скачать книгу бесплатно
Трофим натягивает кепку Мите на нос. Митя наконец-то отпускает Мусю, бежит за Трепалиным:
– Эх ты! Вот попадешь со мной в один окоп.
Мальчики убегают вперед, Муся смотрит им вслед напряженно, утирая слезы. Расставание неизбежно.
Муся закрывает глаза, и вот она уже в студии при кинотеатре вместе с Митей. Пишут бумажную пластинку на память.
Это новое изобретение, появившееся в разных студиях звука при кинотеатрах с микрофоном для озвучки зарубежных фильмов, только появилось в Москве. Субтитры были не в моде, и до их активного внедрения было еще далеко. Поэтому, когда в кино, в кинобудках появились зубастые валики для записи звука, желающих увековечить свое пение, декламацию или поздравление нашлось много. Когда киноинженер запускал два валика, чтобы сделать запись звука, Митя решился на признание:
– Я на фронт ухожу. Хочу своей невесте звуковое письмо писать.
– Целлофана нет. Только вощеная бумага…
– Ну, давай бумагу. Ладно.
Митя затаскивает Марию в кинобудку, усаживает ее у микрофона:
– Мария, Муся… заходи, заходи. Садись!
– Митя, ну что ты придумал опять?
– Письмо запишем на память, ты, а потом я. (инженеру) Эй, давай, включай свою аппаратуру! Мы готовы!
Бумажная лента, заправленная в два латунных валика, крутится медленно, фиксируя слова Муси и Мити. Инженер кивает головой.
– Приготовились, девушка? Можно.
Муся вздыхает, Митя кажется сквозь матовое стекло загадочным принцем из сказки. Ей хочется заснуть, а проснувшись, узнать, что никакой войны и вовсе нет, а Митя не уходит в армию. Муся делает паузу, а потом произносит в микрофон слова, которые Митя будет помнить всю войну:
– Митя, я очень люблю тебя, я люблю тебя и буду ждать всегда. Я люблю тебя, и это на всю жизнь.
Голос Муси звучит гулко, эхом отражаясь от стен студии. Когда она наконец-то замолкает, Митя пытается сесть на ее место в студии:
– Так, теперь я. Меняемся местами.
Муся встает, уступая Мите место. Но записать Митин голос не удается вовсе, инженер долго щелкает тумблером, а потом неожиданно замолкает:
– Тока у нас нет. Техника бастует.
– Эй, мы так не договаривались…
– Простите, молодой человек, вернетесь с войны – запишем вас.
Мишино отражение пропадает в стекле, Муся остается одна в студии, она пристально и тревожно всматривается в свое отражение и видит в своих глазах лишь грусть и одиночество женщины, которую оставил любимый мужчина. Надолго, а может быть навсегда.
Зима в тот военный год был суровой. Мороз больно хватал за щеки, снежные заносы не давали пройти ни в магазин, ни в школу. Гуля посещала занятия, которые вовсе не отменили в связи с военным положением и прорывом фронта войсками Вермахта. А вот в ГИТИСе занятий не было. Муся, удачно прошедшая все туры на первый курс, была зачислена приемной комиссией, однако в сентябре уткнулась в табличку на двери деканата: «Все ушли на фронт». Девушке было очень грустно.
Проводив Митю и Трофима в армию, Муся мучительно ждала от них писем, однако письма все не приходили и не приходили. Она пыталась устроиться в военный госпиталь, копала траншеи в Подмосковье, сбрасывала по ночам с крыш зажигательные бомбы. Однако вскоре поехала в военные части развлекать бойцов русскими народными танцами вместе с самодеятельным театром ГИТИСа.
Зоя числилась в медицинской аспирантуре и писала диссертацию по особенностям операций на человеческую голову и влияния операций на мозговую деятельность и на работу также не ходила.
Гуля с Зоей добровольно выезжали на рытье окопов в Подмосковье, но пойти на фронт так и не решились. Жалко было бросать маму и бабушку на произвол судьбы. Каждый поход в магазин, правда, был уже подвигом. В городе ввели карточки, хлеба решительно не хватало. В Москве было тревожно и холодно. Участились драки и грабежи. На семейном совете было решено остаться на даче. Печка отлично работала, дров хватало, и перезимовать можно было и в Подмосковье. Однако вскоре заболела Зоя. Тяжело заболела, в тот злополучный день Вера Сергеевна отправилась за пайком для всей семьи в ближайший районный магазин на автобусе. И когда подошла поближе к продмагу, увидела страшную картину: огромная толпа собралась у закрытых дверей в надежде получить свой кусок хлеба. Ни патруля, ни очереди, никого, кто мог бы организовать бушующую народную массу, не было. Очевидно, что продмаг был закрыт уже несколько часов, и хлеба все не было и не было:
– Да, погоди ты, куда прешь.
– Вы здесь не стояли.
– Мама, мама, иди сюда.
– Куда, вы прете, мамочки.
– Наглые какие!
Вера Сергеевна готова была развернуться и вернуться домой. Толкаться в общей толпе было неприятно, да и небезопасно. Однако неожиданно на площади появилась черная машина, по виду – ЗИЛ, на переднем сидении виден был мужчина в пенсне и в шляпе. Толпа замерла, потом кто-то все же узнал пассажира. Это был местный райкомовский работник Петухов. В его руках был фикус, заднее сидение было завалено чемоданами и коробками.
– О, начальство драпает. На машине. Фикус прихватил, гляди, интеллигент, ишь ты…
– Ну, при чем тут интеллигент? Интеллигенция вся здесь. А это вот спекулянты и приспособленцы.
Вера Сергеевна смотрела, как машина, шурша шинами по мостовой, проехала мимо, вздохнула, и в этот самый момент дверь в магазин открылась. Толпа, тут же забыв о беглеце с фикусом, бросилась внутрь.
– А сколько хлеба в одни руки дают? Говорят, нормы снизились.
– Да вроде как и раньше: 450 на работающего, 250 на иждивенца.
– Куда прете? А?
Вера Сергеевна наконец-то решилась подойти к ступенькам продмага.
– Простите, а молоко и сыр по карточкам дают?
На ступеньках стояла простая бабка в платке и с узелком. Она неприветливо посмотрела на интеллигентную даму в зимней соболей шапке и боа. Цепким взглядом оценила кольца на руках, поджала губы.
– Гражданочка, за молоком и сыром вам в деревню нужно. Там они есть! (кивнула на руки) Вы вот снимите кольца с себя, что получше, ну чтобы поменять на еду.
Сзади к ней подбегает крепкий парень. Он в кепке и бушлате. Толкает ее плечом.
– А у вас иждивенцев много? Я слышал, педагогам больше хлеба положено.
– Я не педагог. Увы! У меня дочь заболела.
Парень, ухмыляясь, заходит внутрь магазина. И Вера Сергеевна будто что-то почувствовала, слишком быстро зашел молодой человек, толкнув ее плечом. Она кидает взгляд на свою сумку, и, о боже, замок открыт, ридикюль нараспашку, продовольственных карточек нет: недельных, с пайком для нее, Муси, Зои, Гули и бабушки. Вера Сергеевна залезает в карманы своего пальто, выворачивает их наизнанку: пусто. Ей захотелось заплакать, она делает шаг к магазину, но вышедшая на крыльцо продавщица закрывает дверь продмага перед самым ее носом.
Через час Вера Сергеевна уже у постели Зои, разговаривает с доктором:
– Питание, питание и еще раз питание. Жиры. У нее очень глубокий бронхит. Возможен даже туберкулез.
– А какие жиры?
– Масло, творог, молочные продукты. Из жиров: сало, на худой конец красная икра.
Доктор смотрит сочувственно на бледную Зою, разворачивается, выходит из комнаты, где она лежит на кровати почти в забытьи. Вера Сергеевна провожает доктора до двери дачного домика и, закрыв дверь, тут же начинает сборы.
Перебрав весь свой гардероб, она находит две старые и ненужные шубы, платья, часть посуды. В общем все, что можно обменять на продукты в ближайшей деревне. В тот самый момент, когда Вера Сергеевна укладывает в чемодан драповое пальто Растопчина, на кухню входит Муся:
– Мама, это же папино!
– Больше ни слова, иначе я рассержусь, надо брать именно папину одежду для обмена на продукты в деревню.
Возникает неловкая пауза.
На кухню входят Гуля и Елизавета Васильевна, у бабушки в руках ее собственная шуба. Она молча укладывает ее в общий чемодан:
– Верочка, ну куда же ты одна?
– Вы не волнуйтесь, я как только все обменяю, сразу обратно. Так все делают!
Елизавета обнимает мать:
– Мама, мамочка…
– Как ты?
– Мамочка, не волнуйся, я в деревню на обмен.
Муся с минуту смотрит на мать. Потом решительно достает с антресолей второй чемодан.
Перекладывает часть вещей?:
– Мама, я с тобой.
– Нет, не надо… И не спорь со мной.
– Нет, не спорь со мной… Иначе я тоже рассержусь.
Гуля неожиданно прерывает их диалог:
– И я поеду…
– Нет, куда ты? А за Зоей кто будет смотреть?
Вера Сергеевна продолжает сборы. Она почти согласна взять Мусю с собой. Одной действительно страшновато:
– Вы главное не волнуйтесь, это совсем рядом. Мы там когда-то грибы собирали. По Можайскому шоссе. Деревня Васильево. Помнишь?
Вера Сергеевна неожиданно садится на стул. Защемило сердце или устала. Бабушке было очевидно, что дочь ее успокаивает, но дела в прифронтовой полосе обстояли гораздо хуже, чем сообщал по радио сам Левитан. Судя по слухам, немцы уже могут быть там, на Можайском шоссе. Бабушка мелко крестит Веру Сергеевну. Потом снимает с себя крестик и надевает его на Мусю. Некрещеная Муся смотрит на бабушку удивленно. Она в свое время принципиально отказалась креститься, хотя Елизавета Васильевна настаивала.
Но новая мода на атеизм не дала планам бабушки сбыться. Мария осталась некрещеной. Предчувствуя беду, бабушка Муси подарила внучке свой крест, почти как оберег: «Защита от беды и несчастья» было написано на кресте.
– Ба, ну, не надо. Это суеверие.
Бабушка мелко крестит Мусю. Целует в лоб:
– С богом!
Елизавета Васильевна обнимает дочь, прижимаясь к ней. Гладит по волосам. Смотрит на нее пристально, как будто пытаясь запомнить на всю оставшуюся жизнь.
Предчувствие или знамение, но свою дочь и среднюю внучку бабушка Елизавета больше уже никогда не увидит.
Думала ли сама Муся, что бабушка прощалась с ней навсегда? Мрачные мысли не оставляли девушку. Эхом звучали ее последние слова:
– С богом, с богом!
Очнулась Муся не сразу. По дороге навстречу ей и маме ехали телеги, нагруженные домашним скарбом. Женщины и дети шли в сопровождении колонны солдат совсем в другом направлении. Под их ногами была грязь, лужи. Сапоги месили черный снег.
Капитан, судя по лычкам на лацканах его шинели, шел впереди отступающей военной колонны, сопровождавшей беженцев:
– Подтянись. Кучнее идем, кучнее. Боец Середко, не отставать!
Муся и мама просто застыли с двумя чемоданами, гружеными на маленькую тележку. Неужели надо поворачивать назад? И они идут не туда, куда надо. К капитану тем временем подбежал солдат, отдавая ему честь дрожащей и замерзшей без рукавиц рукой:
– Товарищ командир, можно я впереди встану? Вставайте. Левой, левой. Пошевелитесь, братцы.
Солдат побежал вперед, пристроившись к такому же солдату.
– Братцы, табачку не найдется?
– Нет, откуда? (залезает в карман, доставая кисет) Ладно, держи!
Мимо Муси идет баба с годовалым ребенком на руках, за руку она тащит семилетнего мальчика:
– Мамочка, у меня ножки болят. Возьми меня на ручки.
– Ванечка, потерпи немножко, скоро дойдем.
Колонна растянулась по всему полю, старик в обмотках замыкал шествие. Он шел, хлюпая драными сапогами, в самом конце:
– Не дойдем засветло.
– У вас еда с собой есть?
– Есть, а у вас?
– Наменяли. На неделю хватит.
Вера Сергеевна наконец-то решилась задать вопрос, она оставила тележку рядом с Мусей и бросилась догонять капитана:
– Простите, нам нужна деревня Васильево.
