КАЗАЧЬЯ ДОЛЯ. Первый чеченский след. Часть1

Я подошел поближе и спросил:

– А что у вас за история? Может расскажете, как вы пришли в армию?

– Да почти, такая же как у вас. А вот у моих родителей похуже будет. Жили они в селе Пашутино после войны с французом. Помещица там была Аграфена Шеншина. Отличалась она особой жестокостью. Сколько ж люду погубила, всю семью порешила: отца, мать, деда. Мал я тогда был, но помню, она не просто убивала, а издевалась: руки, ноги отрезала у людей и только потом убивала, много было у нее помощников таких же больных, как она. Жаловались на нее, в Москву писали, и только в 1817, уже в престарелых годах ее осудили заключить навсегда в женский монастырь. Ее бы на плаху надо, а они – в монастырь. Знаете, что самое сложное в солдатской жизни?

– Что?

– Подавлять крестьянские восстания. Много наших переходили на сторону восставших и принимали смерть от своих же солдат. Но хочу сказать, что не все помещики плохие. Вот у моего свояка в Тульской губернии живёт помещик. Всем крестьянским детям школу открыл, оброк не такой как у нас, зато и любят его крестьяне. А когда было восстание, крестьяне вступились за помещика, помня его доброту и не дали сжечь его дом. Так что помещики тоже разные бывают.

За разговором мы не заметили, как подошли к церкви, где стояли еще десятка два таких же новобранцев, как и мы. Вид у них был, похожий на наш. По своей воле, наверное, в солдаты не ходят. С моим веселым характером мне хотелось как – то пошутить, подбодрить ребят, но в голову ничего не приходило.

– Ну, вот и все,– сказал офицер, подходя ближе, – не поминайте лихом. Моя миссия закончена, теперь у вас будут другие командиры. Я вам так и не представился. Зовут меня Жуков Николай Николаевич, я живу на улице Безбожной, дом №16. Если будет возможность заходите.

– Спасибо вам, Николай Николаевич, за рассказ душевный, за помощь, за понимание. Я думаю, что если в армии есть такие офицеры как вы, там можно служить,– сказал Богдан, пожав офицеру руку. Жуков по- военному козырнул и ушел. Я посмотрел на друга и сказал:

– Молчишь, молчишь, а как скажешь – опять ты меня удивляешь.

Стоявшие рядом ребята спросили:

– А почему офицер вам честь отдает?

Я подошел поближе к ним, чтобы все слышали и, показывая на Богдана, ответил:

– У него отец – полковник.

Рыжий парень аж присвистнул:

– А че ж, он в солдаты?

– Это у них семейная традиция такая, отец его тоже с солдат начинал.

Богдан думал об Аленке, о родителях, не слушая, что я говорю и не понимая, почему все на него так смотрят.

Перед отправкой нас всех завели в церковь. В церкви батюшка прочитал молитвы, мы помолились за семьи наши, за судьбу свою горемычную, поставили всем святым свечи и вышли. Всех построили в строй и повели на вокзал, там уже стоял поезд, пуская пар. У вагона стояло еще человек тридцать. Все терпеливо ждали команду на погрузку. Рядом стоял солдат лет сорока и говорил:

– Давно в южное направление не посылали столько солдат, видно, что-то затевается там с турками, не иначе скоро война.

Рыжий подошел ко мне тихонько спросил:

– Слышь, спроси у друга, че – война шо ли, а?

– Ну да, а чего мы тогда здесь с Богданом делаем?

– Слышь, ну а когда, а?

Народ сгущался вокруг нас слушали внимательно веря каждому моему слову. Меня несло:

– Вот к зиме и начнется. Мы специально пораньше пошли, чтобы подучиться малость. Стреляю я плохо, а без ружья ты не воин.

Рыжий не унимался:

– А че твой друг такой грустный, ежели он по своей воле в солдаты идет? – Вот тебе что надо от службы: поесть вволю, да поспать. Так?

– Ну так!

– А ему надо в офицеры выбиваться, понял?

– Понял, – ответил рыжий,– тяжело ему будет, но может папаша поможет?

– Нет, он должен сам, сила воли у него большая.

Кто-то издалека крикнул по вагонам. Мы стали грузиться, Богдан последний раз оглядел вокзал в сердце защемило, он сделал над собою усилие чтобы успокоиться. В вагоне лежала солома, было ясно, что лежачих мест всем не хватит.

Рыжий услужливо всех растолкал, и пригласил меня с Богданом в дальний угол, где соломы было больше. Абрамов проверил свое лежачее место, понравилось. Что этот рыжий хочет? – спросил Кузьмин.

– А я знаю? Уважает, наверно.

– Мы легли на солому. Богдан сразу уснул, я подумал про него: намыкался, бедолага, поезд дал длинный гудок и тронулся. В маленькое окошко было видно, как проезжали старинную Мценскую крепость на горе, где видны были еще развалины былой славы по углам еще стояли высокие деревянные башни. Сколько пришлось пережить Мценским жителям, сколько раз пришлось им отбиваться от врагов за этими стенами. Проехали Стрелецкую слободу, начался лес, где-то там наша деревня. Придется ли свидеться с родителями еще, иль убьют в дальней чужой сторонке? Я повернулся к своим новым товарищам. Все они смотрели то на меня, то на моего друга и чего-то ждали. Я про себя подумал: соврать им еще что-нибудь? Ан нет, пусть пока это переварят, а я лучше посплю.

Проснулся я от того, что меня теребил Богдан:

– Слышь, Колюха, про какого полковника они у меня спрашивают? Про какую войну я им должен рассказать?

Позади него стоял рыжий и еще человек десять и с нетерпением ждали, что я отвечу. -Богдан, ну что ты злишься, ты же не сказал, чтоб я про твоего отца – полковника не рассказывал , да и что такого, что я рассказал? Пусть знают, мы ж теперь как одна семья, что ж тут скрывать.

Богдан недовольно посмотрел на меня, махнул рукой:

– Трепло ты.

И лег рядом. Я встал – надо было продолжать.

– Вот нашел тайну, все равно рано или поздно узнают. Полковник – это не прапорщик.

Все посмотрели на сына полковника как-то с сожалением. Поезд остановился, рыжий подошел к Богдану и спросил:

– Что за город?

Кузьмин выглянул в окно, на доме написано: Орел. Наверное, это был вокзал. Там была большая стройка. Рядом с вагоном ходили строители: они что-то носили, пилили доски большой пилой, в вагон проник запах ели, опять вспомнилась деревня.

– Орел,– ответил Богдан рыжему, – вон написано – читай!

– Да я не шибко грамотный, – сказал рыжий и посмотрел в окно.

Я про себя подумал: хорошо, что нас дядя Наум грамоте обучил. Дверь в вагон открылась и человек в военной форме спросил громким командным голосом: – Кто старший в вагоне? – все сразу посмотрели на Богдана, а он – сурово на меня.

– Я, – ответил Богдан, подходя к офицеру.

– Смотри за чистотой, кто будет хулиганить, докладывай лично мне. Дорога дальняя мало ли что может быть. Я – начальник поезда, капитан Марков. Понял? – Слушаюсь, ваше благородие!

На восьмой день пути поезд остановился где-то в чистом поле. Все кто был в нашем вагоне, сошли, оглядели чистую поросшую не высокой травой степь. Верхом на коне сидел совсем молоденький прапорщик, было видно, что он нас давно поджидает, вся его форма была в пыли. Прапорщик приказал всем построиться и следовать за ним. Местность была совсем не такая, как у нас: то спуск, то подъем. Здесь была ровная степь, сколько не всматривались вдаль путники так нечего и не видели. И жарче здесь намного к полудню солнце стало печь сильнее.

– Пить хочется, – сказал Богдан прапорщику.

– Потерпите еще немного, скоро придем к роднику, там и напоят вас и накормят.

Вскоре показался маленький лесок, он рос вокруг небольшого озера, среди деревьев горел костер, над костром висел большой котел, запахло мясом. Солдат в форме большой палкой мешал приготовленную еду, и косо поглядывал на новичков.

– Слушай мою команду – крикнул прапорщик – всем обедать, через час снова в путь.

Так шли десять дней и ночей, один раз в день, в каком не будь укромном месте, поджидал солдат он кормил поил и снова шли, на одиннадцатые сутки природа стала меняться степь была уже не такая ровная как раньше. Стали попадаться встречные люди они тоже сильно отличались от нас. Вдалеке показалось какое-то селение. Их жилища тоже резко отличалась от наших: здесь не было деревянных изб как у нас. В основном стояли каменные дома. Но большинство домов было бедных, похожих на наши "мазанки". Мы шли по узкой улочке. Жители деревни выходили из своих домов и оглядывали нас; женщины ходят, как в мешке – одни глаза торчат. Я спросил у того, кто шел рядом:

– Почему женщины прячут лицо в мешок?

– Это чадрой называется, – ответил кто – то сзади.

– И зачем прятать лица?

– А кто их знает! Басурмане…

– Да,– сказал я, – во попали, и что – нам с ними пятнадцать лет жить?

– Да нет, они тебя убьют скоро.

– Почему?

–Русским нельзя смотреть на их женщин. А ты пялишься как на своих. Вот ночью придут в казарму и кровь тебе пустят.

Все вокруг как то примолкли. И уже с опаской поглядывали на глазеющих вокруг местных жителей.

– Пусть сотню солдат ищут! – сказал спокойно Богдан.

– Зачем? – спросил все тот же знаток Востока.

– Я встану на защиту Николы, и посмотрим, каким цветом у них кровушка: красна или черна, как они сами.

Возражать "сыну полковника" никто не стал. Наутро следующего дня показался какой-то город. В нем были длинные, но узкие улицы. И дома казались побогаче. Мы шли по главной улице города. Жители города глазели на нас, оглядывая с ног до головы. Я повернулся назад, ища глазами того, с кем только что говорил.

– Слышь, знаток востока. Они на нас так смотрят. Я надеюсь, нас здесь не скушают. Что-то они голодными глазами глядят.

За городом было небольшое селение, вроде нашей деревни. В самом конце этого селения мы увидели большой забор. С дальней стороны были высокие, полуразрушенные стены древней крепости. По углам стояли сторожевые вышки, на которых стояли караульные. Они пристально нас оглядывали. Тот шутник, что шел позади, сказал:

– Вот, друзья, здесь мы и проведем свои лучшие годы.

Глава 2

Ворота открылись, перед нами открылась очень большая территория, на которой было не меньше тысячи солдат, каждый из которых занимался своим делом. В центре туда-сюда ходили солдаты. Некоторые из них были уже с седой бородой, и все равно ходили, не смотря на чин и возраст. С правой стороны были казаки, они на полном ходу рубили шашкой горшки, висевшие на палках. Я подумал: "Вот бы попасть к казакам". Подошел к Богдану:

– Послушай, друг. На коне – не пешком, пойдем попросимся "в казаки" , может возьмут , ведь не было в деревне лучше наездников, чем мы.

– Ну, в общем, да, – спокойно сказал Богдан.

– Чего "да" ? – не отставал я от друга.

– Можно в казаки.

– От тебя слова не добьешься, я не пойму: ты хочешь или нет?

– Надо осмотреться, потом видно будет.

– Мне в казаки хочется, может не зря нас дядька твой верховому делу учил, может годится, а?

Дядька Богдана, когда пришел с войны, захотел из нас сделать наездников. Сначала он посадил нас на бревно, дал камень в ноги, и мы должны были его держать. Это для того, чтобы ноги были сильные: во время боя конем ногами управлять, а руками врагов бить. Когда мы научились управлять конем, он дал нам палки в руки и учил бить сразу двумя руками. Много прошло времени, пока мы научились, ведь тот, кто владеет двумя мечами, непобедим, и мне казалась, что равных нам у казаков нет. Поэтому мне хотелось попасть к ним. Прапорщик, что нас привел, подождал, пока мы напились, крикнул:

– Стройся в баню, пойдем грехи смывать.

Баня была хорошая, с березовым веником, интересно: откуда веники? Берез я здесь не видел. После баньки нам выдали форму. В новой форме мы казались все одинаковые, я никак не мог найти Богдана, а он сидел рядом.

– Да, у казаков форма лучше, – сказал Кузьмин.

– Конечно, лучше, пойдем проситься?

– Погоди, оглядеться надо.

– Ну гляди, гляди.

Ужин был по распорядку, нас поселили в отдельную казарму, показали, кто где будет спать. Прапорщик всё объяснил и ушел. Утром нас разбудил громкий крик дежурного:

– Сотня, стройся!

Итак, началась наша служба. Перед строем стоял офицер с суровым видом и очень громко говорил:

– Меня зовут штаб-капитан Павлов Андрей Ильич! Ко мне обращаться: Ваше благородие. Передо мной стоит задача: в кротчайший срок сделать из вас солдат. Я со своей стороны буду от вас требовать все, что захочу. Вы со своей стороны будете выполнять все, что я вам прикажу. Всем все понятно?

– Так точно, ваше благородие.

Вот так и пошли наши деньки солдатской, нелегкой службы. С утра до вечера мы только учились ходить левой, правой, туда, сюда. Хуже всего приходилось переносить жару, вода всегда была теплой, вонючей. За малейший проступок заставляли стоять на одной ноге и час, и два. И это самое легкое наказание. Бывало, рассказывали, за злостное нарушение дисциплины проводили сквозь строй – редко кто выживал после такого побоища.

Офицеры в полку были разные, нам с Павловым не повезло – очень суров был, не жалел нас, будто не люди мы. К концу месяца мы понемногу стали втягиваться в службу. Как-то капитан вызывает Богдана к себе и спрашивает:

– Кто твой отец?

– Крестьянин.

– А у меня другие сведения. Грамоте обучен?

– Так точно, ваше благородие обучен.

– И говоришь, что ты – крестьянский сын?

– Так точно.

– Ну ладно, иди, – с недоверием сказал Павлов.

Рядом на стуле сидел урядник в казацкой форме, уже в годах, он с вниманием оглядывал Богдана и поглаживал свою бороду.

– Вашбродь, он нормально служит, ничем не отличается от других.

– Ты меня не учи, позови ко мне Абрамова.

– Вашбродь.

– Все, пошел вон!

Через минуту я уже стоял на пороге.

– Разрешите, ваше благородие.

– Да, проходи.

Я прошел в темную комнату. В ней было только одно окно и то было похоже на бойницу, рядом с окном стояли ружья. Я окинул их взглядом: должно хватить на всю нашу сотню. Павлов оглядел медленно меня с ног до головы и начал:

– Скажи – ка мне, Абрамов, почему ты всем говоришь, что Кузьмин – сын полковника, а он сам это отрицает. Ты ведь с ним с одной деревни, так?

– Так!

– Ну, вот и расскажи, а то мне непонятно. А я очень не люблю, когда что-то не понимаю, я в своей сотне должен знать все,– уже со злобой сказал Павлов.

Я решил для себя: если начал врать, то надо врать до конца.

– Ваше благородие, это очень длинная история.

– Я слушаю, – уже с яростью в голосе сказал Павлов.

– Его отец еще не закончил гимназию, – начал я, – французы заняли нашу деревню, все, кто мог защищать Родину, держать оружие в руках, ушли, кто в партизаны, кто в армию. Семен, так звали его отца, попал служить в армию генерала Барклай де Толли. Был у него ординарцем, всю войну прошел, дошел до Парижа. По окончании войны его ждала академия генерального штаба.

Меня несло. Капитан и урядник очень внимательно слушали, мне это нравилось, и я продолжал:

– После генштаба Семен приехал в деревню к Марфе. У них вскоре родился сынок Богдан. Но после Москвы и Петербурга Семен не смог жить в деревне; люди говорили, что в Москве у него есть еще жена, дочь Московского губернатора.

Павлов при этих словах аж со стула подпрыгнул, подошел к окну.

«Вот блин, наверно губернатора я зря затронул», – я помолчал.

– Дальше что?

– Богдан хотел, чтобы отец жил с ними и из-за этого они сильно ругались с отцом. Семен всегда говорил, что он с самых нижних чинов до полковника дослужился. Поэтому Богдан и пошел служить добровольцем. Ну и я с ним, вроде как ординарцем.

– Какое образование вы получили?

–Гимназия и все.

–С таким образованием он выше поручика не поднимется, да и это звание еще надо заслужить.

– Он надеется на скоро грядущую войну.

При этих словах Павлов резко спросил:

– Какая война? У нас перемирие.

– Ой, господа, не выдавайте меня, но Богдан сказал, что война будет через месяц, может – два, с мюридами вновь.

– Кто ему сказал? – спокойно спросил капитан.

– Эти новости из самого Петербурга.

– У нас сними перемирие, – повторился капитан.

– Да я почем знаю.

– Ладно, ступай, солдат.

– Господа, прошу, не выдавайте меня, Богдан убьет меня, если узнает, что я вам про его семью все рассказал.

– Хорошо, ступай.

Я вышел. Пройдя немного, увидел стоявшего Кузьмина.

– Ты че тут?

– Тебя жду!

– Зачем?

– Хочу узнать, зачем тебя вызывали. Только не ври мне.

– А че мне врать? Хотели назначить меня урядником, но я отказался.

Богдан сильно меня толкнул.

– Сказал же, не ври мне! – он резко повернулся и пошел прочь.

Капитан Павлов сидел за столом, рассматривая карту:

– Послушай, урядник, я в затруднительном положении, не знаю, что

мне делать. Я должен доложить о грядущей войне, но если он врет, меня поднимут на смех.

– Не извольте беспокоиться, вашбродь, пусть будет как есть.

– Ладно, пусть, но к утру подготовь ружья, будем учить стрелять.

– Извините, конечно, но на обучение у нас нет патрон.

– Как нет? – удивился Павлов.

– Да так, нет и откуда им быть? Когда последний раз привозили!?

– Наверное, все таки придется доложить о войне, а то начнем без патрон, навоюем, положим всех, – Павлов оделся.

– Смотри тут, я в штаб.

Полковник Аркадий Степанович Степанов был очень строгим к нижним чинам и очень требовательным к офицерам, мог за серьезный проступок ударить в зубы солдата, но что удивительно: не позволял офицерам бить солдат, и если это случалось, то мог и сам дать по морде офицеру, но никогда не сделает подобного при солдатах.

Аркадий Степанович сидел за столом и пил чай. Рядом был его давний друг – майор Семкин Сергей Александрович: среднего роста, слегка лысоват, крепкого телосложения. За дружеской беседой их застал Павлов:

– Разрешите.

– А, штабс-капитан проходи, садись, давай сразу к делу. Я тебя пригласил вот зачем. Сегодня после обеда придет обоз с оружием. Пушки возьмет майор, а патроны и винтовки поставь у себя. Понял?

– Так точно!

– Завтра с утра начнешь обучать стрельбе. Как они у тебя?

– Да нормально.

Дверь открылась, на пороге стоял посыльный:

– Ваше благородие, я не могу Павлова найти, нет его нигде.

– Ступай, солдат, он уже здесь. Павлов встал.

– Разрешите идти?

– Да, ступай, Андрей Ильич, а ты зачем приходил?

– Да как раз за этим и приходил.

– Не понял?

– Не знаю, как вам сказать, Аркадий Степанович.

– Говори как есть.

– У меня солдат есть. Про него говорят, будто у него отец – полковник , а у того тесть- губернатор Москвы. И еще, что война будет через месяц – два. До больших чинов хочет дослужиться. Да сам он все это скрывает, это дружок его рассказал.

– Ну, что тебе сказать, – немного подумав, начал полковник, – война действительно уже рядом. А как фамилия солдата?

– Кузьмин Богдан.

– А солдат какой?

– Отличный солдат.

– Ну, тогда не препятствуй ему в продвижении по службе. Пусть послужит, потом видно будет.

– Разрешите идти.

– Да, ступай.

Павлов вышел из штаба и направился прямо на плац. Там вся сотня ходила взад – вперед. Капрал, идя рядом, увидел капитана и крикнул:

– Смирно.

Павлов спросил:

– Где Кузьмин?

– Я здесь.

– Возьми пять человек на разгрузку обоза – привезут винтовки. Пятьдесят винтовок поставить ко мне в кабинет.

– Слушаю, ваше благородие.

– Остальным привести себя в порядок, скоро вас будут распределять кого куда.

– Разрешите вопрос, – сказал Богдан.

– Да.

– Кого куда – это как?

– А это если на коне хорошо скачешь , то в казаки возьмут; если хорошо стреляешь и смышленый – то в канониры. Добавлю, что у канонира самая почетная служба, хороший канонир – на вес золота, а так же почет ему и уважение.

Богдан опять спросил:

– А у кого нет способностей, того куда?

– Домой назад отправим, – ответил Павлов, и все засмеялись на его шутку.

– За это, солдаты, можете не переживать, я любого солдатом сделаю. Нет такого человека, чтобы я из него отличного солдата не сделал.

Обоз приехал вовремя; винтовки, патроны привезли, было ещё пять новеньких пушек.

– Богдан, а может нам в канониры? – спросил я.

– Может.

– Разговорчивый ты мой! Как мне приятно с тобой беседу вести.

– Да уж не такой трепло, как ты, – ответил с обидой Богдан.

– Я может и вру всем, только из-за того, что ты всегда молчишь. Ведь с тобой нельзя поговорить просто так, по душам а я человек общительный, мне с людьми разговаривать надо. Вот ты на меня обижаешься, а скажи – можно с тобой поговорить на любую тему?

– Можно, – ответил Богдан, немного подумав.

– Вот видишь, ты задумался!

– Слышь, Колюха, да говори ты, с кем хочешь, и о чем хочешь, только не обо мне. Зачем ты всем натрепал, что я сын полковника? На меня смотрят все, как на идиота – что солдаты, что офицеры.

– Ты своей выгоды не понимаешь, – не отставал я от друга .

– Какая еще мне с этого выгода, – возразил Богдан, – мне от твоей брехни уже тошно.

– Вот смотри: я за месяц уже два раза в наряде был, полы в казарме, уже не помню сколько раз, мыл. А ты хоть раз в наряде был? Полы хоть раз мыл? А на разгрузку обозов почему назначили старшим? Вот, дружище, увидишь, скоро на повышение пойдешь. Богдан, у меня к тебе просьба есть, – вдруг стал серьезным я, – ты выполнишь?

– Ну конечно, ты же мне как брат. Ну, говори, что хотел .

– Богдан, ты когда на повышение пойдешь, про меня не забудешь.

– Николай, мне кажется, что ты и сам в свою брехню веришь, навыдумываешь, и веришь, – уже спокойно и как-то с сожалением сказал Богдан, – не трогай меня, пожалуйста, своей враньей.

К нам подошли солдаты, один спросил:

– Богдан, скажи, а вот ты куда пойдешь: в казаки или канониры?

– Я хотел бы в казаки. – сказал Богдан и замолчал. Все посмотрели на меня, я смотрел, улыбаясь, на Богдана и молчал. Пауза затянулась.

– Ну, расскажи товарищам, что ты молчишь, – обратился я к другу.

– Рассказывай сам, продолжай свое дело, – сказал Богдан, вставая.

– Да нет уж, ты сам, – делая обиженное лицо, сказал я,– тебя старшим назначали.

Богдан пошел в одну сторону, я – в другую. Тот что задавал вопрос немного постоял и увлекая за собой остальных разошлись.

К вечеру мы собрались у костра и обсуждали, куда лучше пойти. Вдруг раздался сигнал караульного, все, кто находился рядом, побежали к воротам. Мы в недоумении стояли и смотрели на ветеранов. Ворота открылись, и перед нашим взором появился отряд казаков. Все они были в пыли. Видно, длинный путь проделали. Впереди ехал казак с погонами есаула. Увидев подходившего полковника соскочил с коня, подошел к полковнику и доложил:

– Ваше благородие, по вашему приказу полусотня с дальней заставы вернулась, среди личного состава больных нет, на заставе… – он посмотрел на окружающих их солдат и замолчал.

– Приведите себя в порядок с дороги и пожалуйте ко мне.

– Слушаю, вашбродь.

Есаул прошел к умывальнику, разделся, и мы увидели перевязанное плечо.

– Что с плечом? – спросил старый канонир в помятой фуражке.

– Да вот, пометили басурмане, – ответил с досадой есаул и добавил:

– Ох, ребята, скоро опять начнется, недолго ведать было перемирие. Скапливают они там большие силы, да турки им помогают. У них пушки Круковские. Как долбанут по нам, а мы сидим за стенами, выйти боимся, армяне с дальнего аула ещё когда ушли, и нам надо было давно уходить, да как без приказа уйти. Сколь людей положили. Им тропа нужна была, а мимо нас как пройти? Слава Богу, Павлов по своей технологии стрелять научил. Они три раза пробовали прорвать нашу оборону, но у нас что пуля – то в цель. Горы трупов оставались перед стенами. Но два дня назад им пушки привезли, они все наше укрепление разбили. Хорошо, что подвалы там глубокие и большие. В них мы и прятались. Ну, ладно, надо на доклад идти.

Он посмотрел на нас:

– Это что пополнение? Из Орла есть?

– Никак нет! Но есть из Мценска.

– Ты, что ли?

– Так точно, – сказал я.

– Ну, земляк, подь сюды, – мы обнялись.

– Как там землица родная?

– Да как сказать.

– Ладно, потом расскажешь, мне к полковнику надо.

В кабинете полковника сидели уже все офицеры, не было только есаула, капитана и доктора, который перевязывал раненых, приехавших с заставы. Есаул вошел и, понимая, что ему здесь придется говорить, прошел поближе к полковнику. Начальник гарнизона, полковник Степанов встал и подошел к карте, подробная карта висела на стене:

– Господа, хочу доложить вам, что наместник генерал Муравьев в 1855 году в переговорах с Шамилем добился перемирия, но только на два года этого и хватило . В связи с этим предлагаю послушать есаула Русакова.

Русаков встал, подошел к карте и начал:

– Это у вас здесь, два года было тихо, – повернулся он к полковнику, – а на заставе нам так не казалось, у нас там по воду на речку по одному никто не ходил. Армян в ближайшем ауле семьями вырезали, последнее время особенно часто стали нападать на наши посты. Если кого в плен брали, никому живота не оставляли, казнили люто, не по-людски.