скачать книгу бесплатно
– Национальность. А чо це такое национальность?
– Это, милая, что у нас снаружи пропечатано…
– Ах, снаружи. Ну, проверяй. Розалия Ивановна Коноплянина. Грузинской национальности.
Казашка находит имя Розы в списке, смотрит на нее внимательно, хмыкает:
– Грузинской? Это ты им рассказывай. Пишу – жидовка!
Казашка идет отмечать людей дальше по вагону.
– Я грузинка! Поняла? У меня мать грузинка, а отец русский.
Казашка ушла в другой угол вагона:
– Заливай, заливай. – Обращаясь к сидящим девушкам: – Имя. Фамилия. Национальность.
Полная женщина с простым лицом с трудом называет свое имя:
– Семенова Дарья Викторовна.
Роза ворчит, садится ближе к Мусе. Муся слушает ее невнимательно, а Роза произносит с нажимом:
– Дура узкоглазая. Думает, что я еврейка. (Мусе) Я похожа на еврейку? Ну, посмотри на меня? Похожа?
Муся смотрит на соседку, пожимает плечами. Неожиданно у нее чешется голова. Она запускает руку в волосы, вылавливает черную маленькую вошь, смотрит на нее удивленно:
– Какая разница! (смотрит на вошь) Ой, что это?
– Это вошики! – улыбается Роза, увидев Мусино перекошенное от отвращения лицо. – А ты что думала? Между прочим им тоже в Германию охота.
– Что значит тоже?
– Слушай, а ты откуда такая взялась, а?
– Из Москвы.
– Откуда?
– Из Москвы.
Роза хмыкает, толкает Мусю в бок, хохочет. В противоположном углу слышен шум. Кто-то отказался, так же как и Роза, называть сразу национальность казашке. И с чего у нее вдруг такие вопросы? Казашка не призналась, что сама подбежала к обер-ефрейтору и просто вымолила дать ей список из вагона и назначить старшей, чтобы спасти своих детей. По счастью обер-ефрейтор понимал русский язык, а восточная женщина казалась ему надежным человеком. Смотрящим был положен двойной паек, казашка же, уже поработавшая в своей собственной деревне на новую власть, отлично знала, что послушание, пунктуальность и доносительство щедро вознаграждались в Третьем рейхе:
– Я тут пока главная. Назначили. Так что отвечайте. Имя, фамилия, национальность.
Женщина с курносым лицом ответила быстро:
– Тетеновы Прасковья и сын Иван. Русские.
– Ага, Тетенов Иван, Тетенова Прасковья!
Казашка с лампой, в которой мерцал огонь, ушла совсем далеко от Мусиного места на нарах. Угол, где располагались девушки, Муся и ее соседка Роза, погрузился в полную темноту. Лишь огни железнодорожных станций, которые проезжал эшелон, на короткое время вырывали из темноты бледные лица и глаза. Муся, чтобы как-то успокоиться, начала мурлыкать песню. Все того же Шуберта, на немецком: «Песнь моя летит с мольбою…»
Роза посмотрела на нее удивленно. Ее новая знакомая знает немецкий, и неплохо судя по всему: хорошие знания наверняка пригодятся. Она уже хотела вслух высказаться по этому поводу, но на них зашикали. Ничего не оставалось, как заснуть.
Муся закрыла глаза и вскоре уснула. Ей снилась Москва, огни родной подмосковной дачи, мама, бабушка, сестры. В самом конце приснился папа Василий Андреевич, который еще раз произнес вслух пророческие слова: «Свобода – это не хаос, но воля к истине и порядку. Свобода – это стойкость и решимость до самой смерти. Свобода – это величайшая верность истине». Затем исчез и он. Муся провалилась в черную яму глубокого, тревожного сна.
Очнулась она нескоро. Сквозь узкие окна в вагон проник луч солнца. Тишина подсказывала, что поезд стоит.
Роза, закопошилась в углу, первая выглянула в оконный проем. По шпалам топали два немецких солдата с большой железной бадьей в руках. В руках одного из них блестел половник. В руках другого был мешок с хлебом:
– Давай начнем со второго вагона. Здесь едут военнопленные.
– А вагон будет открываться?
– Нет. Не положено, а то убегут.
Роза улыбнулась, кивнула заспанной Мусе.
– Муся, есть дадут!
Рядом проснулся семилетний мальчик и быстро заканючил, дергая свою маму за рукав:
– Мама, есть дадут сейчас.
Казашка, оттолкнув Розу от окна, выглянула наружу. Немцы с бадьей шли мимо их вагона:
– Ага, сейчас…
Однако в закрытую дверь вагона неожиданно застучали кулаком. Казашка спрыгнула с нар, подбежала к деревянному щиту, отделявшему пространство теплушки от железнодорожного перегона, и застучала кулаками в ответ: «Есть хотим!» Немецкие солдаты, услышав стук кулаков внутри вагона, решили остановиться. На вагоне была отметка: женский вагон, остовцы. По правилам, дверь этой теплушки они могли открыть спокойно, не опасаясь нападения. Однако немецкая охрана передвигалась с винтовками наперевес. Бадья с похлебкой была тяжелая, норма была рассчитана ровно на одного человека: 100 грамм свекольного супа плюс 30 грамм ржаного хлеба в руки. Кормить более нормы было запрещено по медицинским расчетам. Рабочую силу с Востока кормили так, чтобы они не умерли от голода, но и не переедали. Немецкий солдат рванул на себя задвижку двери:
– Постучи им. Они сами распределят.
– Эй, русские, ешьте, это ваш обед
В проеме появилась толпа, впереди которой выделялась казашка. Немецкие солдаты:
– Эй, русские свиньи. Вот ваше пойло. И хлеб.
Солдат раскрыл мешок с хлебом и начал кидать куски в толпу. Толпа зашумела, началась давка и драка. У солдат это вызвало смех:
– Ловите, девушки. Ха, ха! Смотри, какая драка! Ну, скот, чистый скот. (громко) Хватит галдеть!
Однако гвалт только усилился. Драка за хлеб была нешуточная. Казашка вцепилась в волосы Розе, досталось даже Мусе, которой наступили на руку:
– Ой, мамочки, на руку мне наступили!
– Да, отойди ты! Я тут главная!
– Ах ты дура узкоглазая! Я тебе покажу главную!
– Отпусти меня!
– Ах ты!
Роза и казашка дрались не на шутку, вырывая из головы друг друга волосы. Девушки, которым удалось оттеснить их внутрь вагона, тянули руки к немецким солдатам, выпрашивая хлеб. А те уже вовсю разливали суп в алюминиевые миски выстроившейся у железной бадьи очереди.
– Мне хлеба, мне! Это я есть хочу.
– Держи, вот и мне кусок перепал!
Русоволосая девушка отпихивает рыжую кудрявую девушку от проема теплушки. Солдаты хохочут, протягивают им еще хлеб, однако драка не утихает:
– Отойди, дура. Отойди.
– Сама отойди.
Женщина с грудным ребенком спрыгивает на платформу, подходит поближе к бадье с супом. За ней на платформу прыгает семилетний ребенок:
– Мама, мамочка, я есть хочу…
Ребенок канючит монотонно, дергает мать за юбку. Мать оборачивается к солдатам, жестами показывает на грудного ребенка и ребенка рядом:
– Эй, солдатики, дайте еще, я есть хочу.
Солдаты хохочут, наливают ей супа в миску из большой бадьи. Внезапный звук заходящего на крутой вираж советского «кукурузника» прерывает их беседу. Немецкие солдаты аж приседают от страха. Однако спрятаться под вагон не успевают, слышен вой падающего снаряда, и вот почти в ста метрах от них раздается взрыв.
Толпа женщин визжит, кто-то прячется в вагон, кто-то прыгает из вагона. Солдаты бросают бадью, направляя винтовки на пленниц. Один из них закрывает дверь на железную задвижку, запирая в вагоне несчастных узниц:
– Закрывай вагон. Кончай! Надо их быстро накормить.
Однако на перроне начинается паника. Соседний вагон горит, и даже винтовки, направленные на будущих остовок, не могут их заставить погрузиться в свой вагон. Звук летающего «Мессершмитта» затихает вдали, и вот уже немецкий офицер ведет колонну солдат для тушения пожара.
По счастью эшелон встал недалеко от железнодорожной станции в районе Бреста, и воду в колодцах еще можно было найти, чтобы затушить разбушевавшийся пожар. Крики живых и стоны покалеченных перекрывает бравый возглас немецкого офицера:
– Затушите пожар, организуйте перекомпоновку вагонов. Нужно составить списки на немецком. Для отчета. И отметить погибших.
Немецкий солдат отдает честь офицеру и бежит к соседнему вагону мимо ряда людей, передающих друг другу ведра с водой для тушения пожара. Кто-то стаскивает вниз окровавленные трупы, кто-то помогает перебраться в другие вагоны оставшимся в живых.
В полной темноте вагона Роза тащит Мусю к выходу:
– Муся, мокрый платок приложи ко рту. А то угорим.
Муся следует совету, но закашливается. Женщины колотят по закрытой двери вагона:
– Ой, мамочки! Соседний вагон взорвали. Горим.
– Дым, дым, задохнемся, сволочи… Откройте!
Роза берет Мусю за руку, тянет из вагона:
– Мы однажды с дедом горели, я осталась одна в доме, и он тоже тряпочку намочил водой, и мы дышали. А так бы угорели бы.
А тем временем на перроне оставшиеся в живых строились в колонну. Часть женщин, оставшихся в живых, построились в шеренгу. Немецкий солдат ходил вдоль строя, поторапливая остовок.
Неожиданно открывает дверь вагона Муси, показывает жестами, чтобы они выходили на перрон:
– Идите, быстрей, шевелитесь. Надо грузиться в вагоны.
Девушки радостно покидают дымную теплушку, выстраиваются в две колонны. В первом ряду те, кто выжил после взрыва, во втором – девушки из вагона Муси Растопчиной. Многие еще кашляют:
– Родимые, чуть не сгорели…
– Как мы выжили, ведь соседний вагон сгорел дотла…
Солдат ходит вдоль строя, смотрит на девушек и неожиданно на ломаном русском обращается к строю:
– Кто составлять новый список?
– Я, я, я уже составляла списки. Я главная!
Казашка выходит вперед перед строем. Однако Роза неожиданно толкает вперед Мусю, дергает за рукав солдата:
– Герр офицер, моя подруга отлично знает немецкий.
– Где она?
Роза оборачивается, но Муси рядом нет. От дыма и переживаний ее неожиданно затошнило. Муся отбежала к соседнем вагону, наклонилась низко. Ее действительно вырвало. Подбежавшая к ней Роза увидела бледную девушку и ее дрожащие, замерзшие руки с мокрым платком:
– Тебе плохо, что ли? Господи, пошли!
– Сейчас легче станет, пошли!
Роза тащит Мусю к строю. Толкает впереди себя прямо к немецкому солдату:
– Вот она, вот она знает немецкий язык, – шипит.
– Шпрехен, шпрехен зи дойч, дура!
– Да, я хорошо знаю немецкий…
Казашка злобно смотрит на девушек, затем отодвигает Мусю и Розу локтем:
– А я знаю зато, кто в вагоне сидел.
Она протягивает подошедшему немецкому офицеру список. Тот коротко его проглядывает, кивает, отдает солдату. Солдат жмет плечами, ему абсолютно все равно, кто будет руководить новой погрузкой. Суетливая казашка ему даже нравится, услужливая и быстрая:
– Грузитесь в тот вагон. И проверьте весь список.
