали разную работу: кто собирал мусор, кто просто приседал, Серега Муравьев скакал на палке верхом под громкий смех казаков.

– Зачем они их ломают?

– Обычай такой: их ломали, теперь они ломают.

– А тебя как?

– И меня хотели, я им в зубы дал – они успокоились. Ну и вы все правильно сделали, только других не обучайте. Казаки должны видеть, с кем в бой идти. Вот этот на палке, сразу видно, вояка плохой будет, но вы на них не обижайтесь. Обычай такой здесь: все станичные, они даже из своих станиц так проверяют.