Путешествия Дариана Лиски

– Да, был несколько раз. Хотя жил там недолго, как и вы. Подозреваю, что мне также приятен вкус уединения.

– Тогда ты понимаешь нас. Вот почему о нас мало информации в обменнике, вот почему мы живем уединенно. Некоторая роскошь, которая нас окружает, и то, что мы попытались собрать многие вещи под одной крышей, и сад отца, – все от того, что мы больше нигде не бываем. Нас приглашают, когда интересуются работами отца, когда выращивают внизу листья каштана, а наверху – яблоки, или за один месяц выращивают лес, закрывающий собой Светило. Но, как ты знаешь, Милар может объяснить так же, как и мой отец. Встречи происходят виртуально, где мы всего лишь через экран приветствуем лиловых, следующих научным инструкциям Ресэли Милара.

– Мару-Эль, мне показалось, что у тебя нет друзей?

– Мои друзья – моя семья, – с легким смехом вымолвила девушка, – мы знакомы со многими семействами, и иногда мы общаемся. Но все же близких друзей у нас нет.

– Но Мелония была очень рада видеть меня, когда я появился в вашем доме. И если бы такой рассказ я услышал от кого-нибудь другого, то я бы не поверил ему.

– Да. Если бы ты не появился у нас по счастливой случайности, то, наверное, моя мама появилась бы у тебя.

– Неужели?

Мару-Эль кивнула.

– Не только она. Вернее, она бы сопровождала папу.

Заметив озадаченное выражение лица юноши, она пояснила:

– Папа ознакомился с твоей генетической картой и очень заинтересовался ею. Я не занимаюсь генетикой, во всяком случае, на данном этапе жизни, поэтому не могу сказать, какие соединения атомов возбудили его любопытство. Могу предположить, что его вдохновил тот факт, что без предварительного отбора и планирования получился столь замечательный результат.

– В этом доме мне льстят со вчерашнего дня, – смутился Дариан.

– Или мой отец восхищен риском твоих родителей, не побоявшихся довериться случаю. Мои родители любят риск, но такое дело они не смогли бы доверить вероятности. И, возможно, хотели выразить свое восхищение. Однако из-за некоторого замешательства мой отец не решался появиться у дверей телепорта с вашим именем. Как помнишь, он был женихом твоей мамы.

– Да. Однако моя мама никогда не говорила об этом.

– Думаю, что у твоей мамы много секретов, она ведь занимается наукой.

– Да, у нее их много.

– И даже с тобой она не делилась ими?

– Нет, Мару-Эль. В моменты, когда мама занималась экспериментами, я задавал Лиски много-много вопросов, но ответы меня не удовлетворяли. Мне казалось, что мне приоткрывают дверь, но лишь чуть-чуть. И я никак не могу войти в нее, туда, где все находится в ярком свете понимания.

Мару-Эль вздохнула.

– Я находила информацию о том, что твоя мама смогла уменьшить наш мир, и мы не понимаем, где живем – в настоящем мире или уже в его уменьшенном варианте.

Дариан рассмеялся.

– Несколько часов назад Лиски твердил мне о праве выбора и о свободе возможностей. И чудесно, что мы обладаем ими. Но в нас записана и другая программа – не причинять вреда друг другу, так что в данном контексте мы лишены свободы. А насчет того, где мы сейчас живем, в уменьшенном мире или в обыкновенном, я не знаю. Но в любом случае, мама не могла ничего сделать во вред.

Мару-Эль задумалась.

– Конечно, ты прав. Все лиловые устроены подобным образом. И это счастье, если принять во внимание то, как живут оранжевые. Они не умеют запланировать личность человека заранее, и, видимо, поэтому в их душах, жизнях и землях царят неразбериха и хаос.

– Да… – Дариан не хотел говорить об оранжевых. Вокруг, в его мире, только прекрасное, а другие люди… И почему Лиски сказал, что Дариан должен сам понять, почему оранжевые тоже живут здесь…

– Что-то мы плохо едим, – слегка обеспокоилась Мару-Эль, – и лишь говорим. И ты огорчился. Давай оставим размышления.

– Все хорошо, – ответил Дариан и, взяв тонкую вилку, посмотрел на устриц, их было четыре. Рядом на маленьком блюдце лежали дольки лимона, в прямоугольной чаше блестела прозрачная вода. Он отложил вилку, помыл руки, но аппетит пропал совсем. Он умолчал об одном факте. Ему не хотелось лгать, да он и не лгал, говоря, что не знает, в каком мире живет. Но он знал, что мама может уменьшить реальность, сжать ее без потери свойств материи. Но свое открытие мама не внесла в обменник, поэтому он посчитал, что лучше не рассказывать об этом никому, даже Мару-Эль. Но отчего-то чувствовал себя предателем. По сути, изобретение мамы не имело особой ценности для лиловых. Что и зачем уменьшать в этом мире, если куда угодно можно попасть за минуты?

Дариан воспринимал изобретения мамы как игрушки. Маме нравились ее занятия, и это было ее дело. Но сейчас он задумался о том, почему шарик размером чуть меньше его кулака, который может спрятать в себе целую планету, так и остался лежать в маминой лаборатории, никому не показанный. О факте его существования было сказано всего один раз, как раз в том семейном фильме, который был внесен в официальную базу обменника. И Мару-Эль это запомнила. Должно быть, Милары очень интересовались работами мамы, если обратили внимание на такую мелочь.

Звонко пели похожие на стрекоз маленькие птички. Ярко-оранжевый апельсин подлетел к лиловому. Дариан оторвал его от венка и медленно освободил от кожуры. Мару-Эль внимательно наблюдала за ним, он улыбнулся и протянул ей плод.

– Какие планы у нас на сегодня? – отламывая дольку апельсина, спросила Мару-Эль.

– Любые, какие пожелаешь.

Дневное Светило нежно грело их тела. Дариану казалось, что он знает Мару-Эль и живет с ней несколько десятилетий. Черты ее лица четко врезались в его память, и он мог, не видя девушку, изваять ее бюст.

– Можем посмотреть информацию о животных, которые не живут на нашей планете, или погуляем по лесу? – вопросительно посмотрела на него Мару-Эль.

– Погуляем по лесу.

Тарелка плавно опустилась на землю. Они мягко ступили на зеленую траву, аморфный привел лошадей, одна из которых была Дариана. Он подал руку Мару-Эль, и она легко вскочила в седло. Ее серо-белая лошадь взмахнула шелковистой гривой и пустилась галопом. Юноша последовал за ней. Ласковый ветер мягко дул навстречу, пение озерного хора еще долго звучало вдалеке. Он начал догонять Мару-Эль.

– Куда мы? – спросил он.

– Здесь неподалеку сплетена потрясающих размеров паутина. Мы с Рене обожаем лазать по ней. Ты был там? – и, дождавшись утвердительного ответа, Мару-Эль продолжила расспрос: – А пробовал вальсировать на ней?

– Да, давно, – Дариан воскресил в памяти события шестилетней давности, как они танцевали всей семьей, и на душе стало еще теплее. Через минуту молодые люди прибыли на место.

– Попробуем снова! – воскликнула девушка и, оставив лошадь, побежала к прозрачной паутине, которая, казалось, была сплетена пауком-гигантом.

Дариан догнал спутницу и, приподняв, посадил на крепкие, как огромные канаты, нити. Она, цепляясь за них, поползла наверх, карабкаясь ловко и изысканно, как кошка. Дариан запрыгнул внутрь паутины и попытался последовать ее примеру, но тут же мягко скатился вниз, в самый центр. Мару-Эль уже была на самом верху чудо-вязки, но, взглянув на барахтающегося внизу Дариана, отпустила руки и полетела к нему. Она упала прямо на юношу. Он обхватил ее за талию, и их несколько раз подбросило вверх.

– Какие сильные руки!.. Ты не отпустил меня, даже когда это было почти невозможно не сделать, – Мару-Эль нежно посмотрела ему в глаза.

– В моих генах присутствуют коды надежности и ответственности, – улыбаясь, ответил Дариан, не выпуская ее из своих объятий.

Мару-Эль же не хотела вставать и продолжала рассматривать его глаза и лицо. Указательным пальцем она провела по его носу и губам, и Дариан, не сдержавшись, поцеловал ее. Паутина еще раз мягко покачала их из стороны в сторону и остановилась.

– Потанцуем? – Мару-Эль немного смутилась от поцелуя.

– Конечно, – Дариан осторожно, не отпуская ее, встал.

Под музыку леса они медленно закружились в танце, скользя по удивительным нитям. Паутина подбрасывала их вверх, и падение кружило им голову. Вальсируя то в одну, то в другую сторону, пара всегда оказывалась в центре, как будто все нити танцевали вместе с ними. Дариана охватило счастье. Ему казалось, что он встретил человека, который дополняет невидимые грани его души так изящно, нежно и вместе с тем конструктивно, что это невозможно понять логически. Возможно, эти чувства вызывала любовь к музыке и воде, но Дариан сейчас не думал ни о чем. Хотелось бесконечно танцевать на качающейся во все стороны паутине. Он забыл о времени и неожиданно заметил, что Светило стоит в самой верхней точке неба, а Мару-Эль устало положила голову на его плечо. Он остановился, паутина замерла, и Дариан, взяв девушку на руки, спустился на землю.

– Благодарю. Еще чуть-чуть, и я бы сама сплела паутину. Мне почудилось, что мы два паука, – Мару-Эль выглядела утомленной.

– Я заставил тебя танцевать слишком долго? – встревожился Дариан, – или ты плохо спала ночью, и Милар не мог успокоить тебя? Ах, я совсем забыл, ты говорила, что помогала обменнику строить аквариум. Но это же была шутка, не так ли, Мару-Эль? – Дариан продолжал заботливо держать ее на руках, и немного засомневался в своем чувстве юмора.

– Конечно, шутка, – ответ прозвучал бодро, – Милар лишь отключился от остальных будничных заданий. Все аморфные замерли, фонтаны, летающие тарелки уснули, невесомость исчезла. Неужели ты никогда не делал так в своем доме?

– Нет, – Дариан на мгновение задумался, – мы никогда не тратили энергию обменника на материю в больших количествах за такой небольшой промежуток времени. Сфера иногда погружается в отдых, но полностью никогда ничего не замирает. Много энергии Лиски тратил лишь на опыты моей мамы. Все остальные затраты минимизированы. И если я замечаю, что программы чуть перегружены, а мне необходимы физические упражнения, то сам чищу лошадей.

Сказанное развеселило Мару-Эль, и она игриво ответила:

– Я тоже попробую сегодня. Надеюсь, Милар даст мне необходимые советы.

Дариан рассмеялся, заметив выражение ее лица – смиренно вдумчивое, и заверил:

– Я помогу тебе, мы управимся быстро. Милар будет доволен.

– Тогда вернемся домой.

– Да. Пожалуйста, пообещай мне, что в приоритете энергия обменика будет тратиться на людей, а уже потом на материальные объекты.

– Обещаю, Дариан. Ты прав, я плохо спала ночь, и Милар не мог мне помочь, так как был занят строительством и телепортацией, и вот результат – меня закружила паутина.

Дариан посадил Мару-Эль на лошадь, и за разговорами они неспешно добрались до пирамиды. Дариан узнал, что вся семья любит скалолазание и обожает кошек. Мару-Эль хотела показать свою фаворитку, и, оказавшись на территории владений Миларов, они зашли посмотреть прыгучих созданий. Кошки и в самом деле были прекрасны, хотя Дариан и был к ним практически равнодушен, но должен быть признать, что эти отличались невообразимой грацией и человечностью. «Не обошлось без опытов Ресэли», – подумал юноша, взяв на руки необыкновенно крупную кошку с понимающим добрым взглядом. Она лизнула ему руку и потерлась о его шею.

– Мару-Эль, у тебя повышенный уровень усталости, о чем я сказал тебе еще утром, но ты сделала выбор проигнорировать мои слова, – внезапно раздался голос обменника. – Сейчас я могу предложить тебе либо сон, либо восстанавливающий раствор. Разумеется, сон будет лучшим выбором.

Мару-Эль вопросительно посмотрела на Дариана.

– Сон, Мару-Эль. Я буду ждать тебя столько, сколько будет необходимо. Я никуда не тороплюсь и познакомлюсь с твоим домом получше, – Дариан заметно беспокоился о девушке, не понимая, что могло привести ее мозг в такое состояние.

– Хорошо, если и ты мне это советуешь, то я исчезну на три часа.

Они вошли внутрь пирамиды. Мару-Эль попросила открыть телепорт для родителей и, одарив Дариана незабываемым взглядом, встала на лестницу, и та унесла ее наверх.

Глава 5

Дариан остался один. Тихо напевали фонтаны, величественные лебеди гордо плавали по бассейну, зелено-красные попугаи порхали по всему залу, дул легкий ветерок. Юноша долго и тщательно рассматривал мозаику и скульптуру. Каждый камешек был тщательно обработан, не только цвета, но и их оттенки располагались именно в том порядке, который необходим, чтобы максимально радовать глаз. Статуи прекрасных золотых дев тянули руки вверх, а небо над их головами меняло свой облик: со звездного до ярко-синего, с причудливыми кремовыми облаками

Вдоволь насмотревшись на каменную красоту, он спросил:

– Милар, в какую сторону мне идти? Пирамида настолько огромна, что без тебя я могу заблудиться.

– Ты уже не успеешь. Остальные члены семьи через две минуты будут здесь.

Слова вызвали у Дариана улыбку, и он направился в сторону входных дверей. Вскоре они отворились, и легким шагом вошли Мелония и Рене. Легкие фиолетовые одежды плотно облегали их тела, лица светились радостью. Казалось, они не идут, а летят.

– Добрый день, Мелония, Рене, – поприветствовал их Дариан.

– Здравствуй, дорогой гость! – воскликнула Мелония, и вслед за ней это же, словно эхо, повторила Рене.

– А где же Мару-Эль? Как она могла оставить тебя в одиночестве? – удивилась Мелония.

– Милар посоветовал Мару-Эль отдых. И я в одиночестве очень недолго, да и в вашем доме заскучать невозможно.

– Лестно слышать, Дариан. Но что же произошло с Мару-Эль? – спросила Рене, чуть смутившись.

Юноша не успел ответить, так как обменник вновь повторил слова, сказанные ранее Мару-Эль, и предложил сон и ванну Мелонии и Рене. Они же рассмеялись, уверяя Милара, что чувствуют себя восхитительно.

– И все же я настаиваю на пополнении сил, – убеждал обменник.

– Милар, у нас гость, а мы должны разойтись по другим комнатам? – удивилась Рене.

– Ресэли в прекрасном состоянии, он останется с Дарианом, – уверила сфера.

Пожав плечами и вздохнув, девушки на короткое время попрощались с Дарианом и покинули зал. Но уже через секунду туда вошел Ресэли. В отличие от жены и дочери, весь его вид говорил о внутреннем и внешнем спокойствии. Увидев Дариана, он широко улыбнулся.

– Ресэли, всем женщинам был необходим сон, – предвосхищая вопросы, сказал обменник.

– Хорошо, – не вдаваясь в подробности, кивнул Ресэли, – тогда у нас с Дарианом есть время на разговор. Но вначале, пожалуйста, обед.

Они покинули пирамиду, и Ресэли направился в беседку, где они обедали вчера. Стол уже был накрыт, пахло запеченной рыбой и цитрусовыми. Беседка полетела к озеру и, остановившись посередине его, замерла.

Ресэли с удовольствием принялся за обед. Дариан последовал его примеру. Программа запеченной форели, обсыпанной укропом, в белом сырном соусе была восхитительна. У Ресэли, как и вчера, аппетит был отменный. Когда с рыбой было покончено, Дариан задал вопрос:

– Ресэли, Мару-Эль сказала о моей генетической карте. Что так заинтересовало вас в ней? Могу я узнать об этом?

– Да, разумеется, – омывая руки в чаше, ответил его собеседник и, пристально посмотрев на юношу, начал говорить.

– На нашей планете происходит смена поколений. Когда-то давно мы были несколько другими. Мы меняемся незаметно, если иметь в виду лишь столетия, но если ты обратишь внимание на тысячелетия, заметишь, что изменения огромны. Конечно, человек из прошлого и наш современник способны получить потомство, но все-таки мутации, прошедшие через годы, очень важны. И в последнее время, как ты знаешь, никто не хочет рисковать, и каждая клетка, что будет в будущем организме, уже просчитана. Люди не любят мутации, потому что мы уже идеальны. И любая незапланированная мутация может все испортить. Разве кто-нибудь хочет стареть или не иметь какой-либо части тела или органа? Впрочем, последнее было редкостью даже в прошлом, но никто не был застрахован от таких событий. Я думаю, ты видел фильмы.

Дариан утвердительно кивнул.

– Да, каждый лиловый знает историю, – продолжил Ресэли, – но твои родители пошли на риск и не стали планировать тебя. Я в восхищении! Очевидно, что в далеком прошлом у лиловых, как и сейчас у оранжевых, никто ничего не рассчитывал. Но в наши дни ты не встретишь семью лиловых, которая пустила бы такое важное дело на самотек. Ты ведь мог получиться совсем не таким прекрасным.

Ресэли подвинул к себе тарелку с программой розовых ягод и, залив их молоком, вновь заговорил:

– В сущности, в твоей цепочке молекул для меня наиболее интересно то, что так называемые идеальные признаки закреплены и уже будут передаваться из поколения в поколение без отбора. Но все же… Клетки лиловых программируют таким образом, чтобы они, за редким исключением, не исчезали, а бесконечно омолаживались, не теряя при этом генетической информации. И в тебе заложено омоложение, но ты можешь изменяться. Твои клетки могут меняться. В тебе нет механизма, который может остановить это. И больше таких людей среди лиловых я не видел. Во всяком случае, среди тех генетических данных, которые официально занесены в обменник. Поэтому мне хотелось увидеть тебя.

Дариан чуть смутился, эта способность его клеток не казалась ему тем, на чем можно сконцентрировать внимание и чему придавать смысл.

– И это все? – несколько растерянно спросил он.

– Нет. Есть еще одно свойство. Как ты знаешь, черты характера, нравственное развитие также кодируются. И лиловые, как ты понимаешь, выбирают самое лучшее. Для тебя ничего не выбирали, и у тебя есть свобода.

– Что вы хотите этим сказать?

– У тебя есть выбор. Например, в отличие от лилового, в которого заложена честность, и который будет честен всегда, у тебя, в зависимости от ситуации, будет возможность – быть честным или слукавить.

– Про какие ситуации вы говорите, Ресэли? Зачем лукавить в этом мире?

И тут он вспомнил про недавний разговор с Мару-Эль и о том, как умолчал про уменьшенный мир. И в этот момент понял, что другой лиловый на его месте рассказал бы все, что знал, ведь и скрывать было нечего. Но почему мама не показывала тот шарик, подумал он, и внутри как будто что-то защемило. Но, с другой стороны, даже если честность и закодирована, обменник всегда повторяет о свободе выбора. Следовательно, любой человек может промолчать, если имеет такое желание. Но почему-то его собственные аргументы не казались ему убедительными.

– Да, ты прав, возможно, это лишнее, – перебил мысленный монолог юноши Ресэли. – Таким выбором необходимо обладать, живя с оранжевыми. Но мы там не живем. Я же просто рассказал тебе то, о чем ты меня спросил.

– Спасибо за ответ, Ресэли. Теперь я знаю, что может со мной произойти при неблагоприятном стечении обстоятельств.

– Дариан, скверных обстоятельств у нас, благодаря обменнику, не бывает. С моей точки зрения, у тебя в нашей реальности свободы выбора гораздо больше, чем у остальных лиловых, – Ресэли улыбнулся и, взглянув на материальную программу молока с ягодами, продолжил:

– В этой тарелке может быть столько же миров, сколько и во Вселенной, которую, как нам кажется, видим мы. Но и в этой тарелке, и в нашей Вселенной самым главным является свобода выбора. Чем больше у тебя выбора, тем больше свободы в любой точке. А что может сравниться с этим?

– Вы правы. Но, возможно, есть вещи, на которые в нашем мире сложно смотреть, исходя только из данной парадигмы. У нас есть любовь, семья, дети, друзья.

Ресэли посмотрел вдаль и, задумавшись на мгновение, сказал:

– Да, эти вещи, без сомнения, имеют огромную ценность для нас.

Остаток обеда они провели в молчании. Дариан хотел говорить о Мару-Эль, но, видя, что Ресэли поглощен своими мыслями и десертом, сдержал себя. Только когда беседка привезла их в сад, и они миновали лестницу к пирамиде, Ресэли спросил:

– Как вы с Мару-Эль провели утро?

– Чудесно. Я безмерно счастлив, что вчера оказался в лесу и познакомился с вашей дочерью.

– Вы с ней похожи и в то же время такие разные. Мне бы хотелось, чтобы вы общались, потому что вы будете давать друг другу много интересной информации.

– Я полностью вас поддерживаю, – с улыбкой заверил Дариан.

– Наш дом всегда открыт для тебя, – Ресэли был искренен. Хотя ведь все лиловые говорили только то, что хотели, так как это было заложено в их генах.

Глава 6

Так пролетело несколько месяцев. Каждый день Дариан проводил с Мару-Эль. И каждый день запоминался как счастье. Для Дариана это было волшебством, сладким сном, из которого не хотелось выходить. Он видел, что Мару-Эль испытывает те же чувства. Ему не хотелось расставаться с ней даже на ночь, но девушка, как он сразу подметил, любила спать по утрам. И потому как только сгущались краски неба и вырисовывались звезды, он уходил из дома Миларов.

Когда он возвращался в свою пирамиду, Лиски каждый раз просил его отдохнуть, но Дариан не всегда следовал его совету. Он играл на музыкальных инструментах или рисовал картины, не чувствуя усталости, предполагая все же, что обменник чем-то подпитывал его организм. Молодой человек упал в любовь, даже провалился, пребывая в восторге от этого состояния. Лишь однажды он испытал странное чувство, для которого сложно было подобрать слова. И мысленно он несколько раз возвращался к той истории.

Они путешествовали с Мару-Эль на Сезоре. Птица летела низко над землей, и они видели все, что происходило на ней: наблюдали кроликов, бегающих по вечнозеленым полянам, ланей, пьющих воду из синей реки, холмики, покрытые стихами из цветов. Мару-Эль ловила свет и рисовала им на открытой местности. Климат на их материке был прекрасен. Мягкие лучи Светила ласкали мир, не обжигая его. Смена времен года отсутствовала. Изредка лиловые заказывали над своим домом снег или ливневый дождь, но все же предпочитали лучшее из всего, что давал мир.

– Мне бы хотелось лететь выше, – попросила Мару-Эль, вопросительно взглянув на Дариана.

Он согласился, и в его руках Сезор набирал высоту, земля стремительно отдалялась. Воздух стал чуть прохладнее, и они хотели немного спуститься и повернуть обратно, как вдруг с Мару-Эль упало колье. Дариан почувствовал, что она огорчилась, и направил Сезора вниз, в то место, куда, как казалось, упала драгоценность. Когда земля приблизилась, он понял, что они находятся на территории оранжевых. Сезор приземлился недалеко от их домиков. Людей вокруг них было много, около сотни. Но причин для беспокойства не возникало: оранжевые никогда не трогали лиловых. Дариан видел фильмы, в которых люди испытывали страх, хотя сам не ведал такого чувства. Но он предполагал, что оранжевые не предпринимают никаких действий по отношению к лиловым, когда те появляются на их территории, как раз потому, что испытывают страх. Ему стало неловко.

Человек двадцать окружили Сезора плотным кольцом. Оранжевые рассматривали молодых людей с птицей как диковинку, не издавая ни звука. Они были откровенно некрасивы, и Дариан подумал, что его глаза не видели зрелища хуже, чем это. Пропорции оранжевых были далеки от идеальных. Почти у всех женщин и мужчин выделялся живот, некоторые сильно сутулились, другие отличались худобой или, наоборот, излишним весом. Черты их лиц – в большинстве своем крупные и грубые – делали их выражения жестокими и одновременно чуть глуповатыми. Оранжевая кожа выглядела уставшей и замученной, местами обветренной, у многих людей ярко вырисовывались морщины.

«Как нелепо было оказаться здесь, – подумал Дариан, – но поздно рассуждать об этом, нужно найти колье как можно быстрее». И он обратился к оранжевым:

– Я прошу прощения за то, что оказался на вашей земле без предупреждения.

Люди не выказали никаких эмоций и не произнесли ни слова. Дариан продолжил:

– Мы потеряли металлическое колье с разноцветными камнями. Оно упало где-то в этой местности. Кто-нибудь видел его?

Оранжевые все так же молча и мрачно смотрели на него. Тут Мару-Эль воскликнула:

– Дариан, я вижу его! – и она показала рукой в сторону трехэтажного домика, где трое оранжевых толкали друг друга, а крупное украшение являлось предметом их раздора.

Дариан направился к ним. Две женщины в грязных потрепанных одеждах и хилый, будто сморщенный, мужчина пытались завладеть камнями, тщетно борясь между собой. Каждый из трех, одной рукой ухватившись за колье, другой лупил соперников. Зрелище вызвало у Дариана тошноту.

– Господа, прошу вас прекратить! Колье принадлежит даме, которая стоит рядом с птицей, и вам надлежит вернуть его ей.

Оранжевые прекратили махать руками, но никто не выпустил из своих рук драгоценность. Некоторое время они молча смотрели на него пустыми глазами. Неожиданно одна из женщин опустилась на землю и заплакала.

– Лиловый юноша, оставь это нам. Я поменяю камни на одежду. Видишь, какие на мне лохмотья, скоро они окончательно порвутся, и я буду ходить голой. Оставь, у вас много таких камней.

Женщина выглядела отталкивающе, длинное бесформенное серое платье скрывало фигуру, кожа на лице обвисла. Руки, державшие до этого украшение, пугали своей формой и цветом, темные нечесаные волосы неряшливо падали на плечи.